Читать книгу: «Три дня после смерти. История Терезы Вальдес», страница 4

– Благодарю. До встречи, синьора.

Связь оборвалась, Тереза положила телефонную трубку и медленно опустилась в кресло. Фотография лежала рядом, безмолвно предъявляя обвинение в зале суда. В дверь тихо постучали, и в кабинет вошёл Сантьяго с папкой, обычно невозмутимый, но сейчас он выглядел немного настороженно.

– Jefa, насчёт завтрашней поездки… – он неуверенно перелистнул несколько страниц. – Мы отправили клиенту всю информацию, но подтверждение до сих пор не пришло. Билеты куплены, бронь в «Даниэли» стоит, 16:00, всё по плану, но если встреча не подтвердится…

Тереза оторвала взгляд от бумаги и посмотрела на него.

– Всё подтверждено. Только что звонила Анна Капеллини, секретарь Кавалли. Встреча будет ровно в 16:00, номер 309, верхний этаж, как мы и договаривались.

Сантьяго удивленно произнес:

– Но… мы же не получали ответа на письмо.

– Они предпочли позвонить, – Тереза медленно перевернула фотографию на столе. – Видимо, решили, что так надежнее. Впрочем, это неважно. Главное, что всё согласовано.

Она посмотрела на него с лёгким вызовом: Ты что, сомневаешься?

– Хорошо. Тогда я подготовлю все документы на завтра.

– И не забудь приготовить мне образцы того черного бархата с микроузорами, – добавила Тереза. – И серебряные нити из сейфа. Костюм должен выдержать вспышки фотокамер.

– Конечно, jefa, – Сантьяго сделал пометку в блокноте и уже собирался уходить, но задержался. – А… вы уверены, что он действительно подтвердил «Даниэли»? Может, стоит перепроверить?

Тереза медленно подняла глаза. В ее взгляде было что-то такое, что заставило Сантьяго слегка отступить.

– Я сказала тебе, его секретарь всё подтвердила, – голос звучал мягко, но не оставляя места для возражений. – Просто подготовь всё, как мы и планировали изначально.

Сантьяго немного потоптался в дверях, затем провёл взглядом по записям и вышел, закрыв за собой дверь. Тереза снова осталась одна, глубоко вздохнула, приведя сердцебиение в нормальный ритм, и потянулась к телефону.

– Hello? Yes, it’s Teresa Valdes. Я подтверждаю своё прибытие в отель «Даниэли» завтра в три часа, – сказала она твёрдо.

Пауза.

– Да, номер 307. Всё понятно.

Ещё пауза.

– Perfect. See you tomorrow³⁶.

Закончив разговор, Тереза открыла серебристую дверь сейфа, встроенного в шкаф за её рабочим столом, и достала узкую бутылку Amarone della Valpolicella³⁷, подаренного ей одной из клиенток. Руки привычным движением обхватили горлышко, затем профессиональным жестом сняли фольгу, и штопор вошел в пробку мягко, без усилий, за годы практики она научилась открывать бутылки с изящной легкостью.

Первое ощущение – запах.

Терпкий аромат… Она закрыла глаза, вдыхая глубже. Где-то там, в этих нотах, прятался отзвук того, чего у неё никогда не будет, а именно маленького садика с плодовыми деревьями в загородном доме, мужских пальцев, обхватывающих бокал, рядом с ней и смеха детей во дворе…

Второе – вкус.

Первая капля коснулась губ. Сухое и сдержанное с бархатистыми танинами, вино, которое нужно заслужить, как любовь. Она задержала его во рту, чувствуя переход кислинки в теплое шоколадное послевкусие.

Следом за бутылкой Тереза достала из сейфа тетрадь в кожаном переплёте и, раскрыв, начала писать. Она писала о том, что всего десять лет назад она ещё стояла на воскресной мессе, ощущая солнечный свет, пробивающийся сквозь витражи церкви. Тогда она верила в справедливость мира, в то, что грехи можно искупить молитвой и добрыми делами, а теперь она была лишь проводником к смерти. Её руки оставались чистыми – она не нажимала на курок, но всегда три дня… Ровно три, как маятник, отсчитывающий последние мгновения. Она шила им костюмы для вечности, не зная, что станет их финальной нотой, будь то падение с лестницы, сердечный приступ или просто нелепый несчастный случай.

