Читать книгу: «Там, где не ступает свет», страница 2

Далеко впереди сцена с оркестром из музыкантов.

Вот, что я успел увидеть в первые несколько секунд, пока ко мне не подошли.

– Леонардо Ройс, наслышан, – мою руку сжал в своей старик с прямой осанкой и такой ослепительной улыбкой, какой могли позавидовать многие молодые.

Я же не знал, что ответить в те недолгие секунды, пока моя рука слегка подергивалась в его власти. Увидев мое замешательство, Эндрю поспешил ко мне на помощь:

– Марк Брэдфорд, великий политик.

– Марк Брэдфорд… вы председатель думы! – выпалил я с округленными глазами, вспомнив имя, которое мельком видел в какой-то сводке.

Мужчина с аккуратной седой бородой заулыбался еще сильнее.

– Что же, вам предстоит много с кем познакомиться здесь, а после найдите меня. Мне есть, о чем с вами поговорить, – Марк Брэдфорд сжал мою руку напоследок еще крепче, утвердительно кивнул и наконец отпустил.

Он исчез так же быстро, как и появился.

– Будь готов к этому, – улыбнулся Эндрю.

– Я все-таки в шоке от того, что меня уже знают такие люди… как они успели.

– На свете 8 миллиардов, но тех, кто добился высот, можно пересчитать, если не на пальцах руки, то… – Эндрю задумался и решил не продолжать свою идею, – мало таких. Как только появляется очередной гений, красавчик, сильный человек, о нем узнают, потому что теперь это не просто человек, это участник этого общества, – он окинул глазами всех присутствующих.

Я последовал за его взглядом, осмотрел несколько изящных пиджаков и даже фраков. Но тут я наткнулся на нее. Девушка в красном платье. Та самая, что шла перед нами совсем недавно.

– Кто она? – я сразу заметил, что Эндрю тоже не сводит глаз с нее.

Парень встрепенулся, будто вернувшись ко мне из очень мокрых фантазий, и не понял, о ком я.

– Та, что в красном. Она шла перед нами, – пояснил я, взяв Эндрю за локоть и попытался одним лишь взглядом указать направление, в котором нужно смотреть.

– Элизабет Ноллс, – произнес Эндрю, и в голосе его я не услышал абсолютно ничего, кроме движения голосовых связок. Ни теплоты, ни холода, ни скрываемой ненависти, ни горячей страсти.

– Я не мог не заметить, как ты смотришь на нее.

– Разве? Я смотрю, ты одаренный человек, – улыбнулся Эндрю и медленно зашагал вперед, зазывая меня тем самым с собой. – Идем, познакомишься.

Мы стали стремительно приближаться к барной стойке, у которой Элизабет разговаривала с дамой постарше. Рядом толпились мужчины. Иногда их жадные взгляды так и соскальзывали с глаз друг друга на красивую девушку, стоящую рядом. Ее молодая, кремовая кожа притягивала к себе, словно нетронутый снег, зовущий вступить в него, оставить свой след на том, чего еще не касался чужой грязный ботинок. Ее оголенная спина, обнаженные лопатки, представляющиеся угловатыми узорами, звали к себе, умоляли дотронуться и провести кончиками холодных пальцев вдоль ровного позвоночника, ответственного за безукоризненную осанку. Ее волосы, искристые и невероятно мягкие с виду, приказывали собрать их в одну косу, зажать ту в кулаке и натянуть так, чтобы ее милое личико приподнялось на несколько дюймов.

При всей этой картине я не мог избавиться от ощущения мерзости, которое теперь испытывал, когда облысевшие наполовину, низенькие чудовища, стоявшие рядом с Элизабет и косившие на нее извращенные взгляды, погруженные в одно лишь неловкое, склизкое, пытались втянуть в себя свои огромные животы, заплывшие свиным жиром. Я всего лишь на секунду взглянул на Эндрю, шагающего рядом со мной, и увидел на его лице все те эмоции, что испытывал и сам. Тот тоже поглядывал с высоты птичьего полета на мужчин средних лет, совсем не скрывая ни нот собственного высокомерия, ни нот надменности. Он точно знал, что лучше всех их вместе взятых, а потому его взгляд совсем скоро превратился в спокойный, контролирующий ситуацию. Никто из них не в силах был с ним состязаться.

