Ещё три сказки, сказ и бонус

Чтоб вычистить из него заразу и радиацию.

Ну, с заразой оказалось полегче: микробы, бациллы, и прочие крупные (По понятиям микромира!) твари практически исчезли через десять лет после запуска атмосферных Станций очистки. А с поверхности их помогли убрать опрыскиватели и распылители – установленные как на лёгких вездесущих коптерах, так и на вертолётах, и даже мастодонтах-тракторах. Территории зачищали планомерно – старались и для себя и для детей. И пусть ушли десятки лет, результат достигнут.

А вот вирусы… Их никакие решётки молекулярных сит не берут. Зато вот от радиоактивной пыли удалось отделаться почти сразу – всего за пару лет.

И вот она здесь. Одна из немногих, (Точнее – очень немногих!) решившихся сделать вылазку на поверхность на достаточно длительное время. И причина, по которой Координатор разрешил ей это, разумеется – ну очень веская. Она невольно чуть дёрнула уголком рта в усмешке: ах, Координатор… Тан.

Красавец. Умница. Её герой. Идол. Кумир.

Любовник. Отец её дочери.

Нории.

Да, она отлично осознавала, что если бы не их длительная, и вполне благополучная связь, чёрта с два бы её отпустили «порезвиться на природе». То, что она рассчитала своим теперь прагматичным и холодным умом, впрочем, не мешало действительно – получать и чисто физическое удовольствие от их близости. И уюта «супружеских отношений». Разумеется, проходивших не без проблем и «выяснений». Иногда у неё складывалось впечатление, что он – твердыня. Незыблемая скала. Оплот консерватизма и трезвомыслия. И что это именно она начинает цепляться к его стабильности и предсказуемости. Первой.

Хватит!

Она приказала мозгу отринуть заботы, оставшиеся там, под Куполом и в подземельях, и заняться наконец делом. Вот: для начала надо включить снова сенсорное восприятие, загнанное мозгом в самые дальние уголки подсознания на время напряжённой, не то – жизни… Не то – каторжной работы, что она называла своей жизнью.

Армейские полусапоги на толстой подошве отлично подошли для ходьбы по гребням, заросшим вереском и крестовиком: рифлёные подошвы совсем не скользили. Неторопливо, теперь поглядывая по сторонам, она двинулась вглубь пустоши. Когда забралась на первый холм, оглянулась.

Боже! Каким маленьким и ничтожным отсюда кажется её пласталлюминиевый вагон, и рельсы, что привели его сюда! Словно зелёно-жёлтый жук на конце рыже-чёрной нити. Которую насекомое выпустило из брюшка…

В холмах ничего не изменилось: действительно, непредвзятому наблюдателю не за что глазом зацепиться. А предвзятому… Н-да.

Она перевалила за гребень, и последние следы цивилизации скрылись из глаз. Теперь о Городе ничто не напоминает. И ничто её не отвлекает.

За гребнем второго холма в наушнике возникло странное жужжание. А, связь.

– Вызываю Ханну Рэнсом. Внимание. Это Координатор. Ханна. Слышишь меня?

– Да, Тан. Это Ханна. Слушаю тебя. Что-то важное?

– Э-э… Нет. Просто хотел убедиться, что с тобой всё в порядке.

Ох уж эти мужчины! При всей рациональности, и реалистичности, в которой они сами себя постоянно хотят уверить, все они – всего-навсего обычные испуганные недоумевающие мальчишки! Особенно когда не могут логически обосновать поведение своей подруги… И своё отношение. Как к подруге, так и к этому самому поведению.

– Со мной всё в порядке, – она позволила себе невесело усмехнуться вслух, – Да и что может случиться тут, на территории, где два века не ступала нога человека?

– Да, насчёт этого я согласен… Я о другом. Там не холодно? Воздух… Нормальный?

– Да, всё в порядке, спасибо. Если что – включу подогрев комбеза. А вот воздух… Конечно, мог бы быть и почище. Если так пойдёт, через пару часов придётся сменить фильтры. Ничего: у меня три запасных комплекта.

– А ультрафиолет?

