Читать книгу: «Минотавр», страница 17

Осень и вовсе давалась Майе с трудом: Кец отмечал, что она пропускала сеансы, а на тех, на которые приходила, была отстранённой. Он писал, что Майя больше не говорит об отношениях, и Громов вспоминал, какой жена была в этой период. Старалась наладить свой режим, много ходила гулять, предлагала проводить вечера вместе чаще, чем когда бы то ни было. Они даже съездили в другой город на несколько дней, и Громову казалось, что их брак спасён, что всё хорошо. И в это же время Майя приходила к Кецу и говорила об «отсутствии тяги к жизни», о том, что «удалила сценарий», а дома врала Громову, что пишет. И скоро закончит.

Он уже не сомневался, что день смерти был спланировал Майей от и до. Раньше казалось, что всё вышло спонтанно, но эта многомесячная ложь и притворство не давали повода сомневаться – она давно всё решила и, вероятно, хотела оставить Громову лучшие воспоминания о себе. Именно та злосчастная поездка в другой город душила потом его больше всего, а особенно счастливое лицо Майи, которая, казалось, ничем не была озабочена, кроме времяпровождения с ним. Вероятно, на самом деле ей уже было просто всё равно.

Дата на страницах приближалась ко дню смерти. Громов оттягивал момент, как мог, и еле сдержался, чтобы не закрыть, когда увидел предпоследний сеанс. Но на нём ничего особенного не было; даже лучше сказать, что не было вообще ничего – Майя, по записям Кеца, была сдержана и не хотела делиться ничем, а в конце и вовсе предложила закончить раньше. Внизу страницы была приписка: «Выписал рецепт на Амитриптилин».

Последний лист тоже был почти пустой: видимо, Кец начал привычно записывать, до тех пор пока Майя не рассказала, зачем пришла. Последнее предложение было даже не дописано, но понять его всё же было можно: «Знает про измену». Громов перечитал несколько раз, будто бы оно могло изменить свой смысл, и потом, осознав, отбросил папку в сторону. Кровь ударила в виски, и закружилась голова. Громов попытался встать, но тут же потерпел неудачу – покачнувшись, схватился за дверцу шкафа.

– Ты как? – В проходе появился обеспокоенный Мотя, который, видимо, всё это время ждал снаружи.

– Моть, она всё знала.

– О чём?

– О той… Как её? Лене. Помнишь, приходила к нам стажёром той осенью? Высокая такая блондинка. Я… Моть, она всё знала.

– Это с ней было?

Громов вскинул голову: Мотя смотрел грустно и укоризненно.

– Ты знаешь?

– Мы как-то с Кецем бухали без тебя, и он чуть ли не в слезах рассказал. Не злись на него только. Он дал Майе обещание.

– Чёрт возьми! – Громова трясло. – Да я же… Моть, между нами ничего и не было толком. Мы с Майей тогда поругались, она сказала про развод, и я просто будто с ума сошёл. Встретился с Леной в офисе и подумал: ну раз Майя меня больше не любит, почему нет? Мы пошли вместе с бар, поболтали, она полезла целоваться, но я почти сразу оттолкнул! Я знаю, что это всё звучит как глупые оправдания. Моть, откуда она узнала?

– Ей Лена написала. И сказала, что ты сам её поцеловал.

Громов снова сел, упёршись коленями в пол, и завыл. Всё это время ему казалось, что, кроме Лены, никто не знал о его промахе. Удалось похоронить эти воспоминания где-то в памяти, сто раз оправдать себя и объяснить, что никакой разницы уже нет – была измена или не было, ведь Майя мертва, и её не вернёшь.

– Я не знал. Я не хотел, – бормотал Громов, а Мотя так и стоял в проходе, видимо, не зная, что делать. А может, он испытывал к другу отвращение.

– Позвони ему, – вдруг сказал он. – Кецу. Пусть всё расскажет. Я думаю, тебе нужно это услышать.

Громов поднял голову и столкнулся с сочувствующим взглядом Моти. В груди тянуло, но справиться можно было. Он быстро полез в карман, достал телефон и набрал Кеца. Мыслей по этому поводу никаких не было – пока не передумал, надо звонить.

