Картинные девушки. Музы и художники: от Рафаэля до Пикассо

Жизнь после смерти

Рафаэль скончался 6 апреля 1520 года, в возрасте 37 лет, в день своего рождения, пришедшегося на Страстную Пятницу. В Риме судачили, что смерть пришла за ним после активных любовных трудов. Проще говоря, эта булочница выжала из него все соки, художника охватила сильнейшая лихорадка, и он умер, оставив в мастерской незавершённое полотно «Преображение», очередной заказ очередного кардинала, а в своём доме – рыдающую Форнарину. Кардинал впоследствии станет папой Климентом VII, а работу над «Преображением» закончат ученики Рафаэля.

Что же касается Маргариты… Считается, что Рафаэль оставил ей по завещанию некоторые средства, и она ушла в монастырь святой Урсулы, назвавшись там его вдовой. Это одна версия. Согласно другой, после смерти

Рафаэля Маргарита стала известнейшей куртизанкой Рима и жила в своё удовольствие до самой смерти.

Так кем же она была на самом деле? Муза, возлюбленная, жена? Ненасытная любовница, изменница, гулящая девка? Кажется, что речь идёт о двух разных женщинах. Но если говорить о гибели Рафаэля, думается, что залюбила его до смерти не Форнарина. Папа Лев X обременял живописца всё новыми и новыми заказами, с которыми было невозможно справиться физически. Рафаэлю приходилось проводить дни напролёт в подземельях, ведь он был комиссаром по древностям и руководил раскопками в Риме. Сырой воздух оказался губительным для лёгких, а времени на восстановление не оставалось: там начатая картина ждёт внимания, там стройка собора простаивает, а ещё папа требует срочно представить рисунки для ковров, и частные заказчики выстроились в очередь… Не Форнарина, а бесконечная работа и недостаток сна загнали Рафаэля в гибельный тупик, из которого он так и не выбрался.

Маргарита пережила его ненадолго – по мнению историков, послушница, записанная вдовой художника, скончалась в 1520-х годах. По другим сведениям, постаревшую Маргариту Лути – потускневшую жемчужину – спустя годы видели на паперти одного из римских храмов…

Что из вышесказанного правда, не знает никто. Но красота Форнарины осталась в веках – Маргарита смотрит на нас с полотен великого Рафаэля, и как же трудно назвать её затрапезным словом «булочница»!

Скажем иначе. Маргарита Лути. Форнарина. Жемчужина.

«Когда бы не Елена…»
Изабелла Брант, Елена Фоурмен / Рубенс

Великий художник не имеет права быть счастливым человеком. Слишком много счастья вредно для творчества. Питер Пауль Рубенс, на мощных плечах которого зиждется фламандское барокко, долгое время был очень счастлив и, возможно, привык думать, что так будет всегда. Несчастье, постучавшееся в дверь его дома 20 июня 1626 года, носило маску чумного доктора. Изабелла Брант, обожаемая супруга антверпенского живописца, скоропостижно скончалась от чумы.

Буйство жизни

 
Рубенс, море забвенья, бродилище плоти,
Лени сад, где в безлюбых сплетениях тел,
Как воде в половодье, как бурям в полёте,
Буйству жизни никем не поставлен предел…^[5]
 

Шарль Бодлер, автор этих проникновенных строк, быть может, точнее всех критиков выразил те чувства, которые возникают у зрителя перед картинами Рубенса. Там действительно царит буйство жизни: не важно, какой сюжет выбирал живописец и кого он изображал – античных богов, новозаветных мучеников или вполне реальную королеву Марию Медичи, – на его холстах всегда бурлит мощная жизненная энергия, забирающая в единый вихрь обнажённые тела, горы, деревья, животных и даже неодушевлённые предметы. Всё здесь пронизано радостью жизни и восхищением красотой. Это бурное кипение картины Рубенса хранят на протяжении многих столетий. Пусть даже тип женской красоты, которому он поклонялся, давно вышел из моды, его красавицы не утратили ни капли своего очарования. Пышущие здоровьем модели Рубенса выглядят живыми, настоящими, земными: кажется, прикоснёшься к картине и почувствуешь под пальцами не шероховатость красочного слоя, а тёплую женскую кожу.