Может, это Бог так шутит над ней или дьявол испытывает её? Какая разница – она давно перестала ходить в церковь. Какие молитвы могли очистить того, кто видел эти закономерности и продолжал шить? Тереза поставила бокал, наблюдая, как последняя капля стекает по стеклу.

– Георгий… – имя проскользнуло холодным сквозняком. Она даже не знала его лица, только голос в телефонной трубке да обрывки фраз Мигеля: «московский друг», «слишком любопытен», «опасен». Этот невидимый собеседник звонил, задавал вопросы, но ни разу не показался. Почему? Что скрывал этот голос из Москвы? Может, он был всего лишь миражом, выдумкой Мигеля, чтобы держать её в страхе или он реальнее, чем кажется, как настоящий охотник, который уже выслеживает её, рассматривая фотографии и изучая маршруты передвижений. А вдруг он тоже боится? Вдруг Мигель и ему рассказывает страшилки про «испанскую портниху»? Два призрака, пугающие друг друга в темноте.

Телефонный звонок снова разорвал тишину её кабинета и, прежде чем поднять трубку, она сделала последний глоток:

– Papá?

– Тереза, почему ты все ещё в ателье?

Она взглянула на полупустую бутылку, прежде чем ответить:

– Готовлюсь к завтрашней поездке в Венецию. Перепроверяю образцы тканей.

– Тереза… – отец говорил медленно, взвешивая каждое слово. – Иди домой, отдохни, я завтра все подготовлю и отправлю к тебе?

– Хорошо, – прошептала она.

Она выключила свет и включила сигнализацию, ателье сразу погрузилось в темноту. Последний взгляд на витрину, где манекены теперь казались призраками в лунном свете, показался ей последним.

С улиц Мадрида уже веяло осенней прохладой. Она закуталась в шерстяное пальто, вдыхая знакомый коктейль запахов жареных каштанов, бензина и чьих-то духов. Шаги мерно отстукивали ритм по тротуару – раз-два, раз-два – ровно как строчки на старой швейной машинке. Она шла, машинально отсчитывая семнадцать шагов до угла с цветочным киоском, давно закрытым на ночь. Его решётка блестела под фонарем, мокрая от дождя, которого не было. Затем двадцать три шага мимо освещенной витрины круглосуточной аптеки, где за кассой ночной фармацевт в помятом халате клевал носом над медицинским справочником. И наконец сорок один шаг до знакомого подъезда с облупившейся краской на перилах.

* * *

[дата отсутствует]

Они кланяются мне и благодарят. Осыпают комплиментами, словно я не портниха, а святая. «Синьорина Тереза, ваш талант божественен! Ваши руки творят чудеса!»

Если бы они знали… Если бы только видели, что творят эти руки на самом деле. Если бы слышали, как стонет шелк под моими пальцами, как кричат ножницы, рассекая ткань и как плачет моя душа в темноте, когда никто не видит, но никто не замечает и не спрашивает: «Тереза, что скрывается за вашей улыбкой? Что прячется в тенях ателье, когда двери закрыты?»

Я шью им красоту, а они даже не догадываются, что каждое платье – это моё заклинание, каждый стежок – моя молитва и проклятие. Я уже и сама не знаю.

Глава 4. Венеция

10:30 утра. Аэропорт Мадрида

Тереза сдала чемодан у стойки Alitalia, всего один кожаный саквояж с инструментами и образцами тканей, багажная бирка была уже на ручке.

– Рейс задерживается на 40 минут, – объявили из динамиков.

12:15. На борту DC-10

Самолёт пахнет керосином и дешёвым одеколоном. Бизнес-класса нет, только красные кожаные кресла с пепельницами в подлокотниках. Итальянка у окна щёлкает жвачкой и рассматривает Терезу через очки Ray-Ban.

– Вы модельер? – указывает на её эскизник.

– Портниха, – поправляет Тереза, затягиваясь сигаретой.

15:40. Отель «Даниэли»

Лобби в золотых тонах и мраморный пол скрипит под каблуками.

