Читать книгу: «Дураки с холма», страница 4

– Не знаем, интересно было.

– Ну ладно, отнесите назад, а Алексеевым скажите, что больше так не будете.

Так мы узнали, что брать чужое интересно, но нехорошо. Урок этот усвоился не сразу: бороться с желанием тайком присвоить себе лишнее приходилось потом неоднократно.

***

Споры с Костиком нередко приводили к тому, что я обижался и уходил в собственную мастерскую, где играл в полном одиночестве. Мои рубанки строгали, молотки забивали гвозди, а циркулярка визжала, почти как настоящая. И никто мне не говорил, кто здесь самый сильный и кого надо слушать, потому что он старше.

Костик поначалу заходил ко мне, но вскоре Леха с Серым убедили его, что я слишком себе на уме и лучше объявить мне негласный бойкот.

Я не унывал: игрушек дома было достаточно, а перспектива сидеть на участке с бабушками и дедушками не слишком меня тяготила. Голова быстренько подсказала, что именно из-за Костика и братьев я постоянно попадаю в неприятности, а иногда даже приходится оправдываться перед родителями. И все же, слушая смех ребят на улице, я старался подглядеть за ними из-за забора или окна: чем они там заняты?

А они продолжали играть. Огромный лесовоз, проезжавший через деревню, зачем-то сгрузил напротив нашего дома целую гору бревен. Они мгновенно превратились в достопримечательность. Леха и Серый достали где-то вешалку с тремя «рогами» и, приспособив ее в качестве рычагов, превратили бревна в гигантскую машину:

– Газ! Тормоз! Сцепление! – неслись с улицы их возгласы.

Я не слишком любил играть с Лехой и Серым, но любопытство взяло верх. Ближе к вечеру подошел к бревнам и спросил, можно ли мне подергать «рычаги».

– Попробуй, конечно, если умеешь, – скептически сообщил Леха, уступая место за вешалкой.

Я с трудом вскарабкался на самое верхнее бревно и неуверенно дернул первый попавшийся «рычаг».

– Ты что делаешь? Как можно начинать со сцепления?! – заорал на меня Серый. – Машина же сломается!

– Сейчас, – сказал я, дергая правый рычаг.

– Совсем идиот хвататься за газ? – взбеленился Леша. – Не умеешь – не берись! – прогнали меня братья с места управления.

Слезая с бревен, я заметил темно-коричневую плату, походившую на лабиринт проводков, переплетенных между собой. В центре платы в стеклянной чашке лежал большущий коричневый цилиндр. Я рефлекторно потянулся к нему.

– А ну не трожь! – одернул меня Серый. – Это наш конденсатор, он здесь самая важная деталь!

Следующие несколько дней я непрерывно думал о конденсаторе. Тщетно искал его в сарае и гараже, спрашивал деда и Колю, нет ли у них запасного. Все мои инструменты мгновенно потеряли былую привлекательность. Коля притащил моток разноцветной проволоки, но разве могла она сравниться с волшебством коричневого цилиндра?

И тогда я решился на преступление: дождусь момента, когда Леха и Серый оставят без внимания конденсатор, и заберу его себе.

Ждать долго не пришлось. Дедовский гараж располагался почти напротив бревен. Я сделал вид, что занялся ремонтом велосипеда: бухал тяжелыми тисками, гремел дверцей металлического шкафчика и крутил руками велосипедные педали, как будто проверяя ход цепи. Сам же постоянно поглядывал на бревна сквозь щели в гаражных воротах.

– Газ! Тормоз! Сце-пле-ние! – беспрерывно доносилось оттуда.

Солнце клонилось к закату. Наконец игра всем надоела, Леха ушел домой, а Серый за каким-то делом отправился к Костику.

Тут только до меня дошло, что вряд ли ребята оставили свой драгоценный конденсатор на бревнах. Посмотрев, нет ли на дороге машин, я опрометью бросился к плате, в два счета вскарабкался на бревна и увидел… конденсатор, который преспокойно лежал в стеклянной чашке. Не веря удаче, я схватил добычу и пулей кинулся домой. Важнейшая деталь – в моих руках!