Современники поговаривали, что Рубенс примешивает к краскам собственную кровь – чем иначе можно объяснить появление этого поистине телесного оттенка? Никто из художников на такое больше не способен – разве что Тициан. И, в далёком будущем, Ренуар. Три мастера, три таких разных художника, каждый по-своему решили задачу, как нужно изображать обнажённое тело, чтобы оно вызывало восхищение, вожделение, желание прикоснуться к холсту, как к женщине.

Питер Пауль Рубенс, бывший в жизни примерным мужем, остался в истории искусств не только как новатор и первопроходец, но и как один из самых эротических художников, умевший запечатлеть момент влечения. Он, кстати, работал с невероятной скоростью, потому и оставил такое грандиозное творческое наследие (ну и ещё потому, что на пике карьеры многое за него делалось помощниками). Ему, как уже было сказано, до поры до времени невероятно везло – наверное, это был один из самых удачливых художников, обласканный фортуной, которая убирала с его пути любые преграды. А ведь начиналось всё непросто… Первые годы жизни Рубенса совпали со временем испытаний – как для его семьи, так и для родины.

Измены семейные и государственные

Задолго до рождения Питера Пауля его отец Ян Рубенс был вынужден бежать из родного Антверпена в Германию: юрист и эшевен, старший Рубенс симпатизировал протестантам, и, когда стало известно, что к Южным Нидерландам приближается безжалостный испанский герцог Альба, направленный королём Филиппом II, чтобы навести порядок в бунтующей провинции, семейство покинуло город. В 1568 году Ян Рубенс, его жена Мария Пейпелинкс и дети Ян Баптист, Бландина, Клара и Хендрик переехали вначале в Лимбург, а затем в Кёльн, где отцу семейства удалось устроиться на службу к штатгальтеру Вильгельму Оранскому-Нассаускому (Молчаливому), а точнее, к его супруге Анне Саксонской. Отец будущего художника стал адвокатом Анны – не слишком красивой и не особенно счастливой женщины.

Анна вела тяжбу против испанских властей, арестовавших имущество Оранских в Нидерландах, и Яну было доверено представлять её интересы. Своих детей, юных принцев Оранских, Анна поручила воспитывать жене Рубенса, а со временем, как говорят, нашла своему адвокату ещё одно применение. Ян Рубенс, добропорядочный антверпенский юрист и отец четверых детей, вступил с женой своего начальника в преступную связь. Вильгельма, мужа Анны, вечно не было дома, супруги практически не виделись, но вдруг в 1570 году она забеременела. Представители дома Нассау восприняли этот факт как глубочайшее оскорбление фамильной чести. Яну Рубенсу предъявили обвинение в адюльтере и посадили под замок. Вначале он два года провёл в Дилленбурге, а потом его перевели в замок Зиген, где, как утверждала молва, он в прошлом и предавался любовным утехам со своей клиенткой. По законам времени обоим изменникам грозила смертная казнь, но… была ли измена на самом деле?

Существует вполне стройная версия, что Вильгельм Оранский давно мечтал избавиться от надоевшей супруги, и Ян Рубенс просто подвернулся ему под руку. Анна своей вины не признавала. Родила дочь Кристину, о дальнейшей судьбе которой ничего не известно – спустя несколько лет её забрали у матери. Власти угрожали казнить Рубенса, если Анна не покается в прелюбодеянии. Сам он под пытками дал признание и, более того, свалил всю вину на супругу Оранского. Из жалости к любовнику Анна созналась в супружеской измене и была вынуждена подписать бумаги о разводе.