– Ah, Signorina Valdés!³⁸ – менеджер с седыми висками кланяется. – Господин Кавалли предоплатил сьют 309.

Лифт с решеткой поднимается медленно. В зеркале Тереза видит, как её пальцы сами собой проверяют булавку в лацкане пиджака.

16:15. Коридор отеля «Даниэли»

Тереза закрыла за собой дверь номера 307, поправив складки строгого жакета, направилась к номеру Кавалли. В руках она держит кожаный портфель с инструментами: сантиметровая лента, блокнот Moleskine³⁹, набор булавок в футляре из слоновой кости. Коридор отеля был пуст, лишь где-то вдалеке гость зашёл в свой номер, а её шаги по ковру были беззвучны. Дверь была приоткрыта ровно настолько, чтобы понять, что её ждут. Она вошла без стука, а Энрико Кавалли стоял у окна, спиной к двери, рассматривая канал. Услышав шаги, он тут же обернулся и время на мгновение застыло. В проёме двери, залитом мягким светом из коридора, стояла она, точка равновесия в мире, где всё остальное теряло очертания. Пространство сузилось до её силуэта, уверенного и безупречно выверенного. Казалось, что она не вошла, а появилась из ниоткуда. Не спешила, не улыбалась и не бросала слов, но сама её неподвижность притягивала взгляд, обнажая в мужчине первобытную потребность видеть, запоминать и обладать.

На ней был бордовый костюм, лёгкая ткань, мягко скользившая по линиям тела, подчёркивая не столько формы, сколько уверенность, с которой эти формы были предъявлены. Юбка обтягивала бёдра, туфли сияли лаком, на каблуках – чуть выше, чем уместно, где провокация становится искусством. Тонкий шов чулок едва различался в свете, и эта деталь, почти незаметная, тревожила острее всего. Она знала силу таких мелочей, чуть просвечивающая блуза и вспышка алого цвета при шаге на подошве туфель, это была тщательно продуманная игра, где каждая деталь работала на общее впечатление.

– Простите за опоздание… Венеция сегодня не хотела меня отпускать, – её голос звучал как скрипка.

Тереза медленно обошла кресло, её пальцы скользнули по резной спинке из темного дуба, и за ней потянулся шлейф аромата новых духов. Она остановилась за его спиной, а в зеркале напротив отражалась их странная пара, где его мощная фигура в белоснежной рубашке перекликалась с её изящным силуэтом в строгом костюме.

– Знаете, синьор Кавалли… – произнесла она чуть тише, затем наклонилась, и её губы оказались в сантиметре от его уха.

– Я всегда шью костюмы так… – дыхание коснулось его кожи, – что уже первое прикосновение к нему может стать последним.

Все слова на мгновение замерли, смешиваясь с ароматом старинной мебели, и казалось, сама атмосфера номера сохраняла их в своей памяти.

– И каждый раз задумываюсь… – шёпот стал еще тише, заставляя его невольно наклониться ближе. – Каким оно захочет запомниться?

В этот момент где-то внизу, на канале, проплыла гондола и донеслись обрывки песни и плеск воды о мраморные ступени отеля, но в номере было тихо – так тихо, что он услышал шелест её блузы при вдохе.

При снятии мерок руки двигались с профессиональной точностью, но в каждом прикосновении чувствовалось нечто большее. Сантиметровая лента скользила по его плечам, обвивала грудную клетку, чуть задерживаясь на биении сердца, а холодный металл делений контрастировал с тёплым касанием.

– О… – её голос стал немного громче, когда она наклонилась, чтобы измерить длину рукава. – У вас сердце бьется так сильно. – палец случайно задел пульс на запястье. – Вы убегаете от чего-то?

Она поправила складку на его рубашке, ноготь едва коснулся кожи у ворота и в зеркале на мгновение встретились их взгляды.

– Или догоняете? – она чуть приоткрыла губы, достаточно, чтобы он снова почувствовал тёплое дыхание, затем Тереза продолжила работать, отмечая цифры в блокноте. Но между деловыми пометками возникали эти паузы, микроскопические заминки, когда взгляд скользил по линии его плеч и когда дыхание становилось чуть глубже у изгиба шеи.