Кец взял трубку только с третьего раза.

– Кирюх, ты время видел? – сонно протянул тот, но Громов даже не услышал:

– Расскажи про свой последний разговор с Майей. Только честно.

– Что-то случилось?

– Случилось. – Громов поднялся с пола, пробежал мимо Моти по ступенькам и нервно прошёлся от спуска в подвал до стеклянной лестницы. – Я прочитал твои записи.

– Ты в архиве?

– Да. Давай моральную сторону моих поступков потом обсудим, для начала ты мне расскажешь о вашем разговоре. Я прочитал, что ты знаешь про Лену. И Майя знала.

Кец несколько секунд молчал, и Громов прошёл обратно – от лестницы до входной двери.

– Да, она мне почти с порога начала об этом рассказывать. Ей эта Лена написала, наверное, сразу, как вы поцеловались. Совесть замучила. Но Майя решилась рассказать только… Только в наш последний сеанс.

– И что она думала об этом?

– А сам как считаешь, Кирюх? – Кец помолчал, подбирая слова. – Я не хочу тебе говорить ничего, если честно.

– Пока ты не скажешь, я не смогу её отпустить. Знаю, как это звучит, но изначально я пришёл в твой архив, чтобы дело Аси посмотреть. Я скучаю по ней и понимаю, блин, что вёл себя, как мудак. Опять. – Громов вернулся к лестнице и сел на нижнюю ступеньку. Алкоголь уже почти выветрился, и от нервов начинала болеть голова. Ему вдруг резко захотелось домой, но не в пустую квартиру, где только сонная собака проводит до кровати вялым взглядом; хотелось, чтобы там был кто-то. Ася. – Я всё опять испортил, Кец. Не так критично, как с Майей, но очень близко к этому. Нужно, чтобы вся эта ситуация прояснилась. Меня десять минут назад колотило от мысли, что она всё знала, а теперь почему-то стало даже легче. Постыдный грешок вдруг из тайного оказался явным. Дай мне возможность сделать хоть что-то правильно.

Вывалив всё на Кеца, Громов устало закрыл лицо рукой и замолчал.

– Ладно, только, Кирюх, сразу скажу, что ты ни в чём не виноват. Майе было плохо уже давно, и никакие лекарства не помогали. Точнее помогали, но недолго: постоянно сбивался сон и возвращались все эти депрессивные мысли. В общем, если кто-то и виноват в её смерти, то я, потому что так и не подобрал нормальное лечение. Думал, есть время. Ты услышал меня?

– Пожалуйста, давай без дисклеймеров. Что она сказала тебе?

– Она сказала… Сказала, что так и не смогла ничего придумать. Она не может уйти, развестись, потому что нет работы, нет денег и жилья, а семья помогать не будет, и дома не может оставаться, потому что… Потому что ты её предал, Кирилл. – Кец тихо выдохнул, будто бы с облегчением. – Я сразу же предложил Майе поговорить с тобой и обсудить всё честно, но она сказала про Амитриптилин. Сказала, что устала и не может больше всё вывозить.

Громов смотрел на свои колени и молчал. Никак в голове не укладывалось: Майя пришла к Кецу не только потому, как он всё это время думал, что не хотела умирать дома и делать больно ему, Громову, но и потому, что не доверяла. Потому что хотела уйти, но не знала как и куда и, отчаявшись, выбрала самый ужасный путь.

– Я бы её отпустил, – прошептал Громов, и Кец тут же пустился в рассуждения:

– Кирюх, ну я же сказал тебе сразу. Майя была в нестабильном состоянии и принимала решения, исходя из этого. Мы много раз обсуждали с ней то, что она ни в какую не хотела с тобой делиться чем-то, даже когда было очень плохо. Это не оправдывает твоего гандонского поступка, но и не делает тебя тем, кто заставил Майю выпить эти таблетки. Ясно?

– Спасибо, Кец. Я ценю это. Знаю, что ты сейчас все свои принципы нарушил, так что ценю вдвойне.