Пожалуй, самое удивительное во всей этой нелицеприятной истории – это то, как повела себя жена Рубенса, Мария Пейпелинкс. Католичка, смирившаяся с кальвинизмом мужа, она, будучи ославлена на весь свет, принялась с невероятной энергией вытаскивать своего Яна из тюремных застенков. Она не только простила ему измену и трусость, но приложила все силы для того, чтобы освободить его из заключения и спасти от смерти. «Я охотно, если бы это было возможно, спасла бы вас ценой моей крови»; «И неужели же после столь длительной дружбы между нами возникла бы ненависть, и я считала бы себя вправе не простить Вам проступок, ничтожный в сравнении с теми проступками, за которые я молю ежечасно прощения у всевышнего Отца?»; «И больше не называйте себя “Ваш недостойный муж”, ибо всё прощено», – такие слова писала Мария супругу в узилище, чтобы поддержать его и успокоить. Те три года, что Рубенс-старший провёл в заключении, Мария Пейпелинкс в одиночку заботилась о детях. А потом, после освобождения, приняла его в своём доме и родила ему ещё трёх – Филиппа, Питера Пауля и Бартоломеуса, вскоре скончавшегося.

Будущий великий художник появился на свет в том самом городке Зигене, где Рубенсы жили под домашним арестом, где все помнили о позоре его отца. Матери, привыкшей к более-менее обеспеченной жизни, пришлось собственноручно выращивать овощи, чтобы прокормить семью.

И если бы не великодушие и преданность Марии Пейпелинкс, в истории искусств было бы одним гением меньше.

Светская жизнь в нищем городе

Лишь в 1583 году история с Оранскими наконец-то завершилась и Рубенсам разрешили уехать из Зигена в Кёльн. Мария по-прежнему занималась огородничеством и сдавала внаём свободные комнаты, а Ян, вернувшийся в лоно католической церкви, вновь был допущен к юриспруденции. Помимо работы, он много времени и сил отдавал воспитанию и обучению своих детей. Ян Рубенс был широко образованным человеком, он давал детям уроки французского языка и латыни, следил за тем, чтобы они хорошо знали Священное Писание. Всё будто бы пошло на лад в этой настрадавшейся семье, но, увы, счастье не бывает долгим. Когда Питеру Паулю исполнилось десять лет, его отец умер от лихорадки.

После смерти любимого мужа Мария Пейпелинкс решает вернуться на родину – в Антверпен. Германией она сыта по горло, к тому же война закончилась. Самое тяжёлое для Фландрии время – когда солдаты железного герцога Альба истребляли местных жителей – Рубенсы провели в изгнании. Момент их возвращения совпал с относительным затишьем, но, как пишет Мари-Анн Лекуре, автор биографии Рубенса, «жители Антверпена больше не бились ни с кальвинистами, ни с французами, ни с испанцами – они сражались с голодом и крысами. Уже два года катастрофически не хватало еды».

Жители некогда прекрасного и богатого города, привыкшие к роскоши, дорогим одеждам и тонким винам, были вынуждены искать пропитание на помойках, если сами не становились жертвами волков и разбойников. Сепаратисты, выступавшие за независимость от Испании, не допускали в порт корабли с продовольствием. Но Мария Пейпелинкс даже в таких условиях сумела дать детям самое лучшее из возможного.

Средства поначалу были – считается, что Мария получила наследство, или же секвестр с её имущества был снят. В Антверпене имя Рубенса не было запятнано, его семью уважали. Семейство заняло дом на площади Мэйр, и Мария со всей своей энергией принялась устраивать будущее троих детей. Почему лишь троих? Старший сын Ян Баптист давно покинул семейное гнездо – уехал в Италию и там спустя годы скончался. Клара, Хендрик и маленький Бартоломеус умерли. На руках у Марии остались Бландина, Филипп и теперь уже младший Питер Пауль.

Бландину вскоре выдали замуж за торговца; Филипп, благодаря занятиям с отцом прекрасно знавший латынь, поступил на службу секретарём к советнику двора; а что касается Питера Пауля, то он был ещё слишком мал для того, чтобы где-то служить или жениться… В этом возрасте характер детей достаточно гибок, и родители могут направлять их интересы и склонности в нужное русло. Все силы и неожиданно освободившееся от постоянных забот время Мария Пейпелинкс посвящала отныне младшему сыну.