– Кейт Вилли, – Эндрю, подойдя к паре, к которой направлялся, сначала обратился к женщине лет 50-ти, взял ее руку и поцеловал, причем целуя, его губы коснулись его же руки. – Элизабет.

Я не понимал, в каких отношениях были эти двое, но точно знал одно. Они точно не были просто знакомыми. Между ними было что-то, и это что-то явно обжигало в моменты своего пика, холодило кровь в венах при падениях. Элизабет слегка улыбнулась, а ее глаза напонились ехидностью. Она едва кивнула, а Эндрю не стал брать ее руку и изображать поцелуй.

Мужчины стоявшие рядом молчали. Оттого мне стало интересно, чем они заняты, и я посмотрел на них. Их глаза, наполненные ненавистью, черной завистью, злобой, всецело были обращены на Эндрю, харизматичного молодого красавца, на которого оборачивались и заглядывались все девушки и даже девушки этого зала, среди которых Элизабет была венцом великолепия.

– Леонардо Ройс, тот самый, – Эндрю умел представить человека, и теперь не хотел тратить на это много времени. Он не сводил хищный, играющий взгляд с Элизабет, пытаясь прожечь в ней дыру. Кейт Вилли более не удостоилась его внимания ни на секунду.

– Леонардо, – Элизабет обратила на меня внимание, и когда мое имя сошло с ее уст, я остолбенел, замер в нерешимости, в кою впал и мой язык.

Она же протянула мне свою изящную ручонку с длинными пальцами, не переставая смотреть мне в глаза. Наверняка, этим взглядом она одаривала каждого, с кем разговаривала или хоть как-то контактировала, но я не желал в это верить. Нет. Так смотрела она лишь на меня, лишь на меня впервые за жизнь, мою и ее. Именно так и никак иначе.

Я пожал ее руку, не смея сказать ни слова, пока не развязал язык, изрядно запутавшийся в нескольких узлах.

– Леонардо, новый гений! – воскликнула женщина рядом с Элизабет и буквально перехватила мою руку для очередного рукопожатия. – Я Кейт Вилли, – она повторилась, но только теперь вспомнила, что Эндрю уже ее называл. Ей стало неловко, однако она попыталась этого не показать и потому быстро продолжила. – Я писательница, а вы можете звать меня просто Кейт.

– Отлично, – я улыбнулся, не найдя в себе сил на то, чтобы постараться придумать более красноречивый ответ.

Краем глаза я заметил, как Элизабет еще сильнее улыбнулась, глядя на меня. Это ее позабавило, отчего и мне стало приятно.

– Вы уже освоились здесь? Много с кем познакомились? – Кейт Вилли продолжала забрасывать меня вопросами, стреляя словами, как из пулемета.

– Нет, я только пришел. Вы одни из первых, – я вновь непроизвольно быстро обвел толпу глазами. Люди стояли по группам из трех, четырех, пяти человек, разговаривая друг с другом, улыбаясь друг другу. Все они были равны лишь теперь, когда вошли в это зал из внешнего мира, в коем чувствовали себя богами. Это чувствовалось в подобии лебезении, которое так и проскакивало в отражении глаз, сумбурном движении губ, напряженных улыбках.

– О, тогда вам еще многое предстоит! – Кейт Вилли вновь взяла мою руку и мягко ее погладила большим пальцем.

Я же учтиво улыбался, но поглядывал то на Эндрю, то на Элизабет, ища в них поддержки или даже помощи. Те словно и забыли обо мне и низенькой писательнице с визгливым и противным голосом и смотрели лишь друг на друга. Спустя секунду я поймал себя на том, что смотрю на Эндрю точно так же, как низенькие мужички позади меня смотрели на него. Я слегка встряхнул головой.

В этот момент музыканты перестали играть – музыка плавно затихла. Все обратили внимание на сцену.

– Начинается! – воскликнула Кейт Вилли, отпустила мою руку и обернулась к сцене.

Эндрю остался стоять рядом со мной по левую сторону. Элизабет, опершись правой рукой на барную стойку, с бокалом вина в левой руке, стояла на несколько шагов впереди меня.