– Когда понадобится примерка? – спросил он, застегивая пиджак. Его голос был ровный, но на лице мелькнуло легкое напряжение, а она даже не подняла глаз, продолжая укладывать булавки в футляр.

– В Мадриде. Через два дня. В моём ателье, – она посмотрела на него. – Там я работаю точнее всего.

Его взгляд скользнул мимо неё, затем к окну, к каналу и куда-то вдаль.

– Пунктуальность – качество вымирающее, оно почти не встречается у современных людей.

Она улыбнулась, но не ответила. Вместо этого лишь повернулась к двери, и в этот момент её шарф, лежавший на плечах, случайно упал на стул. Тереза вышла, не оборачиваясь, а в комнате остался лишь шлейф её духов. Энрико взглянул на шарф, шёлк переливался в свете настольной лампы, как будто подмигивая ему.

– Синьорина Вальдес! – его голос гулко разнесся по пустому коридору. Он спустился по мраморной лестнице, портье за стойкой даже не поднял головы от полировки бронзовой таблички.

– Вы не видели женщину… в бордовом костюме?

– Никого не было, синьор, – равнодушно ответил портье, продолжая натирать металл. В это время Тереза стояла у окна своего номера 307, задернув штору ровно настолько, чтобы видеть площадь Сан-Марко. Внизу, у главного входа в отель показалась знакомая фигура, Энрико вышел на набережную, оглядываясь и надеясь её увидеть.

– Ищем, синьор? – прошептала она, пригубив вино и оставив на бокале едва заметный след. Она наблюдала, как он стоит у воды, достал сигарету, но так и не зажёг, просто вертел её в пальцах, глядя в сторону Риальто. Затем развернулся и зашагал прочь. Тереза улыбнулась, ведь такое поведение выдавало его больше любых слов. Раздражение? Нет. Нетерпение.

– Два дня, – сказала она пустой комнате, расстегивая блузку перед зеркалом. – Пришлёт ли он розы? Или что-то личное… Вино из его погребов? Или корзину с конфетами?

Тихий стук в дверь ровно в восемь вечера, Тереза медленно оторвалась от своего отражения в зеркале и произнесла, не повышая голоса.

– Avanti⁴⁰.

Дверь открылась, и в номер вошел официант с серебряным подносом. Аромат трюфелей и свежеиспеченного хлеба мгновенно наполнил комнату.

– Ваш заказ, синьорина Вальдес.

Он расставил блюда на столике у окна: карпаччо из осьминога, ризотто в чернилах каракатицы и бокал просекко, охлажденного до идеальной температуры. Тереза откинулась на спинку кресла, поднося бокал к губам. Через два дня в Мадриде она узнает, насколько хорошо он усвоил урок, а сейчас она насладится этим ужином и маленькой победой.

Утро началось с резкого телефонного звонка ровно в восемь, и её рука потянулась к трубке.

– Да? – голос еще хрипел от сна.

– Доброе утро, синьорина Вальдес. Ваше такси прибыло, – донесся из трубки почтительный голос портье. Тереза приподнялась на локте, бросая взгляд в окно, а за стеклом Венеция тонула в утренней дымке.

– Спасибо… – начала она.

– Водитель ждёт у главного входа, – поспешил заверить портье.

– Мой рейс в 9:30, верно?

– Совершенно верно. Приятного полета, синьорина.

Когда такси тронулось, она откинулась на сиденье и закрыла глаза, стараясь ни о чём не думать. Прибыв в аэропорт, она, как всегда, взяла чёрный крепкий кофе и села в зале ожидания, закурив сигарету. Её одолевали мысли о том, будет ли всё происходить так, как обычно бывает после первой примерки. Она продолжала думать об этом и тогда, когда самолёт уже медленно выруливал на взлётную полосу. Тереза сидела у иллюминатора, разглядывая, как внизу оставались каналы Венеции, сверкающие в утреннем солнце, и представляла, что предпримет Кавалли, чтобы заполучить её внимание.

