Читать книгу: «39 долей чистого золота», страница 9

4

Таня перелистнула страницу и посмотрела на верхнюю полку шкафа – на ней в рядок, аккуратно стояли глиняные статуэтки и горшочки. Она окинула взглядом комнату и увидела то же самое на полке слева.

– Тут везде стоят поделки из глины, – прокомментировала она Виктору в тот момент, когда ее посетило невероятное чувство – читая книгу, она в реальности ощущала действие, описанное в ней.

Таня встала и подошла ближе, статуэтки покрывал толстый слой пыли, она взяла одну из них, протерла ее, чихнула несколько раз и стала рассматривать: это была маленькая тонкая вазочка, немного неаккуратная и неровная с нескольких сторон.

– Скорее всего, это одна из первых поделок, – сказала она, повернувшись в сторону Вити. – Видно, что работа любительская, но тут есть и другие поделки, – заметила она и подошла к другой полке. – Глина уже другая, и сделано более аккуратно, – говорила Таня, вертя в руках небольшой вытянутый кувшин. – На дне подпись и дата. Нет, не дата, – поправилась она.

– А что? – поинтересовался Витя, до сих пор хранивший молчание.

– Судя по этим цифрам, кувшин сделан в будущем, а не в прошлом, – усмехнулась она и поставила его на место. –Видимо, это серийный номер изделия или какой-нибудь ее тайный код, о котором мы узнаем в следующей главе дневника.

Таня продолжала рассматривать поделки, описывая их Вите, как вдруг заметила одну очень интересную вещь, она была выполнена явно не на станке, хотя подверглась обжигу, как и все остальные. Это была фигурка девушки, прислонившейся к стене и закрывшей руками глаза. Таня взяла ее и с некоторым волнением заглянула на дно статуэтки – там ничего не оказалось, она внимательно осмотрела ее еще раз и, не найдя ни одной подписи, поставила на место. В этот момент ей показалось, что она была очень близка к некой пропасти, будто стояла на краю обрыва, касаясь пальцами ног беззвучной пустоты, а сзади ее подталкивал легкий ветерок, заставляя полностью расслабиться, так что она чуть не нырнула в пропасть, но вовремя опомнилась и сделала шаг назад.

– Я больше не хочу читать, – сказала она Вите. – Прости.

– Что так?

– Знаешь, мне показалось, что мы поступаем нечестно, так плотно залезая в чужую жизнь, – загрустила Таня.

– Мы залезаем лишь настолько, насколько она сама позволила нам это сделать, оставив тут свои записи.

– С чего ты решил, что она оставила их для нас?

– Я уверен, – сказал Витя. – Она отдала монету, не сказав ни слова, а после оставила дневники, в которых описала всю свою жизнь. Она точно сделала это не случайно, подумай сама, и к тому же люди, которые пишут дневники, понимают, что рано или поздно все это кто-то прочтет. И еще – ей уже все равно, она давно умерла.

– Умерла. Это ты верно заметил, – добавила Таня тихонько, осмотрев еще несколько поделок.

– Тебя просто посетило чувство жалости к старушке, когда ты увидела ее поделки, так бывает, это хорошо, – продолжал успокаивать Витя. – Значит, у тебя есть душа и она живая.

Таня усмехнулась.

– Ты прав, наверно, это из-за голода, который мучает меня уже некоторое время. Я поем, а потом вернусь, хорошо?

Таня заглянула в холодильник, затем в кухонные шкафы и, обнаружив в них пустоту, с неохотой отправилась в магазин за продуктами. Уже через час были готовы спагетти в сливочном соусе с обжаренными помидорками и дольками чеснока.

– Ты готовилась к встрече с вампирами? – спросил Витя.

– Так точно.

– Не волнуйся, я уже справился с ними, пока тебя не было, можно спокойно продолжить чтение.

– Как здорово, сейчас, только поставлю серебряное копье, а то оно больно тяжелое.

