Читать книгу: «Колхозное строительство 7.1», страница 3

Событие первое

Интересно, если женщина – секс-бомба, и она беременна, можно ли считать, что ребёнок находится в бомбоубежище?

– Пап, Юрка заснул, сопит.

Пётр мотнул головой, отгоняя мысли о дезактивации. Чего там надо – яблоки есть и красное вино пить? В Казахстане ведь. И того, и другого в избытке, и не самые горькие из лекарств.

Мальчик и вправду пригрелся под боком у могучей тушки Артёма и заснул. Какая ему ядерная война! Играют старшие в прятки – и он, как большой, с ними. Или это они как маленькие? Прибежали, осмотрели овраг – правда ведь, как создан для временного укрытия на случай спускания на парашюте ядрёной бомбы. Та стенка, что в сторону города, практически вертикальная, даже обратный уклон имеет, пусть и в несколько градусов всего – а потом приличный пологий участок. И глубина немаленькая – метра два. Устроились. Артём с Геной притащили листы кровельного железа и прикрыли «партизан».

Сначала мешал сосредоточиться на яблоках и вине майор – всё вызывал по рации пятого. Потом пятый, как маленький слоник, притопал и плюхнулся рядом. Попробовали и его укрыть железом, но уже не хватало на всех. Ну, все ведь военные, отлично понимают, что миллиметровая прослоечка оцинкованного железа никак от радиации не спасёт. На сколько там – на процент уменьшит? Тут полуметровый слой свинца нужен. Вот крыли же раньше в Риме крыши свинцом. Или не в Риме? Одним словом, там, в прошлом, можно было в собственном доме взрыв бомбы пережить. А тут ползай в грязи! По дну оврага бежал малюсенький ручеёк. Пользы ноль, а вот грязи наделал, как целый Ганг.

Полежали минут двадцать.

– Миш, я без часов, что там по времени? – Пётр начинал уже закипать внутри.

– Вы две минуты назад спрашивали. Сейчас двадцать одна минута со времени «Ч», – и никаких эмоций.

– И чего не взрывается? Китайская, опять качество паршивое? – Пётр неудачно повернулся, и волна боли прокатилась по потревоженной ноге.

– Может, сбили? – предположил один из девяточников.

– А ты, что стрельбу слышал? Да и некому сбивать. С этой передислокацией и созданием нового Военного Округа зенитчиков ближе к границе вчера двинули, – всё тем же спокойным голосом ответил подчинённому майор Миша.

– А давайте я на разведку схожу?! – высунулся «пятый», он же Толян.

– Лежим ещё десять минут, – пресёк его поползновения майор.

Пётр после яблок стал думать о жене. Лия была в Алма-Ате, встречалась с Фрейдлиной по подготовке к публикациям материалов по клиническому испытанию «Виагры».

Силденафил был изобретён там, в прошлом-будущем, случайно. Препарат был синтезирован в поиске средства для улучшения кровотока в миокарде, лечения стенокардии и ишемической болезни сердца. В ходе клинических испытаний в «лихих девяностых» (а были ли в Англии «лихие девяностые»?) было выявлено, что влияние его на сердечный кровоток минимально, однако он обладает выраженным влиянием на кровоток в области органов малого таза, в том числе способствует улучшению кровотока в… ну, в общем, вам по пояс будет.

Пётр украл у англичан. Тем более, что там куча народу передралась – все одновременно патент хотели получить. И есть ведь за что драться: ежегодно больше чем на миллиард долларов продаёт эти таблетки «Пфайзер», а максимум при начале продаж вообще два миллиарда составил. Теперь умоются. Уже подписан договор с ручным практически «Байером». За два года вливаний в него денег и практически полный перевод немцами всех твёрдых препаратов на упаковку в пластмассовые баночки, производимые их с Биком компанией, удалось получить почти тридцать процентов привилегированных акций и двадцать пять процентов обыкновенных. Не контрольный пакет, но всё же. Теперь в немецком Леверкузене, где находится штаб-квартира фармацевтического гиганта вынуждены с Биком советоваться по любому почти чиху. Продажи должны были начаться со дня на день, а группа разработчиков во главе с Рахиль Хацкелевной готовит материал для статьи во все медицинские журналы. На следующий год немцы обещали подать заявку в Нобелевский комитет. СССР поддержит, Бик уверил, что и французов подтянет. Чем чёрт не шутит – может, и выгорит.

