Читать книгу: «Цири (сборник)», страница 10

– Такая банальная мелодрама, – убежденно сказал Лютик, указывая пальцем на трогательную сцену, – может случиться только в реальной жизни. Попытайся я таким манером закончить одну из своих баллад, меня б подняли на смех.

– Несомненно, – подтвердил Золтан. – Однако такая мелодраматическая банальность радует. На сердце легчает, когда видишь, что судьба кому-то дарит, а не отнимает. Ну – бабы с возу… Вел, вел, аж наконец довел. Пошли, нечего стоять.

Ведьмак хотел было предложить немного повременить, надеясь, что какая-нибудь из женщин сочтет нужным хотя бы словом поблагодарить краснолюда. Но тут же раздумал, видя, что его надеждам не суждено оправдаться. Обрадованные встречей женщины вообще забыли об их существовании.

– Чего стоишь? – быстро глянул на него Золтан. – Ждешь, когда тебя цветами обсыпят? Медком помажут? Собираемся, нечего нам тут делать.

– Ты прав.

Далеко они не ушли. Их остановил тоненький голосок веснушчатой девочки с косичками. В руке у нее был большой букет полевых цветов.

– Спасибо вам, – задыхаясь от быстрого бега, пропищала она, – что вы охраняли меня, и братика, и маму. Что были добрые к нам и вообще. Я нарвала вам цветочков.

– Спасибо, – сказал Золтан Хивай.

– Вы добрые, – добавила девчушка, прикусив кончик косички. – Я ни капельки не верю тому, что говорит моя тетка. Вы совсем-совсем никакие не паршивые подземные карлы. Ты, дяденька, не седой выродок из ада, а ты, дядя Лютик, вовсе никакой не кичливый индюк. Неправду она говорила, моя тетка. А ты, тетя Мильва, вовсе никакая не разбойница с луком, а тетя Мария, и я тебя люблю. Тебе я нарвала самых красивых цветочков.

– Спасибо, – сказала Мильва чуть-чуть изменившимся голосом.

– От всех нас спасибо, – добавил Золтан. – Эй, Персиваль, паршивый подземный карл, дай-ка ребенку что-нибудь на прощание. Не завалялся ли у тебя в кармане какой-нибудь ненужный камень?

– Завалялся. Держи, мазеличка. Это алюмосиликат бериллия, популярно называемый…

– Изумрудом, – докончил краснолюд. – Не забивай ребенку голову, все равно не запомнит.

– Ой, какой красивый! Зелененький! Спасибо! Большое-пребольшое!

– Играй на здоровье.

– И не потеряй, – буркнул «кичливый индюк» Лютик. – За этот камушек можно купить небольшую усадьбу.

– А, брось. – Золтан приладил к колпаку полученные от девочки васильки. – Камень как камень, о чем говорить. Бывай здорова, малявка. А мы пойдем, присядем где-нибудь у брода, подождем Бруйса, Язона и других. Они вот-вот должны быть. Странно, что их так долго не видать. Забыл, дубом меня хрясть, отобрать у них карты. Спорю, сидят где-нибудь и режутся в гвинт!

– Коней надо накормить, – сказала Мильва. – И напоить. Пошли к реке.

– Может, и для нас найдется какая-никакая теплая еда, – добавил Лютик. – Персиваль, пошукай в лагере, воспользуйся своим носярой на пользу народу. Подсядем там, где вкуснее готовят.

К их легкому удивлению, доступ к реке охранялся. Стерегущие водопой мужики потребовали по грошу за коня. Мильва и Золтан взъярились не на шутку, но Геральт, не желая скандала и связанного с ним шума, успокоил их, а Лютик выложил найденные на дне кармана монеты.

Вскоре обнаружился Персиваль Шуттенбах, злой и грустный.

– Нашел поесть?

Гном высморкался и вытер пальцы о шерсть проходившей мимо овцы.

– Нашел, только не знаю, хватит ли нас на нее. Здесь за все требуют деньги, а цена – хошь стой, хошь падай! Мука и крупы – крона за фунт. Тарелка жидкого супа – два нобиля. Котелок пойманных в Хотле вьюнов стоит столько, сколько в Диллингене фунт вяленого лосося…

– А фураж?

– Талер за мерку овса.

– Сколько-сколько? – взорвался краснолюд. – Сколько?