«Амбарный замок, запирающий мастерскую, заржавел и никак не хотел отпираться. Я переминалась с ноги на ногу, прожигая взглядом хозяина мастерской, уже вспотевшего от напряга. Узкие подвальные стены и низенький потолок давили на меня со всех сторон, спертый запах немного отдавал канализацией, но к нему я быстро принюхалась и вскоре перестала замечать. Замок наконец-то сдался, и мы молча переступили порог комнаты.

– Я представляла себе куда большее запустение, – обрадовалась я, когда осмотрела комнату. – Стены можно покрасить, а все остальное просто помыть, – проявила я инициативу.

В центре комнаты стоял стол, а по кругу шесть гончарных кругов и несколько стульев. Имелось даже небольшое прямоугольное окошко у самого потолка, выходившее на улицу, прямо на уровне дороги. Это был полуподвальный этаж – эркерный, света от окошка было мало, но для поступления свежего воздуха его вполне могло бы хватить. Я протерла окно платком и увидела пару ног, быстро прошагавшую мимо, а затем обернулась и хихикнула от восторга.

– Мне тут очень нравится! Очень! Я могу остаться и привести все в порядок, обустроить все так, как мне захочется! – воскликнула я, не оставляя хозяину шанса высказать свои пожелания.

Он молча нагнулся и рассмотрел розетки, провода и проводку.

– Тут еще много всего помимо уборки, – предупредил он, но меня это ничуть не испугало. – Завтра я займусь ими. А ты можешь начать тут творить что хочешь, я не против. Ты очень понравилась Шуре, – добавил он, что означало полное одобрение.

Мы ковырялись в мастерской несколько часов, я услышала много разных историй, произошедших в этих стенах, заочно познакомилась с учениками, увидела даже несколько их фотографий за работой и получила первый вступительный урок гончарного дела. После чего хозяин, подустав немного, сказал:

– Ну, я пойду, вот тебе новый замок, повесишь его, когда соберешься уходить, ключ оставь себе, у меня есть еще один.

– Хорошо, спасибо, я побуду еще немного и тоже пойду.

Я пробыла в мастерской до самого вечера, в окошке стало темно, ботинки мелькали все реже, и я почувствовала, как потяжелели мои и без того тяжелые веки.

Через неделю мастерская была полностью готова к работе, хозяин починил проводку, поменял лампочки, отремонтировал гончарные круги, которые поначалу отказывались работать, и разобрался с печью для обжига. Что означало «разобрался», я пока не понимала, попросту не дошли руки до нее, этот вопрос я отложила на время – до тех пор, пока не разберусь с основным. Я выбросила весь лишний хлам – его собралось ни много ни мало пять приличных мешков! По мере наполнения я выставляла их за дверь, а хозяин выносил вон. Вечером, когда заканчивался очередной этап подготовки к работе, я поднималась наверх к Александре Алексеевне, она кормила меня печеньками, поила чаем и рассказывала о том, как ее муж любил проводить вечера в подвальной мастерской.

Все горшки и вазы в их доме были изготовлены именно там, каждая работа была индивидуальна и имела свою уникальную историю, об этом можно было говорить часами, но особенно интересны были статуэтки, выстроившиеся в ряд на полу. Это были непонятного вида фигуры, напоминающие обнаженное тело человека, некоторые достигали полуметра в высоту и, казалось, изображали страдание, но стоило присмотреться получше, и страдание принимало форму истинного блаженства. Каждый раз, не понимая этих мистических перемен, я планировала выделить отдельное время и более детально заняться изучением этих таинств.