– И, послушай, не читай, пожалуйста, ничего про Асю. У тебя есть шанс поступить не как мудак, воспользуйся им, ладно? – Кец слегка усмехнулся. – И, если хочешь, я тебе могу дать номер одного коллеги. Сходишь, обсудишь всё это.

– Не нужно, Кец. Спасибо. Извини, что разбудил.

Громов положил трубку и снова начал рассматривать свои колени. Информации было так много, что реакция будто бы запаздывала: в голове только крутились слова Кеца, перемешанные и спутанные, а в груди неприятно тянуло.

– Ты как? – Мотя снова внезапно появился рядом, будто ждал, когда Громов закончит говорить.

– Ты знал?

– Не всё. В основном только про измену. Но я понял, что Кеца не только это тревожит, поэтому предложил тебе позвонить. В любом случае, мне жаль.

– Жаль человека, который, вместо того чтобы налаживать отношения с женой, поехал в бар с первой попавшейся девчонкой? Человека, который довёл жену до того, что она не видела иного выхода, кроме как умереть? Я ведь всё говорил в первую очередь из беспокойства за неё, а потом почему-то ссоры превращались в бесконечные обвинения друг друга. Я боялся, что ей станет хуже от такого образа жизни, и упрекал. Зачем? Кто уж теперь поймёт. А для неё я был предателем, и не только потому, что поцеловался с Леной этой проклятой. Я ведь предал её, Моть, предал давно, когда думал только о себе, о своём будущем, о своём счастье, а её воспринимал как тяжкое бремя, которое приходится нести. Я постоянно задавался вопросом, за что мне всё это, но едва ли когда-то думал, как она себя чувствует, как ей даётся такая отвратительная жизнь. И её ведь уже нет больше, ничего не исправить.

Мотя подошёл ближе и положил руку на плечо Громову. Мелькнула мысль, что, видимо, ему не было противно после всего этого, но Громов сразу же её подавил. Майя была права: хоть раз в жизни надо было перестать думать только о себе.

– Ты можешь исправиться, Кир. В первую очередь изменить своё отношение к другим. И начать можешь с того же Кеца. Вспомни: полчаса назад ты считал, что он специально рушит твои отношения с девушками. – Мотя сел рядом и снова похлопал Громова по плечу. – Это будет трудный путь. Но если ты его пройдёшь, то сможешь сбросить весь этот груз с плеч и жить дальше. И сделать всё правильно с Асей.

– Моть, кажется, мне нужен второй шанс.

– Определённо, – рассмеялся тот.

***

Громов даже не жалел, что сел пьяным за руль, да и за несколько часов в офисе виски уже почти выветрился. В шесть часов утра они вывернули к полю, раскинувшемуся в десяти минутах езды от дома Ивана Сергеевича. Солнце ещё не встало, но уже занимался рассвет. Прохладная декабрьская ночь, наконец, полностью ощущалась, и Громов пожалел, что не взял куртку потеплее.

Мотя задремал на пассажирском сиденье, когда они выехали из города, но сейчас уже снова смотрел в окно. Громов всё думал, что даже в происходящем сейчас чувствовался эгоизм – потащил друга, уставшего, до конца не протрезвевшего, черт знает куда, да ещё перед этим заставил помогать собирать вещи. Но Мотя не жаловался, и Громов подумал, что обязательно его отблагодарит.

Почему-то он чувствовал необходимость сделать это здесь. Поле выглядело почти так же, как в мае, только тогда урожай едва высадили, а сейчас – давно уже убрали. Зима выдалась тёплой, поэтому и снега почти нигде не было; это упрощало задачу.

Громов понимал, что в какой-то степени будет считаться злостным преступником, если разожжет костёр прямо здесь. Он слышал, что на зиму поле часто засаживают озимыми, а следовательно, они просто сожгут их часть. Поэтому прошёл дальше, вдоль гряды, и остановился на краю одной из них. Слева от поля простирался лес, но их разделяла небольшая полянка. Чуть поодаль Громов увидел кострище и выложенные как скамейки брёвна, а после махнул Моте рукой.