Конденсатор был приятно тяжелым и гладким на ощупь. Но наслаждался его обладанием я около пяти минут. Наигравшись, положил его на подоконник терраски и отправился ужинать.

Вечером ко мне постучался Серый и спросил:

– Ты спер конденсатор?

– Ну, я, – признался я, понимая, что отпираться бессмысленно.

– Отдавай назад! – зло отчеканил он.

Естественно, на моем участке сделать Серый мне ничего не мог, но и я понимал, что держать осаду с конденсатором слишком рискованно, начнутся расспросы родителей, придется что-то объяснять, а то и опять приедет дядя Володя.

– И отдам, – огрызнулся я, – подавись!

Через несколько недель дед привез мне с завода большой конденсатор. Был он точь-в-точь такого же цвета, как у Лехи и Серого, но отличался формой – прямоугольный вместо цилиндрического. Я водрузил подарок на почетное место в мастерской, но отчего-то такой радости, как тот первый, новый конденсатор мне не доставил…

О страшном, темном и смертельном

Разного рода волшебники и особенно ведьмы в деревнях встречались всегда. Бабушка рассказывала, как на венчание моей прапрабабушки к церкви пришла колдунья. Зная дурной глаз, местные не хотели видеть ее на свадьбе, потому сельский священник попросил старуху удалиться. Ведьма обиделась и страшно отомстила: через несколько дней с молодой женой случился эпилептический припадок.

– С тех-то самых пор все они и пошли такие пердонутые, – усмехалась бабушка, рассказывая мне о родне деда.

Со времен прапрабабушки прошло много лет, но колдуны в окрестностях Дураковки никак не переводились. Шептались, что живущая в соседней деревне баба Маня – сильнейшая среди местных ведьм.

Однажды, забыв о родительских запретах, я умчался на велосипеде к полям на дальних задах, там между Дубками и противоэрозийной полосой по холмам змеилась проселочная дорога на соседнюю деревню. Лихо скатываясь с одного холма, а потом с трудом взбираясь на следующий, я неожиданно столкнулся с бабой Маней, кормившей коз на опушке противоэрозийной полосы. Старуха была из соседней деревни, поэтому вряд ли меня узнала. Зато я-то прекрасно понимал, что передо мной натуральная колдунья и следует быть максимально осторожным.

Это была грузная древняя старуха, которая редко улыбалась, хотя на лице у нее всегда присутствовало приторное выражение. Всюду ее сопровождали козы.

– Здрасьте! – заорал я и с удвоенной силой заработал велосипедными педалями. Ведьма промолчала, а козы меланхолично продолжили жевать ветки орешника.

В Дураковке колдунов сейчас нет, рассказывала мне бабушка, но согласны с ней были не все. Леха и Серый, например, утверждали, что вокруг их дома концентрация волшебников и разной чертовщины почти такая же, как в хранилище у охотников за привидениями из одноименного фильма. Ближайшая соседка Лехи и Серого – Тараторка – в глазах братьев была самой настоящей ведьмой. В отличие от толстой бабы Мани, с которой братья имели дальнее родство, это была худосочная тетка, ходившая в очках и оттого похожая на вредную библиотекаршу.

Как-то мы всей компанией рвали на поле горох. Солнце уже закатывалось за лес и заливало окрестности кроваво-янтарными красками. Вдруг мы увидели Тараторку, бредущую по дороге в деревню.

– Скорее прячьтесь или не смотрите на нее, – сдавленно прошептал Леха, – она ведьма и всех нас хочет перессорить!

Я тайком поглядел в сторону дороги, но Тараторка, кажется, не обратила на нас внимания и, войдя в деревню, сразу же исчезла за домом Чуркиных.

Другая ведьма, по словам Лехи и Серого, обитала напротив Тараторки в маленьком домике желтого цвета. Участок тот и впрямь был странным: у всех в деревне были большие дома, а здесь хозяев и домов было сразу несколько, причем все дома были крошечными, и жители в них регулярно менялись. В желтом домике действительно проживала одинокая старая женщина. Была она темноволосой и смуглолицей и всегда казалась мне приветливой и улыбчивой. На улице она появлялась в сопровождении черно-коричневого тойтерьера.