Дополнительным плюсом в глазах моей массажистки-покровительницы стало то, что ей более не приходилось ходить ко мне домой для проведения плановых процедур с моей ногой – все, что требовалось, мы выполняли на вечерних встречах. За последнее время стал заметен очевидный прогресс, и вскоре необходимость в этих процедурах и вовсе отпала. Я сама, занимаясь физическим трудом, разработала и накачала ногу так, как это было необходимо. К сожалению, полным выздоровлением это не стало: как изначально было известно, моя нога стала короче и кривее в двух плоскостях из-за нехватки кости и мышцы, специальная обувь немного скрадывала разницу, но, тем не менее, не скрывала дефект полностью. Я ходила, переваливаясь с ноги на ногу, с поддерживающей палкой, хотя могла обходиться и без нее, но в этом случае мои передвижения были бы заметно медленнее.

Многие жители нашего маленького городка меня уже знали и здоровались при встрече, а те, кто видел меня впервые, рассматривали меня с ног до головы в поиске места сбоя, особенно внимательно это делали дети. Я старалась не думать об этом, заполнив свою внутреннюю пустоту новым и очень интересным для меня делом.

Собрав все необходимые элементы, а именно – глину, фартук, воду, нитку и прочие необходимые для лепки инструменты, я принялась за работу. Хозяин мастерской должен был подойти к назначенному часу, чтобы провести вступительный урок, но по какой-то, видимо, важной причине задержался почти на час. Я ждала его, сидя за гончарным кругом в фартуке, и водила рукой в тазу с теплой водой. В мастерской был идеальный порядок – преподавательский стол сиял как новый, на нем стояли краски, инструменты, брошюры и альбомы с рисунками – это все, что я посчитала нужным оставить на виду. Поделки, имевшиеся в мастерской, я выстроила на деревянной полке, которая выступала из стены на уровне чуть выше головы вдоль всего помещения. Оставалось только покрасить одну из стен, ту, что была с окном, именно на ней краска облупилась и периодически, когда по улице проезжал трамвай, неаккуратно осыпалась на пол. Стена была серой, а мне непременно казалось, что она должна быть желтой. По фэн-шуй это цвет позитивного начала, он символизирует оптимизм, жизнерадостность и внутреннюю гармонию, а это то, что мне как раз нужно сейчас. К тому же этот цвет придал бы особенный вид мастерской и переменил мое серое настроение на желтое, поскольку мое рабочее место располагалось таким образом, что стена попадала напрямую в мое поле зрение.

– Прости за опоздание, – начал хозяин, войдя в мастерскую. – Я задержался в учебке, сегодня был просто сумасшедший день, скоро экзамены, студенты атакуют со всех сторон.

Оказалось, Василий Петрович в перерывах между нашими встречами в мастерской преподавал рисование в художественном училище. Эта новость вызвала еще больший интерес ко всему происходящему, и я сразу прервала поток его извинений за опоздание, сказав, что в этом нет ничего страшного, мне всегда есть чем заняться до его прихода. Затем хозяин оглядел мастерскую и расплылся в улыбке.

– Такой чистоты тут сроду не было! – он хвалил меня, качая седой головой в разные стороны, а я делилась с ним своими планами по поводу желтой стены.

Мой первый урок начался немного позже, чем был запланирован. Мастер тоже надел халат и сел напротив, за гончарный круг. «Мы взяли глину, ту, что подойдет для первого раза, замесили ее и разделили на пропорции», – эту фразу мастер повторял всякий раз, когда комментировал наши действия, переводя умудренный опытом взгляд со своих рук на мои. Я старалась повторять за ним каждое действие, хотя на тот момент уже знала, как это делается, – на столе ведь лежали уже прочитанные мной брошюры, но об этом я не сказала мастеру.

Гончарный круг набрал обороты, я нажимала на педаль ногой так усердно, что меня даже пришлось немного притормозить.

– Не так быстро, – сказал мастер, – тут важна не скорость, ты должна почувствовать глину. Закрой глаза, попробуй увидеть ее руками.

Это были совсем новые и чуждые для меня ощущения, с которыми вскоре мне удалось практически полностью срастись.