– Ультрафиолет не беспокоит. Капюшон действует хорошо.

– Понял. – пауза затянулась, и она отлично понимала, что он и правда, беспокоится за неё, и испытывает неудобство от осознания этого беспричинного беспокойства. Которое не пристало руководителю его ранга. – Ладно. Не буду отвлекать от «Миссии».

– Чао, Тан. И… Спасибо за беспокойство. – она добавила в последнюю фразу истинного тепла и той «лучистости», за которую, как она подозревала, он и любил её столь сильно, что даже позволял нарушать кое-какие Великие Предписания и Инструкции.

– Чао, Ханна. До связи.

– А! Вот! Хорошо, что вспомнила. Тут где-то есть участок, где связь может пропадать. Не то спутник не охватывает, не то здесь какие-то поля интерференционные… Короче, часа на два я могу оказаться вне зоны доступа.

– Понял тебя, хорошо, что предупредила. – она могла бы поспорить, что сейчас он как обычно гладит огромной ладонью коротко, армейским ёжиком, стриженный затылок, (Чесать который отучила как раз она, указав, что такое не пристало ему по статусу!) морща лоб, и хмуря брови – Большой Босс недоумевает, как это спутник может «не охватывать», – Ладно. Просьба: позвони сама, когда окажешься снова… «В зоне доступа».

– Обязательно. И… Ещё раз спасибо. – он наверняка понял, что ей приятна его забота и внимание. Ещё бы: после восьми-то лет «притирания» и «взаимопроникновения»…

Ханна откинула со лба прядь густых волос чёлки, и чуть сдвинула назад капюшон: зрение сейчас очень понадобится. Скоро начнётся Зона Охраны.

Да, всё верно: вон стоят два Первых Стража. Замаскированы под древние каменные столбы-мегалиты. Которых тут, на пустошах Солсбери, разбросано тысячи.

Мимо этих она прошла, просто подняв руку с кольцом на пальце: Стражи его узнали. Туча из нейротоксинов и лазерные пушки мирно остались в их чреве.

Ханна позволила себе маленькую передышку, чуть замедлив шаг, и продышавшись: всё равно, как не надеялась она на свои силы и память, лишнее подтверждение того, что всё делаешь правильно, помогает. Хотя бы – обретению гармонии со своим телом.

А тело уже начало изменяться.

Исчезли, как она ощущала, суровость и непреклонность, столь характерные для старожилов-выживших. Разгладились морщины, и словно втянулись под кожу застарелые мешки под глазами. Массивность чуть полноватых бёдер сменилась подчёркнутой хрупкостью – она ощущала, как силы, поддерживавшие эту иллюзию, переходят в другое состояние. Да, теперь ей куда легче контролировать окружающее её пространство и то, что находится в нём: включились столь долго не испульзуемые рецепторы и Центры психики.

Она про себя называла все эти вещи ставшими за долгие годы привычными, и принятыми там, в Городе, терминами. Отлично осознавая, что в человеческом лексиконе для такого названия нет, и быть не может. Хотя, быть может, вскоре…

Для этого она и взяла на себя эту Миссию. Попробовать.

Нория и даст им всем столь вожделенный ответ.

Или окажется горьким и обидным разочарованием… Что потрачено впустую столько лет и усилий.

Но так или иначе – Нория – её дочь! И что бы не произошло – её дочерью она и останется!

Она вновь приказала сознанию отбросить колебания и воспоминания. Они могут отвлечь её, а уже пошла «Зона профилактики».

Здесь ей пришлось выкрикивать пароли, (или, применяя принятые людьми термины – защитные Заклинания) и делать руками пассы – выстраивая фигуры Онеро.

Поле Зоны повибрировало, погудело… Но приняло Ключ. Послушно втянулось под траву. Словно дрессированный лев, подумала она невольно. Грозен, когда голоден, благодушен, будучи сытым. Это она его «насытила».

Гарпии налетели как обычно – когда меньше всего их ждёшь. Стальные стрелы с противным свистом замелькали вокруг, впиваясь в мягкую землю холмов с противным всхлипыванием. Она остановилась, просто ожидая, когда запас стрел-перьев иссякнет: для гарпий она заранее создала Щит невидимости. А от случайных попаданий её спасает ореол защитного нимба.