Главное, что ему потребуется в жизни, по мнению матери, – это прекрасные манеры и хорошее образование. Пока Антверпен восставал из руин, юный Рубенс посещал занятия в школе для детей из высшего общества. Учил латынь и греческий, с восторгом читал античных авторов (забегая вперёд, скажем, что он сохранит это увлечение на всю жизнь). Питер Пауль обладал прекрасной памятью, позволившей ему освоить несколько живых и мёртвых языков, он в равной степени хорошо владел родным фламандским, а также немецким, французским, латинским и древнегреческим. Проявлял ли он интерес к рисованию? Если и проявлял, то втайне от матери и учителей. Возможно, он копировал иллюстрации из Библии, но уроков живописи ему в детстве не давали: матери это было и не по карману, и не по вкусу. В семье юристов и честных торговцев отродясь не бывало художников!

Рубенсы не голодали, но жили очень скромно, и, когда мальчику исполнилось тринадцать лет, Мария устроила его пажом в замок Ауденард, на службу к графине де Лалэнг. Да, это было время пажей, графинь, королев и мушкетёров – именно в ту эпоху довелось жить Рубенсу. При графском дворе юноша получал кров, стол и одежду, да ещё и познавал этикет, обучался светским манерам. Мать была очень довольна таким поворотом судьбы, в отличие от самого Питера Пауля. Прослужив у графини с год, он попросил у матери дозволения заняться тем единственным делом, которое казалось ему достойным того, чтобы посвятить ему целую жизнь. Пятнадцатилетний Питер Пауль желал обучаться живописи, и Мария Пейпелинкс, хоть и была изрядно удивлена выбором сына, дала на это своё согласие.

«Король живописцев и живописец королей»

Рубенс начал своё обучение достаточно поздно, в его возрасте многим другим подмастерьям уже доверяли серьёзную работу, например, сделать фон или даже выполнить какую-то деталь на картине учителя. Питер Пауль на это рассчитывать не мог, но он и не стремился как можно скорее создавать собственные полотна: юный фламандец очень серьёзно отнёсся к учёбе и долгое время не разрешал ни себе, ни кому-то другому называть себя настоящим художником. Восемь долгих лет он смиренно учился азам рисунка и тщательно копировал произведения великих мастеров. В Нидерландах учителями Рубенса были Тобиас Верхахт, Адам ван Ноорт и Отто Вениус, мастерскую которого он покинул в возрасте 23 лет. Окружающие полагали, что Питер Пауль давным-давно готов к самостоятельному творчеству, его даже приняли в антверпенскую гильдию святого Луки, объединяющую «свободных мастеров», но Рубенс не спешил проявлять себя, как будто знал, что ему ещё многому предстоит научиться. Его первыми известными работами считаются «Адам и Ева в раю», созданная по мотивам гравюры Раймонди с оригинала Рафаэля, а также «Портрет мужчины 26 лет» (собрание Лински, Нью-Йорк). Живопись Рубенса тогда ещё не оторвалась от родной фламандской почвы, не пережила плодотворное влияние Италии. Фламандская живопись в те времена развивалась по своим собственным законам, но раскол в стране, когда одна её часть осталась под управлением Испании, а другая боролась за независимость, повлиял в том числе и на изобразительное искусство. Многие художники Фландрии совершали профессиональное паломничество в Италию, где можно было воочию увидеть шедевры Микеланджело, Рафаэля, Тициана, научиться принципиально новой технике, узнать секреты мастерства и отыскать свой собственный стиль. Вслед за старшим братом Филиппом, окончившим Падуанский университет, Рубенс уезжает в Италию в самом начале нового, XVII века – он проведёт там восемь долгих лет.