Мой первый горшок получился широким и на удивление ровным, мне удалось закруглить его центральную часть и обогнуть края. Такая вещь хорошо сгодилась бы для хранения фруктов, будь она чуть больше, или для хлеба за обеденным столом. Но поскольку горшок был мал, его можно было использовать лишь для хранения семечек или мелочи. После завершающих штрихов гончарный круг остановился, и мое творение предстало передо мной во всей своей красе, на удивление, я была вполне собой довольна, а мастер, напротив, сделал мне несколько замечаний и, сказав напоследок, что все несомненно придет с опытом, попросил разрешения удалиться на покой.

– Закрой за мной, – строго сказал он, накидывая пальто.

– Можно я приду на вашу лекцию в художку? – осмелилась спросить я, прислонившись к стене и распахнув перед ним дверь.

Наверное, это было слишком нагло с моей стороны – наседать на него вот так многогранно.

– Вы меня даже не заметите, – добавила я.

– Можно, – оглядываясь в поисках своей сумки, ответил Василий Петрович. – Только сейчас в этом нет никого смысла. Все занятия подходят к концу. Начинать заниматься лучше с начала учебного года, предварительно подав документы, – этим сейчас как раз и нужно заняться.

– Здорово! Я обязательно подам! – воскликнула я, когда он вышел из мастерской. – До свидания!

– Давай, – ответил он и махнул мне рукой.

Общение с мастером, безусловно, шло мне на пользу во всех смыслах, но, к сожалению, оно исключало те неотъемлемые в искусстве моменты, когда хотелось остановиться на миг и задуматься о чем-либо или, проще говоря, зависнуть. Это наслаждение посещало меня лишь тогда, когда я закрывала дверь изнутри и оставалась в уединении с собой. В эти самые моменты я могла позволить себе быть собой, в этой маленькой комнатке, на самом дне большого квадратного дома, окна в котором почти погасли, стоящем на улице, по которой уже почти никто не ходил, в этом небольшом провинциальном городке, мимо которого уже почти никто не проезжал. Тишина и одиночество были моими лучшими друзьями, они успокаивали меня, позволяя на миг вспомнить о том, кем я была раньше, и о самом дорогом мне человеке, которого, к сожалению, никогда не будет в моей жизни.

Я достала из кармана монету и взглянула на нее – это то единственное, что осталось у меня из прошлой жизни, то, что навсегда останется со мной».

Виктор заерзал за дверью и перебил чтение:

– Вот! Я же говорил, говорил! Мы уже близки к ответу, скоро, видимо, мы дойдем до той части, где она описывает меня.

– Не торопись, – сказала Таня. – Это период ее молодости, тут тебя еще не может быть даже в проекте. В те времена и мамы твоей еще не было, не говоря уже о тебе, так что если тут и есть строки о тебе, то гораздо позже. Пока из прочитанного я поняла лишь то, что эта монета досталась ей от какого-то человека, которого она любила, но, увы, вероятно, безответно. Именно поэтому ей больно вспоминать о прошлом.

– А может, она специально бросилась под поезд? – предположил Витя. – Может, она, как Анна Каренина, решила свести счеты с жизнью из-за него?

– И что? Промахнулась? – Таня нахмурила брови. – Нет, точно нет. Если бы решила свести счеты с жизнью, свела бы.

– Может, хотела напугать его всего лишь?

– Хотела бы напугать, напилась бы валерьянки или порезала вены, точнее, поцарапала кожу на руках. Мол, смотри, на что я готова ради тебя. Тут все намного серьезнее, – сделала Таня свое экспертное заключение.

«Я сняла горшок с гончарного круга при помощи нитки, ровно так, как показывал Василий Петрович, и поставила его на полку, где ему предстояло сохнуть целую неделю до того, как он попадет в печь для обжига. А следом взяла еще один кусок глины и запустила круг. Мне хотелось пробовать и экспериментировать, по рукам текли коричневые капли, глина меняла форму: то вытягивалась вверх, просачиваясь сквозь пальцы, то приплющивалась вниз, изгибалась, ломалась, падала и снова устремлялась вверх, принимая форму моих пальцев и ладони. Мне нравился этот процесс, но если бы кто-то увидел это, то посоветовал бы мне приобрести глину для лепки руками, ее можно мять, не переставая, хоть целый день, и при этом не обязательно работать ногой.