– Сколь-сколь, – буркнула Мильва. – Лошадей спроси сколь. Падут, если заставим траву щипать! Впрочем, здесь и травы-то нет.

Против очевидных фактов не попрешь. Не помогла и бурная торговля с владельцем овса. Парень отобрал у Лютика остатки денег, получил несколько ругательств от Золтана, впрочем, нисколько не обидевшись. А кони охотно сунули морды в мешки с кормом.

– Чертовы обдиралы! – верещал краснолюд, разряжая злость ударами палки по колесам телег, мимо которых проходил. – Как они еще дышать позволяют задарма, не требуют полгрошика за вдох. Или пятак за… кучу!

– Высшие физиологические потребности, – вполне серьезно заметил Регис, – таксированы соответственно. Видите натянутую на жерди палатку? И мужика, что стоит рядом? Он торгует прелестями собственной дочери. Цена – договорная. Я только что видел, как он принял курицу.

– Хреновое же у вас будущее, люди, – угрюмо бросил Золтан Хивай. – Каждое разумное творение на этом свете, попав в беду, нужду и несчастье, присоединяется к собратьям, потому что вместе легче переждать худое время. Один другому помогает. А у вас, людей, каждый только и знает, как бы на чужой беде нажиться. В голод пищей не поделится, пожирает тех, кто послабее. Такое поведение объяснимо у волков, ибо дает выжить самым здоровым и сильным. Но у разумных рас такая селекция обычно позволяет выжить и командовать другими самым большим подлецам. Выводы и прогнозы сделайте сами.

Лютик резко возразил, приведя известные ему примеры еще большей обдираловки и торгашества среди краснолюдов, но Золтан и Персиваль заглушили его, одновременно проиграв на губах протяжные звуки, имитирующие пускание ветров, что у обеих разумных рас выражало пренебрежение к аргументам оппонента. Конец начавшейся было ссоре положило неожиданное появление группы кметов, предводительствуемых уже знакомым по охоте на вампиров стариканом в фетровом колпаке.

– Мы касательно Лаптя, – сказал один из кметов.

– Не покупаем, – в унисон буркнули краснолюд и гном.

– Энто тот, которому башку пробили, – быстро пояснил другой кмет, – мы его женить замышляли.

– Не возражаю, – зло сказал Золтан. – Всего ему наилучшего на новом жизненном пути. Желаю здоровья, счастья, успехов в делах и личной жизни.

– И множества маленьких Лаптят, – добавил Лютик.

– Ну-ну, милсдари, – сказал кмет. – Вам бы все хиханьки да хаханьки, а как нам его таперича женить-то? Ежели он опосля того, как вы ему в умишко долбанули, вовсе дурной стал, дня от ночи не отличает?

– Ну, не так уж все паршиво, – буркнула Мильва, глядя в землю. – Мнится мне, ему уж полегчало. Гораздо лучше, чем с самого с ранья.

– Не знаю я, какой Лапоть с самого с ранья был, – возразил кмет, – а только видел, как стоял он перед оглоблей, торчком торчавшей, и втолковывал той оглобле, какая она красна девка. Э, чего тут болтать, скажу коротко: гоните штрах за убивство.

– Чего-чего?

– Кады лыцарь кмета прибьет, должон штрах платить. Так в законе сказано.

– Я не рыцарь! – рявкнула Мильва.

– Это во-первых, – поддакнул Лютик. – Во-вторых, это был несчастный случай. В-третьих, Лапоть жив, значит, не может быть и речи о штрафе за убийство. Самое большее – о компенсации, то есть возмещении ущерба. А в-четвертых, у нас нет денег.

– Тады отдавайте конев.

– А ху-ху не хо-хо? – Глаза Мильвы зловеще прищурились. – Да ты, похоже, вконец сбрендил, кметок! Гляди не переусердствуй.

– Крррва мать! – заскрежетал Фельдмаршал Дуб.

– Вот прямо в самое суть попала птица, – протяжно сказал Золтан Хивай, похлопывая по засунутому за пояс топорику. – Чтоб вы знали, мужики, у меня тоже не самое лучшее мнение о матерях тех типов, у которых только и мыслей, как заработать, пусть даже на раздолбанной башке сородича. Двигайте отсюда, люди. Если уйдете немедленно, обещаю – гнаться не стану.

– Не хочите платить, дык пусть вас вышние власти рассудют.