Первой на его пути станет Венеция – конечно же, Питера Пауля восхищали роскошные палаццо и богато украшенные гондолы, но разве можно было сравнить эти впечатления с тем, что он пережил, знакомясь с живописью Веронезе, Тинторетто, Тициана? Именно здесь, в Венеции, стоит искать подлинные истоки творчества нового Рубенса, объединившего фламандскую скрупулёзность с мощной кистью гениев итальянской школы. Тициан – пусть не в прямом смысле слова – стал для Рубенса главным учителем, его работы он будет копировать всю свою жизнь, у него он позаимствует золотистый колорит своей живописи, у него научится изображать человеческое тело, делая его таким живым. (Даже слишком живым, по мнению некоторых.) Те, кто считает Рубенса «певцом дамского целлюлита», возмущаются, что его модели чересчур правдоподобны, что не стоило так любовно выписывать все складки и ямочки на женском теле. Да и не только на женском: посмотрите на мощный торс Христа («Снятие с креста», 1612) из антверпенского собора Нотр-Дам, на упитанного Ганимеда из Вены (1611–1612), на атлетически сложенного Прометея (1610–1612) из Филадельфии – разве скажешь, что этот Прометей страдал на протяжении многих дней? Мир Рубенса – это мир торжествующей плоти, где природа и вещи под стать человеку. Облака, деревья, птицы, мебель, цветы, плоды – всё здесь буквально лопается от сока, всё кричит: «Мы живые, мы и есть сама жизнь!»

Рубенс умел заводить полезные знакомства, вот и в Венеции он близко сходится с дворянином из свиты герцога Винченцо Гонзага. Показывает новому знакомцу свои картины, и – вуаля! – его приглашают на службу в Мантую! Это было колоссальное везение, так как герцог Гонзага не особенно обременял Питера Пауля заказами, и фламандец мог вволю путешествовать по Италии. На протяжении восьми лет он помимо Венеции и Мантуи посетил Рим, Флоренцию, Геную, где собирал сведения о здешних дворцах (Питер Пауль был увлечён архитектурой, впоследствии он напишет книгу о дворцах Генуи и спроектирует собственный дом в Антверпене).

При дворе мантуанского герцога, покровителя искусств и страстного коллекционера, бывают именитые гости, в 1606 году здесь ненадолго появляется Галилео Галилей. Рубенс с наслаждением изучает коллекции герцога – это не только полотна Рафаэля, Веронезе, Корреджо и так далее, но и резные античные камни, камеи, инталии, вызывающие у Питера Пауля такое восхищение, что он приобретает несколько экспонатов для себя лично (постепенно он соберёт собственную ценнейшую коллекцию). Между прочим, герцог не спешит заказывать Рубенсу картины, зато отправляет его с дипломатической миссией в Испанию, ко двору короля Филиппа III. С ним посылают подарки – картины. Во время морского путешествия полотна оказались серьёзно повреждены, и Рубенс в одиночку реставрирует чужие работы, а также пишет по сделанным в Риме наброскам «Демокрита» и «Гераклита» (Прадо, Мадрид). О своём испанском путешествии 1603 года Рубенс подробно докладывает секретарю герцога Аннибале Кьеппио, те письма сохранились по сей день. Он также постоянно копирует все понравившиеся ему работы великих мастеров, сопровождая их своими рассуждениями-размышлениями, для чего держит при себе запас чистой бумаги.

В Италии Рубенс впервые делает алтарные картины и портреты «под заказ» для знатных лиц испанского и мантуанского двора. Наряду с официальными портретами – конным изображением герцога Лермы (1603, Прадо), первого министра испанского короля, и чудесным портретом маркизы Бриджиды Спинолы Дориа (1606, Вашингтон) – Рубенс позволяет себе сделать работу частного характера – «Автопортрет с мантуанскими друзьями» (1606, Музей Вальраф, Кёльн). Художник смотрит прямо на зрителя – красивое умное лицо, живой взгляд и, увы, ранние залысины, которые он вскоре станет скрывать под шляпой.

Во всех этих картинах уже проявляются основные черты барокко – насыщенный колорит, некоторая избыточность деталей, тщательное внимание к костюмам и атрибутам, с помощью которых ярче выделяются лица и фигуры персонажей. Это уже настоящий Рубенс, тот, кого вскоре стали называть «королём живописцев и живописцем королей». Он синтезировал в своём творчестве все достижения художников прошлого, проложив дорогу тем, кто придёт после.

