Читать книгу: «Город камня», страница 4

Она остановилась. Лицо болезненного землистого оттенка, под глазами —огромные синяки, а на ногах… на ногах босоножки не по погоде. Они так сильно перетерли кожу. Она изранена, стерта до мяса, из этих ран сочится местами запекшаяся кровь.

– Можно у тебя спросить… Куда ты всегда так спешишь? И твои ноги! Сядь отдохни, прошу тебя.

В ответ послышался лишь нездоровый смех, в глазах что-то злобно блеснуло.

– Знаешь ли, к боли привыкаешь. Сейчас кажется, что эта обувь трет не так сильно. Но посиди хоть десять минут – и ощутишь резь, будто в ремешки вшиты бритвы.

– Но так поменяй обувь! Я не могу даже смотреть на это.

В ответ снова послышался смех.

– Не волнуйся, скоро и ты наденешь эту обувь. И не сможешь снять. Она уже у порога.

– Что ты несешь? Ты кто вообще?

Вдруг с одной из дальних полок упала книга, затем послышался визг, переходящий в рык.

– Что это было? – испугалась Виктория.

– Ты тоже услышала это? Теперь ты, как и я, не сможешь сесть. Всегда иди. Посмотрим, насколько тебя хватит?

Она пошла прямо на Викторию, отчего та в страхе попятилась. Но сон тут же оборвался. Голову будто сдавило тисками. Девушка проснулась и почувствовала, как неприятная дрожь пробрала тело изнутри. Оно не хотело вновь погружаться в осознание происходящего. Бессердечный город впустил холод в маленькую комнату общежития.

Она проспала дольше, чем планировала. На автомате, схватила телефон, стараясь рассмотреть плывущий экран. Лицо девчонки все еще отчетливо стояло перед глазами, заслоняя ответ хозяйки – сегодня можно подъехать и посмотреть комнату. И даже перевести некоторые вещи, если все устроит. «Видимо, меня в любом случае все устроит», – промелькнула тревожная мысль. Других подходящих вариантов не было.

8 глава

Хозяйка в поношенных джинсах не по размеру и с замасленным суровым лицом встретила у входа в одном из бесчисленных дворов-колодцев. Пикнул электронный ключ, калитка со скрипом отворилась. Виктория осторожно последовала за женщиной, на секунду задумавшись, поздоровались ли они при встрече или же сразу безмолвно зашагали куда-то в пустоту каменного строения.

Двор оказался узким и голым. Стены, спрятанные от глаз прохожих, не красовались расписными барельефами и резными колоннами. Они грустно желтели на фоне кусочка сероватого неба, штукатурка местами облетела, обнажив бетонную поцарапанную основу. У подавала орали дворовые коты, готовые вцепиться за кусок тухловатой рыбы. Окна, похожие на соты улей, были занавешены грязноватыми тряпками, больше похожими на бинты на ранах дома.

– Долго будешь глазеть или же в парадную пойдем? – недовольно буркнула хозяйка, заметив, что девушка застыла при виде столь печального зрелища.

– Я иду-иду. Извините…

Она опустила голову и засеменила к железной двери, ведущей в темный подъезд. Поднявшись на второй этаж по скошенной лестнице, через деревянную дверь они зашли в большую коммунальную квартиру. Сколько раз Виктория читала про них или смотрела фильмы, но ни разу ей и в голову не приходило, что подобное может стать частью ее же жизни. Ужасное, но вместе с тем и притягательное социальное явление: люди, загнанные в угол, вынуждены тесниться на маленькой площади, уживаться друг с другом, делить ванную, кухню и туалет. Удивительно, как за всей этой роскошью почти столичного города, за блеском витрин и золотом дворцом скрывается нелицеприятная сторона, покрытая плесенью, пропахшая табаком и припорошенная пылью. Здесь, в этом лабиринте каменных дворов, льется алкоголь, из рук в руки передаются запрещенные вещества, а женские тела вечерами ложатся не в свою постель.

