Ещё три сказки, сказ и бонус

– Так это он прикончил этих несчастных?

– Возможно. А возможно, ему кто-нибудь и помогал: помнишь, некоторые раны были не столько резанные, сколько – рваные. Такие саблей не нанесёшь. А только чем-нибудь вроде… Да, серпа! – говоря это, Конан, поднявший вдруг голову, чуть отступил, мгновенно снова выхватив верный меч, и встав в боевую стойку.

На них, угрожающе загребая передними конечностями, двигалось очередное чудище.

Это оказалось похоже, скорее, на богомола. Жуткого, гигантского богомола, действительно вооружённого серповидными сегментами на передних лапах. То, что чудище раскачивалось из стороны в сторону, делало его ещё страшней – в дополнение к немыслимо противной треугольной морде с шарами водянистых, зелёно-серых в свете лампадки, глаз по бокам головы.

– Не высовывайся! – только и успел крикнуть Конан, прежде чем существо сделало внезапный выпад, попытавшись достать его живот одним из серпов.

Остальная схватка прошла без реплик: чудище наступало, стараясь сблизиться, и нанося удары то левой лапой, то правой. Киммериец отступал, только и успевая отбивать страшные «сабли-серпы», и ругаясь на всех языках Ойкумены!

Садриддин отступал тоже, пытаясь освещать коридор, и не мешать манёврам варвара, то резко прыгавшего в сторону, то пытавшегося пробиться к ногам твари. Ничего не получалось: та надёжно перекрывала всё пространство коридора!

Юноша отошёл к левой стене, перехватил рукоять, прицелился…

Острый зуб мизерикорда вонзился именно так, как он наметил: в огромный глаз твари! Та завизжала, вскинув передние лапки к морде, и засучила, затопала в ярости по плитам пола четырьмя ножками!

Но уж Конан не стал ждать, пока тварь опомнится: в два гигантских шага он преодолел разделяющее их расстояние, и перерубил тонкую сяжку, соединяющую брюшко с головогрудью!

Половинка с руками-серпами отвалилась, грохнувшись на пол прямо перед ним. Но киммериец не стал сразу добивать монстра, а быстро отступил, оказавшись вне досягаемости всё ещё машущих передних конечностей:

– Проклятье! И живучая же гадина! Чуть не зацепила. А ты ещё раз – молодец. Уже начинаешь мыслить стратегически! Похоже, из тебя выйдет толк. Когда окажешься на месте Мохаммада шестого, главное – не забывай, откуда вышел. Не дави народ новыми налогами.

– Конан! Ты это – всерьёз?

– Конечно! Когда ж мне тебя предупреждать и наставлять, как не сейчас? А вдруг меня убьют, и тебе придётся заканчивать всё самому?

– Конан… Давай не будем о смерти! Я бы всё-таки предпочёл, чтоб ты остался жив.

– Я тоже. Однако надо быть реалистом: Ворух-то… Не дремлет. А твари – всё сильнее и изощрённее. Думаю, скоро встретимся и самим их создателем. А тогда будет не до напутствий будущему Правителю Биркента и окрестностей…

Коридор ничуть не изменился: оштукатуренные стены из саманного кирпича, мраморный пол, потолок, теряющийся во тьме. Конан уже два раза подливал масла в лампадку: ход в покои падишаха тянулся третьи сутки. Во всяком случае, они делали ночёвку уже два раза.

Садриддин уже успел рассказать, как, совсем мальчишкой, нашёл крышу соседа, с которой было неплохо видно сад прекрасной, тогда – девочки: Малики. Влюбился, конечно, с первого взгляда: «Вот не поверишь, Конан, когда она посмотрела через плечо – словно кипятком обдала! Ну, я сравниваю с тем, что пережил совсем мальчишкой, когда уронил казан шурпы на ногу…»

После этого отрок Садриддин пошёл работать водовозом, чтоб заработать на уроки игры на рубобе – песни и стихи заучивал, а затем сочинял и сам.

Принцесса, вроде, отвечала взаимностью, смотрела на него, когда он, схватившись за горло, в котором перехватывало дыхание, стоял, застыв, на крыше… И он даже один раз забрался в сад дворца, (Ну, эту историю Конан уже слышал!) и провёл с вожделенной мечтой своей юности восхитительные два часа – время до первого обхода дворца ночной Стражей. Ну а дальше…

Что было дальше, киммериец знал и так: рассказы о внезапной атаке, и позорном бегстве даже преданнейших, и всё равно казнённых потом личных телохранителей, давно превратились в легенды и сказания.