Серый считал ее ведьмой ровно до тех пор, пока женщина не попросила его принести пару ведер воды. Скрепя сердце Серый исполнил просьбу «ведьмы», но каково же было его удивленье, когда старуха вынесла ему в подарок телескопический спиннинг. С тех пор в деревне стало на одну колдунью меньше.

Опасались Леха с Серым и Паука, жившего с ними по соседству. Это был загадочный хромой старик, который целыми днями неподвижно сидел на скамейке возле своего дома. Одет Паук всегда был в черный пиджак, брюки и кепку. Двигались у него исключительно руки: наблюдая за деревней, хромец выкуривал одну сигарету за другой.

У Паука жили овцы, но мы никогда не видели, как он загоняет их домой, да и сам он со скамейки как будто бы никогда не сходил, а исчезал совершенно внезапно.

***

Еще в дом напротив Лехи и Серого приезжали брат с сестрой. Ребята оказались славными, но постоянно рассказывали страшные истории о нечистой силе. Именно от них пошла вера в то, что в вагончике на дальнем конце деревни обитают черти.

Появился этот вагончик пару лет назад и первое время постоянно менял положение: то его видели на дальних задах, то на одном из участков. В конце концов он оказался под раскидистой липой на краю деревни. Как и когда он туда попал, никто толком сказать не мог. Рабочие, жившие внутри, тоже куда-то исчезли. Дверь вагончика оставалась запертой, а окна находились так высоко, что, как бы мы ни пытались, разглядеть его внутренности не представлялось возможным.

Однажды соседи Лехи и Серого привезли из города китайский ширпотреб и устроили в деревне распродажу. Сбежались все, у кого водились хоть какие-то деньги, многим детям тогда купили дутые болоньевые куртки, а взрослые ушли в новеньких пуховиках, полинявших после первой же стирки.

Пока наши мамы были заняты покупками, мы крутились на велосипедах у дома Лехи и Серого. Тогда-то брат с сестрой и рассказали, что, если встать перед крайним левым окном страшного вагончика и громко произнести: «Кривда-бабушка, откройся», – навечно запертая дверь распахнется, а наружу полезут черти всех мастей. Но делать все нужно в особое время, желательно в полнолуние или, по крайней мере, на закате.

Серый с Лехой так вдохновились этой историей, что, когда ребята уехали, братья принялись сгущать краски. Как-то к ним домой заглянул Костик, но Леха, выйдя на крыльцо, сделал вид, что не замечает гостя. Он взглянул на закатное солнце, прищурился и, выставив вперед руку, веско произнес:

– Красная рука. День дьявола.

После этого Костик узнал, что братья прошлой ночью притащили к вагончику отцовскую стремянку и заглянули в таинственное окно.

– И как? Что там было?! – начал допытываться Костик.

– Ну, за белой занавеской плохо было видно, но в углу ворочался какой-то черный комок слизи, – начал Леха.

– А еще в полночь на липе повешенные появляются, все в шрамах и крови, – вступил в разговор Серый.

– Блин, круто! – обалдел Костик. – А еще что-нибудь было?

– Рядом иногда огоньки перемигиваются, но мы их только издалека видели… И на пруду у Игоря так хлюпало, что даже на нашем участке было слышно.

Истории эти произвели на Костика неизгладимое впечатление.

***

Вскоре к байкам о проклятом вагончике добавились и россказни про мое колдунство. Братья убеждали Костика, что его сосед ночами летает на метле, а домой возвращается не иначе как через печную трубу. Костик потом признался, что воображение его временами настолько разыгрывалось, что было даже страшно засыпать, зная, что в соседнем доме живет злобный колдун.

Мои сверстники охотно верили в ведьм и чернокнижников, но у меня темные силы отчего-то не вызывали ни большого страха, ни пристального интереса. Не зная сих страшных снов, я перекладывал инструменты в бане, любовался на задах косилками, а вечерами садился играть с бабушкой и дедушкой в карты. К ним в основном и сводилась вся известная мне магия.