Когда мозг сталкивается с чем-то противоречащим его реальности, он начинает защищаться. Дымка застелила ее глаза, которые перестали видеть происходившее вокруг; уши не слышали хохота пятерых мужчин, сидевших на кухне и под звон пивных банок игравших в карты; голова отвернулась от матери, ударившей ребенка, снова стянувшего что-то с общего стола; ноги переступили через парня, просто так растянувшегося в коридоре с телефоном в руках; нос не внимал застиранному до дыр белью и кисловатому привкусу пота, повисшему в спертом воздухе.

– Тебе повезло, что еще осталась комнатка, буквально на днях освободилась, – объявила хозяйка, открывая дальнюю дверь. – Соседка у тебя хоть и странновата, но порядочна. По крайней мере, ведет себя тихо и за койку платит исправно.

– А куда делся прошлый квартирант… жилец… человек? Уехал?

– Девка эта куда-то пропала. Слава богу, успела заплатить за прошлый месяц. Просто не вернулась. Тут еще кое-какие ее вещи. Но ты не переживай. Думаю, можешь спокойно их выкинуть. Ну или пользуйся. Предоплату переводом или наличными?

– Переводом…

Виктория уже не соображала, что делала и зачем. Холодными пальцами она выстукала номер хозяйки, отправила ей нужную сумму и, проводив взглядом, бухнулась на кровать. Виски болезненно пульсировали, а глаза казались тяжелыми, словно белки в них заплыли свинцом. В комнате пахло иначе, чем в остальных помещениях. Чем-то терпким и чуть сладковатым. В полутьме ей не удалось разглядеть интерьер, да и желания заниматься этим не имелось. Все, чего ей хотелось – это заснуть и проснуться у себя в общежитии, услышать, как Женя с ругательством кидает в Кристину граненый стакан. Или же открыть глаза и понять, что лежишь дома в своей мягкой постели, увидеть маму, которая осторожно отворяет дверь и с улыбкой спрашивает, будешь ли завтракать. Ах, вот бы, вот бы… От этих мыслей по щеке бесшумно побежала слеза. Виктория прижалась к стенке, как будто в ней могло быть убежище. А в соседней комнате, с другой стороны, к стене прижимался еще один человек.

Его звали Стас – и ему было все равно. Он был почти… живой. Для таких людей и розы пахнут соломой, когда рецепторы в носу атрофировались. Слепые глаза не могут видеть красоты – даже самой ослепительной. На струнах уставшей души не поиграешь. Иногда человек умирает еще до того, как перестает биться сердце. Толпы живых мертвецов бродят среди нас. Как и все, они встают на работу по будильнику, смотрят в зеркало заспанными глазами, давятся завтраком или заливают в пустой желудок крепкий кофе, потом отправляются наружу, в очередной раз перепутав дату на календаре.

Иногда они отдыхают, иногда на их лице будто появляется тень от улыбки. Но это состояние настолько мимолетно, что никто не приметит его и не подарит тень от улыбки в ответ.

Стас мог бы сознательно отнести себя к такому типу людей, если бы у него хватало времени поразмышлять. В суете уведомлений из приложения доставки еды мысли затихали, сужаясь до мизерной точки. Они застывали в голове, словно бабочки в янтаре.

Стас жил в соседней комнате, которая отделялась от комнаты Виктории тонкой стеной. Иногда они будут пересекаться, чтобы помочь друг другу выжить: поделиться бумагой, зубной пастой или порошком для стирки цветного белья. Людям свойственно собираться в кучки и держаться друг за друга до тех пор, пока в этом есть необходимость, пока внешние обстоятельства вынуждают их действовать сообща, пока внешние границы опутывают их руки и ступни. Когда граница рвется, они могут забывать имена и вычеркивать из памяти лица. Но в моменте совершенно чужой человек может стать стебельком, по которому суждено выбраться из колодца. Но это лишь короткий момент в необъятной вечности.

Виктория не вспомнила бы Стаса через пять или десять лет, но его зубная паста попадет на ее щетку, а порошок – на юбку и рубашку. Они почти не будут разговаривать, лишь иногда пересекаться и знать о существовании человека за стенкой. Оставлять пятна быта и рутины на жизнях друг друга.