Ведь она привыкла, что подарки от клиентов всегда были нелепыми, все специально выбирали вещи, которые кричали о деньгах, но молчали о душе. Каждая безделушка становилась напоминанием, что любую благосклонность можно купить первой попавшейся безвкусицей. Одной из таких были золотые часы с бриллиантовыми цифрами – тяжёлые, грубые, явно мужские, подаренные банкиром Рамоном. Тереза даже не стала примерять их, просто сунула коробку в руки Лауре. Но спустя несколько дней та ворвалась в мастерскую, бледная, с дрожащими руками. Часы лежали на её ладони, а стрелки застыли ровно на двенадцати. В тот же вечер газеты вышли с заголовками: «Известный банкир Рамон Ортега скончался от инсульта за рулём».

В стекле иллюминатора перед глазами снова всплыл тот подвал, но его тень дополнилась деталью, клочком белой ткани в сиреневый горошек, зацепившимся за ржавый гвоздь.

– Какое несчастье… – неожиданно вырвалось у неё вслух, и она сама вздрогнула от этих слов.

– Кофе, синьорина? – раздался над ухом голос стюардессы.

– Да… Спасибо, – машинально ответила она, принимая дымящуюся чашку. Пальцы дрожали, обжигаясь о горячий стаканчик. Эти слова… Откуда они? Почему они пришли ей в голову именно сейчас? Какое несчастье… Фраза звучала с горькой усмешкой, чужим мужским голосом.

– Дамы и господа, мы начинаем снижение. Пожалуйста, вернитесь на свои места и пристегните ремни безопасности, – раздался из динамиков спокойный голос стюардессы.

Самолёт дрогнул, пробиваясь сквозь облака, и Мадрид приближался снизу, медленно просыпаясь. А уже через час она сидела в такси, которое неслось по знакомым улицам. Тереза мысленно перебирала детали предстоящей встречи с Кавалли, снова предугадывая его действия. Она вышла из машины, остановилась перед знакомым зданием и немного осмотрела его, восхищаясь, как оно изменилось за последние годы. Она даже не замечала, что на балконе над их ателье хозяин квартиры устроил целый сад с цветами и пальмами. Сбрасывая с плеч лёгкое пальто, она увидела, как утренний свет, падая из высоких окон, освещал фигуру беременной девушки, стоящей на подмостках перед зеркалом.

– Нет-нет, я не хочу, чтобы меня сейчас подкалывали! Моя бабушка говорила, что шить на беременной к несчастью! – Карла, младшая из двух помощниц, замерла рядом с булавками в руках. Её круглое детское лицо с веснушками и мягкими чертами выражало растерянность. Лаура, стоявшая чуть поодаль, наблюдала за сценой с привычным ей выражением лёгкого презрения, но, завидев Терезу, тут же подбежала к ней, приветствуя и поясняя происходящее. Карла уже битый час пытается отметить места, где необходимо ушить, но клиентка не позволяет.

– Сеньора Альварес, – мягко сказала Тереза, подходя ближе. – Мы просто отметим мелом, где нужно подправить, и никаких булавок, я обещаю.

Девушка недоверчиво посмотрела на неё, но после секундного колебания позволила провести линию мелом.

– Вы знаете, моя мама тоже верила в приметы, – вдруг заговорила Тереза, не отводя глаз от работы. – Говорила, что нельзя оставлять ножницы раскрытыми – к ссоре, а иголки нужно хранить воткнутыми в специальную подушечку, иначе… – она замолчала, не договорив.

– Иначе что? – заинтересовалась клиентка.

– Иначе можно поранить душу, – наконец ответила она, и в голосе её прозвучала такая глубокая, личная боль, что беременная девушка инстинктивно прикрыла живот руками.

Карла и Лаура стояли рядом, словно две разные судьбы одного человека. Со стороны их можно было принять за сестёр, одинаковый рост, похожие черты лица, даже волосы одного оттенка чёрного. Однако если присмотреться, различия бросались в глаза. Лаура держалась с холодноватой уверенностью, её подбородок был чуть приподнят, а взгляд скользил по фигуре клиентки с профессиональной оценкой. Карла же, напротив, казалась съёжившейся, её пальцы беспокойно перебирали край фартука, а глаза то и дело перебегали с Терезы на беременную женщину, боясь пропустить момент, когда та вдруг почувствует боль от невидимых уколов.