Дальше простиралась Огненная Грива.

Шквал иллюзорного, однако от этого – ничуть не менее жгучего и опасного, стоит лишь на миг ослабить контроль, пламени, затопил сознание, грозя испепелить столь хрупкое бренное тело. Но она смело шла, сконцентрировавшись на том, что ждало её там, за призрачной границей огненного шторма – своей Цели!.. Пламя отступило.

И вот он – Порог.

Она невольно вспомнила древний фильм: вторая часть «Хэллбоя». Похоже показано, будь оно неладно. Не иначе, какая-нибудь сверхчувствительная зар-раза увидала во сне. Да и заложила, кому не надо. А сценаристам только того и надо – волшебного и небывалого.

Воздетые руки и металл в голосе:

– Именем Первого Короля! Откройся!

Полянка между двумя ничем не приметными камнями словно пошла волнами. Затем зелёное пространство словно прорезала длинная щель. Раздалась в ширину.

И вот уже перед ней узкий портал лестницы, уводящей в бездонную глубину под самый высокий холм. Она снова огляделась: никого! Только в отдалении слышен неумолчный ропот волн, мерный и убаюкивающий. Если б ей было сейчас легко и беззаботно.

Нет.

Столь озабоченной и раздираемой сомненьями она давно себя не чувствовала.

Вот за этим она и идёт. За обретением утраченного (почти!) спокойствия. За уверенностью в том, что то, что они наметили и претворяют в жизнь, ценой её терзаний, сомнений, и свободы, как нравственной, так и физической – необходимо.

Что непомерная Цена, которую она согласилась заплатить за то, чтоб лишь попробовать – не будет заплачена напрасно!

За надеждой на будущую жизнь своего народа.

Ну, и за самой собой. Прежней…

Она вошла, вход закрылся. Ощущая многотонные своды над головой, Ханна начала спуск по осклизлым и крошащимся под ногами, ступенькам. Свет ей был не нужен: она отлично чуяла всё вокруг «сенсорами сверхчувственного восприятии», как назвал бы их Тан. Как и почему они действуют, и где расположены органы, дающие им возможность работать, Ханна никогда не задумывалась. А Бабушка – не говорила.

В Привратницкой её уже ожидали.

Первый Жрец сильно постарел. Но время не испортило горделивой осанки и величественности ясного взора:

– Приветствую вас, Ваше Величество, Королева Подхолмья!

Добро пожаловать домой!

4. Уговор

Уговор на Руси – дороже денег.

Поговорка.

Отсюда, сверху, кузова напоминали разноцветные ракушки.

Только выброшенные не на пляж, и не морем. И – не хаотично разбросанные.

А целеустремлённо и методично разложенные чьей-то прихотливой рукой в определённом порядке: вдоль заросших низкими кустами и подлеском впадин-улиц, или на пустырях площадей и бывших автостоянок…

Впрочем, яркостью и сочностью окраски могли похвастаться лишь немногие: как знал Кархо, в-основном – иностранные. У которых антикоррозийное покрытие и лако-красочные слои отличались высоким качеством. Остальные подставляли взору по большей части только проржавевшие в той или иной степени крыши и борта.

То, что внутренняя начинка машин сгнила, и теперь дождям и снегу до сих пор упрямо противостояли лак и краска отличного – Ну ещё бы! «Враги – не дремлют!» – качества, вызывало уважение. К химикам-технологам и концернам-гигантам, произведшим всё это добро в конце прошлого века.

А вот к населению этих самых передовых в научно-технологическом плане стран, Кархо до сих пор испытывал неприязнь. Правда, не совсем логичную: самыми опасными для них были нападения не в Европе, а в Азии: особенно в этом плане отличились ОАЭ, Афганистан, и Узбекистан. Так что туда они больше – ни ногой!.. Он заставил себя прекратить сжимать губы в ниточку, и перевести взгляд вниз.