Когда все пакеты с одеждой были выпотрошены и вещи грудой лежали на земле, Громов достал зажигалку.

– Бензина бы, – отозвался Мотя и зевнул. – У тебя нет ничего такого, горючего?

– Нет. Думаешь, так не загорится?

– Давай проверим.

Громов присел и несколько раз щёлкнул старой зажигалкой, которую, кажется, ещё Майя оставила в машине. Ожидаемо она не зажглась, и Мотя достал свою.

Сначала огонь охватил только те вещи, которые лежали сверху, и быстро погас, не спалив даже и половины белой рубашки. Мотя поджёг опять, и в этот раз пламя уже начало распространяться быстрее. Громов присел и начал заворожённо следить за тем, как огонь захватывал всё больше и больше вещей, превращая их в пепел. Где-то там было платье, которое он подарил Майе на пятилетие, юбка, в которой она каждый день бегала на работу в офис, прежде чем уволилась, растянутая домашняя футболка в пятнах, которую он видел последние несколько лет их жизни постоянно. Всё горело, и сгорали скорбь, вина и страх самого Громова.

– Красиво, – задумчиво протянул Мотя, но не получил ответа. Громов был погружён в размышления: теперь, когда эта частичка прошлого потихоньку, но отрывалась от сердца – на этот раз по-настоящему, – нужно было понять, что делать дальше. Где-то там, за лесом, за полями и равнинами в их маленьком городе ждала Ася. По крайней мере, Громов на это надеялся. Пусть сейчас он был сам себе противен – это пройдёт.

– Моть, у меня есть план, – сказал Громов и поднялся, с трудом отводя взгляд от полыхающей одежды, которая уже почти полностью истлела. – Но для этого понадобятся деньги. Правда в итоге мы, наверное, разбогатеем.

Глава 14. Сад расходящихся тропок

Целых две недели после Нового года Громов почти безвылазно провёл у Беляевых. Они не так давно переехали в частный дом, поэтому смогли разместить хандрящего приятеля на втором этаже и даже согласились принять Моцу вместе с ним. В компании близких людей было проще. Заживали синяки, только фингал под правым глазом всё никак не хотел. От настойчивых предложений Нади сходить к врачу Громов только отмахнулся.

Идея была проста: ему самому нужен хороший сценарий, который, во-первых, поможет расширить возможности, в частности – позволит работать с клиентами, имеющими более тяжёлый бэкграунд, чем у тех, кто приходит во «Второй шанс» сейчас; во-вторых, создаст эффективную рекламу их компании и привлечёт новых клиентов; в-третьих – даст возможность самому Громову выступить в качестве главного участника эксперимента. Для этого необходимо было найти способ на время забыть и Асю, и Майю, и все события последнего года, а после показать, как эффективно может сработать сценарий в подобных условиях. По сути, эксперимент помог бы ему проверить одну простую мысль: сможет ли человек, забыв собственную травму, изменить отношение к ней с помощью сценария. К счастью, он сам прекрасно подходил для этого. Стоя перед пылающей одеждой Майи, Громов так и видел заголовок статьи в местной газете: «Основатель компании, дающей второй шанс своим клиентам, решает проверить эффективность собственных методов». Это было свежо и дерзко, и должно было открыть новые горизонты их затухающему бизнесу.

Тем не менее, когда первоначальный запал пропал, Громов чаще хандрил, чем действительно занимался сценарием: никакие мысли в голову не лезли, хотелось унизительно валяться целыми днями в кровати вместо дел и ещё совсем немного – запивать горе. Последнее было только на крайний случай, и Громов нашёл утешение в вечерних просмотрах мультиков с Максимом и Златой. Казалось, что «Шрек» и «Как приручить дракона» оказывали даже больший терапевтический эффект, чем виски.