Оставалось надеяться, что в Алма-Ате паники не возникло, и все спокойно, медленным, даже степенным шагом, прошествовали в бомбоубе…

Твою ж, дивизию, да ведь они с Жуковым практически все бомбоубежища ликвидировали. Сейчас там детские клубы и секции, цеха ковровые, склады. Ни фига себе напрогресссссорствовал! Довёл страну до ядерной войны и ликвидировал бомбоубежища. Чего-то заикалось. Не Георгий ли Константинович вспоминает?

Не дьяволом ли был послан Пётр в Мироныча?

Глава 5

Событие второе

В кафе:

– Извините, а какой здесь пароль от вай-фай?

– Это похороны!

– Похороны с маленькой или большой?

– Миша, не пора? – здоровая нога у Петра затекла – к ней приваливалась Таня и сначала плакала, потом шмыгала носом, но теперь вроде успокоилась. Тишков не хотел шевелением вновь ввергнуть ребёнка в слёзы.

– Нет, Пётр Миронович, опять прошло две минуты. Ещё восемь осталось.

– Уф. Консерватор ты, законсервировал нас тут как шпроты в железной банке. Пить хочется. Жарко тут под железом с вами, бугаями, обниматься. Молочка бы сейчас холодненького из холодильника.

– А хотите, я вам случай расскажу? Пару недель назад со мной произошёл. Про молоко. Ну, почти про молоко, – среди страшных бугаёв из Кей-Джи-Би был один казах. Для связи с местными начальниками, наверное, на понятном им языке. Звали носителя Хакназар. Ну, чтобы русские и не переиначили имени – такого допустить нельзя. Потому и не допустили: переименовали капитана в Хаку. Хака был весельчак и балагур. Вечно рассказывал всякие истории, и всегда делал себя главным героем. Если их все сложить, то получалось, что жизнь у Хакназара сказочная – в смысле, как в сказке: чем дальше, тем страшнее. Вечно еле выживал капитан. Вот и на этот раз…

– Никто не видел, как взрывается кумыс? Купил я пару недель назад три стеклянные бутылки. Жена бывает на разлив берёт у апы одной, но в стеклянных вкуснее. Но и опаснее. В самолётах до Москвы сам слышал, стюардессы слёзно просили выкинуть перед полётом, или выпить сразу. Даже если бутылку не взбалтывать, а просто пробку открыть, неправильно держа, только на стенках остаётся: все пеной выходит. Но не про самолёт будет рассказ.

Я в тот раз вечером оставил бутылку на кухонном столе. И, что интересно, прибрался ведь тоже, как мог, после гостей, все в холодильник попрятал – только одна бутылка кумыса из трёх, на утро оставленных, не уместилась. Не спал ещё, отчёт, будь он неладен, сочинял, и в два ночи как пи… бабахнуло! Простите, барышни. Подумал, что газ. Влетаю на кухню, а там… Все в битом стекле и скисшем кобыльем молоке. Минус оконное стекло, графин хрустальный чешский и две кофейных чашки, из вашего Краснотурьинска, Пётр Миронович, вдребезги, чистого места на кухне вообще нет, и вонища! Через час наведения порядка до меня дошло, что нашей кошки нет нигде. Убило, наверное – думаю – и умирать уползла. Всё обыскал – нет! Потом нашёл всё ж. Сидит тихо в тумбочке и дверцу, собака такая, лапой придерживает. Бомбоубежище нашла, скотина умная. Еле вытащил! Всеми лапами сопротивлялась, и хвостом даже. Вся в кумысе. Два раза с хозяйственным мылом мыл, под вой кошки и крики жены. Всё равно неделю кумысом пахла. А когда вылизывалась, то такие сердитые и осуждающие рожи корчила, что я от смеха давился.

Посмеялись. Вот ведь – конец света с минуты на минуту, а всех на хи-хи пробило. Никак успокоиться не могли.

– Миша, теперь-то пора на разведку? – первым успокоился Тишков.

– Сейчас глянем. Нет. Короткие у тебя, Хака, истории. Всего на пять минут.

– Так я ещё расскажу! – наверное, потёр довольно руки начинающий стендапер.

– Всё, мужики, хорош! – Петру это всё ужасно надоело. Лежат тут, в грязи, уже полчаса – ещё инфекцию какую подхватить не хватало, на ноге ведь куча дырок, только бинтиками прикрытых. Жалко ногу, ещё гангрена начнётся! – Миша, отправляй кого ни есть, пусть до телефона дойдёт.

– А если рванёт? Всё, всё, – услышав рык Тишкова, стал выбираться из кучи-малы, – сам схожу.