Руины-нагромождения из обрушившихся бетонных зданий чернели куда неприглядней, чем какая-никакая, а зелень вдоль улиц. Ударная волна, кислотные дожди и резкие перепады температуры первых лет не пощадили ни цемента, ни арматуры. Сквозь многометровые завалы превратившегося в песочно-гравийное крошево бетона растениям пробиться куда трудней, чем через асфальт. Да и наверняка остатки зданий всё ещё светились по ночам от радиации. Даже долго находиться рядом – до сих пор смертельно опасно.

Как, впрочем, и в большинстве разрушенных взрывами крупных городов. Незаросшими проплешинами чёрно-серых руин и до сих пор отблёскивающих кое-где осколками стекла только и выделявшимися среди тайги и лесов. Пока выделявшихся.

Но он знал: ещё десяток-другой лет, и тайга вновь поглотит то, что человечки-мурашики так долго и упорно отвоёвывали у неё. Чтобы жить… хорошо. Ну вот и пожили. Теперь планета достанется каким-нибудь разумным крысам, енотам, лемурам, павианам. Или индийским макакам!..

Нет, хватит: он приказал себе отключить пессимистическую «философию». Они – выживут. И снова всю землю чёртовыми «сапиенсами» заселят. Вон: у Адама с Евой ситуация была похуже… Ох, стар он становится – всё чаще эта самая философия лезет в голову!

Впрочем, как он знал – не ему одному.

Но ещё Кархо знал, что спускаться и пытаться найти что-либо полезное здесь для «Надежды» сейчас – глупо. Перед ними просто центр очередного города-призрака, с полностью сгнившими механизмами внутри разноцветных, и немного похожих отсюда ещё и на конфетки-драже «Эм-энд-эмс», кузовов. Бензин из проржавевших и растрескавшихся бензобаков, разумеется, тоже давно вытек за те циклы замерзания-оттаивания, что возродились в последние двадцать лет, когда привычный климат почти вернулся. К почти норме. (Если, конечно, назвать нормой вечную «не-то-осень-не-то-зиму».)

Всё ценное, что здесь можно найти и растащить, уже найдено и растащено. Обитателями окрестных сёл и пригородов. Отсидевшихся в бункерах-подвалах, или подполах-погребах, но потом… Он не сомневался: шансов, что кто-то до сих пор жив там, внизу – ноль целых …рен десятых. Но растащить – да, «вершки-сливки» растащили наверняка! Ещё в самом начале – тридцать с лишним лет назад.

Может, ближе к окраинам повезёт?

Как ни странно, но как показал их опыт, именно их реже всего прочёсывали мародёры, всегда почему-то в первую очередь рвавшиеся в Центр. Пока оставались в живых. И пока в гипермаркетах не попортились продукты и консервы. Одежда. Инструменты.

А вот ультрапродвинутая бытовая техника мирно оставалась на полках – кому она на … нужна без электричества?!..

Сейчас-то уже никто никуда здесь не рвётся.

Вот: судя по времени, они как раз должны подлетать к северному участку кольцевой дороги. Он сделал увеличение побольше: плевать на расход электричества – всё равно движки работают, потому что город осмотреть они так и так должны! Если где и искать – так только в таких местах!

Есть!

Телеобъективы бинокля показали характерную конфигурацию поросли кустарников, корни которых взломали когда-то заасфальтированную большую площадку у широкой ленты кольцевой, и более светлые тени – уже от только травы на месте врытых цистерн: ага!

Заправка!

– Вахтенный. Три румба влево. – он подвёл рот к раструбу переговорной трубки, – Машинное! Средний вперёд! – стало слышно, как в машинном, прямо под ногами, задвигались, заходили. Сейчас движкам придётся нелегко. Вы уж держитесь, милые…

Отягощённая ужасной инерцией громада неторопливо и, как когда-то казалось Кархо, величественно, начала разворот: поверхность в паре километров внизу сместилась, заправка словно двинулась к ним, и теперь нужно только правильно рассчитать, когда приказать дать задний, а затем и перевести на малый, чтоб зависнуть, противостоя ветру.