– Игранными картами гадать плохо, – объясняла мне бабушка, – они всегда врут.

Чтобы наверняка знать, что будет и что у кого на сердце лежит, карты следовало раскладывать хотя бы на следующий день после игры. Бабушкино гаданье не казалось мне страшным или опасным, скорее, оно навевало мысли о домовых из мультфильмов про Кузю и Дядюшку Ау.

Гадала она обычно в три фазы. Валеты значили хлопоты, дед у нее был трефовым королем, мама – червонной дамой, а на себя бабушка никогда не гадала. Худшей мастью считались пики: туз означал удар, пиковая дама-Акулина – разлучницу, не сулил ничего хорошего и пиковый король. А вот туз бубен был картой хорошей и означал добрую весть.

Крутя в руках этого туза и разглядывая надпись «Атласные», я никак не мог понять, почему на других картах буквы отсутствуют.

***

Самым же страшным человеком во всей деревне я считал жуткого деда, сидевшего под фонарем у Кочетовых. Звали его, кажется, Павел Иванович. Одет он всегда был в потертую телогрейку, а рот у него был полуоткрыт, так что вытянутое лицо и массивный нос напоминали трухлявый пень – так, наверное, и должен был выглядеть злой леший. Старик почти не разговаривал, а только мычал что-то нечленораздельное. Скамейка, где он сидел, находилась в самом центре деревни, поэтому проскользнуть мимо страшного деда незамеченным было почти невозможно.

Немало ужаса содержалось и в байках о Красной руке, Черной простыне и Зеленых пальцах. Обо всех них я впервые узнал из «Страшной повести для бесстрашных детей» Успенского, после чего дворовых россказней больше уже не боялся: стало понятно, что это лишь чьи-то выдумки.

Неприятным для меня оставался разве что гроб на колесиках, пугал он меня даже не самой темой смерти, а тем, что навивал неприятные воспоминания.

Как-то раз в городе я с шестого этажа посмотрел на улицу и увидел под нашими окнами розовый ящик с черным крестиком посередине.

– Мама, а что это такое? – спросил я.

Мама зашла ко мне в комнату, посмотрела в окно и объяснила:

– Это гроб – такой специальный ящик, в который кладут умершего человека. Потом его отвозят на кладбище и закапывают в землю.

– И нас тоже когда-нибудь закопают в гробу?

– Да, все люди умирают, но иногда их после смерти сжигают и от них остается пепел. Его потом кладут в специальную урну.

– А потом?

– Урну тоже закапывают в землю или замуровывают в специальной стене, она называется колумбарий.

Слово «урна» напомнило мне о тяжелых железных штуках в Люблинском парке: отец бросал в них окурки, а мы с мамой выкидывали туда обертки от конфет и мороженого. Короче, это был такой предмет, куда складывалось все ненужное.

С того памятного разговора мне довелось увидеть множество гробов, но такой ярко-розовый – никогда больше. По сей день он стоит у меня перед глазами посреди заснеженной серой улицы. Не оттого ли история про гроб на колесиках кажется мне самой жуткой из всех детских страшилок?

Вообще смерть представлялась мне перспективой далекой, а потому не слишком пугающей. Мама рассказывала, что люди в основном умирают от старости и опасных болезней вроде СПИДа или рака. До старости мне было еще далеко, а смертельными болезнями дети болели намного реже взрослых.

И все же иногда, ворочаясь в постели перед сном, я смотрел на отблески тусклого света люстры в соседней комнате и думал, что когда-нибудь суждено будет умереть всем моим близким, как я тогда буду жить без любимых мамы, папы, дедушки и бабушки? А ведь, если подумать, дедушка и бабушка не такие уж и молодые… В такие моменты становилось очень жалко их и себя, я тихонько плакал, стараясь не подавать вида окружающим. Объяснить свои переживания мне казалось очень трудным. Взрослые наверняка станут смеяться.