Встал, прикрыл всех снова аккуратно железными листами и попытался вскарабкаться по круче. Ага, сейчас! Глина сыпалась и не пущала. Потом послышались удаляющиеся чавкающие шаги по дну оврага. Вернулся майор через пять минут – запыхался, дышал тяжело.

– Пётр Миронович, там правительственный надрывается и домашний, я не стал снимать, кодовое слово-то не знаю. Что сказать?

– Скажи: «Привет тебе, мартышка, от удава…»

– Это кодовая фраза? – поразились по ту сторону железа.

– Это шутка. Кодовое слово сегодня – «традесканция».

Утопал.

Интермеццо пятое

В Одессе накрыли крупную партию анаши! Ну и правильно сделали, а то дождь пойдёт, намокнет ещё!

Грач обошёл всю Одессу в поисках попутчиков. Не срасталось. Серёгу Карасёва, с которым они ездили за анашой в прошлый раз, повязали буквально за день до того, за приставание в порту к иностранцам. Дали пятнадцать суток за мелкое хулиганство. Карась был лучшей кандидатурой – он не был наркоманом, так, что в случае чего, остался бы вменяемым. Однако часики тикают, время идёт. Ему ещё разгружать мешки с сахаром две недели.

Или чем там занимаются пятнадцатисуточники? А, слушают лекции о том, как космические корабли бороздят просторы вселенной.

Потопал он тогда к Чапаю. Погоняло это получил Васёк за свои имя и отчество – Василий Иванович. Работал Чапай на железной дороге, в рембригаде, и вечно от него креозотом несло – хоть мойся, хоть переодевайся. Всех девчонок отпугивал, так что Грач с ним на танцы никогда не ходил. Бывало, на рыбалку вот заруливали вместе, а так с училища знакомы, оба на каменщиков учились. Горбатиться на стройке Грач не захотел и после армии связался со шпаной, да и присел на пару лет, за кражу мотоцикла.

Чапай думу думал долго – весь обеденный перерыв, а потом отказался. Деньги, конечно, деньгами – и они вроде как лишними не бывают, но трусоват оказался храбрый комдив.

– Не, тёзка, не поеду. Тут с одной познакомился, да и мать хворает, – накуксился однокашник.

А тут и вправду мимо прошла такая цаца.

– Она! Васька, ты только посмотри, какая у неё тазобедренная композиция! Пока я буду с тобой кататься, уведут.

Пошёл Грач дальше. Были ещё кандидаты попутешествовать. Одного и нашёл на пирсе в порту. Крендель сидел на набережной и занимался своим любимым делом: ловил рыбу. В этом месте обычно разгружали пришедшие из Канады пароходы с зерном или кукурузой. Черпали огромными ковшами из трюма и пересыпали в вагоны. Часть зерна просыпалась в море, и там, на глубине, скапливалось множество рыбы, желающей откушать американской кукурузки. Вот одесситы и придумали такую снасть: длинная прочная леска заканчивалась трезубцем, но зубцы эти были загнуты вверх. Леска приматывалась к толстой палке. Не надо никакой наживки – ни червей, ни опарышей, ни даже сверчков. Простой опускай до дна и резко дёргай вверх палкой. Хоть и не каждый раз, но рыба снизу насаживалась на этот трезубец или якорь, как его называли сами рыбаки. Столько её там шастало полакомиться за счёт канадцев! Часть рыбы Крендель сдавал в ресторан «Якорь» – этим и жил в основном. Числился в том же «Якоре» грузчиком, а директором был его дальний родственник – отмазывал, за свежую рыбу для особых гостей ресторана. Так и жил, вот только в армии у узбеков перенял привычку косячок иногда выкуривать – а на травку денег надо.

Крендель, в отличие от Чапая, не думал и одной минуты.

– Погнали! Как раз отпуск возьму. Родич сам в отъезд собирается, а зам его – та ещё зануда, заставит машины с продуктами разгружать.

Договорились встретиться на вокзале перед отправлением поезда. Всучил Грач Кренделю картонку плацкартную на поезд до Волгограда и с тоской на две оставшиеся посмотрел. Где людей брать? Ну, одно местечко можно проверить.

Толик Давикоза, что на зоне был с ним в одном отряде, сейчас работал сторожем в детском саду. Может, тоже отпуск возьмёт? Погоняло получил Толян ещё на малолетке, две уже ходки за плечами – и обе за хулиганку. Теперь никакой не Давикоза, а Казан. Казан нашёлся дома – точнее, возле дома, сидел, с мужиками в домино рубился. На предложение зашибить деньгу в Казахии хмыкнул, сплюнул и мотнул давно не стриженной башкой.

– А чого, погнали.