На сцене появился темноволосый высокий человек, похожий на трубу. Улыбаясь, он подошел к микрофону и оглядел всех присутствующих, а после начал:

– Леди и джентльмены. Вашему вниманию, великолепная Маргаретт Уоррен!

– Великолепная? – я смутился вслух, но так тихо, чтобы это услышал лишь Эндрю.

– Великолепная, – с легкой улыбкой Эндрю лишь пожал плечами.

У микрофона показалась дама лет 40—50, хотя я затруднялся назвать в своей голове точное число. Ее кожа походила на молодую, ни морщин, ни складок усталости. Ее лицо светилось так, что, казалось, без нее в этом зале стало бы несколько темнее. Я не мог отвести от нее взгляд, даже когда тот пытался вырваться к Элизабет, стоящей совсем рядом.

– Я рада вас всех видеть в этот замечательный день! – голос Маргаретт Уоррен пронесся рядом с ушами, но в тот же миг очень далеко от них.

Замечательный, подумал я, слегка облизнув нижнюю губу. Будто у этих людей со всем их богатством бывают другие дни.

– Давайте же поприветствуем друг друга, – она захлопала сама, и вместе с ней захлопал весь зал.

Аплодисменты продолжались примерно с минуту, пока у многих леди нежная кожа ладоней не покраснела.

– Вы знаете меня, я знаю всех вас. Когда-то мы были разобщены. Действовали лишь ради себя, своих семей. Теперь же, когда вы добились многого, когда свернули горы, когда заставили солнце встать на западе, а сесть на востоке, Вы пришли сюда. Теперь у всех нас новая цель, новая мечта и новая амбиция. Сделать этот мир лучше. И мы справимся. Историю пишут победители. История пишется здесь, в этом зале, сейчас, в эти секунды, пока здесь собраны настоящие победители.

По моей коже пробежали мурашки, и я поглядел на Эндрю, в попытках найти ответы, комментарии очень важные для меня. Я и заметить не успел, как этот молодой парень стал для меня не только проводником, но и примером для подражания. Он, как и все в этом зале, молча наблюдал за женщиной, стоявшей на сцене и ведущей свой монолог размеренно, успевая охватить медленным взглядом всех, кого называла победителями.

– О какой цели она говорит? – шепнул я Эндрю, но он меня не услышал.

На его лице замерла спокойная улыбка, и я понял, что он сейчас не со мной, а где-то в глубине себя. Я понял это, потому что узнал эту улыбку, понял это, потому что и сам улыбался так много раз, когда у меня получалось, когда я понимал, что то, чего я желал, то, о чем мечтал бессонными ночами, совсем рядом, само идет в руки. Я вновь посмотрел на Маргаретт Уоренн, и именно в этот миг наши с ней взгляды столкнулись. Она остановилась на мне и смотрела так с пару секунд, отчего мне стало неудобно и я сам отвел глаза в сторону.

– Сегодня мы приветствует нового члена нашего высшего общества!

Только не это, подумал я. Дрожь проскочила прямо под сердцем, а в мыслях затрубило желание поскорее уйти. Ноги затряслись.

– Леонардо Ройс!

Зал разверзся бурными аплодисментами, и все в миг нашли меня, начали смотреть на меня, будто заранее знали, где я нахожусь.

– Иди, – Эндрю хлопнул меня по спине и продолжил хлопать.

Неуверенно я начал пробираться сквозь расступающихся людей, улыбающихся мне так, будто я всех спас от неминуемой смерти. Каждый мужчина слегка наклонял голову, будто здороваясь, каждая девушка или женщина приветствовала горящими глазами и ярко-красной помадой, свежо выделявшейся на фоне белоснежных зубов. Сплошные лица, смешивающиеся в одну непонятную консистенцию, заставляющую меня забывать черты лиц всех, кого когда-либо видел. В моменте я подумал, будто забыл и то, как сам выгляжу, но попытался отбросить эту мысль, скрыв ее за фальшивой, сконфуженной улыбкой нашкодившего мальчика. Я совсем не чувствовал себя тем, за кого меня принимали здесь. Я именно мальчик. Маленький, испуганный и скромный мальчик.