***

По мере взросления я пришел к убеждению, что темные силы посещают человека редко и обычно люди их сами призывают. И чаще всего опасные сущности появляются из мира зазеркалья.

– А для чего это вообще нужно? – спросил я Леху.

– Ну как для чего? Ведь они могут исполнить любое твое желание, а иногда даже несколько, – принялся объяснять он.

От братьев я вскоре узнал секрет вызова Пиковой дамы: нужно было опустить красную нитку во флакон с духами. Дама после своего появления загадывала загадку. За правильный ответ она награждала исполнением желания, а за неправильный – убивала на месте.

– А чем она это делает? – поинтересовался я.

– У нее с собой нож, – небрежно заметил Леха, – им-то она и закалывает.

Вспоминая хищный профиль Акулины на игральных картах, я решил, что такая и впрямь пырнет под сердце ножом, не моргнув глазом. Но, как и всякая женщина, Пиковая дама могла действовать и хитрее: сестра Тёмика рассказывала, что ее подруга однажды вызвала даму и не смогла отгадать загадку, тогда потусторонняя гостья наполовину вылезла из зеркала и, коснувшись ладонью лица подруги, оставила на нем несколько незаживающих шрамов.

– Она бы ее и убила, – рассказывала Катька, – но моя подруга успела что-то сделать, и дама в зеркале исчезла.

Еще Леха и Серый знали, как призвать Фредди Крюгера. Для этого на зеркале черным фломастером следовало нарисовать черный кинжал в ножнах. Правила общения с Фредди были точь-в-точь как с Пиковой дамой. Правда, не видев ни одной серии «Кошмара на улице Вязов», я никак не мог понять, кто же такой этот Крюгер и почему его следует бояться. Фамилия у него вроде бы немецкая и вызывает явные ассоциации с крюками.

– А какой он, этот Фредди? – допытывался я у Серого.

– Ну, он такой… с ножами весь, – туманно ответил он.

– А кроме дамы и Крюгера, еще кого-нибудь можно вызвать?

– Еще можно гномов, но я не помню как, – признался Серый, – спроси лучше у Большого Лехи.

***

Большим Лехой звали худощавого белобрысого парня, жившего рядом с Костиком. Хотя был он из компании старших ребят, Большой Леха нередко заглядывал в нашу песочницу и с удовольствием крутил в руках новые машинки. Потом он обычно доставал раскладной нож и показывал нам, как играть на песке в «танчики» и «земельки». Одевался он всегда исключительно во все черное, а еще у него была собака – пудель по кличке Альма, тоже черный.

Пальцы на правой руке Большого Лехи почти не сгибались, произошло это оттого, что во время перекрытия крыши на доме Леха с силой ухватился за железный лист. Края листа оказались бритвенно-острыми, и пальцы прорезало до сухожилия. С тех пор они у Лехи всегда были растопырены, как у ковбоя перед выстрелом. В свободное время Большой увлекался угоном велосипедов: нередко без спроса он брал их у Лехи и Серого, доводя братьев до слез.

– Лех, а ты не знаешь, как вызвать гномов? – все-таки решился спросить я.

– Знаю, – заговорил Большой чуть гнусавым голосом, – короче, перед сном кладешь на батарею отопления любую жвачку – и они в полночь придут. У тебя на батарее появится несколько жвачек, и их, короче, надо сбросить одним махом руки. Если смахнешь, гномы желание исполнят, если нет – все вокруг жрать начнут. Понял?

– Понял… А жвачки какие?

– Ну… Turbo там, или BomBibom, иногда Love is бывает.

– Круто! – удивился я, не слишком любя жвачки, но обожая вкладыши с машинами, которые частенько получал в подарок от дальних родственников.

Гномы из всего списка темных сил показались мне самыми безопасными. Неприятно, конечно, если они съедят недавно пристроенные к дому терраску и вещи в комнате, но, может быть, все-таки стоит рискнуть? Хотя что я у них попрошу? Игрушечный комбайн?

Я уже приготовился положить пачку Juicy Fruit на батарею, но в тот же день столкнулся с Большим Лехой на улице:

– А я сегодня ночью гномов буду вызывать! – похвастался я.