И тут чуть его мамаша не испортила всё. Подслушивала про поездку с балкона – и начала, мол, сиди дома, нечего телепаться.

– Мама, не кричите. Весь двор соберёте! Мне-таки стыдно ходить с вами по одной Одессе!

Грач сунул Казану прямоугольник билета и отчалил, пока скандал не разгорелся.

Оставалось найти последнего попутчика. Прикидывал, голову ломал – и решил попытать счастья с Котом. Тот был точно нарик, но в то же время бывший спортсмен. Боксёр. Обретался Кот возле магазина «Каштан» – ну это так «Берёзки» в УССР назывались, чего-то копеечное выкруживая. Там и сегодня оказался.

– Когда едем? – даже до конца не дослушав, осклабился железными зубами. Говорит, на соревнованиях выбили. Ага, на соревнованиях, кто из драчунов трезвее.

– Завтра до Волгограда поездом. Вот билет.

– Хавку брать?

– Понятно. А шо, грошей нема?

– Не хочу тоби расстраивать, но у меня все гарно.

– Не проспи. В восемь утра. Вот билет.

– Частушку знаешь про наш будущий труд?

– А ну!

 
– Я работал комбайнёром
На уборке анаши.
Не за водку, не за гроши,
Забесплатно, для души!
 

– Складно. Не проспи. И шкалик прихвати.

Интермеццо шестое

Милиционер стоит на улице и пытается прикурить. Подходит заика:

– А-а-а г-г-где з-з-здесь ш-ш-школа д-д-для з-з-заик?

Милиционер:

– А зачем тебе школа? Ты и так классно заикаешься!

Машина была непонятная. Чужая. Прямо веяло от неё этой чуждостью. Вячеслав Михайлович, пивший чай за небольшим столом под яблоней в маленьком садике, недовольно поморщился при раздавшемся стуке в калитку и, надев кепку, пошёл открывать – а там эта штука стоит, и чёрной краской с хромом сверкает.

– Вячеслав Михайлович, добрый день, – высокий плотный мужчина сделал попытку отдать честь, но одумался и протянул руку. Потом и от этого жеста смутился – всё же были в нём посеяны зерна воспитания или этикета: первым руку протягивает старший.

Молотов протянул руку и нажал, что есть силы – не потому, что хотел сделать больно этому здоровяку. Наоборот, показать, что он не дряхлая развалина, а ещё крепкий мужчина. Бывший военный легко выдержал этот натиск и вежливо улыбнулся. Силён, зараза.

– Ч… чем м… могу быть п… пол… лез… зен? – Молотов заикался всю жизнь, при волнении – сильнее. Это иногда бесило Сталина, но тот терпеливо ждал и Вячеслав Михайлович, успокоившись, говорил уже почти связно. Сейчас вот снова разволновался. Машина смутила. Таких не бывает! Даже там не бывает.

– Это «Вагран». АЗЛК по спецпроекту немного делает, – перехватив взгляд, пояснил здоровяк.

– См… мот… три т… ты! А чего не завод им… мени б… бывшего м… мен… ня? – Вячеслав Михайлович руку отнял и помассировал костяшки. Железная рука всё же у посланца.

– Принято решение, что в СССР такие мощные машины не нужны. Продали проект в США, там начали делать, – словоохотливо пояснил товарищ.

– См… мот… три, н… научил… лись! Теп… перь они у н… нас м… машин… ны покуп… пают?

– Вячеслав Михайлович, у меня письмо для вас от Первого Секретаря ЦК компартии Казахстана и члена Политбюро товарища Тишкова, – мужчина в слишком элегантном и дорогом даже для члена этого самого Политбюро костюме протянул Молотову обычный конверт, без всяких сургучных печатей, бечёвок и красных штемпелей.

– Д… давайте, – Молотов вообще старался говорить поменьше и пореже.

Он заикался и стеснялся этого.

Здоровяк протянул письмо, такое маленькое в его пятерне, опять дёрнулся рукой отдать честь, смущённо улыбнулся.

– Что т… тут?

– Это приглашение поработать. В Казахстане. Прочтите, я пока по улице прогуляюсь.

– Ч… чего это… П… прошу, – Молотов зашёл в калитку и оставил её открытой. Хотел повернуться и идти к столу, но взгляд сам снова зацепился за «Вагран». Больше всего поражали двери, точнее, дверь водителя. Она открывалась не вперёд и не назад, как на старых машинах, а вверх, да ещё и под углом. Сейчас смотрелась с одной открытой дверью, как птица с перебитым крылом.