Краснолюд скрипнул зубами и уже потянулся к топорику, но Геральт схватил его за локоть.

– Спокойно. Так ты намерен разрешить проблему? Укокошить их?

– Почему сразу уж – укокошить? Достаточно порядком покалечить.

– Хватит, черт побери, – прошипел ведьмак, потом обратился к кмету: – Кто у вас тут вышняя власть, о которой ты говорил?

– Староста наш лагерный, Эктор Ляабс, солтыс из пожженной Брэзы.

– Ведите к нему. Как-нибудь договоримся.

– Он таперича занятый, – сказал кмет. – Суд над чаровницей чинит. Вуна, видите, какая тамотки толпишша, возле клена. Ведьму схватили, котора с вомпером в сговоре была.

– Снова вампир, – развел руками Лютик. – Слышите? Они опять за свое. Если не могилы раскапывать, так чародеек ловить, соучастниц вампирьих. Люди, а может, вместо того чтобы орать, сеять и урожаи собирать, вам сподручней было б ведьмаками стать?

– Вам бы токмо, говорю, шутковать, – сказал кмет. – Да смефуечки-смефуйки разводить! Жрец тута есть, а жрец – он повыше ведьмака будет. Повернее. Жрец сказал, что вомпер завсегда на пару с чаровницей свои дела обделывает. Чаровница призывает упыря и жертвы нему указывает, а всем глаза морочит, чтоб, значит, не видели ничего.

– И оказалося, что оно всамделе так и есть, – добавил второй. – Промеж собой ведьму-предательницу вырастили. На своей груде. Но жрец ее чары распознал, и таперича мы ее спалим.

– А как же иначе, – проворчал ведьмак. – Ну что, глянем на этот ваш суд. И поговорим со старостой о несчастье, приключившемся с дурным Лаптем. Подумаем о подходящем решении. Правда, Персиваль? Ручаюсь, в одном из твоих карманов отыщется еще какой-нибудь завалящий камушек. Ведите, люди.

Процессия двинулась к раскидистому клену, под которым, и верно, черно было от возбужденных людей. Ведьмак, немного поотстав, попытался заговорить с одним из кметов, у которого физиономия казалась более или менее приличной.

– Что за чародейка? Действительно занимается магией?

– Эх, господин, – буркнул тот. – Не знаю я ничего. Приблудная энто девка, чужая. По-моему, малость умом тронутая. Взрослая, а все с детишками малыми играла, и сама как дите, ее спросишь, а она в ответ ни бе ни ме. Но я ничего не знаю. Навроде все говорят, что она с вомпером того, ну, трахивалась и волшебствовалась.

– Все, кроме нее самой, – тихо бросил шедший рядом с ведьмаком Регис. – А когда ее об этом спрашивают, она в ответ ни бе ни ме. Так я думаю.

На более детальные рассуждения времени не хватило, потому что они уже подошли к клену. Толпа пропустила их, правда, не без помощи Золтана и его ясеневого дрына.

К обрешетке нагруженного мешками воза была привязана девушка лет шестнадцати, руки у нее были широко раскиданы. Девушка едва касалась земли пальцами ног. В тот момент, когда они подошли, с ее худых плеч сдирали рубашку, на что связанная прореагировала вращением глаз и глуповатой смесью хихиканья и плача.

Рядом был разожжен костер. Кто-то заботливо раздувал уголья, кто-то другой хватал клещами подковы и аккуратно укладывал их в самый жар. Над толпой носился возбужденный вопль жреца.

– Подлая колдунья! Безбожная женщина! Признай истину! Нет, вы только гляньте на нее, люди, упилась какого-то зелья! Взгляните только на нее! У нее на лице так и написано чародейство!

Жрец был худ, лицо у него было сухощавое и темное, как вяленая рыба. Черная одежда висела на нем, как на жерди. На шее посверкивал священный символ. Геральт не мог разглядеть, какого божества, впрочем, он в этом и не разбирался. Быстро разрастающийся последнее время пантеон мало его интересовал. Однако жрец, несомненно, принадлежал к одной из самых новых религиозных сект. Те, что постарше, занимались более полезными делами, нежели ловлей девушек, распинанием их на обрешетках телег и науськиванием суеверной толпы.