Так, часами, я проводила свое ничем не занятое время, не замечая его бега. На светофоре, что располагался неподалеку, скапливались пешеходы, они постепенно стекались в кучку и, дождавшись зеленого сигнала, торопливо перебегали на другую сторону дороги, перемешиваясь в середине пути с теми, кто перебегал им навстречу. Это происходило постоянно, лишь вечером, когда город засыпал, их становилось меньше и меньше, а после полуночи и вовсе – изредка одинокая пара ног перетаптывалась на пятачке, а потом исчезала в ночной темноте».

5

«В конце следующей недели в мастерской уже выстроился целый ряд горшков и вазочек, готовых к следующей процедуре – обжигу в печи. В этом я еще не разбиралась, и мне снова потребовалась помощь мастера, но он, к сожалению, был сильно занят своими учебными делами, и урок обжига пришлось перенести на несколько дней. Для меня это было тоже плюсом, так как я задумала все же довести мастерскую до ума – ранним утром следующего дня я открыла дверь мастерской и вошла туда не с пустыми руками, хотя с пустыми я не приходила ни разу, а с ведром желтой краски. Именно той, что должна была закрасить серую облупившуюся стену и создать дополнительное настроение в моем маленьком мирке. На этот процесс ушел целый день, я неторопливо прочла инструкцию, застелила пол газетами и хотела было приступить к покраске, как вдруг решила, что газет не хватает, что рядом стоящий стол необходимо также закрыть, чтобы на него не летела краска. Я поднялась из подвальной части здания и вошла в подъезд, в котором проживала Александра Алексеевна с мужем, там, на большом подоконнике, всегда можно поживиться свежей прессой. Поднимаясь, я услышала голоса, которые вскоре замолкли, чей-то недобрый взгляд сверлил дыру во мне так явно, что меня даже бросило в пот и лицо немного покраснело. Торопиться при подъеме по лестнице мне не рекомендовалось, но в этот раз я ослушалась правила массажистки и попыталась подняться как можно скорее. Это были соседки, одетые в длинные халаты, принявшие форму живота и вытянувшиеся на заднице от постоянного сидения, завернутые в шали и обутые в домашнюю обувь на носки. Они молча сверлили меня взглядом, закладывая в рот семечки одной рукой и вытаскивая после пережевывания шкурки другой.

– Здравствуйте, – сказала я, кинув на них быстрый и осторожный взгляд.

Обе не торопясь дожевали семечки, так же не спеша выплюнули остатки в руку и, еще раз оглядев меня с ног до головы злостным холодным взглядом, по очереди кивнули головами с таким высокомерием, будто делали мне огромное одолжение, стоившее им большого труда. Другого я и не ожидала от подобного контингента. Эта та самая прослойка общества, которая для меня всегда оставалась загадкой, а в частности, кто они и какова цель их существования. Я быстро вернулась от этих дум к своим насущным: про газеты и желтую стену. Мне не привыкать к тому, что меня рассматривают, словно животное в зоопарке, видя, как я переваливаюсь с одной ноги на другую.

– А что это вы делаете? – поинтересовалась одна из женщин, та, что была чуть ниже, толще и казалась постарше своей собеседницы.

– Я хочу взять газеты, если вы не против, – пришлось объясниться мне.

– А вы проживаете в этом доме? – гордо поинтересовалась вторая, словно участковый, поймавший вора за руку.

– Нет, – спокойно продолжала я, – тут проживают мои знакомые, а я работаю внизу, в гончарной мастерской, бумага нужна мне для того, чтобы закрыть стол во время покраски, – я делаю небольшой ремонт.