Они обе наблюдали, как Тереза выводит меловые линии, но видели это по-разному, Лаура – как мастер видит работу мастера, отмечая точность движений, а Карла – как ученик, зачарованный самой магией процесса.

В этот момент дверь ателье распахнулась, и на пороге появился Хуанито с привычным конвертом в руках.

– От кого? – спросила Тереза, не ожидая его визита.

Мальчик неуверенно улыбнулся:

– От сеньора Кавалли из Венеции. Наверное, уточнения по выбору ткани.

Тереза взяла конверт, сунула Хуанито несколько песо и отвернулась. Затем села в кресло и открыла конверт.

– От сеньора Кавалли, – повторила она про себя, разрывая конверт. Внутри находились два билета на концерт Мадонны в Palacio de Deportes⁴¹. Послезавтра. Стоимость этих билетов была больше месячной зарплаты её портних. Они выскользнули из рук Терезы, когда она пыталась их засунуть обратно, а Лаура, ловко подхватив их, замерла с преувеличенно-театральным вздохом:

– ¡Madre mía! На Мадонну? – её голос звенел сладким ядом зависти. – Должно быть, этот венецианец совсем не разбирается в музыке или разбирается в чём-то другом. Хотя, кто я такая, чтобы судить, в прошлом месяце мой Хавьер повёл меня на Mecano⁴², и мы сидели аж на третьем ярусе.

Тереза медленно подняла глаза, и Лаура ловко сделала вид, что в другом конце зала её ждала внезапно брошенная работа.

– Пора пообедать, – сказал отец. – Как насчет нашего обычного?

– Нет. Сегодня я хочу в Таверну Антонии, – возразила Тереза тихо, но твердо. Отец удивился, ведь это было крошечное семейное кафе в двух кварталах от ателье. И как его дочь всегда говорила – там кормят тех, кому больше некуда пойти, потому что это место для неё существовало где-то на периферии достойного внимания мира.

– Ты уверена? – спросил он осторожно.

– Да, – ответила она, вставая. – Сегодня мне захотелось немного тишины за обедом.

В кафе пахло жареным луком и лавровым листом, а за дальним столиком дремал старик с газетой. У плиты стояла сама Антония, как и двадцать лет назад, только седина теперь пробивалась в её чёрных волосах. Отец разлил вино по бокалам и посмотрел на свою дочь, внимательно разглядывая её усталые глаза. Она медленно подносила бокал к губам, пила без спешки, но и без желания. В её движениях не было жизни, только заученная повторяемость, доведённая до автоматизма. В каждом жесте чувствовалась вялость, а взгляд потемнел. Хоакин смотрел на неё долго, с терпением, каким обладают только отцы, чьи дети уже взрослые, но ещё продолжают быть уязвимыми.

– Знаешь я хочу уехать, – вдруг сказала она, глядя в бокал. – Хочу на море. Как раньше, помнишь? Когда мы ездили с Изабель и мамой.

Эти слова сбили Хоакина с толку, а привычный облик казался чужим, где настоящая Тереса отступила вглубь, уступив место той, которую он уже и не помнил. Спонтанное решение уехать резко контрастировало со сдержанностью, которую он привык считать неотъемлемой частью её натуры.

– В прошлом году я предлагал тебе съездить, но ты отказалась, сказав, что без тебя ателье не справится, – напомнил он.

– Как только закончим заказ Энрико, то сразу едем, – ответила она, не продолжая разговор о том, что она говорила раньше. Отец вдруг по-настоящему улыбнулся, впервые за долгие месяцы.

– Тогда едем, – согласился он сразу и без колебаний. – В Аликанте еще тепло и можно поселиться у тети Розарии в Las Lanzas⁴³.

Тереза наблюдала, как её отец с удовольствием уплетает тапас с чоризо, обмакивая хлеб в оливковое масло. Она лишь вертела в пальцах шпажку от заказанных, но так и не попробованных креветок в чесночном соусе.