В какой-то миг волнение переполнило чашу, и тогда я и вовсе забыл как управлять телом. Отныне оно шло само, ноги поднимались по ступеням на сцену сами, глаза сами зажмуривались от света, бившего в них беспощадно.

Маргаретт Уоренн, улыбаясь мне по-доброму, протянула руку и пожала ее, другой рукой дотронувшись до моего плеча. Мы так и застыли перед микрофоном в крепком рукопожатии, обратившись к зрителям, будто те нас фотографировали. Потом она отпустила меня и придвинулась к микрофону:

– Леонардо Ройс. В своем достаточно юном возрасте смог добиться того, чего многие не могут добиться в обмен на целую жизнь. Совсем недавно, он был никем. Одним из тысячи прохожих, которых вы могли встретить, если бы случайно вышли на улицу. Одним из безликих игроков, пешек, способных лишь на бездумное, животное существование.

Я поглядел на Маргаретт. В моменте ее голос прервался, после зазвучал с новой силой. Такой трюк походил на рычание, и теперь я более не мог перестать об этом думать. Она так высказывалась об обычных людях, а значит, она не считала их людьми и вовсе. Теперь она не казалась мне молодой для своего возраста. Я видел профиль его лица, и отсюда мне открывался кривой нос, закручивающийся к низу, словно был старым орлиным клювом. Я видел ее спину и маленький горбик. Я видел за ее рукавами платья, скрывающими руки вплоть до кистей, кожу дряблую и обвисшую.

– Сейчас он богат. Он добился того, чего желал больше всего на свете. Сейчас он стоит здесь. Значит он добился даже больше, – она улыбнулась и поглядела на меня, словно бабушка, гордящаяся своим внуком. – За такими людьми стоит будущее. Будущее человечества. Наше будущее.

Она повернулась ко мне, взяла мои руки за локти и кивнула. Только теперь я увидел на ее декольте, чуть ниже ямок у ключицы, огромный красный камень. Кулон, наверняка оцененный в несколько особняков. В моих мыслях проскочил вопрос, недоумение. Зачем хранить при себе вещь, превосходящую в стоимости жизнь человека? Зачем лишний раз подвергать себя опасности? Воры при виде такого блеска теряют голову и способны из воров перерасти в настоящих убийц.

– Наслаждайся. Мы с тобой еще поговорим, – Маргаретт произнесла это только мне, микрофон остался в стороне, и отпустила вон с сцены.

Дорогу назад я и не помню как прошел. А радость от встречи с Эндрю запомнил навсегда.

– Ты, кажется, перенервничал, – он заглянул мне в глаза с уже знакомой и приятной улыбкой.

– Где уборная? – я опустил глаза, ощущая невероятную слабость и нарастающее чувство тошноты.

Я вышел из кабинки, извергнув из своего рта остатки непереваренного обеда. Теперь жгучий вкус на языке затмевал все впечатления от богатства, которое так и сквозило даже в туалете. Эндрю стоял у зеркала. Тут он прождал меня около 5-ти минут, и я не удивился бы, если он все это время смотрел на себя. Даже теперь, когда я умылся и прополоскал рот, он не переставал крутить головой, смотря на свое отражение, будто в первый раз. Его глаза принимали форму восточных, он опускал голову и смотрел, словно хотел убить. Его глаза расслаблялись, на лбу появлялись несколько складок, а челюсти с силой сжимались, вырисовывая на скулах четкие углы. После он приподнимал голову, но все не отрывался от одной точки, и я полагаю, смотрел он в свои же глаза, пытаясь разными гримасами передать все эмоции, на которые только способно человеческое лицо.

– Тренируешься перед фотосессией? – спросил я, устав наблюдать за этими переменчивыми масками, которые он старательно натягивал на себя, не произнося ни слова.

– Тебе тоже кажется это занятие странным?

Я пожал плечами.

– Не понимаю людей, которых это смешит, – на полном серьезе говорил Эндрю, не сводя глаз с своего отражения. – Я люблю себя, люблю свою внешность, свое лицо. Почему же я должен ограничивать себя в том, чтобы смотреть на нее, когда захочу?

– И правда, – прокомментировал я и снова стал набирать в рот воду, пытаясь избавиться от горького привкуса.