В свою очередь и Конан поведал юноше кое о каких своих приключениях. Садриддину оказалось особенно интересно слушать о тех, что происходили с Конаном в бытность корсаром. Оно и понятно: море в окрестностях Биркента существовало только как бесконечное пространство, до горизонта занесённое песком. Ну, варвар и рассказывал… Однако то, что они всё ещё спали по очереди, не позволяло слишком уж углубляться в дебри воспоминаний.

Зрение юноши привыкло к полумраку за эти дни настолько, что видел он теперь почти так же хорошо, как варвар. Слух тоже обострился: в коридоре нависала оглушительная, нереально густая и глубокая, тишина, в которой даже падение на пол волоска было отчётливо слышно.

Но почему-то после богомола маг не насылал на них никого – словно хотел, чтоб их бдительность притупилась! Только однажды под ногами вдруг снова открылся предательский люк – опять с кольями-гарпунами на дне. На некоторых виднелись чьи-то останки… Кровь давно застыла, и отвратительные отблёскивающие в свете лампадки струпья шелушились на дне ямы – словно корки на солончаках или такырах.

Но поскольку лиц несчастных не было видно, Конан не смог бы поручиться, видел ли этих людей в числе претендентов, или соседей по ужину в караван-сарае.

Яму они просто перепрыгнули.

Очередной перекус проводили, сидя как всегда – лицом друг к другу. Конан поглядывал вперёд, Садриддин – назад.

– Конан. – теперь, когда напряжённые моменты у входа осталось позади, и они, собственно, ничем больше, кроме вглядывания и вслушивания не были заняты, Садриддин старался во время движения спрашивать только «по делу», не беспокоя варвара «ненужными и отвлекающими» разговорами. А накопившиеся вопросы – приберегая до момента еды или сна, – А почему ты ввязался в эту авантюру на самом деле?

– Хм… Из-за мешка золота.

– Нет, не верю. В такую причину поверили бы те, богатые и знатные претенденты… Такой умный и расчётливый воин как ты, не может не знать, что он может заработать и куда больше. И – куда спокойней. А не так как сейчас: буквально сунув голову в петлю! Ну, или – в осиное гнездо. Полное неведомых опасностей и страшных тварей!

Молчание затягивалось. Конан неторопливо ел, всё так же запивая скупыми глоточками предпоследнюю лепёшку. Наконец, не глянув на напарника, ответил:

– А ты вовсе не так глуп и наивен, как казался с первого взгляда. Твоя правда: мне соваться сюда только из-за золота смысла не было. Да что – золото! Верно: у меня были тысячи возможностей заработать куда больше, лишь шевельнув пальцем! Ну, или согласившись быть мужем ца… – варвар дёрнул плечом. – Но – не по мне это.

Вашу местную «легенду» с чародеем-захватчиком я посчитал за… вызов.

Вызов моим профессиональным навыкам. Навыкам Воина и – глупо звучит! – в какой-то степени – борца за справедливость.

Да, я хотел попытаться спасти целый город от напасти, которая, словно бельмо на глазу, лежит на людях. На жителях. Крестьянах, ремесленниках, ткачихах, водовозах…

Ведь Мохаммад шестой, по моему твёрдому убеждению – всего-навсего – барыга.

Расчётливый торгаш, пытающийся извлечь выгоду даже из спектакля по спасению своей дочери! Да и общие налоги он поднял три года назад – якобы для того, чтобы обеспечить усиленную охрану старого дворца: чтоб тварь, стало быть, не выбралась наружу.

И сколько новых сардоров появилось в вашем выросшем войске?

То-то! А их ведь надо кормить.

Ну а если народ захочет, наконец, сбросить ярмо, что давит всё тяжелей на его шею…

Эти же сардоры с большим удовольствием потопят в крови любой бунт.

Так что обирание чужеземных претендентов меня не беспокоит. Как и их смерть. Они – сами выбирают такую судьбу. А вот бесчестное угнетение и притеснение ни в чём не повинного местного населения я считаю гнусным делом.