Зря, я это сказала. Нужно было избрать другую тактику – мол, я несчастный инвалид, разрешите взять ваше доброе чтиво для нескучного досуга моей никчемной жизни. Как говорил один мой очень старый знакомый: никогда не говори правду, до добра она не доведет. Так и вышло – сирена сработала моментально.

– Так они опять открыли мастерскую! – воскликнула она, всплеснув руками так, что из левой руки полетели очистки. – Что, опять толпы будут ходить? Опять шум будет целыми днями?

– Нет, что вы, – возразила я, – ничего подобного ожидать не стоит, я там одна и веду себя очень тихо, никак не буду вам мешать.

Я аккуратно вернула все газеты на место и попыталась удалиться как можно быстрей, в то время как сирены работали по полной, охая и ахая, будто что-то случилось. Больше всего я боялась, что из-за меня могут возникнуть проблемы у таких чудесных людей, как Александра Алексеевна и ее муж –

пушистый белый одуванчик, чья натура очень тонка и не приспособлена к подобным перепалкам.

По дороге обратно мне удалось прихватить лишь журнал, оставленный кем-то в том месте, где все обычно складируют ненужную прессу. Это оказался свадебный каталог, на его страницах были изображены великолепные свадебные платья – я перелистала его несколько раз и, твердо заверив себя в том, что мне придется прожить жизнь без этого удивительного дня, и глубоко вздохнув, начала выдирать из него листы и укладывать их на стол.

Весь этот и следующий дни я провела на стремянке с валиком в руках. Все вокруг было желтым, мои малярные способности оставляли желать лучшего, но, несмотря на это, результат впечатлял.

– Если у меня вдруг по какой-то причине не получится подружиться с гончарным делом, то я непременно стану маляром, – почти вслух проговорила я.

Безусловно, мне это давалось не так легко, как далось бы здоровому человеку, но, тем не менее, я не казалась себе совершено безнадежной в этом направлении.

Пока я гоняла по стене валик, мне удалось подумать и поразмышлять о некоторых вещах, может быть, даже что-то проанализировать: я подготовила себя к тому, что под влиянием недоброжелательных соседок меня могут выставить из мастерской и на веки вечные повесить на нее новый амбарный замок, что было бы очень печальным для меня событием, но все же не смертельным. Даже если это случится, я все равно найду способ закончить несколько своих первых работ, а именно обжечь и раскрасить уже готовые поделки и вручить их тем, кому я запланировала: первая поделка непременно достанется Александре Алексеевне и мастеру, так как они посодействовали мне в этом начинании. Она будет сиреневой, по фэн-шуй этот цвет означает благополучие и мудрость. Второй в очереди по значимости стоят моя сестра и ее семья. Им я вручу самый большой и самый коричневый горшок, так как у них вся кухня выполнена именно в этом цвете, а моя сестра не любит, когда что-то отличается или не гармонирует по цвету с остальным, и даже фэн-шуй тут не работает».

– Моя такая же! – воскликнула Таня. – Приторно дотошная к мухам, из которых на глазах вырастают слоны, – с такими людьми очень тяжело, с ними ужиться – это такой труд. Теперь я понимаю, почему она была так счастлива иметь мастерскую, наверняка проводила там все свое время, только бы не торчать дома.

Витя считал по-другому. Он знал наверняка, с кем на самом деле жить тяжело, но решил промолчать на этот раз, чтобы не вступать в спор, который все равно ни к чему не приведет.

– Ну продолжай, что там дальше?

– Я устала, прости. Может, сделаем перерыв? У меня в глазах словно песок, это от напряжения, тут очень тусклый свет, и чернила в дневнике сильно выцвели, читать непросто.

– Хорошо, как скажешь.

Таня ушла на кухню и через некоторое время снова вернулась к Вите, она что-то говорила и звякала ложкой по тарелке.

– Я тебя не слышу, – протяжно и громко сказал Витя.

– Как это? У тебя же гениальный слух?!

– Да, но, когда ты говоришь, находясь в переходном шкафу с набитым ртом, и при этом еще пытаешься смеяться, мой гениальный слух меня подводит.