Впрочем, ветер сейчас, спустя годы после катастрофы, не слишком беспокоил. Установившаяся навечно облачность практически сгладила, свела на нет за последние двадцать лет погодные катаклизмы. И теперь ни циклоны, ни торнадо, ни даже грозы не угрожали «Надежде». А ведь вначале они жутко боялись именно молний: стоило появиться вдали грозовому фронту с иссиня-чёрными перинами туч, сверкающих изнутри всполохами и быстро бегущими разрядами, словно рождественская ёлка – игрой светодиодов, эта завораживающая величием картина заставляла женщин, глядящих в иллюминаторы, визжать, и, мешая вахтенным, бегать по палубам, а мужчин – играть желваками.

Потому что кораблю вполне хватило бы, как предупреждал Гаризанов Сергей Николаевич, главный инженер «Надежды», единственного попадания – с гарантией… Но вопли и нервные срывы уберечь от такого попадания всё равно не смогли бы.

Поэтому позже отец Кархо, Куркмас, приказал заделать иллюминаторы в жилых каютах листами фольги, термоваты и пластика. Так оказалось и спокойней и теплей.

Да и женщины теперь не вылезали с жилой палубы. Им это попросту запретили.

И вот грозовых туч уже просто нет. Поскольку солнечный свет не достигает земли, и испарения, а, следовательно, и обмена зарядами-потенциалами с поверхностью, не существует. Все тучи теперь – скорее, облака. Что поднялись выше пяти километров, и будто стоят там монолитной массой, кажется, никогда не сдвигающейся с насиженных мест.

И вокруг корабля – только молочно-пепельная мгла, медленно и раздумчиво, с чувством собственного достоинства, словно лава в жерле вулкана, переливающаяся из конца в конец необъятного Неба… Хотя все они с удовольствием отмечали, что основные направления господствующих ветров ещё сохраняются. Только их скорости упали в разы.

Что само по себе неплохо: они никуда и не спешат.

Остаётся просто ждать, когда их принесёт небесной рекой в какое-нибудь место, где есть хоть крохотный шанс чем-нибудь полезным разжиться, и «любоваться» на мутно-белёсую дымку, в которую превращается окружающее небо днём, и чернильную, словно космическая, тьму ночью, когда не видно ничего. Даже звёзд. Которые Кархо видывал только маленьким мальчиком. Когда они ещё жили на земле.

Земля… Н-да, он-то ещё помнит её. А молодёжь знает лишь по рассказам да фотографиям. И не верит рассказам стариков, вроде него да Голицына, что там можно было жить. Для них она превратилась во враждебную и неприветливую «территорию проведения операций». Иногда ещё и обороняемую. И куда они вынуждены высаживать десант.

Если так пойдёт дальше, придётся заменить знания о прошлом – просто верой.

В то, что они смогут вернуться. Чтобы просто – жить.

В, а, вернее – на. Земле обетованной…

– Машинное. Малый вперёд. – Кархо сменил трубку, – Внимание! Группа десантирования! Приготовиться к высадке! – сейчас-то, как он знал, в служебном отсеке все зашумели и засуетились, проверяя оружие и обмундирование. Техники, словно древнее божество, «оглаживают» и готовят старенькую лебёдку – от неё зависит почти всё!.. А он только всунул в ухо крошечный наушник, и придвинул ближе ко рту микрофончик на гибкой штанге.

Через пару минут они зависли точно над объектом.

– Машинное. Самый малый. Удерживать курсовую – ноль. Начинаем высадку. – он незаметно для вахтенного трижды сплюнул через плечо, – Внимание, группа десантирования. Спуск по готовности.

– Есть – спуск по готовности, товарищ полковник! – тон лейтенанта Кенжабаева как всегда несколько излишне чёткий и взбодрённый: наверняка ещё волнуется, мальчишка!

Он услышал, как в днище грузовой палубы открылся люк, и почти видел внутренним зрением, как лебёдка с первыми тремя бойцами на конце стального троса начала быстро вытравливать полудюймовую, обманчиво тонкую нить, призванную вновь связать корабль с до сих пор смертельно опасной поверхностью. Причём сейчас она была опасна не столько радиоактивной пылью, сколько выжившими вопреки всему, мутантами-животными. Насекомыми-гигантами. Предательскими, наполненными осколками стекла и ржавыми кусками железа, опасными для ног ямами-ловушками среди полусгнивших завалов дерева и щебня.