Посланец чуть не налетел на остановившегося пенсионера. Хмыкнув и покачав головой, Молотов прошёл к столу, сделал глоток почти остывшего чая и, глянув на необычного посланца из необычной машины, решил проявить гостеприимство.

– П… полина, у н… нас гость. Расп… порядись чайку п… подать.

Жена, только выглянувшая из небольшого деревянного дома, дачи, что выделил Молотову Совет Министров в селе Жуковка, кивнула и зашла назад в дом.

Вячеслав Михайлович снял очки. В свои семьдесят девять лет он ещё отлично мог читать даже мелкий шрифт, а вот далеко видел плохо – всю жизнь носил очки от близорукости. Письмо было запечатано, он взял нож со стола и надрезал один край. Послание оказалось коротким. Этот самый непонятный Тишков сообщал, что товарищ Молотов восстановлен в партии с возвращением ему его партийного стажа полностью. Далее Вячеслава Михайловича приглашали поработать в ЦК компартии Казахстана секретарём. Возглавить комиссию по реабилитации граждан. Не указывалось, ни что это за граждане, ни за какие преступления они были осуждены. В конце напоминал Тишков, что в 1949 году входил Вячеслав Михайлович в Постоянную комиссию по проведению открытых судебных процессов по наиболее важным делам бывших военнослужащих германской армии и немецких карательных органов, изобличённых в зверствах против советских граждан на временно оккупированной территории Советского Союза. Участвовал в организации процессов над немецкими и японскими военными преступниками. Значит, имеет бесценный опыт, который сейчас очень востребован. Не забыл Тишков и про ещё одну строку из биографии пенсионера. В 1955 году Молотов был назначен председателем комиссии по пересмотру открытых процессов и закрытого суда над военачальниками. Этим письмо практически и заканчивалось. Тишков обещал по его выбору предоставить или хорошую квартиру в Алма-Ате, или дом в пригороде с яблоневым садом.

Вячеслав Михайлович отложил письмо и промокнул платком набежавшую слезинку. Дождался! Всё-таки дождался! Чуть не десять лет. В середине ноября 1961 года Молотов был отозван из Вены, снят с занимаемой должности руководителя советским представительством при штаб-квартире агентства ООН по атомной энергии (МАГАТЭ) и исключён из партии. 12 сентября 1963 года его отправили на пенсию. Почти десять лет он всё писал письма – сначала Хрущёву, а потом Брежневу – с просьбой восстановить его в партии. Работу не просил – смирился, да и почти восемьдесят лет всё же. А тут вспомнили! И партбилет вернули, и работу предлагают. Конечно, Алма-Ата – это не Москва. Не тот ЦК. Но даже и раздумывать не надо! Надо ехать. Вот только Полина чуть хворает последнее время – и с дочкой что? Нет. Надо ехать обязательно.

– К… как вас зовут?

– Ох, извините, Вячеслав Михайлович. Я – Пётр Оберин. Шофёр Петра Мироновича, – мужчина, стоящий у стола, опять поймал себя за руку, которая потянулась к виску.

– Ты, П… петя, п… передай товарищу Тишкову, что я с… соглас… сен. Что н… нужно д… делать? – Молотов вновь нацепил на переносицу небольшие старенькие очки.

– Да ничего не нужно, – пожал Оборин плечами.

– Ну, б… билет… ты на сам… молёт?

– Не нужны билеты никакие, у Петра Мироновича свой самолёт. Вы скажите, когда будете готовы, и он пришлёт его за вами.

– Н… неожиданн… нно, – сильнее стал заикаться Молотов. – Св… ой сам… м…молёт?

– А вы не знаете, кто такой Тишков? – сочувственно улыбнулся бывший военный.

– Министр к… культуры…

– Ну, да. Отстали вы от жизни, Вячеслав Михайлович.

– П… потом м… министр сельск… кого хоз… зяйства.

– И это тоже.

– А с… сам… молёт?

– Есть у Петра Мироновича деньги – вот и купил. «Боинг-747» сначала, но потом подарил его КБ Ильюшина, а сейчас купил «Боинг-727».

– Странн… ные вещи ты, П… петя, рас… сказываешь.

– Ну, у вас ещё всё впереди! Свяжетесь с товарищем Тишковым – ещё и не такого насмотритесь.

Старушка, одетая в строгое чёрное платье, в это время принесла стакан чая в мельхиоровом подстаканнике. Бедно живёт бывший всесильный министр. Да вся Сталинская гвардия такая – всё для страны, ничего для себя. А страна вон как с ними.

– П… полина, мы едем в Алм… ма-Ату. И м… м…меня восстан… новил… ли в п… партии…