Но поскольку убивать падишаха и занимать его дохленький трончик я считаю ниже своего достоинства, я – здесь. В заколдованном старом дворце, а не в новом, который ваш правитель построил для себя как раз на новые налоги, и «госпошлину» с претендентов. И продолжает достраивать – вон: леса третьего крыла до сих пор наращивают кверху и в стороны.

Вот я и хочу, в числе прочего, помочь тебе сесть на место вымогателя-тирана.

Я… Хм. Достаточно подробно объяснил тебе свои… Мотивы?

– Да. Да. Достаточно подробно. И теперь я думаю, что ты был бы для Биркента отличным правителем. Дальновидным. Справедливым. Умным. И – сильным! Уж при тебе никто бы не осмелился на наш город напасть!

– Возможно. Но давай сделаем так, чтоб нападать никто не осмеливался и при…

Тебе.

Дверь в покои падишаха оказалась заперта.

Вот так, просто и буднично: заперта.

И все попытки северного гиганта открыть её голыми руками не помогли: жилы на его шее чуть не трещали от напряжения, но отворить дверь, или пробить мечом толстенные прочные доски, из которых она была набрана, не удалось!

– Надо же… Какая прочная. Не иначе – доски заговорены от стали! Вот ведь хитро…опая скотина. – теперь и Конан почесал затылок, – Ладно, сейчас чего-нибудь придумаем.

Много думать, впрочем, северянин не стал: мечом ударил в саманную стену торца коридора, в которую и была вмонтирована дверь. Остриё со звоном отскочило.

– Бэл раздери. Стена-то… Тоже заколдована. Но с таким я тоже сталкивался. Есть вариант.

Садриддин снова не без удивления пронаблюдал, как из необъятной сумы на свет божий вынимается странный набор предметов: несколько потемневших от времени до коричневости косточек странной формы – словно от неизвестного животного. Баночка из чёрного стекла, свёрток из плотной кожи, похоже, бычьей: очень толстой и негнущейся.

– Если опасаешься колдовства – лучше отойди!

Садриддин поспешил так и сделать, истово бормоча про себя молитву Мирте Пресветлому, однако взгляда от Конановских приготовлений не отрывал, не забывая оглядываться и в темноту коридора за их спинами.

Приготовления, впрочем, оказались чисто символическими: Конан, применяя вместо заклинаний ругательства на разных языках, полил на дверь густой ядовито-зелёной жидкости из баночки. Развернул свёрток, сыпанул на тягучие потёки – жёлтого порошка, оказавшегося там, и выкрикнул, воздев руки:

– Откройся!

От двери пошёл пар. Затем повалил едкий зелёно-жёлтый дым, и вдруг доски вспыхнули ярким фиолетовым пламенем! И горели так, что гудел даже воздух вокруг!

Не прошло и минуты, как обломки препятствия попадали к ногам напарников, и проём открылся.

Внутри оказалось светло: странный голубовато-фиолетовый свет явно исходил не от солнца, и не от факелов или других светильников. Однако из проёма никто не выскочил. Садриддин сказал:

– Здорово ты меня… Насчёт колдовства. А я-то, я-то… Купился, как последний простофиля, впервые увидавший странствующего факира. А это – просто земляная смола и кхатайский порошок! А косточки-то тебе были зачем нужны?

Конан фыркнул:

– Ну – так!.. Факирские уроки даром не проходят: косточки – для нагнетания таинственности, и создания соответствующей атмосферы. Зато тебе точно не было скучно! А то за пять дней безделья мы совсем разленились. Отъелись, успокоились…

– Ага, все бы так бездельничали и отъедались!.. Ну что, посмотрим?

– А то!

Внутри оказался почти такой же интерьер, как в покоях принцессы: роскошная кровать с балдахином из драгоценного шёлка, столики-дастарханы, табуретки, занавеси…

Вот только окон, которым по-идее полагалось бы быть на своих местах, и дверей в помещения для слуг, не обнаружилось: стены казались монолитными, и сделаны были явно из чего-то получше и потвёрже, чем саманный кирпич.

Напарники рассматривали комнату с порога, не торопясь входить.

– Не нравится мне это. Слишком похоже на мышеловку.

– Почему?