И, куда реже – людьми.

Сгруппировавшимися в плохо организованные, стихийно – то возникающие, то распадающиеся, банды. Дерущимися теперь за всё, за что можно было драться: бензин, жильё, еду, «охотничьи» угодья, инструменты… Двигатели.

Вот за что теперь любой член крохотного экипажа «Надежды» позволил бы отпилить себе левую руку. Двигатели. Благодаря которым сохраняется мобильность. А, значит, и возможность выжить, разведывая и обследуя всё новые и новые места для поиска всё того же: пищи, горючего, запчастей к технике.

Спуск тройки – пять метров в секунду. Медлить смысла нет: если кто там, внизу, и затаился, всё равно громадную сигару корабля заметил давно. Несмотря на зеркальную поверхность днища, её не заметит только слепой!

Когда до касания осталось несколько десятков метров, Кархо, переключивший центральный монитор на камеру старшего в тройке, скомандовал уменьшить плавно до трёх. Затем – и до одного.

– Есть контакт! Здесь, вроде, чисто! – голос Аскара Шаклибекова, бывшего сегодня главным в передовой тройке, звучал в наушнике бодро – похоже, сорокалетний прожжённый ветеран заметил что-то такое во время спуска, что неприятностей не предвидит!

Кархо услышал, как лейтенант Кенжабаев скомандовал:

– Сержант Шаклибеков! Закрепить крюк! Занять позиции и удерживать до подхода группы! Взвод! Начать спуск!

Кархо внутренне усмехнулся: молодец. Чётко. Сам сказал в переговорную трубку:

– Машинное! Полный стоп на лебёдку. – сам взглянул вбок, туда, где на вспомогательном мониторе шла картинка из трюма.

Видно было, как бойцы с роликовыми карабинами, закреплёнными на парашютном обвесе, торопились пристегнуться к тросу. Даже ему – прожжённому и ушлому, было жутковато глядеть, как чёрный силуэт за чёрным силуэтом скрывается в светлом проёме люка: чтоб за считанные секунды завершить не то – полёт, не то – прыжок. В неизвестное.

Впрочем – нет. Известное. Аскар не сказал бы, что внизу чисто, если б оставалась хоть доля сомнения.

– Товарищ полковник! Группа на месте!

– Вас понял. Следуйте обычной процедуре.

Лейтенант скомандовал бойцам:

– Салихов, Мусаев – у крюка. Остальные – разведка. Осмотреть все завалы. Если возникнет необходимость – стрелять без дополнительной команды. Затем – охрана. Периметр – триста метров! По окончании осмотра и занятии позиций – доложить.

– Есть, товарищ лейтенант. Есть, товарищ лейтенант.

– Капрал Исаев. Начать осмотр цистерн.

То, что спустившийся последним старик начнёт осматривать хранилище до того, как будет выставлено боевое охранение, сегодня не казалось излишней поспешностью. Были в тоне лейтенанта нотки, сказавшие Кархо, что опасаться зверья, шмелей-мутантов, или мародёров и бандитов, сегодня не нужно.

Спустя пять минут он получил рапорт: семнадцать человек заняли позиции по периметру заправки, перемещения «противника» не обнаружено.

«Противника»… Чёткие у них теперь для всего на свете определения.

Как показала практика, только введение воинской дисциплины и образа жизни, как на пограничной заставе у порога враждебно настроенного коварного государства, и позволило их крохотному «подразделению» выжить.

И даже немного увеличить численность этого самого подразделения. Татьянин второй, вроде, пошёл на поправку и весит уже не кило семьсот, как при рождении, а почти два, да и Сабина снова беременна… Будем надеяться на лучшее.

– Товарищ полковник, разрешите доложить. – Алибек Турсунбекович, которого он согласно Устава продолжал называть при всех «капралом Исаевым» – задыхался: похоже, вскрытие замков болгаркой опять отняло почти все силы. А карбид кончился – рабочие ацетиленовые горелки пришлось законсервировать, а запасные – просто выбросить.