Маленький мертвый человек, который засыпал рядом с находившейся через стенку увядающей девушкой. Сколько лестниц вниз спускаются параллельно, но не сходятся никогда.

Стас уже больше года без выходных работал курьером. Раньше он мечтал открыть собственный бизнес и строил большие планы. У него даже была девушка, которая помогала и поддерживала во всем. Он засыпал с улыбкой на лице и просыпался с благодарностью и светлой головой. Он работал и любил, любил и работал. Ни один из этих процессов не прерывался. Но однажды все изменилось. Мысли в голове не всегда строят реальность. Неопытный предприниматель, впервые ступающий сухой ногой в опасный океан бизнеса, может легко пойти камнем на дно. И тогда ни один спасательный круг не вытянет на поверхность. Тросы рвутся, лопаются канаты – и вот ты уже на дне.

Кто-то скалит зубы и карабкается, кто-то ломается и задыхается от толщи воды над головой. Увы, Стас задохнулся. Он впустил воду в легкие, потерял доверие и любовь, от безысходности пошел в доставку, которая затянула и не отпустила. Стабильность опутывает сильнее удава, усыпляет и расслабляет. Ты лежишь на дне – зато лежишь спокойно. Не барахтаешься, не кричишь, не тратишь силы на бесполезные телодвижения. Ты умираешь – зато безболезненно.

И Стас умер. Он не сказал об этом ни себе, ни своей девушке. Но подсознательно все понял: правая часть шкафа в один вечер опустела, а на двери осталась царапина от ногтя.

Смерть из-за стены начала просачиваться в темную комнату. Виктория почуяла неладное и открыла глаза, с удивлением вдохнув легкий воздух соснового леса. Глубокий, чистый, родной. «Это был всего лишь сон?» – спросила она себя, хлопая ресницами и пугливо озираясь по сторонам.

– Что за сон?

Из-за дерева вышла Софа и с улыбкой посмотрела на подругу.

– Ты сама с собой что ли разговариваешь?

– Я… Пожалуй. Наверное, в моей голове произошло что-то странное. Представляешь, мне померещилось, будто я оказалась в Санкт-Петербурге. Я поступила в город мечты, сделала то, что всегда так хотела…

– Наверное, тебе было очень хорошо? А тут снова дома, какое разочарование.

– Да нет же, я… Там история долгая, не хочу о ней говорить. В общем-то не всегда все складывается так, как нам хотелось бы.

– Это уж точно. Но главное, что у нас все хорошо. Я поздравляю тебя закрытой сессией, дорогая!

– С закрытой сессией?!

– Ну да, Ваня мне все рассказал. Ты молодец, справилась на «ура». Предлагаю отметить это посиделками в «Лесной норе», где мы всегда собираемся с ребятами по важным случаям. Закрытие первой в жизни сессии – это разве не повод отметить, а?

– Но подожди…

Виктория прикусила язык, не успев задать вопрос о том, где она учится и почему именно Ваня первее всех узнал о результатах сессии. А, впрочем, какая разница? Главное, что дома, главное, что впереди… лето? Но почему первая сессия закрыта летом? Меж сосен сквозит весенняя свежесть, под ногами в корнях пробивается молодая трава, на плечах лишь ситцевое платье, а на ногах легкие кеды. Но зачем лишний раз задавать ненужные вопросы? Все равно, что бы то ни было, это лучше спертого воздуха тесной коммуналки и прожигающих взглядов из дальних углов.

– Твоя мама приготовила свой фирменный вишневый пирог, пойдем скорее. А по дороге нужно заскочить за хлебом и молоком. Еще возьмем твои любимые йогурты с клубникой и черничным джемом, да?

– Зайдем, конечно, зайдем.

Она не понимала, что происходит, но с каждым шагом радость наполняла легкие, а скованные мышцы лица начинали расслабляться, расплываясь в легкой улыбке. Можно ли вечно шагать по весеннему хвойному лесу, наслаждаться солнцем и теплом, предвкушать вкус вишневого пирога и мамин голос? Можно ли остановить этот момент, застыть в нем, как в янтаре? И воздух действительно начинал застывать, он становился вязким, словно патока. Каждый шаг давался все труднее.