– С первых дней истории женщина была и остается сосудом всяческого зла! Орудием Хаоса, соучастницей заговоров против мира и рода человеческого! Женщиной управляет только телесное сладострастие! Потому так охотно она демонам служит, чтоб можно было похоть свою ненасытную и свои натуре противные вожделения ублажать!

– Сейчас кое-что узнаем о женщинах, – буркнул Регис. – Это фобия в чистой, клинической форме. Святому мужу, видать, частенько снится vagina dentata.

– Могу поспорить, что все гораздо хуже, – проворчал Лютик. – Голову дам на отсечение, он даже наяву не перестает мечтать об обычной, беззубой. И семя ударило ему в голову.

– А заплатит за это недоразвитая девушка.

– Если не найдется кто-нибудь, – проворчала Мильва, – кто удержит черного дурня.

Лютик многозначительно и с надеждой взглянул на ведьмака, но Геральт отвел глаза.

– А от чего же, как не от бабского чародейства, все наши теперешние беды? – продолжал выкрикивать жрец. – Кто, как не чаровницы, предал королей на острове Танедд да покушение на короля Редании устроил? Кто, как не эльфская ведьма из Доль Блатанна, насылает на нас «белок»! Теперь-то видите, до какого зла довело нас цацканье с чародейками! Потакание их мерзопакостным делишкам! Закрывание глаз на их самоуправство, зазнайство, богатства! А кто тому виной? Короли! Зазнавшиеся владыки отреклись от богов, отстранили жрецов, отобрали у них управление и места в Советах, а омерзительных чаровниц осыпали почестями и златом! И вот теперь пожинают плоды!

– Ага! Так вот где вампир зарыт, – проговорил Лютик. – Ты ошибся, Регис. Тут речь о политике, а не о зубастой вагине.

– И о деньгах, – добавил Золтан Хивай.

– Воистину, – надрывался жрец, – говорю вам, прежде чем ринуться на борьбу с Нильфгаардом, надобно очистить от этих отвратниц собственный дом! Выжжем каленым железом эту язву! Очистимся огнем! Не позволим жить тем, кои занимаются волшебством!

– Не позволим! На костер ее!

Привязанная к телеге девушка истерически захохотала, завращала глазами.

– Погоди, погоди, не так шибко, – проговорил молчавший до той поры угрюмый кмет огромного роста, вокруг которого собралась группка из нескольких молчаливых мужчин и мрачных женщин. – Пока что мы токмо крики и слышали. Кричать-то кажный сумеет, вон дажить ворона. От вас, благочинный, боле уважения ожидать надо, нежели от вороны.

– Да вы никак сомневаетесь в моих словах, староста Ляабс? Словах священнослужителя?

– Ни в чем я не сомневаюсь. – Гигант сплюнул на землю и зло поддернул штаны. – Эта девка – сирота и приблуда, никто она для меня. Ежели окажется, что была с вомпером в сговоре, берите ее, кончайте. Но покудова в этом обозе я староста, потудова токмо виновных буду здесь карать. Хотите карать, для начала покажьте довод вины ейной.

– И покажу! – крикнул жрец, подавая знак своим челядникам, которые недавно укладывали подковы в огонь. – И покажу! В глаза покажу! Вам, Ляабс, и всем присутствующим!

Челядники вынесли из-за телеги и поставили на землю небольшой закопченный котелок с ручкой.

– Вот доказательство! – рявкнул жрец, пинком переворачивая котелок. На землю плеснула жидкость, оставив кусочки морковки, ленточки неопределенного растения и несколько маленьких косточек. – Ведьма варила магический декокт! Эликсир, благодаря коему могла по воздуху летать! К своему полюбовнику-вомперу, чтобы с ним в греховную связь вступать и дальнейшие преступления замышлять! Знаю я ее чародейские дела и способы, знаю я, из чего этот декокт! Чаровница живьем кота варила!

Толпа грозно охнула.

– Кошмар, – вздрогнул Лютик. – Сварить живое существо? Было мне жалко девчонку, но далековато она, пожалуй, зашла…

– Заткнись, – прошипела Мильва.

– Вот оно – доказательство! – верещал жрец, вытаскивая из исходящей паром лужицы косточку. – Вот доказательство неопровержимое! Кошачья кость!

– Это птичья кость, – холодно сказал Золтан Хивай, прищуриваясь. – Как мне думается, сойки либо голубя. Девуха немного супа себе сварила, вот и все.