Портреты Рубенса надолго определили законы, по которым будут работать идущие вслед за ним художники: от Ван Дейка до Йорданса, от Ватто до Буше, от Делакруа до Ренуара. Семена, посеянные во Фландрии, дали пышные всходы в Италии, но, чтобы собрать поистине богатый урожай, Рубенсу следовало вернуться на родину.

До свиданья, Италия!

В 1608 году Питер Пауль получил письмо из Антверпена: его мать, 72-летняя Мария Пейпелинкс, с которой они не виделись много лет, тяжело больна, и художнику следует незамедлительно покинуть Италию, если он хочет застать её при жизни.

Рубенс горячо любил свою мать. Вполне возможно, что отчасти и ей обязаны своим очарованием его женские образы. А пребывание в Италии и без того затянулось, точнее, затянулись размышления Питера Пауля: стоит ли ему остаться здесь навсегда или будет лучше вернуться домой. Ему 31 год, и здесь, в Италии, он написал свои первые значительные работы. Это несколько триптихов для храмов, и бесчисленные портреты, и картины на мифологические темы, и множество копий, эскизов, набросков… Рубенс витален и плодовит, чисто фламандское трудолюбие сочетается у него с романской страстностью. У Караваджо, с которым они свели знакомство в Риме, он почерпнул драматизм и пристрастие к затемнённому заднему плану, от Микеланджело взял монументальность и почти физическую одержимость скульптурными формами мускулистых тел. Открылось и ещё одно качество, свидетельствующее о зрелости мастера: он работает быстро, свои широкие мазки кладёт уверенно и может закончить картину в очень короткие сроки. Считается, что Рубенс оставил нам более 1300 произведений, и это не считая рисунков, эскизов, гравюр. М.-А. Лекуре подсчитала, что «в среднем он писал по шестьдесят картин в год, то есть по пять картин в месяц, или по картине меньше, чем каждую неделю!» Мало кто из великих живописцев мог похвастаться такой производительностью труда.

Разумеется, у него были помощники – не просто помощники, а полноценные соавторы, работавшие с ним в мастерской. Чаще всего Рубенс делал начальный эскиз, который другие живописцы переносили на холст в нужном масштабе, а мэтр заново подключался к работе уже в финале: проходился по картине своей волшебной кистью и ставил подпись. Лица он предпочитал писать сам, Франс Снейдерс изображал для него животных, Ян Брейгель (Бархатный) отвечал за цветы и листья, Якоб Йордане – выдающийся живописец, находившийся в тени Рубенса всю свою жизнь, – делал по его поручению картоны для гобеленов. Но не стоит думать, что участники этой творческой артели состояли у Рубенса в рабстве. Питер Пауль щедро платил им за работу; кроме того, он помогал, к примеру, тому же Снейдерсу, прорисовывая лица персонажей на его картинах. Такой метод творчества был тогда в порядке вещей – в одиночку справиться со всеми заказами было попросту невозможно. Другое дело, что Рубенс возвёл эту традицию в абсолют – он был прекрасным организатором, творческие способности чудесным образом сочетались в нём с редкой практичностью. Наголодавшийся в детстве, Питер Пауль не желал, чтобы нищета однажды вернулась, – и потому разработал систему, не дававшую сбоев. Он брал больше заказов, чем смог бы осилить без посторонней помощи, а отказываться от верных денег не решался. Потому и писал чаще всего алтарные картины, заказные портреты, жанровые сцены, выбранные богачами. Очень редко Рубенсу удавалось выкроить время для того, чтобы сделать какую-то вещь по собственному вкусу, желанию, порыву. По этой причине искусствоведы так часто говорят о картинах великого фламандца, что это, дескать, пол-Рубенса, а это – всего лишь его четверть. Чистый Рубенс, работа, сделанная им самим от начала и до конца, встречается значительно реже.

Италию Питер Пауль покидал, уже будучи известным, авторитетным мастером, слава о котором вышла далеко за пределы Апеннинского полуострова. По наитию или нет, Рубенс увозит с собой свои лучшие работы, но уезжает в Антверпен, так и не решив окончательно, стоит ли ему там обосноваться. Произошедшие вскоре события делают этот выбор за него.