Через какое-то время появился зыбкий план, но запускать рекламную кампанию было слишком рано: следовало понять, как можно реализовать его идею с временным стиранием памяти. Дни, ранее проводимые в кровати или за просмотром телевизора, на какое-то время получили смысл: он мониторил разные сайты, форумы, читал советы и рекомендации, но везде потерпел неудачу. Невозможно было лишить себя памяти частично, даже на небольшой срок – не то что на месяц. Как когда-то сказал он сам, волшебной пилюли не существовало.

И Громов практически опустил руки.

Решение появилось внезапно. В конце очередного рабочего дня Громов уже собирался пойти домой, как вдруг к нему в офис залетел Кец.

– Кир, ты не представляешь, что я только что узнал! – Он, тяжело дыша, плюхнулся в кресло и начал быстро рассказывать: – Помнишь, как я полгода назад ездил на конференцию в Москву? Так вот, там я познакомился с одним врачом, который работает на крупную фармакологическую компанию. Он отвечает за тестирование новых лекарств. Конечно, это не у нас в городе, а в Москве, но не суть. Мы все эти полгода общались, и сегодня я рассказал ему о твоей идее. И знаешь что? Никогда не догадаешься! Они недавно тестировали лекарство, которое должно было помочь в лечении суставов, а в итоге вся фокус-группа на короткое время лишилась памяти. Прикинь? Как с виагрой было!

– Мне нужно, чтобы память пропала надолго, Кец. Желательно до момента, когда я сам захочу её вернуть.

– Нет, ты послушай дальше. Какие-то повседневные воспоминания вернулись сразу. То есть, например, если мужчина забыл свою жену и, придя домой, встретил ту на пороге, то сразу же вспомнил и её, и всё, что было с этим связано. Но если ты, допустим, забыл тётю, которая живёт в Израиле и с которой последний раз общался в две тысячи десятом, то её вспомнить уже будет сложнее. Разве это не то, что тебе нужно, Кир?

Громов во все глаза уставился на Кеца. Идея, до этого не имевшая никаких чётких очертаний, вдруг начала сама прорисовываться в голове.

– А как твой друг этот препарат достанет? Его ведь, наверное, не допустили к производству сразу же.

– У него остался рецепт. Нам нужно будет только найти частное производство и на пробу сделать одну пачку для твоей идеи. А потом, если всё выгорит, поставим на поток. – Кец, довольно улыбаясь, достал телефон и начал быстро что-то печатать. – Единственное, Дима не знает, есть ли ещё какие-то побочки. Ну, ты и проверишь, не зря же хочешь нулевым пациентом выступить. Должен ведь понимать всю опасность своей идеи.

– А чего ты никогда нам про этого Диму не рассказывал?

Кец поднял на Громова удивлённый взгляд и только пожал плечами.

– К слову не приходилось. Рассказываю же сейчас. Не ревнуй: ближе вас с Мотей у меня друзей нет, честно. – Помолчав, Кец отложил телефон. – Рецепт он сможет скоро прислать. Говорит, что никаких больше реакций на лекарство замечено не было, так что, по идее, они должны быть безопасны. По крайней мере от одной – а ты, как я понимаю, хочешь только один раз таблетку принять, да? – ничего не будет.

– Но проверить всё равно нужно. Я ведь в идеале планирую клиентам их потом давать, – усмехнулся Громов. – Кец, ну ты и мощь, конечно. Много у тебя ещё таких друзей?

– Один в полиции есть. Если твоя идея вдруг превратится в уголовное преступление, то отмажут, – расхохотался Кец.

В итоге он связал Громова и Диму, который оказался сорокалетним мужчиной с кошкой на аватарке, и они после долгой переписки созвонились. Удалось выяснить подробности: у испытуемых воспоминания действительно возвращались частично и в большинстве случаев были завязаны на триггерах. Дима сказал, что в его случае нужно было придумать, как оградиться от всего, что могло бы спровоцировать воспоминания о травмах раньше отведённого срока. Если обеспечить Громову полную изоляцию, то и память с большой вероятностью будет возвращаться в том темпе, который он сам сможет задать.