– А я ему в ответ говорю…

Нога вязнет в хлипкой почве.

– И он как раскраснеется! А потом…

Улыбка спадает с лица, мышцы снова каменеют.

– Вот такая история, представляешь! И смешно, и грустно. Ты в порядке?

Голос кажется глуше, будто барабанную перепонку перемотали пленкой. Через ребра к горлу подступает странное, сдавливающее ощущение. Дыхание становится поверхностным.

– Эй, ты идешь? Ты почему остановилась?

– Я… Я не могу больше идти.

И не может сказать, ведь воздуха постепенно перестает хватать.

– Почему это не можешь?

– Не могу…

Что-то промелькнуло меж деревьев, – тень, силуэт, – но сразу же исчезло.

– Там кто-то есть?

– Кто? Нет там никого. Хватит притворяться. Пошли.

– Я не притворяюсь!

Голос срывается, так как давление в ребрах становится слишком сильным.

– Да ну тебя!

Софа никогда так не злилась. Внезапная вспышка гнева заставила ее поступить странно: она развернулась и пошла в противоположную сторону, крича что-то несвязное и проклиная то Ваню, то вишневый пирог, который зареклась съесть в одиночку.

– Ты в своем уме? Не иди туда! – кричала Виктория, с опаской поглядывая на кусты, в которых померещилось нечто.

Но Софа не слышала, она все удалялась, переполняясь необъяснимым бешенством.

– Назад!

Но крик не долетел, оборвался на полпути. Из кустов показалась чья-то когтистая лапа и затащила в густую листву. Сдавленный хрип, а потом пугающая тишина. Виктория стояла, будто парализованная, даже дышать давалось с трудом. Ноги тоже не слушались ее.

Спустя минуту кусты зашевелились. Сначала чуть-чуть… потом сильнее. И вот нечто обошло полянку, остановилось позади. Шея не вертелась. Попытка шевельнуться обернулась неистовой болью, которая разлилась по позвоночнику и пронзила обе стопы. Оно все приближалось, его хриплое дыхание зависло где-то совсем рядом. Давление в грудной клетке достигло предела, кости треснули, через их обломки внутрь стал заливаться ледяной страх. Сзади что-то тронуло шею. Удушье уже не могло сдержать крик. Он вылился мощной струей, сотрясая лесной воздух.

Виктория вскочила, все еще крича. Под рукой шершавое одеяло. Не лес. На лице выступили капли холодного пота, глаза были открыты настолько широко, что веки, казалось, вот-вот порвутся.

– А-а-а! Как ты меня напугала! Что случилось?!

Виктория, пытаясь отдышаться, вернулась в реальность, оказавшись в старой коммуналке в центре Питера.

– Тебе просто приснился дурной сон, все хорошо.

Посреди комнаты стояла девушка. По всей видимости, она только вернулась. Ее пушистые рыжие волосы, кое-как подвязанные шелковой лентой, напоминали одуванчик. Один предательский локон то и дело спадал на лоб. Большие карие глаза смотрели с тревогой, но одновременно заботливо. Нос, покрытый веснушками, смешно подергивался, а круглую голову, казалось, посадили на непропорционально тонкую шею. На девушке пестрела многослойная одежда в стиле бохо: длинная юбка почти до пола, кружевная хлопковая рубашка и вязаная сумка ярких цветов. Одежда скрывала стройное крепкое тело, привыкшее к нагрузкам.

– Кто ты? – догадалась спросить Виктория, все еще разглядывая незнакомку.

– Наверное, это мне стоило задать этот вопрос. Ведь я нахожу постороннего человека в своей кровати.

– Это твоя кровать?! Прости, я не знала… Сейчас уйду.

– Я понимаю, что ты легла сюда, потому что вон та койка (она кивнула головой) в не очень хорошем состоянии. Мягко говоря. Там постельное не меняли месяца три. Видишь, как проступает желтизна на простыни.

– Да… Я поэтому подумала, что там уже кто-то спит. А тут все было так чисто и заправлено… Вот я и подумала, что это хозяйка сделала специально к моему приезду.