– Докладывайте, капрал.

– В большой цистерне – примерно полтонны соляры. Ну, может, чуть больше. Кх-кх-х… (Простите.) В двух малых… Ну, я бы оценил вёдер по десять. И – главное! В подвале под диспетчерской нашёл бочку с мазутом. Качество… Хорошее.

– Отлично. Спускаем насос, канистры и сеть. Вы пока продолжайте поиск.

Канистры, конечно, они называли так условно: монументальные бочки из старой доброй нержавейки вмещали каждая по триста литров драгоценного горючего. Перекачать с помощью ручной помпы несложно. Хоть и утомительно. Но не тратить же на мотопомпу драгоценную соляру! После того, как разложился в первые же два года после катастрофы весь чёртов «высокооктановый» бензин, только на неё, родную, вся и надежда: на старую добрую солярку. Она-то – не разлагается и не гниёт. Хотя и годится – только для дизелей.

Ну а они ими и оснащены…

Перекачивать Исаев, похмыкав, приказал двум молодым бойцам поздоровей.

Когда грузовая лебёдка втянула первую канистру, и бригада техников увезла её на тележке в хранилище ГСМ, Кархо снова приблизил рот к трубке:

– Машинное. Добавить три процента в расширительный.

Он знал, что после этой команды начнётся самое главное: плавучесть, или говоря по-другому, подъёмная сила дирижабля начнёт плавно расти за счёт увеличения объёма полужёсткого корпуса. Потому что газ во внутреннем, сейчас подогреваемом, резервуаре, станет расширяться, растягивая эластичные стенки. И делать это слишком поздно, как и слишком рано – нельзя. Можно или опуститься до пределов досягаемости стрелкового оружия, (И тогда – вероятнее всего – им всем конец!) или натянуть основной трос так, что тот порвётся. Ну а если добавлять объём слишком быстро, появятся трещины-протечки в старинном сверхпрочном сивлите – и тогда придётся снова искать и латать их…

Хрупкое равновесие, поддерживающее живучесть их основного Дома – действительно чертовски… Хрупко. Но без него, без этого Дома пока – никак!.. Вокруг всё ещё царит Главный Враг – невидимая смерть. Замаскировавшаяся, коварная, неумолимая.

Остаточная радиация.

Неумолимо накапливающаяся в организме. И рано или поздно губящая тех, кто живёт там, на поверхности. Поскольку они вынуждены просто – дышать и питаться…

Подъём первых двух канистр-бочек уравновесил как раз три процента. Однако оказалось, что бензина наберётся ещё на две. И кое-что ещё нашлось помимо горючего. Пришлось добавить ещё четыре процента.

Капрал – ну и нюх у него на эти дела! – обнаружил не только бочку с мазутом, но и запертую на три замка и не тронутую мародёрами каптёрку со стальной дверью, со стеллажами. На них – ёмкости. Пусть и со старинным «Кастрол»-ом, но ведь синтетические смазочные масла портятся строго определённым образом! И их бортовые технологии позволяют восстановить утраченные от времени и холода свойства.

Отлично! Давненько им так не везло! Теперь горючего и смазочного материала хватит как минимум на год безопасного дрейфа. Потому что управляемый полёт сейчас – непозволительная роскошь. Вот и приходится довольствоваться лишь теми городами, что расположены не дальше пяти-десяти километров от трассы их вынужденного следования капризам пусть и еле дующего теперь, но – ветра…

Значит, спасибо тебе, Челябинск.

Название города он прочёл на полуразрушенной стелле-надписи у окраины – на кромке самого большого шоссе. Теперь проросшего всё теми же кустами… Да и счисление показывало, что они как раз в этой точке: пятьдесят пять градусов восемь минут северной широты / шестьдесят один градус двадцать три минуты восточной долготы.

Урал, если верить карте: как раз условная линия, отделяющая Азию от Европы.

Вот в Европу теперь и лежит их путь.

Если ветер не переменится.