После часового разговора Громов решил проветриться и подумать. Взяв стаканчик капучино, он хотел было прогуляться по парку, но быстро замерз, поэтому забрёл в ближайший торговый центр. Нужно было придумать, как избавить себя от любых контактов с Асей. В конце концов даже нежелательный переезд не решал проблему – Громов всегда мог забыть, зачем уехал, и вернуться, и никто не исключал соцсети. Ася уже один раз написала поздравление, и это могло повториться. Да и меньше всего хотелось бы нарушить действие таблетки пьяным звонком бывшей посреди ночи. И всё равно основной проблемой была не Ася – вся жизнь Громова пропахла Майей. Даже переезд не исключал фотографий, вопросов от знакомых и друзей, да даже той фигурки Локи. Он физически не мог уничтожить всё, что хоть как-то было связано с бывшей женой. Нужно было придумать, как можно изолировать себя от всего на неопределённый срок.

Чтобы взять листовку у промоутера, пришлось снять перчатки и выбросить пустой стаканчик в мусорку. Громов остановился и, вяло ответив на улыбку молодой девушки, принял у неё из рук бумажку, на которой было большими буквами написано «Выберись из комнаты за 60 минут! Уникальная игра в закрытой локации, где вам нужно будет разгадать загадки и головоломки, чтобы найти выход!». Громов замер. На цветной листовке были нарисованы примеры комнат: в одной из них была только кровать и стол с компьютером. Всё вдруг начало складываться в полноценную картинку.

Мотя долго настаивал, что игра не стоила свеч: на бункер уйдёт много средств и времени, а ещё нужно найти подходящее место и человека, который будет следить за Громовым и снабжать всем необходимым, пока не выслушал всю идею целиком. Она и правда была затратной, но окупалась сполна при условии, что из всего этого получится создать интернет-шоу. В итоге Мотя согласился, и они каждый вечер собирались на кухне в доме Беляевых и планировали. Заезжал часто и Кец, но больше не для мозгового штурма, а чтобы согласовать задания для шоу, которые единогласно было решено доверить ему. Он же занялся поиском лаборатории и смог договориться за небольшую плату изготовить блистер таблеток для шоу. Громов и Мотя продумывали организаторские детали и за несколько недель арендовали помещение, начали обустраивать комнату для Громова, а Ирине поручили разобраться в работе трансляций и найти тех, кто готов взять интервью и продать рекламу как в их городе, так и в интернете в целом. Работа кипела целый месяц практически без перерыва.

На интервью для газет, журналов и каналов на ютубе Громов рассказывал одну и ту же историю: желая изменить концепцию бизнеса, он решился поучаствовать в опасном эксперименте и показать, что новый метод работы с клиентами действительно работает. Пришлось рассказать всей стране про свою историю с женой, так как именно эта травма стала основой для сценария. После выхода из бункера Громов должен был изменить своё отношение к случившемуся – и измениться сам. Если получится доказать эффективность методики, он сможет потом применять её на клиентах, которые отчаялись уже найти любой другой выход. Но Громов не хотел становиться шарлатаном и обещать несбыточное, поэтому обязан был в первую очередь всё проверить на себе, а перемены показать в прямом эфире.

После первой же рекламы начали приходить подписчики, а интервью в общей сложности принесло сто тысяч человек, ожидающих, когда шоу начнётся. В какой-то момент всё и вовсе вышло из-под контроля: блогеры разнесли новость по крупным пабликам, подхватили в тик-токе и инстаграме⁹, и в итоге одним вечером они с Мотей, в очередной раз сидя на кухне и обсуждая будущее шоу, вдруг увидели двести тысяч подписчиков на ютубе. Такой успех кружил им голову.

За неделю до начала Мотя тоже дал интервью, где рассказал, что всё это – добровольно, и даже показал видео, на котором Громов подписывал все необходимые бумаги. Зрители были в предвкушении – мир обожал реалити-шоу.

Только в первые недели, когда об их затее начали твердить на каждом углу, Громов злился на Асю за то, что та даже не попыталась выйти на связь. Почему-то ему казалось, что она обязана была почувствовать хоть что-нибудь. Должна была понять, почему Громов организовывал всё это и какую конечную цель преследовал. Но в итоге за день до старта шоу она только выложила несколько фотографий, где счастливо улыбалась на фоне городской набережной. После этого Громов больше не заходил к ней.