– Молчи, недомерок языческий! – взорвался жрец. – Не кощунствуй, ибо боги тебя накажут руками благочестивых людей! Это отвар из кота, утверждаю я!

– Из кота! Точно – из кота! – закричали окружавшие жреца кметы. – Был у девки кот! Черный кот был! Все видели, что был! Повсюду с ней лазал! А где он таперича-то, кот энтот! Нету его! Значит, сварила она его!

– Сварила! Сварила из него декот!

– Верно! Декот чаровница из кота сварила!

– Не надыть другого доказательства! В огонь ведьму! А для начала на спытки! Пусть во всем признается!

– Крррва мать! – скрежетнул Фельдмаршал Дуб.

– Жаль мне того кота, – вдруг громко сказал Персиваль Шуттенбах. – Хороша была зверюга, жирненькая. Шубка будто антрацит, глазки словно два хризоберилла, усики длинненькие, а хвост толстый, как дубина разбойничья! Картинка – не кот! Небось уйму мышей изничтожил!

Кметы утихли.

– А вы-то откедова знаете, милсдарь гном? – бухнул кто-то. – Откедова вам-то известно, как ейный кот выглядел?

Персиваль Шуттенбах высморкался, вытер пальцы о брючину.

– А потому, как вон он там на телеге сидит. За вашими спинами.

Собравшиеся как по команде обернулись, загудели, уставились на сидящего на узлах кота. А тот, не обращая внимания на всеобщий интерес, задрал заднюю лапу и принялся сосредоточенно вылизывать свой зад.

– Вот и видно, – в абсолютной тишине сказал Золтан Хивай, – что ваше неопровержимое доказательство – коту под хвост, благочестивый. Ну, какой еще у вас довод в запасе? Может, кошка? Хорошо б было, мы б свели парочку, расплодили, ни один грызун до амбара на расстояние полета стрелы не подойдет.

Несколько кметов хихикнули, несколько других, в том числе староста Эктор Ляабс, открыто захохотали. Жрец покраснел.

– Я тебя запомню, паршивец! – крикнул он, тыча пальцем в краснолюда. – Безбожный кобольд! Порождение Тьмы! Ты откуда тут взялся? Может, и ты с вампиром вась-вась? Погоди, покараем ведьму, возьмем тебя на допрос! Но сначала над чаровницей суд учиним! Подковы уже поклали в уголья, поглядим, что грешница запоет, когда у нее мерзопакостная шкура зашипит. Ручаюсь, сама в преступном чаровстве признается. Нужно будет другое доказательство, когда признается?

– А нужно будет, нужно, – сказал Эктор Ляабс. – Потому как если вам, благочинный, раскаленные подковы к пяткам приложить, так, уверен, вы признаетесь даже и в греховном с кобылой сожительстве. Тьфу! Вы – божий вроде бы человек, а словно живодер болтаете!

– Да, я – божий человек, – взвился жрец, перекрывая усиливающийся шум. – В божественную верую справедливость, кару и отмщение! И в божий суд! Пусть встанет ведьма пред божьим судом…

– Прекрасная мысль, – громко прервал ведьмак, выходя из толпы.

Жрец смерил его злым взглядом, кметы, перестав шептаться, глядели, раскрыв рты.

– Божий суд, – начал Геральт в полной тишине, – это абсолютно верное и совершенно справедливое дело. Ордалии признаны равно светскими судами и имеют свои правила. Правила эти гласят, что в случае обвинения женщины, ребенка, старика либо человека неполноценного перед судом может стать защитник. Я верно говорю, староста Ляабс? Так вот я объявляю себя защитником. Огородите ристалище. Кто уверен в виновности этой девушки и не боится суда божьего, пусть выйдет на бой со мной.

– Ха! – воскликнул жрец, все еще не сводя с него глаз. – Не слишком ли хитро, милостивый государь незнакомец? На поединок вызываешь? Сразу видно, что ты резник и рубака! Своему бандитскому мечу хочешь доверить суд божий?

– Если вам меч не нравится, благочестивый, – медленно проговорил Золтан Хивай, вставая рядом с Геральтом, – и если этот человек вам не подходит, так, может, я сгожусь? Извольте, пусть обвинитель девки выходит со мной на топоры…

– Или со мной на луки. – Мильва, прищурившись, тоже подошла к Геральту. – По одной стреле со ста шагов.