– Я не виноват, что им не повезло родиться красивыми. Нет моей вины в том, чтобы любоваться собой. Что здесь вообще плохого?

– Нарциссизм – это плохо, – я уже не глядел на него, а только на свое измученное отражение.

Тут я заметил, что Эндрю оторвался, наконец, от своего выражения и смотрел на меня. Я повернул голову.

– Почему?

Я слышал твердость в голосе, слышал и настоящее непонимание.

– Что?

– Почему нарциссизм – это плохо? Любовь к себе – это плохо?

– Преувеличение достоинства, – пояснил я.

– Ты посмотри вокруг, – усмехнулся Эндрю и вновь вернулся к своему любимому занятию, – ты попал в общество нарциссов. Значит, скоро и сам таким станешь.

Я промолчал, мысленно соглашаясь с ним. Слова Маргаретт были словами настоящего нарцисса.

– А вообще, Лео… я буду звать тебя Лео. Я был на приеме у психолога. Он мне тоже говорил об этом. Говорил, что есть здоровый нарциссизм. Это когда ты не говоришь: «Я самый ничтожный», но и не говоришь «Я самый лучший». Знаешь что? Он сказал мне, что у меня проблемы, что я нездоровый нарцисс, что я не должен говорить: «Я самый красивый. У меня самая лучшая внешность». Больше я не ходил к этому психологу. Между нами, – Эндрю наклонился в мою сторону и сбавил громкость голоса, – у него больше нет лицензии. – Он улыбнулся. – Почему ты не должен говорить: «Я самый лучший?». Разве ты никогда не говорил себе так?

Я заметил в зеркале взгляд Эндрю на себе. Он ехидно улыбался, слегка прищурившись, и самоуверенно ждал ответ. Он знал его, и ему это приносило немало удовольствия.

В памяти проскользнули эти слова, сошедшие с моих губ. Да, я говорил так. Говорил так, когда у меня не получалось, когда казалось, что я иду в никуда. Да, я говорил себе так, ведь иначе у меня не хватило бы сил сделать следующий шаг. Я не стал врать, хотя мне очень хотелось оборвать Эндрю. Я чуть видно кивнул.

– Конечно. Я это знал. Знаешь, почему? Потому что ты тут бы не стоял. Вспомни историю. «Чтобы быть великим чемпионом, ты должен верить, что ты самый лучший. А если ты не самый лучший – то притворяться, что ты самый лучший», – Мохаммед Али. «Я навсегда король вне зависимости от весовой категории» – Конор Макгрегор.

– Бойцы? – я заметил, что Эндрю собирается продолжать бесконечно и перебил его.

– Они зачастую единственные, кто не боится признавать правду.

– То есть, если бы они так не говорили, то не стали бы такими…

– Лучшими, – перебил меня с улыбкой Эндрю.

– Сильными.

– Именно. В этом наша сила, не забывай это, – Эндрю, не желая продолжать, развернулся, даже не посмотрев на свое отражение и пошел прочь. Я последовал за ним.

По залу разливалась классическая музыка, некоторые мужчины, медленно танцевали с женщинами. Мы проходили мимо них. Тут я заметил, что вновь Эндрю шел к бару, к тому самому яркому, самому красному платью, которое только существовало в этом мире.

– Эндрю, Лео! Мы вас заждались, – затрубила писклявая писательница, до сих пор не отпускавшая от себя Элизабет.

Эндрю даже не поглядел на нее. Его уверенные и красивые глаза были обращены лишь к Элизабет, которую, он собирался пригласить на танец. Я видел это, будто слыша участившееся сердцебиение. Элизабет же лишь печально поглядывала куда-то в сторону сцены, отведя задумчивый взгляд от всех нас. Эндрю мог подойти к любой, и любая отдалась бы ему, причем на его ладонях не выступило бы даже капли пота. Но сейчас перед ним стояла именно Элизабет. Он не успел.

– Эндрю, пригласите даму на танец! Это не вежливо! – в его руку вцепилась Кейт Вилли.