В день икс к ним приехали съёмочные группы нескольких местных телеканалов и даже одного московского. Стоя на ступеньках «Второго шанса», Громов улыбался в несколько направленных на него камер и думал, какая из всех заготовленных заранее фраз будет звучать лучше всего. Волнения не было – скорее, было предчувствие приближающихся перемен. Ночью он долго не мог уснуть: вертелся, смотрел в потолок и в конце концов сполз с кровати и лёг рядом с Моцей на пол, обхватывая рыжую шею двумя руками. Она оставалась и дальше жить с Беляевыми, а его квартира рядом с офисом, временно опустевшая, стала офисом Моти, из которого он должен был следить за Громовым в бункере неподалеку. Кец же полностью брал контроль над «Вторым шансом».

Громов не мог избавиться от мысли, что подбил на это стольких людей, вложил огромное количество сил, времени и денег, а в итоге идея могла выгореть на старте. Или же – ещё хуже – не принести в конце концов ничего. Крепче обняв Моцу, Громов почувствовал именно в тот момент, когда во всём доме стояла абсолютная тишина, а за окном лишь изредка шумели машины, насколько он любил свою жизнь. В ней было много разочарований, промахов и неверных решений, но были и те, кто любил его и кого он любил в ответ. За плечами осталось множественно счастливых воспоминаний, а впереди ждало столько же, если не больше. Надо было только приложить совсем немного усилий.

– Кирилл Владимирович, как вы чувствуете себя сейчас? – спросила репортёр и поднесла ближе микрофон.

– Знаете, я чувствую себя прекрасно, потому что не сомневаюсь в том, что наши сценарии работают. Это всего лишь очередная развилка на моём жизненном пути – и вам совсем скоро предстоит узнать, куда я сверну. А пока я буду пылиться в подвале и думать, что меня похитили, предлагаю проверить нашу работу самостоятельно и посетить «Второй шанс»! Наши двери открыты всегда!

Удовлетворённые газетчики выключили камеры. Осталось только снять, как он спускается в подвал – и целый сюжет для телевидения готов.

– Зрители в прямом эфире передают тебе привет и желают удачи! – выкрикнул в трубку Мотя, когда Громов вместе с Кецем и Ириной неспешно пошёл в сторону, где находилось подвальное помещение. Матвей уже целый час сидел у Громова дома, настраивая всё, и сейчас запустил в прямой эфир небольшой проморолик с надписью «Шоу скоро начнётся», чтобы заранее собрать как можно больше людей. – Представляешь, уже пятьдесят тысяч сидит! А ещё ничего даже не началось.

– Надеюсь, это правда сработает.

– Кирюх, когда твои идеи не работали, скажи честно? – Мотя помолчал, клацая параллельно по клавишам. – Я буду скучать. Даже как-то грустно, что мы с Кецем будем играть роль твоего похитителя.

– Наверное, я буду вас ненавидеть.

– В этом и весь смысл. Удачи, Кирюх! Я верю в тебя.

Громов слегка улыбнулся и положил трубку. Они пришли. Кец мягко похлопал его по плечу:

– Я всё ещё считаю, что ты абсолютно сумасшедший, раз соглашаешься на такое. Но уважаю.

– Без твоих изощрённых головоломок всего этого не получилось бы, – усмехнулся Громов, а после притянул друга к себе и приобнял. – Спасибо тебе за то, что подписался на всё это. И Моте передай тоже.

– Ты же знаешь, Кир. Мы всегда прикроем твою спину.

Громов посмотрел на Кеца с благодарностью: сложно было даже представить, что когда-то он действительно думал того в чём-то обвинить.

Остановившись около двери, ведущей в подвал, Громов повернулся к камерам. Пора было прощаться.

– Встретимся в прямом эфире совсем скоро! – крикнул он и снова махнул рукой. Уже отвернувшись, услышал голос репортёра:

– И он заходит! Удачи, Кирилл Владимирович! Мы болеем за вас огромной аудиторией!