– Конечно, чисто и заправлено. Я же только сегодня утром меняла. Эта Лиза… Вроде ее звали Лиза. Особой чистоплотностью не обладала.

– Она жила тут раньше?

– Ну да, было дело (девушка стала стаскивать простыни с кровати Лизы). Давай подыщем тебе что-нибудь посвежее.

– Как твое имя? – едва успела проронить Виктория.

– Сева.

– Сева… Это Савелий что ли? – уточнила Виктория, как только новая соседка вернулась со свежим постельным.

– А твое как? – послышалось в ответ, хотя предыдущий вопрос точно был расслышан.

– Вика…

– И как тебя, Вика, сюда занесло?

–Я поступила в университет, но потом меня из общаги выгнали. А бюджет мне позволял разве что вот, комнату найти.

– И за что тебя выгнали?

– Честно говоря, не очень хочется вспоминать эту историю.

Только сейчас, когда Сева зажгла электрическую лампу, Виктория смогла рассмотреть убранство комнаты. Даже сквозь раздвинутые шторы солнечный свет едва пробивался – комната тонула в полумраке, как на дне колодца. Без лампы жильцы будто бы снова погрузились в сумерки. В комнате (по крайней мере, на стороне Севы) все было аккуратно и чисто. Ее вещи составляли довольно любопытную коллекцию: на маленьких полочках старого шкафчика были расставлены необычные восточные фигурки с индийскими богами и буддами, благовония и карты. В углу стоял свернутый в рулон коврик для йоги. Рядом примостилась корзинка с овощами, фруктами и семенами. С другой стороны комнаты все еще находились нетронутые вещи Лизы. Они были разбросаны и заметно уменьшали и без того маленькое пространство.

– Мы можем это все вынести, – сказала Сева, окидывая комнату оценивающим взглядом.

– Пожалуй… Только… Это же вещи мертвого человека, не так ли?

– Ну сейчас это просто мусор, который захламляет наше сознание.

Полчаса – и комната преобразилась. Вещи Лизы исчезли в черных мусорных пакетах, оставив после себя лишь пыльные квадраты на полу.

– Возможно, мне стоило заняться этим уже давно, но я все как-то откладывала и откладывала. Думала, что Лиза в какой-то момент вернется. Странная необоснованная надежда, не правда ли?

– Пожалуй… – согласилась Виктория, садясь на краешек обновленной кровати.

– Эй, не хочешь прогуляться? Еще не так поздно, а вечер на удивление теплый. Наверное, это последние теплые деньки осени, их нельзя упустить.

– Я не откажусь от твоего предложения, оно слишком заманчиво!

Соседки прошли мимо остальных комнат по узкому коридору и устремились на улицу. Снаружи все пахло по-другому: солнцем и жизнью.

– Я почти не нахожусь в комнате, – начала Сева, прервав молчание, которое нельзя было назвать неловким.

– Там можно совсем протухнуть, а?

– Не то слово. Ну ничего, я скоро переберусь в нормальную квартиру. Просто непредвиденные траты получились, пришлось на время, так сказать, победствовать.

– А чем ты занимаешься?

– Я тренер по йоге.

– Тебе… Идет твоя профессия. Если так можно сказать

– Правда? – она посмотрела на свои ноги и рассмеялась. – Ну спасибо. Буду считать это комплиментом. Надеюсь, скоро откроется моя собственная студия. Она уже почти готова. Хочешь ее потом посмотреть?

– Непременно.

Сева определенно скрасила этот серый день и позволила разглядеть теплый, солнечный и почти безветренный вечер. Метро выбросило их в самый центр – туда, где Нева отражала последние лучи солнца, а прохожие смеялись слишком громко, будто торопились наглотаться счастья до зимы. К Петергофу мчался «Метеор». Он словно скользил по водной глади, устремив вверх острый сверкающий нос. Свернув у Троицкого моста, они бодро пересекли Марсово поле, прошлись по Михайловскому саду мимо Русского музея и устремились в Летний сад, в котором на зиму еще не спрятали прекрасные греческие статуи с красивыми белыми телами. Они смотрели на прохожих пустыми глазами. Казалось, Аполлон и Диана вот-вот зашевелятся и сойдут со своих пьедесталов.