– Мне пора, нужно зайти в…, – начала она, вставая из-за стола, но продолжить фразу было нечем, поэтому она просто слегка улыбнулась и, не дожидаясь ответа, вышла на улицу. Прошла несколько кварталов, а затем свернула в сторону Парка Ретиро, не замечая ни прохожих, ни осенних красок деревьев, пока не оказалась в розарии, в этом тихом уголке, где даже в октябре витал слабый аромат увядающих цветов. Она опустилась на первую попавшуюся скамейку, достала пачку сигарет и уже поднесла одну к губам, как резкий голос остановил её:

– Не здесь, сеньорита.

Перед ней стоял старый садовник в потёртом зелёном комбинезоне, его руки в рабочих перчатках с обрезанными пальцами были все покрыты земляными наростами. Он выпрямился, опираясь на секатор, и строго посмотрел на неё.

– Розы не переносят запах табака, – сказал он, указывая инструментом на кусты. – Видите эти желтые листья? Это не от осени. Это от тех, кто думает, что дым не убийца.

– Простите, – пробормотала она, убирая пачку обратно в карман.

– Насладитесь ими, – кивнул он на розы. – Последние в этом году.

Он повернулся, чтобы уйти, но Тереза вдруг спросила:

– Вы здесь давно работаете?

Старик остановился.

– Сорок лет, – ответил он. – С той поры, когда ваш Хрустальный дворец еще не был хрустальным.

Она проследила за дрожащей рукой садовника, сжимающей секатор, и заметила, как осенний ветер тронул редкие, выцветшие волосы у висков. Смысл его слов ускользнул от неё, но переспрашивать не захотелось, в его интонации что-то подсказывало, что ответ всё равно будет не про дворец.

– Почему именно розы? – неожиданно спросила она. – Из всех цветов…

– Потому что у них есть характер, сеньорита, – ответил он – Обратите внимание на эти шипы. Чем красивее цветок, тем острее колючки и тем слаще боль, когда берёшь его в руки.

Тереза наблюдала за потрескавшимися пальцами садовника, осторожно охватившими бархатный бутон розы, и вдруг её собственные запястья пронзило странное жжение, невидимые шипы впивались под кожу. Она сжала кулаки, ощущая остроту в каждой жилке. Садовник приблизился, и его взгляд скользнул по её лицу, читая невысказанную мысль. Его молчаливый кивок подтверждал её собственные мысли, что цветы увядают, шипы остаются навсегда, и тогда, может быть, всё это время она сама была не увядающим цветком, а колючкой? Острой и цепкой, впивающейся в память тех, кто осмеливался прикоснуться. Тут же ногти вонзились в ладони, оставляя полумесяцы на влажной коже.

Размышления Терезы прервал звонкий смех. Две близняшки, лет шести, в одинаковых голубых платьицах и с бантами в волосах, резвились неподалеку. Они рассыпали крошки хлеба для голубей, но птицы едва успевали склевать, как девочки то и дело пугали их, хлопая в ладоши и заливаясь смехом.

Одна из них подбежала к розовому кусту и потянулась к цветку, но тут же отдернула руку:

– Ай! Он меня уколол!

Ее сестра рассмеялась:

– Ты же видела шипы! Надо брать вот так!

Она аккуратно обхватила стебель, избегая колючек, и сорвала розу, а Тереза сидела и наблюдала за этой сценой. Девочка, не задумываясь, нашла способ обойти опасность. Она не боялась шипов, просто знала, как их избежать, и их мир был простым и ясным. Таким, что, если цветок колется, нужно быть осторожнее, но это не повод отказываться от его красоты. Одна из близняшек случайно встретилась с ней взглядом и улыбнулась, протягивая розу:

– Вам нравится? Она пахнет так вкусно!

Тереза улыбнулась в ответ, но не взяла цветок. Девочка пожала плечами и побежала дальше, к сестре, которая уже махала ей, зазывая играть. Солнце клонилось к закату, намекая на то, что пора идти. Она встала со скамейки, ощущая тяжесть в ногах, но спокойствие в голове.

Дорога до ателье заняла у неё больше обычного, она шла медленно, оттягивая момент возвращения в привычную суету. Улицы постепенно сменяли осеннюю тишину парка на городской гул: крики уличных торговцев, смех студентов из соседнего кафе, дребезжание трамвая на повороте. В витрине цветочного магазина она на секунду поймала своё отражение и подумала о том, что необходимо немного подправить макияж перед встречей с клиентами.