Громов прошёл по длинному коридору и остановился около бронированной двери. В подвале пахло сыростью и плесенью. Тяжёлая дверь с трудом поддалась, а после захлопнулась за спиной. На столе лежала таблетка, и Громов не стал медлить: повернувшись к камере, отправил её в рот и опустился на кровать.

Дмитрий предупредил, что в результате он может почувствовать головокружение или же вовсе упасть в обморок. Так и случилось: через несколько минут сознание начало медленно уплывать. Состояние было сродни тому, что он не раз испытывал за несколько минут до того, как заснёт. Одновременно с этим он неспешно вспоминал всю свою жизнь: первый поцелуй в школьном туалете с Майей, свадьба, поездки на море, ссоры и похороны, встреча с Асей, прыжок с парашютом, прогулки по набережной, разбитая фигурка, горящая одежда… Всё пролетало так быстро, что Громов не успевал и поймать. Казалось, он хотел забыть не отдельные эпизоды, а всю жизнь.

А потом вдруг сознание нарисовало ему киноклуб – небольшую комнату с мягкими креслами и широким проектором, где Громов побывал всего один раз. На первом ряду сидела Ася – Громов видел со своего места растрёпанные чёрные волосы, фиолетовую толстовку, тёмные очки – как и всегда. У её ног лежала Моцарелла. Последний раз с нежностью осмотрев их, он перестал сопротивляться действию лекарства. Голова закружилась, и резко заложило уши.

Громов медленно погружался в темноту.

***

Новость о провокационном ютуб-шоу, где создатель компании, помогающей клиентам восстановиться после тяжёлых жизненных обстоятельств, решает проверить на себе новую методику, долетела до Аси только через три дня после начала рекламной кампании. В этот день она подписала заявление об увольнении, купила целое ведро куриных крылышек в КФС, чтобы отметить в одиночестве, и уже дома, листая ленту ютуба, увидела Кирилла. Его лицо поместили прямо на обложку видео – ни с кем не спутаешь. Он сидел в кресле, одетый в костюм с галстуком-бабочкой, и широко улыбался, будто снимался в рекламе зубной пасты. И поза, и выражение лица были настолько неестественными, что Ася впервые по-настоящему поняла эффект зловещей долины.

Но само видео она включила только на следующий день. Всё порывалась весь вечер, ночью вертелась, думая о нём, и уже утром за завтраком сдалась и посмотрела. Вычеркнуть Кирилла из жизни оказалось так же сложно, как и Богдана. Правда, ситуации были совсем разные – Громов не вызывал у неё и доли тех чувств: ярости, непонимания, в какой-то степени даже ненависти. И самой себе Ася бы не смогла признаться, что к Кириллу у неё как была, так и осталась только любовь – и совсем немного жалость, хотя Лёша запретил его жалеть.

– Ася, он взрослый человек и сам понимает, что должен сначала разобраться с проблемами, а потом уже лезть в новые отношения. Ты его не заставила – он сам выбрал. Понимаешь это?

Ася понимала и всё равно включила видео. Там Кирилл был уже совсем другой: привычно расслабленный, с мягкой улыбкой сидел в кресле, а напротив него расположилась девушка, которая, видимо, брала интервью.

– Всем привет, с вами снова Алина Иванова, вы на канале «Сердце провинции», и сегодня мы расскажем о человеке, который как Бэтмен очищает наш город, но только не от злодеев, а от грустных людей. У нас в студии Кирилл Громов!

Ася поморщилась от странной шутки и перемотала назад, чтобы проследить за реакцией Кирилла. Тот слегка наморщил нос – видимо, едва удержался, чтобы не засмеяться, и Ася довольно хмыкнула.

– Здравствуйте, Алина, рад вас видеть.

– Кирилл Владимирович, мы с вами собрались здесь сегодня не просто так, но, прежде чем перейдём к главной теме, давайте немного обсудим вас и вашу деятельность. Расскажите про «Второй шанс». Как к вам пришла в голову такая идея?