– Нужно успеть выпить все это до дна, пока есть последняя возможность. Дальше придет ноябрь, а с ним тьма и холод. Уедут туристы, статуи укроют, каналы затянуться коркой льда. Город умрет до апреля.

– Мне многие люди говорили про ноябрь. Почему все ждут его с таким содроганием? Ну в Сибири тоже холодно.

– Наверное, легче прочувствовать самой, чем сто раз услышать. Просто поверь, что в первый год будет тяжело. Потом должно стать попроще. С другой стороны, мы бы так не любили май, не будь сентября, а?

– Пожалуй…

Дорожки Летнего сада засыпала пожухлая листва. Она вносила в пейзаж яркие краски и добавляла теплоты в осеннюю прохладу. Из фонтанов на воздух вырывались серебряные струи и с грохотом бились о бронзовые края. Откуда-то доносился веселый смех, кто-то с удовольствием фотографировался в черном кружевном платьице, держа букет ярко-красной листвы.

– Люблю вот так наблюдать за тем, как проживается людская жизнь, – сказала Сева, садясь на зеленую лавочку у стены, сплетенной из колких стеблей.

– Да, это занимательно, – согласилась Виктория, примостившись рядом. – Вот только в последнее время мне все меньше нравится гулять по городу одной и смотреть на людей, здания, каналы… Почему-то голову начинают заполонять разные мысли. Я их гоню, а они все напирают, давят изнутри. И появляется странное чувство…

– Понимаю. Невозможность справиться с бесконечным потоком мысли – это страшное несчастье. Тем не менее, этим страдает почти каждый из нас.

– А к чему это приводит?

– К бесконечно страху и страданиям. Ты начинаешь отождествлять себя со своим разумом, а он без устали твердит свое, порождая неутихающий шум. Даже ночью, даже во сне. Когда разуму становится больно вместе с душой и телом, он старается заглушить страдание. Но чем яростнее он пытается избавиться от боли, тем сильнее она становится.

Вика умолкла. Она не до конца понимала, о чем именно говорит эта странная соседка. Тем не менее, девушка притягивала к себе неведомой силой. Обманутая душа пыталась найти хоть какое-то доказательство существования хороших людей, чьи сердца не таили злого помысла. И почему-то именно сейчас подсознание тихо шептало: «Такой человек сейчас перед тобой».

9 глава

Мы не всегда оцениваем по достоинству то, что имели когда-то. Мы не замечаем солнца над головой, пока оно не гаснет, а перед глазами не вырастает туманная темнота, окутанная облаками. Где-то там за пеленой точно пробиваются лучи… Где-то там за толщей времени мы точно счастливы. Но толща эта – непреодолимая стена. Сегодня, здесь и сейчас, мы упираемся в другую реальность. Через нее не пробиться.

Виктория пыталась укрыться от непонятного утреннего холода и чувства удушья, которые настигали каждый раз после пробуждения. Она стояла под горячим душем столько, сколько позволяло время – за дверью сразу же выстраивалась длинная очередь желающих помыться. Струя была обжигающей, на коже от нее оставались ярко-красные пятна. Но вода не прогоняла внутренний холод. Кипяток обжигал кожу, но не душу – настоящее тепло рождается только покоя. Но его отобрали… так нагло и резко, без права возврата.

Все это время Вика звонила то родителям, то Софе. С натянутой улыбкой рассказывала, как прекрасен Петербург, как хорошо здесь. Наконец-то она осуществила все заветные мечты. Даже лучшая подруга не знала, в какой ситуации оказалась девушка.

– Представляешь, Софа, тут столько интересного! Есть даже целые магазины виниловых пластинок. Как ты любишь. И парки, огромные парки у соборов. И куча уютных книжных. Помнишь, как в фильмах показывают? Ты заходишь, читаешь и тут же можешь купить себе чашку кофе, чтобы лучше распробовать книгу на вкус.