Я оглянуться не успел, как Эндрю с обреченным и поникшим взглядом уже оказался поодаль меня. Мы с Элизабет смотрели на них, стоявших и покачивающихся на месте, словно две ивы на берегу реки. Я оглянулся, и заметил улыбку, не то коварную, не то самую обычную, ангельскую улыбку ангелоподобной девушки. Она смотрела на Эндрю, ей было смешно, отчего и мне становилось лишь смешнее.

Наши взгляды встретились, и я не смог ничего сказать. Только подступал к горлу глупый смех, который я пытался изо всех сил сдерживать. Она глазами кивнула мне на все танцующие пары, и я понял, что она приглашает меня на танец.

В горле запершило, ноги подкосились, а реальность стала ватной. Я не мог поверить тому, что происходило на самом деле. Ее необычайная красота, длинные роскошные волосы богини, облегающее платье, провоцирующее мои глаза часто опускается с ее идеального лица вниз и вниз, без возможности подняться обратно. Теперь же именно она звала меня на медленный танец богачей, приглашала меня законно обхватить ее талию, приглашала меня в свои объятия, где я вкушу ее самый вкусный парфюм, где смогу вдохнуть природный аромат ее волос, несравнимый ни с какими духами, желала положить руку на мою шею и оказаться в чудовищной близости. Кровь закипела в моих жилах, угрожая расплавить все сосуды одновременно и бросить меня умирать прямо у ее длинных ног.

Я кивнул, улыбнувшись, ведь на большее меня не хватило. Сделав несколько шагов от барной стойки, мы оказались совсем рядом. Элизабет подступила ко мне и робко положила ладонь на мое плечо так, что я совсем ее не почувствовал. Вторую ее руку я взял в свою и в первые секунды крепко сжал, желая ощутить каждую ее хрупкую косточку, оказавшуюся в моей власти.

Меня не беспокоил теперь Эндрю, оставшийся наедине с Кейт Вилли, коей я был обязан всем в своей жизни. Меня не волновало то, с каким гневным взглядом он смотрел теперь на мою спину, за которой скрылась всецело Элизабет. Все люди, бывшие в этом зале ровно до этого мига теперь рассыпались в прах, распустились по ветру, канули в небытие. Мы остались одни в одном из самых дорогих мест в мире. И дорого оно теперь мне было не потому что все покрыто было золотом или даже состояло из золота, не потому что здесь были собраны величайшие люди мира, а потому что именно здесь я познакомился с Элизабет Ноллс, великолепной и роковой, потому что именно здесь я положил руку на ее талию.

Музыка звучала, но только не для меня и не в моих ушах. Я пытался сосредоточиться на тактильном, выключив все органы чувств, оказавшиеся теперь такими неважными и ненужными. Однако тело мое двигалось, следуя за легкими движениями Элизабет, неосознанно направляющей меня.

– Вы довольно интересны, – вдруг эхом услышал я ее сладкий голос.

– Интересен? – спросил сразу я, ни на секунду не задумавшись над комментарием.

– Вы умны, красивы. Богаты, – последнее сошло с ее уст невинно и будто сказано было невзначай.

– Для вас это важно? – зацепился я, словно за последний шанс спастись с тонущего корабля.

– Это всего лишь одна из ваших характеристик. Это говорит о вас больше, нежели вы сами можете сказать языком.

– Да, пожалуй… я согласен.

Она оторвалась от моей груди, отдалилась на пару сантиметров назад и заглянула в мои глаза, впервые с начала нашего танца. Я увидел лишь улыбку и игривый взгляд взрослого человека, поглощенного азартной игрой. Спустя секунду она вновь прислонилась ко мне, преломив наш зрительный контакт.

– Вы всегда знали, что достойны большего. Теперь вы доказали это. Вы и вправду достойны.

– Достоин, – повторил я, словно завороженный.

Чудовищная слабость овладела всем моим телом. Я уже не мог даже при желании сжать ее руку, не мог притянуть к себе посильнее ее тонкое тело. Расслабленность, словно после тайского массажа, и спокойствие, как в море, после утихнувшего шторма, выдавшегося самым безумным на последние 100 лет.

– Так придите и заберите то, что принадлежит вам, – она обхватила мою шею рукой, а в следующую секунду я почувствовал ее губы, самые нежные губы во всей вселенной на своем горле, словно самый острый клинок, застывший у кадыка. Хватит лишь легкого дуновения ветерка, чтобы моя глотка оказалась вспорота.