Следующие два дня пролетели в напряжённой работе. Лаура, как всегда, язвительно комментировала каждый стежок, а Карла путалась под ногами, отец то и дело исчезал в подсобке, будто избегая чего-то.

Наступил назначенный для Энрико день первой примерки, Тереза стояла у витрины и была первой, кто встретил его в дверях. Чёрные очки скрывали взгляд, а тонкий шерстяной пиджак подчёркивал широкие плечи. Его молчание настораживало, в нём таилась скрытая угроза, от которой по спине Терезы пробежал холодок.

– Сеньор Кавалли. Вы пришли раньше, чем ожидалось, – она аккуратно пожала ему руку.

– Назначенная на утро встреча отменилась, и я решил не терять время, – ответил он, снимая очки. Его глаза скользнули по ней неторопливо, оценивая с сухой прямотой. – И не люблю, когда моё тратят понапрасну.

Она сдержалась, чтобы не улыбнуться, потому что для неё всё было понятно – он уже на крючке.

– Костюм в примерочной. Начнём?

Кавалли ничего не ответил и последовал за ней. Шаги гасли на мягком полу ателье, а в воздухе оставались лишь запахи ткани, пара от утюга и свежего кофе с заднего двора. Тереза сняла с вешалки костюм, черный с лёгким металлическим блеском от тончайшей серебряной нити, который появлялся только при наклоне под определённым углом.

– Переоденьтесь. Я подожду.

Материя легла по его фигуре с математической точностью, подчёркивая плечи, линию спины и изгиб локтей. Он повернулся к зеркалу и задержал взгляд на собственном отражении и как он ни старался, а скрыть восхищение собственным образом он не смог.

– Впервые за долгое время я чувствую, что мне некуда уйти, – произнес Кавалли, все ещё не отводя взгляда от зеркала.

– И негде укрыться, – сказала она, и в её голосе звучала едва уловимая интонация власти. Она плавно появилась за его спиной, и он встретил её взгляд.

– Значит, вы справились, – пробормотал он, резко опуская взгляд, но было уже поздно, она заметила, как его глаза скользнули к вырезу её блузки, и определила, к какой группе взглядов он относится. За годы работы она составила целую теорию о мужских взглядах.

Мужчина, равнодушный к женщине, смотрит сквозь неё, будто она часть интерьера. Его взгляд скользит по силуэту, не задерживаясь, цепляется за руки, только если в них важные документы, за губы, если они произносят значимые слова, но саму женщину он не видит. Тот, кто желает женщину, смотрит на неё. Его взгляд отмечает размер и пухлость губ, длину шеи, форму груди и покачивание бёдер при движении. Это взгляд собственника, который уже мысленно раздевает, но не замечает ничего, кроме собственного желания.

А тот, кто любит, смотрит в неё, в самую глубину. Он видит, как сегодня легче тени под глазами, как левая бровь чуть приподнята от усталости, как губы сжимаются в особой складке, когда она что-то умалчивает. Он может не вспомнить, во что она была одета, но навсегда запомнит, как свет падал на её ресницы в этот день.

Взгляд Кавалли явно относился ко второму типу, но с примесью чего-то тревожного. В его глазах читалось не столько вожделение, сколько намерение подчинить, раздеть душу вместе с одеждой, чтобы увидеть, как гордая Тереза станет уязвимой.

– Вы получили конверт? – спросил Энрико.

– Да. Спасибо, – ответила она со спокойствием, с каким говорят о прогнозе на выходные. Он развернулся и теперь смотрел прямо на неё, но не через стекло. Прямой взгляд, в котором уже не было того скрытого ожидания.

– Они на двоих. Вы можете пойти с кем захотите, – сказал он.

– Я знаю, – прошептала Тереза, и губы приоткрылись, как перед началом фразы, но слов больше не последовало.

– Уже решили, с кем пойдёте? – спросил он.

Тереза не сразу ответила, и её рука вновь нашла ту самую складку, которой не было, но к которой она возвращалась при ответах.

– Да. Возьму Лауру, – сказала она слишком быстро, и это выдало её сильнее, чем слова. – Она давно мечтала попасть, но билет ей не по карману.