– Знаешь, о чем я подумала? Эта старушенция не могла написать о тебе, ты надеешься абсолютно напрасно! Ну, подумай сам, как можно написать о человеке, который еще даже не родился? Может, ты и вовсе бы не родился или родился и сразу умер, такое бывает с новорожденными, этому даже есть научное название, но сейчас я не помню точно какое. Скорее всего, она спутала твою мать с кем-то или просто прониклась к ней симпатией и подарила эту монету, – высказала Таня свои мысли, не опасаясь тем самым сломать алгоритм их общения.

– Нет, она специально для этого проделала длинный путь, когда узнала, что моя мама беременна, до этого момента они не общались. И еще, она что-то сказала маме, когда передавала для меня монету, что-то очень важное.

– Так почему ты до сих пор не узнал у матери, что именно она сказала?

– Она не помнит.

– А если поднапрячься?

– Не помнит, говорю же. А сейчас и подавно. Я не видел ее трезвой уже очень давно, она и меня уже вспоминает с трудом.

– А как же ты живешь? Совсем один?

– С тобой, – радостно заметил Витя, и лицо его расплылось в улыбке.

– А все остальное, быт?

– Я все могу сам, кроме походов в магазин за продуктами, но это мама пока не забывает делать.

– А если забудет?

– Если забудет, то я сообщу в определенные инстанции и меня заберут в дом для инвалидов.

– Послушай, – сказала Таня с небольшим смущением, – а может, там тебе будет лучше, чем здесь, может, не стоит сидеть тут у стены в полном одиночестве и ждать, когда тебя начнут морить голодом? Там ведь будут люди, ты будешь общаться с ними.

В этот момент между Таней и Виктором на месте двери, которая разделяла их, выросла огромная пропасть. Она раздвигалась, словно какие-то гигантские руки взяли земной шар и стали разламывать его на две половинки, будто это мягкая сдобная булочка.

– Нет, – снова возразил Витя, – я буду тут, слушать историю жизни умершей соседки и вдыхать аромат сосисок с кетчупом.

Он что было силы пытался сдвинуть эту расщелину, испытывая при этом чувство глубокой обиды на девушку, которой, как ему казалось, он был безразличен.

– Хочешь? – тут же спросила Таня.

– Нет, я не голоден, спасибо, а ты вот очень много ешь, как я заметил.

– Что? – Таня округлила глаза. – Я? – и добавила: – Точно! Последние дни я просто не отрываюсь от холодильника, ты правильно делаешь, что говоришь мне об этом, вместо того чтобы льстить и врать, как делают остальные: «Ты такая худая, тебе нужно больше есть», – а про себя думают: «Ешь, ешь – выгонят тебя из труппы, вот тогда и посмеемся».

– Забавно. Так что ты там говорила в дверях?

– Я говорила про кота, интересно, чем закончилась история с котом, который гадит на балкон соседа. Записок я больше не видела, может, они стали надевать на него подгузник?

– Да ничем она не закончилась, я же говорю: там никто не живет. Моя мама знает всех соседей и каждый вечер с отчимом, сидя за бутылкой водки, моет им кости. Это кто-то пошутил или ошибся дверью.

– Живет, живет! Точно тебе говорю, – Таня открыла дневник.

«Еще два горшка обязательно подарю женщинам, которые не дали мне газеты и были очень возмущены моим появлением в мастерской. Этот жест, возможно, разозлит их еще больше, или они вовсе не примут мой подарок, но я все равно сделаю это вне зависимости от исхода. Пусть эти горшки будут оранжевого цвета, по фэн-шуй он вдохновляет и располагает к общению. Вы только не подумайте, что я верю в эту даосскую символическую лабуду, просто надо ведь чем-то руководствоваться при выборе цвета.

Еще один достанется Мише, не в знак благодарности за помощь мне, пока я не была способна передвигаться самостоятельно, а в качестве символа силы духа, чтобы поддержать его на этом сложном пути к самовосстановлению, – его горшок будет высокий и красный.