А лучше бы переменился – старушку, почти не тронутую бомбёжками, (Видать, за серьёзного противника никто не посчитал!) изрядно поклевали свои же жители – мародёры. Да и они сами – за предыдущие два захода: семнадцать лет назад, и восемь… Значит, придётся уповать уже только на Америку: населения-то там не осталось… Но находить что пищу, что горючее, ничуть не легче, чем в Евразии.

Только после того, как капрал и последняя канистра оказались на борту, Кархо приказал десанту разбиться на двойки и провести «углублённую» разведку. Проще говоря – искать, не отдаляясь от места высадки более чем на километр-полтора, всё, что может помочь выжить их гарнизону-подразделению. Или может пригодиться для обмена – если вдруг встретится согласная на торговлю группа выживших… Хотя он не обольщался: в последний раз такая попалась им лет шесть… (Или – семь?) назад.

Через два часа все оказались на борту, трос с последней тройкой бойцов втянули, и стало возможно продолжить движение дирижабля, относимого теперь к западу-северо-западу.

Кархо не скрывал радости: все живы, совершенно целы, и даже парочкой чудом не сгнивших учебников из руин местной школы удалось разжиться! Хранились в сейфе! (И как они туда попали?! Из сейфа всё ценное, конечно, забрали давно, а вот две вспухшие от сырости, но вполне читаемые книги – не тронули! Вероятно, не поняли их реальной ценности: сейчас для выживания будущих поколений знания – куда важней, чем даже еда!..)

Однако изучив тщательней доставшееся сокровище, он понял, почему учебники оказались в сейфе. Чистые листы у форзацев покрывали скабрёзные рисуночки: тощую узкоглазую (Кореянка, что ли? Или бурятка, что верней.) женщину имели во всех мыслимых позах. Причём рисовавший явно старался передать лицу портретное сходство, а ко рту пририсовал овалы: «Ай! Ох! Ещё!..» И сдуру даже на всякий случай надписал в одном месте: «Лариса Алексеевна». Но, похоже, родители с высокохудожественным творчеством балбеса-сынка познакомиться так и не успели…

Ладно. Уж он позаботится, чтоб его люди рисунки заклеили. Или замазали.

Вот чего им хронически не хватало: методической литературы. Книг и учебников на старой доброй бумаге, без которых все попытки обучения детей превращались в склеротический кошмар для Кархо, Голицына, Исаева, Лозинского, и ещё двух женщин-ветеранш. Три лап-топа, которые они попытались сохранить, закачав туда все энциклопедии и массу другой информации, продержались не более пяти-шести лет. Только-только успели переписать основные учебники с них – на листы бумаги: чистые обратные стороны каких-то ведомостей, чудом найденные нетронутыми в бухгалтерии конторы консервного завода. Кархо ещё помнил, как отец размашистым жестом выбросил последний плоский короб в передний иллюминатор: балласт им ни к чему…

Среднее поколение, мужчины и женщины тридцати-сорока лет, уже предпочитали ничему не учиться, и куда больше внимания уделять не чисто абстрактным сейчас «химии, физике и биологии», а изучению автомата Калашникова… Ну, и ещё «труду». Прикладному. То есть – умению ремонтировать всё то, что ещё работало из механизмов и аппаратуры.

За ужином, в столовой, только и разговоров было, что о Челябинске. Офицеры старались говорить поменьше, зато жён и подростков унять не было никакой возможности: Луиза хвасталась новыми бусами. (Зная её, словно у галок да сорок, слабость к блестящим побрякушкам, сержант Аблямитов добыл-таки где-то нитку кораллов…) Анна Салихова пришла уже в найденной сыном, и вонявшей ещё не выветрившимся дизенсектантом, кофточке. (А что – вполне тёплая! И почти новая. В-смысле, без дыр.) Феруза, дочь Алибека Исаева, оказалась в ярко-салатных штанах-лосинах из шерсти. (Искусственной, конечно.) И тоже, разумеется, вонявшими средствами от насекомых и бактерий – камера для обработки трофейной одежды у них одна.

Кархо ел быстро, стараясь незаметно наблюдать за своими, вслушиваясь в разговоры и отмечая для себя те моменты, которые позже придётся уточнить. Или исправить.