– Видите, люди, как быстро умножаются защитники ведьмы? – крикнул жрец, потом обернулся и скривился в мимолетной улыбке. – Ладно, негодники, принимаю на ордалии всю вашу тройку. Да свершится суд божий, да установим вину ведьмы, одночасно и вашу добродетельность проверим. Но не мечом, топором, копьями или стрелами. Говорите, вам известны законы суда божьего? И я их знаю! Вот подковы, покладенные в уголья, раскаленные добела. Испытание огнем! Ну, приспешники чародейства! Кто подкову из огня вынет, поднесет ко мне и следов ожога не поимеет, тот докажет, что ведьма невиновна. Если же суд божий покажет что другое, то и вам смерть, и ей. Я сказал!

Недоброжелательное ворчание старосты Ляабса и его группы заглушило восторженные крики большинства собравшихся вокруг жреца, учуявших шикарное развлечение и зрелище. Мильва взглянула на Золтана, Золтан на ведьмака, ведьмак на небо, потом на Мильву.

– Ты веришь в богов? – спросил он тихо.

– Верю, – буркнула лучница, глядя на угли в костре. – Но не думаю, чтобы им захотелось забивать себе головы горячими подковами.

– От костра до этого сукина сына всего три шага, – прошипел сквозь стиснутые зубы Золтан. – Как-нибудь выдержу, работал у горна… Однако молитесь за меня вашим богам…

– Минуточку, – положил краснолюду руку на плечо Эмиель Регис. – Подождите молиться.

Цирюльник подошел к костру, поклонился жрецу и зрителям, быстро наклонился и сунул руку в раскаленные уголья. Толпа ахнула в одно горло. Золтан выругался. Мильва вцепилась в плечо Геральту. Регис выпрямился, спокойно поглядел на добела раскаленную подкову, которую держал в руке, и не спеша подошел к жрецу. Тот попятился, но уперся в стоящих у него за спиной кметов.

– Вы это имели в виду, уважаемый, если не ошибаюсь? – спросил Регис, поднимая подкову. – Испытание огнем? Если да, то я думаю, суд божий свершился и приговор однозначен. Девушка невиновна. Ее защитники невиновны. И я, представьте себе, тоже невиновен.

– По… по… покажите руку… – забормотал жрец. – Не обожжена ли…

Цирюльник усмехнулся свойственной ему улыбкой, не разжимая губ, потом переложил подкову в левую руку, а правую, совершенно здоровую, показал вначале жрецу, потом, высоко подняв, всем остальным. Толпа зарычала.

– Чья это подкова? – спросил Регис. – Пусть хозяин заберет ее.

Никто не ответил.

– Дьявольские штучки! – вскричал жрец. – Ты сам либо чаровник, либо воплощение дьявола!

Регис бросил подкову на землю и повернулся.

– Так проведите обряд экзорцизма, – предложил он холодно. – Пожалуйста! Однако суд божий уже свершился. А я слышал, что сомнение в результатах ордалий – ересь.

– Сгинь, пропади! – взвизгнул жрец, размахивая перед носом цирюльника амулетом и проделывая другой рукой каббалистические жесты. – Прочь в свою адскую бездну, черт! Да расступится под тобой земля…

– Ну хватит! – зло крикнул Золтан. – Эй, люди! Господин староста Ляабс! Вы намерены и дальше глядеть на это безобразие? Намерены…

Голос краснолюда заглушил дикий крик.

– Ни-и-ильфгаард!

– Конники с запада! Конники! Нильфгаард прет! Спасайся кто может!

Лагерь мгновенно охватила паника. Кметы соскакивали с телег, выбегали из шалашей, сталкиваясь и сшибая друг друга с ног. Всеобщий многоголосый рев вознесся к небесам.

– Наши лошади! – крикнула Мильва, освобождая вокруг себя место ударами кулаков и пинками. – Наши лошади, ведьмак! За мной! Быстро!

– Геральт! – вопил Лютик. – Спаси!

Толпа разделилась, раздробилась, словно волна прибоя, мгновенно увлекла Мильву за собой. Геральт, удерживая Лютика за воротник, не дал себя прихватить, потому что вовремя вцепился в телегу, к которой была привязана обвиненная в волшебстве девушка. Однако телега вдруг дернулась и двинулась с места, а ведьмак и поэт свалились на землю. Девушка задергала головой и принялась истерически хохотать. По мере того как телега удалялась, смех стихал и терялся среди всеобщего рева.