– Какую жвачку им положишь? – Леха достал из кармана нож-бабочку и принялся залихватски крутить его в руках.

– Juicy Fruit.

– Слушай, такая не подойдет, – покачал он головой, – нужна толстая типа Turbo, Donald или Boomer.

– Понятно… – расстроился я. – А Stimorol, Dyrol или Doublemint их не устроят?

– Не, это все не то, нужны сладкие.

Так и не получилось у меня вызвать гномов: дома сладкие жвачки считались вредными, и отец покупал мне исключительно те, которые были полезны для зубов.

В общем, что бы там ни говорили Леха и Серый, а с колдунством и темными силами у меня не заладилось.

Рыжий

Детские обиды не длятся долго, хотя и оставляют воспоминания на всю жизнь. Вскоре мы с Серым, Лехой и Костиком вновь стали играть вместе. Теперь мы меньше времени проводили в песочнице и все чаще, разбившись на команды, вооружались пистолетами, винтовками и карабинами, чтобы устроить перестрелку в прогоне или на передах.

По телевизору тогда крутили американский сериал «Капитан Пауэр и солдаты будущего», мы регулярно его смотрели и отлично знали, кто такие Ястреб, Танк и Скаут.

Однажды Пашка Грибков сказал:

– Хватит играть в казаков-разбойников и черепашек-ниндзя, теперь давайте в Капитана Пауэра! Чур я как самый старший буду Капитаном Пауэром, Серый – Танком, Костик – Скаутом, Леха – Крылатым Зораном, а Андрюха – роботом Бластером.

Я пришел в абсолютный восторг: наконец-то мне доверили быть кем-то важным, ведь до этого, играя в черепашек-ниндзя, мне всегда доставался дурацкий Микеланджело. От тягостного удела самого младшего в компании не спасали даже деревянные нунчаки, которые мне специально выточил отец Лехи и Серого. Бластер был совсем из другой оперы: огромный боевой робот, огневая мощь которого была такова, что команде положительных героев нередко приходилось спасаться от него бегством.

Распределив роли, мы уже собрались начать схватку, как вдруг произошло событие, кардинально изменившее все наше деревенское детство, отрочество и сильно задевшее юность: от «дьявольского» вагончика на конце деревни к нам приблизился незнакомый рыжеволосый мальчик среднего роста. Одет он был в белую футболку и коротенькие серые шорты. Встав посреди дороги, он неотрывно стал наблюдать за нашей игрой.

– Ты кто? – не выдержал Грибков, озвучив вопрос, который был у всех на языке.

– Меня Сережей зовут, – серьезно ответил незнакомец.

– А мы здесь тебя раньше не видели, – продолжал Пашка за всех.

– Я на дачах живу у леса, – сообщил рыжеволосый, – проезжал мимо вас на машине несколько раз и решил прийти познакомиться.

Оказалось, что он старше Лехи и Серого, но немного младше Пашки. В городе Рыжий жил недалеко от Костика – на Алексеевской.

– Хочешь с нами играть в Капитана Пауэра?

– Хочу.

– Давай тогда будешь Лордом Дредом, это главный злодей.

– Хорошо.

Так мы познакомились с Рыжим.

***

В первое время он появлялся в деревне нечасто, хотя влияние его начало ощущаться практически сразу: Серый, Леха и Костик всю первую половину дня начали пропадать на ближних дачах. Меня же мама отпускать туда категорически не хотела. Дома с каждым днем становилось скучнее: я по-прежнему во что-то играл, но былой радости машинки и инструменты не приносили. Когда всем что-то можно, а тебе нельзя, чувствуешь себя невыносимо.

– Сегодня у Рыжего на приставке в казино играли, – сообщил мне Леха, когда мы после обеда собрались на скамейке.

Я тут же вспомнил механическую игрушку, которую отец подарил мне на новый год: рычажком нужно было приводить в движение три барабана, а потом останавливать их нажатием кнопки, чтобы картинки на всех барабанах совпали. Отец всегда называл игру «Казино». Я поинтересовался у Лехи, не такую ли игру он имеет в виду.