После того как стена в мастерской стала густо-желтого цвета, а горшки высохли, мы с мастером приступили к следующему этапу – обжигу. Он показал мне, как работает печь, и поведал обо всех тонкостях работы с ней. Обжиг в муфельной печи не отличался особенными сложностями, это электрическая печь, работающая по принципу духовки, – самая распространенная среди использовавшихся в подобных целях. Важнее следить за тем, чтобы температура печи соответствовала необходимой и изделие не разрушилось в процессе.

Во время первой пробной работы пострадали два горшка, в них все же оказались трещины, образовавшиеся во время сушки, и при накаливании они просто-напросто лопнули, а остальные девять штук получились вполне-вполне. Покраска и покрытие лаком заняли еще несколько дней, это оказался самый интересный для меня этап. Я рисовала узоры, первобытных людей, цветочки и даже себя с разными ногами на красном горшке для Миши.

Мастер, увидев мои работы, умилялся, словно над маленьким ребенком, позабыв о критике и важных советах начинающему гончару.

– Тебе однозначно нужно в художку, – сказал он, выходя из мастерской вполне довольный увиденным.

– Спасибо, – поблагодарила я и сказала, что обязательно загляну к ним.

Вечером я собрала поделки, приготовленные для Александры Алексеевны и ее недоброжелательных соседок, собралась, погасила свет в мастерской, проверила еще раз, все ли выключено, и с ключами в зубах, зажимая пакет с вещами под мышкой, плечом закрыла дверь. Мне было бы легче это сделать, если бы под ногами не путалась вспомогательная палка для ходьбы, иногда ее роль в моей судьбе становилась не вспомогательная, а мешательная, но, когда я говорила об этом Александре Алексеевне, она молча сдвигала брови и, поджав губы, неодобрительно качала головой.

– Если вкратце, – объясняла она, – без палки давление на железную часть кости возрастет, в свою очередь, она начнет оказывать излишнее давление на часть берцовой кости, и та при трении может загноиться.

Дальше Александра Алексеевна поправляла очки и переходила на научные термины, которые для меня были непонятны, я переводила взгляд на фигуры и включалась обратно в разговор тогда, когда она поворачивалась ко мне и говорила:

– Ты же не хочешь остаться без ноги?

– Нет! – мотая головой, говорила я и обнимала при этих мыслях свою палку-помогалку.

Аромат свежеиспеченных сдобных булочек стойко окутывал меня еще перед дверью, он будто дурманил и зазывал. Слава богу, что в моей новой жизни мне не нужно сидеть на диете и все время считать, сколько калорий я потребила, это меня совсем не беспокоило, хотя сильно поправляться мне было нежелательно из-за ноги. Смею вас заверить, с тех пор как я перестала себя ограничивать, я не поправилась ни на грамм, я только-только добрала то, что потеряла во время операции, из чего я делаю выводы, что все мои ранние опасения растолстеть были напрасными.

Александра Алексеевна пригласила меня к столу, руки у меня были чистыми, но я вымыла их еще раз, для приличия, чтобы меня не сочли невежей, и уселась за стол, прислонив палку к стене за своей спиной.

– Ну, хвастайся! – сказала хозяйка, наливая кипяток из алюминиевого чайника в кружку с красными сердечками. – Я наслышана о твоих успехах – Василий Петрович хвалит тебя всякий раз, когда посещает мастерскую.

Я достала горшок, приготовленный для этой семьи, и торжественно вручила его. Александра Алексеевна умилялась, и в этот момент мне показалось, что я заполнила некую пустоту в их доме, заняв место их несуществующей дочери. Я отлично вписывалась по возрасту и по всем параметрам подходила для этой роли. Они были теми людьми, которых не смущал мой физический дефект, не напрягало то, что я ничего толком не умею и в свои, уже не юношеские, годы только начинаю осваивать жизнь заново, словно ребенок.