– Затопчут! – визжал лежащий на земле Лютик. – В кашу превратят! Спаситееее!

– Кррррва мать! – скрежетал где-то Фельдмаршал Дуб.

Геральт поднял голову, выплюнул песок и увидел пресмешную сцену.

Ко всеобщей панике не присоединились только четыре особы, из них одна – против своей воли. Это был жрец, которого железной хваткой держал за шею староста Эктор Ляабс. Двое других были Золтан и Персиваль. Гном быстрыми движениями задрал сзади одежду жреца, а вооруженный клещами краснолюд вытащил из огня раскаленную подкову и засунул ее в штаны святого мужа. Освобожденный от объятий Ляабса жрец помчался, словно комета с дымящимся хвостом, а его визг утонул в реве толпы. Геральт видел, как староста, гном и краснолюд собрались было поздравить друг друга с удачной ордалией, когда на них накатилась очередная волна мчащейся в панике толпы. Все утонуло в клубах пыли, ведьмак не видел ничего, да и рассматривать было некогда: он был занят Лютиком, которого теперь сбила с ног несшаяся напролом свинья. Когда Геральт наклонился, чтобы поднять поэта, из тарахтящего мимо него воза прямо ему на спину свалилась обрешетка. Тяжесть придавила его к земле, и прежде чем он успел сбросить с себя обрешетку, по ней промчалось не меньше пятнадцати человек. Когда наконец он сумел высвободиться, рядом с грохотом и треском перевернулась другая телега, из которой на ведьмака свалилось три мешка пшеничной муки по цене крона за фунт. Мешки развязались, и мир утонул в белом облаке.

– Вставай, Геральт! – кричал трубадур. – Вставай, язви тебя!

– Не могу, – простонал ослепленный драгоценной мукой ведьмак, обеими руками хватаясь за прошитое болью колено. – Спасайся сам, Лютик!

– Я тебя не оставлю!

С западной стороны лагеря доносились ужасные крики, перемешивающиеся со звоном подкованных копыт и ржанием лошадей. Рев и топот неожиданно усилились, на них наложился грохот металла, сталкивающегося с металлом.

– Бой! – крикнул поэт. – Они бьются!

– Кто? С кем? – Геральт резкими движениями пытался очистить глаза от муки и сора. Неподалеку что-то горело, их охватил жар и клубы вонючего дыма. Топот копыт усилился, земля задрожала. Первое, что он увидел в туче пыли, были десятки мелькающих перед глазами конских бабок. Всюду. Кругом. Он превозмог боль.

– Под телегу! Прячься под телегу, Лютик, иначе затопчут!

– Не двигайся… – простонал притиснутый к земле поэт. – Лежи… Говорят, конь никогда не наступит на лежащего человека…

– Не уверен, – вздохнул Геральт, – что каждый конь об этом слышал. Под телегу! Быстро!

В этот момент один из не знающих человеческих примет коней на лету саданул его копытом по виску. В глазах у ведьмака разгорелись пурпуром и золотом все созвездия небосклона, а секундой позже непроглядная темень затянула небо и землю.

Крысы вскочили, разбуженные протяжным криком, отразившимся многократным эхом от стен пещеры. Ассе и Рееф схватились за мечи. Искра принялась на чем свет стоит ругаться, ударившись головой о каменный выступ.

– В чем дело? – вскрикнул Кайлей. – Что случилось?

В пещере стояла тьма, хоть снаружи и светило солнце. Крысы отсыпались за ночь, проведенную в седлах во время бегства от погони. Гиселер сунул лучину в уголья, распалил, поднял, подошел к тому месту, где, как обычно вдали от остальных, спали Цири и Мистле. Цири сидела, опустив голову, Мистле обнимала ее.

Гиселер поднял лучину выше. Подошли остальные. Мистле накрыла шкурой голые плечи Цири.

– Послушай, Мистле, – серьезно сказал главарь Крыс. – Я никогда не вмешивался в то, что вы делаете на одной постели. Никогда не сделал вам неприятного или насмешливого замечания. Это ваши заботы. Всегда старался отводить глаза и ничего не замечать. Это, повторяю, ваши заботы и ваши склонности, другим нет до того дела. Пока все происходило незаметно и тихо. Но теперь вы малость переборщили.