– Ого, я даже завидую тебе немного! – энергично отвечала подруга. – Хотя знаешь, я тоже счастлива. Сначала я подумала, что моя жизнь превратится в ад, но потом поняла, что готовка – это не так уж и плохо. Если не пойду работать по профессии, то хотя бы в жизни пригодится…

– Да…

Сначала Виктория внимательно слушала подругу, потом начала понимать, что эти разговоры становятся ей в тягость. По голосу Софа казалась абсолютно счастливым человеком. Она рассказывала, как здорово они с ребятами сходили в новый китайский ресторан в Иркутске, как поехали на шашлыки, как готовили знаменитый французский луковый суп, какая смешная ситуация получилась, когда она по неосторожности перепутала сахар с солью и дала попробовать свою стряпню бедному преподавателю.

Вика не могла похвастаться тем же. После вылета из общежития мечты и планы разбились об айсберг реальности. Деньги на карте постепенно заканчивались, а родительских переводов стало катастрофически не хватать. Девушка умолчала, что сняла комнату из-за столь нелепого происшествия. Стыд заставил ее держать язык за зубами. Родители не стали бы осуждать ее. Они бы поняли, приняли, пожалели и бросили все силы на спасение дочери. Но человеческая психика подобна черной дыре. Иногда из ее глубин выходит нечто необъяснимое. Распутать этот клубок невозможно. Гордость, перфекционизм, вина – что именно сжало ей горло, когда вместо крика о помощи в трубку прозвучало: «Все по плану, все хорошо!»?

«Денег пока хватает… Я просто затяну пояса, не буду транжирить понапрасну. А вскоре найду работу и смогу жить, как прежде».

Но пояс пришлось затянуть настолько сильно, что он чуть не задушил. Любой план в голове кажется простым, пока не сталкиваешься с реальностью. А реальность не прощает наивности. Поиск работы затянулся надолго. Неопытный вчерашний школьник, зажатый и неуверенный, был выброшен на арену безмолвной войны всех против всех. Вместо оружия на этом фронте были навыки, умения, опыт и щепотка наглости. Сможешь ли ты выделиться из тысячи и продать себя подороже? Сможешь ли ты преподнести себя так, чтобы обойти других таких же людей, которые позарились на тот же лакомый кусочек? Борьба за выживание – не только удел дикой природы. Среди людей она куда изощреннее. Здесь правила иные: вместо мяса – деньги, вместо мышц – мозги, вместо когтей – острый язык. В этой борьбе хрупкая девушка может победить силача, а болезненный щуплый паренек возглавить корпорацию и встать «на вершину пищевой цепи».

Сильный по-прежнему пожирает слабого, только слабый не съедается, а чахнет в нищете. И борьба эта явственнее всего проявляется в больших городах – там, где гигантская воронка люто затягивает, а тот, кто останавливается передохнуть лишь на секунду, в итоге отстает на целую вечность. В этой бешеной гонке люди хватаются за любой суррогат покоя – ведь настоящий, внутренний, потерян безвозвратно. Еда, спорт, секс, запрещенные вещества, психологические тренинги, шоппинг, социальные сети как будто заменяют его. Но обманным путем и на какие-то часы. Давление извне все яростнее, а внутренний стержень все тоньше и слабей.

Виктория чувствовала, как трещины на ее розовых очках расползаются, словно паутина. Однако она упорно верила, что за следующим поворотом ждет удача. Когда на календаре было начало октября, она решила поставить в приоритет учебу, а работу отодвинуть на задний план. Именно ради нее она приехала в этот северный город. Она методично приглядывалась к каждой вакансии, по двадцать минут изучала описание, условия и требования. Эта неспешность одновременно подводила ее, но в то же время успокаивала. Она будто говорила разуму: «все в порядке, все идет по плану».

Виктории не нравилось, что почти каждое рабочее место предполагало пропуск занятий. В ее шестидневку с десяти до пяти почти никто не решался на подработку. Многие одногруппники выбирали тернистый путь конкурсных стипендий и родительскую опеку. К тому же большинство знакомых Виктории жили в общежитии и не нуждались в столь крупных суммах. По их кошельку не ударял штраф, который пришлось заплатить девушке за подставную кражу.