– Да не, у него там еще баба раздевается, – чуть тише сообщил Серый, устраиваясь на качелях под липами.

– Какая еще баба? – не понял я.

– Ну, на приставке, арбуз выпадает, и баба на сцене раздевается!

– Круто, – протянул я, видя, что все от этого в восторге. – Ребзя, а еще какие игры были?

– Да разные: танки, «Чип и Дейл», «Скрудж»… – туманно отвечали мне. – А еще «Марио».

Мечтая увидеть все собственными глазами, я предпринял несколько бесплодных попыток отпроситься с ребятами на дачи, но бабушка всегда спрашивала разрешение у мамы, а та была непреклонна: «Слишком далеко, мы будем за тебя волноваться».

– А Костика вот отпускают! – досадовал я.

– Костя старше, – был мне ответ, в очередной раз намекавший, что я по-прежнему еще очень маленький.

Изредка Рыжий и сам наведывался в деревню на велосипеде. К тому моменту наши «Дружки» уже давно были передарены ближним и дальним родственникам, Леха с Серым носились по окрестностям на красных «Камах», Костику из дальних закромов родители достали огромный голубой «Салют» с щегольскими белыми ручками, а мне отец подарил новенькую серую «Тису».

Я, конечно, грустил, что на ней нет ни бряцающего бардачка с ключами-«семейниками», ни складывающейся рамы, как на «Камах», ни багажника с прищепкой. Катафотов тоже было как-то мало: красный – сзади, белый – спереди и боковой оранжевый – на колесе. Немного успокаивали меня черные гофрированные накладки, украшающие основание руля и напоминающие поршни, глядя на них, я частенько представлял, как они прогоняют невидимый бензин по трубам велосипедной рамы. Переднюю звездочку поначалу закрывал круглый пластмассовый щиток, но вскоре он отлетел, поэтому цепь нередко зажевывала мне джинсы.

Как назло, «Тиса» по размерам оказалась меньше «Камы» и «Салюта», но за редкость к моему железному коню отношение на улице было вполне уважительным. Костик даже иногда просил меня поменяться с ним велосипедами, говоря, что «с твоим ростом тебе на «Салюте» как-то больше идет».

Периодически на своем «Орленке» с фарами и поворотниками из колхоза приезжал Шурик, и под его указку мы начинали играть в развод комбайнов и косилок. В такие моменты мы непременно менялись с Костиком велосипедами, я выставлял в сторону руку и, издавая характерные звуки, «насыпал» зерно в «зилон» или «газон», шедший рядом.

Играли мы и в правила дорожного движения. Шурик, исполняя роль гаишника, оглушительно свистел и в качестве штрафа протыкал нам липовые листочки. Пару раз с нами играла и кочетовская Юлька. Из картона она сделала нам книжечки прав, в которых зеленым карандашом записала краткие сведения о водителях: марку машины, профессию и водительский стаж. От такого подхода мы с Костиком пришли в полный восторг, но Юлька, вручая нам права, строго-настрого велела никому их больше не показывать и играть ими исключительно с ней.

С подачи Рыжего велосипеды превратились у нас в подобие культа. Их постоянно сравнивали, непременно нужно было уметь быстро ездить, красиво тормозить и регулярно заниматься всякого рода модификациями. Сам законодатель мод являлся в деревню на сером «Весленке» – так он называл гибрид, собранный из «Весны» и «Орленка». Велосипед этот был промежуточным этапом, вскоре его сменила новенькая «Кама» с огромным количеством фар, катафотов, парой динамо-машин и багажником. Особую ценность Рыжий находил в черных гофрированных шлангах, которые в те времена дачники и деревенские использовали для полива огорода.

– Дрюня-хрюня-дримпампуня, у тебя такие есть? – поинтересовался он у меня однажды.

Огрызков от шлангов у нас на участке хватало: поскольку они постоянно пропускали воду, Коля и дед регулярно их укорачивали, докупали новые, а старые складировали в сарае или гараже.

– Если хочешь, могу поменять пару шлангов на эмблему Dacia, – положил начало бартеру Рыжий.