Я закрыл глаза, отключив и их. Они теперь тоже были не нужны. Я чувствовал и желал лишь этого, лишь того, что происходило с моим участием и без него одновременно. Я был наблюдателем, но был и игроком. Все тормоза, все блокираторы оказались не рабочими в самый ответственный момент, однако я осознавал всем умом, который еще остался у меня, что именно делаю, что позволяю делать и не вмешиваться. И я осознавал, что получаю от этого удовольствие, жгучее, оставляющее кровавый раны, но блаженное и чувственное удовольствие, заставляющее меня подчиняться, ведь я был никем, совсем никем перед этим великолепным, но и ничтожным занятием, занятием, что делало меня самым успешным среди всех успешных, но и самым подлым из них всех.

Я ощутил легкую боль, словно прокол тонкой иглой. Нежный поцелуй превратился в нечто большее. Спустя секунду лишь влага осталась на покинутом горле. Элизабет заглянула в мои глаза. Ее губы казались еще краснее, словно она их облизнула. Улыбка, обнажающая белые зубы без малейшего намека на желтый цвет, продолжала околдовывать меня и теперь.

Что ей было нужно? Чего она хотела? Теперь лишь об этом я думал, а интерес по поводу тех отношений, что у нее были с Эндрю, в миг превратился в совсем незначимый. Мне было все равно на Эндрю, смазливого красавчика, заботящегося лишь о своей внешности. Все это не имеет значения, ведь важны для меня лишь эти минуты, полные таинственности, сводящей с ума.

Я не мог оторваться от ее глаз и не заметил сам, как склоняюсь к ее губам, настоящей цели, которую поставил себе в одно мгновение, а добиться решил на следующее же. Вот она, моя настоящая мечта, настоящее дело, ради которого стоит умереть, а вовсе не та общая мечта, о которой говорила Маргарет на сцене. Нет. Для меня это не имеет значения.

В последний миг, когда я уже почувствовал ее в своей власти, она увернулась. И я понял, что ей это понравилось.

Оркестр переключился на другую музыку, и люди потихоньку стали расходиться в стороны, отпуская друг друга.

Нас разлучил подошедший Эндрю. Я заметил, как ее рука ослабла и разомкнул свою не без усилий.

– Кажется, теперь нам нужно выпить, – Эндрю пошел к бару, связав нас невидимой веревкой и протащив за собой.

Я заметил, что Кейт Вилли рядом теперь не было. Я несколько раз оглядывался, но не увидел больше этой низкорослой женщины. Оставалось лишь гадать, почему та исчезла сразу после танца с Эндрю.

Эндрю заказал всем по коктейлю, даже не спросив нас.

– Лео, тебе сейчас нужно будет подойти к Маргарет. Ей нужно с тобой поговорить… да и тебе это тоже нужно.

– Зачем? Кажется мне хватило того, что было на сцене.

– Поймешь. Но это скорее обязательная вещь.

– Познакомься с ней поближе. Это бывает полезно, правда, – вмешалась Элизабет. – Именно благодаря ей мы все здесь. Именно она основала наше обществе и сплотила его.

– Сплотила? – я оглянулся по сторонам. – Ты хочешь сказать, все эти люди, как семья?

– Не в привычном понимании. Но связи здесь построить можно и нужно. Они могут выручить, для них это не особо большая проблема. А разве не семья славится тем, что там всегда выручают?

– Если так смотреть, – я поводил головой в стороны, продолжая смотреть на людей вокруг.

Высокие должности, актеры, музыканты, ведущие, модели, бизнесмены, инженеры. Одна большая семья?

– Все же семья – это еще и про самопожертвование без ожидания чего-то взамен. Ты думаешь, вон тот маленький и облысевший мужчина за тебя пожертвует своей жизнью? – все же я не смог не поделиться своим мнением, пока Эндрю протягивал мне лонг айленд.

– Ты слишком… – Элизабет запнулась, не найдя подходящего слова.

– Слишком требовательный к своей семье, – усмехнулся Эндрю.

Элизабет взглянула на Эндрю, а после на меня и не стала продолжать свою мысль, а только взяла трубочку в рот и потянула немного коктейля.