Вика, будучи далеко не дурой, понимала это, но слепая вера в лучшее не позволила отказаться от своих намерений. Комната в коммунальной квартире стоила десять тысяч в месяц. Условия оставляли желать лучшего: почти не было мебели, лишь скрипучая кровать, старая тумбочка и узенький шкафчик, куда едва могли влезть куртка, пальто и пара футболок. Окна комнаты выходили во двор-колодец и располагались так низко, что и без того жидкий солнечный свет не мог пробраться внутрь. Впрочем, этого и не могло бы случиться, так как окна было тщательно зашторены.

Сева была единственным человеком, который скрашивал серые будни. Каждый вечер они подолгу болтали, лежа на своих кушетках. И каждый раз Виктория удивлялась тому, как рассуждала ее соседка, старалась понять ее мировоззрение и ход мыслей. Конечно, это удавалось ей не всегда, но потому разговоры были еще занимательнее. Помимо всего прочего, именно они отвлекали от надоедающего ощущения сдавливания грудной клетки и болезненного холода под ребрами.

«Ну ничего, – думала она, лежа в постели и разглядывая стену с желтоватыми разводами. – Все когда-то начинали с малого. Эти трудности – лишь временный этап, зато моя жизнь все равно в скором времени изменится к лучшему. Студенчество, город мечты – разве это не лучшие годы жизни?» Так думала она сама. И ей так хотелось верить в эту идею.

И она действительно не вешала нос. Привыкшая все приводить в строгую систему, Вика решила упорядочить собственные финансы. Родители присылали ей в месяц тринадцать тысяч рублей, также на карту приходила стипендия в размере двух тысяч рублей. Итого пятнадцать тысяч. Десять тысяч уходило на комнату. Остальные пять тысяч распределялись на прочие нужды. Математика выживания.

Сначала ей показалось, что выжить на эту сумму почти невозможно, но как можно было отрицать реальность? Она стала писать: четыре недели, четыре похода в магазин, за каждый поход не больше тысячи. Еще тысяча – это бытовая химия, канцелярия и прочие неожиданные траты. Если использовать все экономно и покупать по акции, то вполне себе! А транспорт? На транспорт можно почти не тратить, ведь до университета и магазина можно добраться пешком. Развлечения первое время точно не в счет.

Настроение Вики на мгновение пошатнулось, но она быстро моргнула, улыбнулась и снова ощутила удовлетворение. Оставалось только решить практическую задачу – составить бюджетное меню на неделю. И здесь неожиданно обнаружился плюс: цены в Северной столице оказались приятно ниже, чем в сибирских и дальневосточных городах. Кроме того, полки магазинов пестрили всякого рода акциями. За тысячу рублей можно было набрать мешок низкосортной крупы, картофеля, хлеба и яиц с мукой. Если оставались деньги – они переносились на следующую неделю, давая право на чай или уцененное мясо. Разумеется, о сладостях, фруктах и – упаси боже – морепродуктах пришлось забыть. Но ведь это временно, правда? На таком наборе рацион был достаточно скудным и зачастую ограничивался 1-2 приемами пищи в день, но это же было временно, верно? Девушка старалась находить радость в мелочах: лишнем кусочке курицы, утренней лекции, солнечных бликах на волнах Невы. Последние недели октября прошли в странной эйфории, затмившей и проблемы с общежитием, и финансовую нужду, и убогость коммуналки. Казалось, знания насыщают лучше еды, а вечерние прогулки по каналам заменяют все развлечения. Казалось, что знания и книги подпитывают лучше еды, а прогулки по вечерним каналам с Севой или в одиночестве заменяют развлечения.

«И в этом есть свое счастье», – убеждала себя Вика, звоня родителям. Она даже не лгала – дневная эйфория и непоколебимая вера в «завтра» пока перевешивали утренние приступы тоски. Она все так же неспешно выбирала работу и сохраняла понравившиеся вакансии, подходя к отбору со всей строгостью и свойственным ей перфекционизмом.