Черная круглая эмблема с выпуклыми буквами Dacia давно находилась в списке моих желаний. Такая была только у Рыжего и, по его словам, считалась жутким раритетом, так как досталась ему от какой-то редкой румынской машины. В случае успешного обмена Рыжий обещал, что обведет мне буквы на эмблеме белой замазкой, то есть сделает точь-в-точь как у него.

Сделка состоялась, и дальше мы с ним чем только не менялись: досками на проволоку, жвачками на седелку, картриджами на картриджи, а потом Рыжий вообще изобрел систему «геймоверов». Это когда в обмен на нужную вещь Рыжий предоставлял тебе «Супер Нинтендо» на определенное число смертей в выбранной игре. Естественно, потом дело дошло и до товарно-денежных отношений, но произошло это гораздо позже, а в первое время прямые операции с деньгами родители запрещали даже независимому Рыжему.

***

Рыжий много знал и умело пользовался этим для завоевания авторитета среди нас.

До его появления матерные слова я чаще всего слышал от Шурика и намного реже – от Серого с Лехой. Но они всегда использовали их, как что-то запретное и веское: во время ожесточенной драки, для обидного обзывательства или от сильной боли.

Примерно то же самое было и со старшим поколением. Мой дед, пропуская на дороге важный знак или сбивая ограничительный столбик, в сердцах мог воскликнуть: «Ах ты, ёлкин-то!» У Коли самым страшным ругательством было злобное «идите на фиг», хотя гораздо чаще он прибегал к загадочному «ёксель-моксель». Деревенские мужики вроде дяди Лени и Черномырдина умели виртуозно материться, но в присутствии детей делали это редко или заменяли ругательства странными словечками. Например, фермерствующий Игорь постоянно поминал какое-то «ёлы-боки».

С появлением Рыжего мат стал раздаваться в нашем обществе чаще и без особенного напряжения сил. Началось все с хулиганских стишков про сдирание кожи с черепа с последующим закусыванием хрустящими болячками. Потом Рыжий рассказал нам несколько присказок про пивную, стоящую на горе, японскую газету с заметкой о свадьбе и списком гостей, а также стишок про козла, нашедшего пятак. Все это было приправлено щедрой порцией дико пошлых анекдотов. Матерных слов стало так много, что пару лет мне понадобилось только на то, чтобы разобраться, что за каждым из них скрывается.

– Рыжий еще что, – смеялся Леха, – ты бы Олега с его дач послушал, вот он – виртуозный матерщинник.

Олегом звали парня, у которого причудливым образом были искривлены ступни. Несколько раз мы видели, как он со своей мамой вразвалку проходит через деревню: жил он напротив Рыжего в причудливом доме-цилиндре. Рассказывали, что такие дома частенько встречаются на Крайнем Севере.

Другим соседом Рыжего был Шапка. На самом деле звали его так же, как и Грибкова – Пашка, но Рыжий обожал коверкать слова, переставляя в них буквы: в итоге из Пашки получился головной убор. Так что теперь, помимо двух Сереж (Серого и Рыжего), стало у нас и два Пашки – Грибков и Шапка. Про Шапку все, кто хоть раз побывал на дачах, говорили в каком-то уничижительном и пренебрежительном тоне.

Однажды он сам заявился в деревню, и я впервые смог посмотреть на него: смуглый мальчик в грязноватой белой футболке, шортах и с шапкой смоляных волос. Передвигался он на небольшом велосипеде сине-глянцевого цвета и немного походил на толстяка Панчо из аргентинского сериала «Голубое дерево».

– Пашка Грязный, – тут же придумала ему прозвище моя бабушка. Но мы вслед за дачниками продолжали называть пришельца Шапкой.

***

Рыжий установил у нас предельно четкую иерархию, основанную на возрасте и физической силе. Вершину ее негласно занимал он сам. Гриб, который появлялся в деревне нерегулярно, несмотря на полное превосходство в возрасте, находился на промежуточной позиции между Рыжим и Серым. Следом шел Леха, а далее мы с Костиком.