– Наверное сейчас это и нужно сделать, не хочу растягивать, – произнес я, и в миг почувствовал, как моя голова пошла кругом.

Но лишь взмах головой помог избавить от начинающегося головокружения. Волнение, подумал я. Эндрю и Элизабет пристально смотрели на меня, не сводя своих глаз ровно до тех пор, пока я сам не вернул на них глаза.

– Все хорошо? – уточнила Элизабет.

– Не знаю. Где я могу ее найти?

– Где угодно, – улыбнулся Эндрю. – пройдись поищи. Заодно познакомишься с кем-нибудь еще, – он ехидно улыбнулся мне.

Я не хотел оставлять их вдвоем, не хотел покидать Элизабет хоть на секунду, желал крикнуть оркестру вновь играть вальс, а затем пригласить Элизабет вновь. Но делать было нечего. Я отставил нетронутый лонг айленд на барную стойку, рядом с Эндрю, взглянул на него в последний раз и пошел в сторону сцены, заглядывая в лица людям, пытаясь узнать хотя бы кого-нибудь, кого видел раньше в новостях, в фильмах или сериалах, да хоть где угодно.

Пройдя с десяток лиц, я не нашел никого. Лишь важные, заплывшие жиром лица, пытающиеся быть добрыми и вежливыми со мной. Однако тут я увидел того человека, от которого у меня всегда замирало сердце, пусть я и видел его лишь в любимых фильмах в роли совсем разных людей. И каждую роль он отыгрывал так, что я забывал все предыдущие и видел его будто в первый раз. Поистине великий актер, поистине великий лицемер в хорошем смысле этого слова. Не то что Эндрю. Мельком я поймал себя на мысли, что Эндрю меня начинает раздражать, однако настоящих причин его ненавидеть у меня не было, поэтому я очень старался убедить себя в обратном.

Нет, сейчас не время, не время думать об Эндрю, и даже не время мечтать о танце с Элизабет. В нескольких метрах от меня стоит человек, с которым я всю жизнь мечтал познакомиться, руку которого я хотел пожать, автограф которого хотел попросить.

– Лайонел Грин! – я остановился перед ним, хотя он и выглядел занятым разговором с какой-то женщиной.

Он поглядел на меня, в самую мою душу, отчего я непроизвольно начал гадать, кто же стоит перед мной. Узник тюрьмы Ла Сабанета, успешный бизнесмен из Техаса, президент Штатов или крестьянин из средневековой европы. Тем временем Лайонел Грин слегка кивнул мне, поглядел на женщину перед собой, нежно потер ее руку в своей:

– Спасибо, я вас разыщу, – он учтиво поглядел на нее в последний раз и, прежде чем она пошла прочь или сама успела хоть что-нибудь сказать, он переключился на меня, взял мою руку за локоть и пожал вторую. – Леонардо Ройс, я правильно запомнил?

– Правильно, – улыбка восхищения не сходила с моего лица, отчего голос мой был добрым и тихим, – как вы могли забыть, я думаю, у вас самая лучшая память из всех живущих.

Лайонел Грин улыбнулся. Было видно, что он получал такие комплименты весь вечер, каждый вечер, хотя теперь ни капли усталости ни показалось на его загорелом лице.

– Хочу сказать, я ваш фанат. Тот монолог из «Северных псов», боже. Как такое можно было запомнить?!

– Честно говоря, тогда я забыл все, – Лайонел смущенно улыбнулся.

– Правда? – самый настоящий восторг и изумление были изображены на моем лице, ведь я не мог их сдерживать и даже не думал об этом.

– Да, но камеры были направлены на меня, это была заключительная речь. И до этого… мне не нравилась речь из сценария. Я придумал свою, на ходу.

– Это восхитительно!

– В этом и состоит профессия актера. Не запомнить кучу написанных реплик, а вжиться в шкуру того, кого играешь, чтобы все написанное само пришло тебе в голову, ведь этот персонаж в этой ситуации мог сказать только так и никак иначе. Знаете, Леонардо, если по-настоящему стать персонажем, то тебе и не нужно смотреть в сценарий, ты уже будешь его знать. Остается дело за малым. Жить за этого персонажа. Именно жить, а не играть.