– Не будь идиотом, – взорвалась Мистле. – Ты что думаешь, это… Девочка кричала во сне! Это был кошмар!

– Верно, Фалька?

Цири кивнула.

– Такой страшный был сон? Что тебе снилось?

– Оставь ее в покое!

– Заткнись, Мистле. Ну, Фалька?

– Человека, которого я когда-то знала, – с трудом проговорила Цири, – затоптали кони. Копыта… Я чувствовала, как меня давят… Чувствовала его боль… Голова и колено… У меня все еще болит… Простите. Я разбудила вас.

– Нечего извиняться. – Гиселер взглянул на сжатые губы Мистле. – Просить прощения должны мы. А сон? Ну что ж, присниться может каждому. Каждому.

Цири прикрыла глаза. Она не была уверена, что Гиселер прав.

В себя его привел пинок.

Он лежал, уперев голову в колесо перевернутой телеги, рядом с ним корчился Лютик. Пнул его кнехт в стеганом кафтане и круглом шлеме. Тут же стоял второй. Оба держали в поводу лошадей, у седел которых висели арбалеты и щиты.

– Мельники, что ль?

Второй кнехт пожал плечами. Геральт увидел, что Лютик не отрывает глаз от щитов. Сам он тоже давно заметил на щитах лилии. Герб королевства Темерия. Такие же знаки носили и другие конные стрельцы, которых было полным-полно кругом. Большинство занимались поимкой коней и обиранием трупов. В основном одетых в черные нильфгаардские плащи.

Лагерь по-прежнему представлял собою дымящиеся развалины после штурма, но уже появлялись уцелевшие и бывшие поблизости кметы. Конные стрельцы с темерскими лилиями сгоняли их в кучу, покрикивали.

Мильвы, Золтана, Персиваля и Региса нигде не было видно.

Рядом сидел герой недавнего «процесса ведьм», черный котище, равнодушно взиравший на Геральта зелеными глазами. Ведьмак немного удивился: обычно кошки не терпели его присутствия. Однако раздумывать над странным явлением было некогда, потому что один из кнехтов ткнул его древком копья.

– А ну, вставайте. Оба! Эй, у седого-то меч!

– Кидай оружие! – крикнул другой, подзывая остальных. – Меч на землю, да побыстрее, нито пропорю глевией!

Геральт исполнил приказ. В голове звенело.

– Кто такие?

– Путники, – сказал Лютик.

– Ишь ты! – фыркнул солдат. – По домам топаете? Сбежали из-под знамени и цвета спороли? Много в энтом лагере таких путников, которые Нильфгаарда испужались, которым солдатский хлеб не пондравился! Есть и наши старые знакомцы! Из нашей хоругви!

– Энтих путников теперича другая дорога ждет, – захохотал второй. – Короткая! Наверх, на сук!

– Мы не дезертиры! – крикнул поэт.

– Видно будет, кто такие. Начальство разберется.

Из круга конных стрельцов выдвинулся небольшой отряд легкой кавалерии под командованием нескольких тяжеловооруженных латников с пышными султанами на шлемах.

Лютик пригляделся к рыцарям, отряхнулся от муки и привел в порядок одежду, затем поплевал на ладонь и пригладил растрепанные волосы.

– Ты, Геральт, молчи, – предупредил он. – Переговоры поведу я. Это темерское рыцарство. Разбили нильфгаардцев. Ничего с нами не сделают. Уж я-то знаю, как разговаривать с такими. Надо им показать, что они не с кем-кем, а с равными себе имеют дело.

– Лютик, умоляю…

– Не шебуршись, все будет в ажуре. Я собаку съел на разговорах с рыцарями и дворянами. Половина Темерии меня знает. Эй, прочь с дороги, прислуга, расступись! У меня слово к вашим господам!

Кнехты растерянно переглянулись, но отвели пики, расступились. Лютик и Геральт направились к рыцарям. Поэт вышагивал гордо, с барской миной на физиономии, мало соответствующей изодранному и вымазанному мукой кафтану.

– Стоять! – рявкнул на него один из латников. – Ни шагу! Кто такие?

– А кому это я отвечать должен? – подбоченился Лютик. – И почему? Кто вы такие, чтобы невинных путников удерживать?

– Не тебе спрашивать, голозадый! Отвечай!