– Стены. Видишь: какие блестящие и ровные. Готов заложить свой меч против зубочистки, что прочнее камня. Чтоб тот, кто будет иметь глупость забраться, не смог пробиться сквозь них.

– Но ведь они… Ну, вернее – мы! – всегда сможем выйти через проём! – Садриддин указал на догоравшие у их ног обломки досок.

Конан ничего не сказал, но посмотрел так, что юноша прикусил язык. Но всё же спустя минуту выдавил:

– Что же нам делать? Ведь пройти дальше мы можем только через эту комнату?

– Нет, не только. Можно ещё попытаться… – Конан, отошедший теперь к боковой стене коридора, попробовал потыкать в неё мечом.

Стена подалась: начала крошиться.

– Ага. – варвар удовлетворённо хмыкнул. – Всё правильно. На защиту стен уходит чертовски много колдовских компонентов, и сил мага. И её всё равно надо поддерживать. А маги обычно достаточно ленивы… Отойди-ка, чтоб не мешать, и прикрывай тылы!

Глядеть, как профессионал расчищает проём в стене мечом легче и быстрей, чем команда строителей – кирками и ломами, Садриддину было бы интересно. Если б он добросовестно не «бдил» в клубящийся неземным светом проём, и в черноту коридора.

Работа по выламыванию дыры, достаточной, чтоб пропустить человека, заняла не больше пяти минут:

– Давай-ка нашу плошку!

Внутри оказалась та же клубящаяся чернота, что и в комнатах вдоль коридора половины принцессы.

Дна или пола тоже не имелось. Киммериец покривил губы, и поработал языком, чтоб собрать побольше слюны. Плюнул вниз. Всматривался долго.

– Негралово отродье. Не повезло. Ладно – есть ещё другая сторона.

Когда взломали стену напротив, за ней черноты не оказалось. А оказалось там море. Вот так, буднично и просто: море! Под застывшим в зените жёлтым солнцем.

– Конан. Красиво-то оно, конечно, красиво… Но я и плавать-то не умею. У нас в Биркенте есть только хаусы, каналы, да арыки для полива!

– Понял. Но плавать не придётся. Думаю, тут мелко.

Действительно, когда киммериец попробовал, держась за стены, спуститься в «необъятный» океан, оказалось, что несмотря на громадные валы и завораживающую взор чернотой пучину, глубина этой самой «бездонной пучины» – по колено.

– Понятно. Иллюзия.

– Как это?

– Да очень просто. Нету тут никакой воды. И если б с нами был порошок цветка Парасты, мы бы посыпали себе на глаза, да и увидали… Как тут и что.

– А у тебя…

– Нет. Израсходовал на предыдущих магов. Так что закатывай штанины, и пошли.

Стена, вдоль которой они теперь пробирались вброд, тянулась и тянулась. Конан похлопывал по ней рукой, Садриддин с тоской оглядывался: отверстия, через которое они влезли, не видно стало через несколько минут ходьбы. И хоть Конан и сказал, что вода – лишь иллюзия, это не мешало ей хлюпать в афганках, и быть чертовски холодной – почти как в потоке, который чуть не смыл их… Три? Четыре дня назад?

– Ну, думаю, что хватит. – киммериец остановился, и снова вынул меч.

Долбёжка прошла обычно: никто на той стороне их не ждал. И фиолетового тумана за дырой не оказалось. Зато луг с зелёной травкой и пышные деревья в душистых цветах сразу напомнил Садриддину о временах счастливого детства:

– Конан! Это же – сад! Сад принцессы! Здесь мы с ней и…

– Ага. Понятно. Что ж. Неплохо, Мардук раздери. Полезли.

В саду пели птички.

Сине-голубое солнышко светило на блёкло-голубом небе, быстро нагревая тела и головы. Конан буркнул:

– Не напекло бы… Тут оно светит как-то…

– Это – не солнце!

– Ну конечно. Хе-хе. – варвар глянул через плечо, ухмыльнувшись, – Ещё не встречал я чародея, который мог бы солнце – заколдовать.

Закрыть тучами, спрятать от людей – да. Изменить вид – тоже. Но что-то действительно сделать с самим светилом – никогда! Иллюзия, как всегда. Но – опасная для нас. Не забывай про тылы.

Напарники двинулись вперёд – туда, где посреди сада возвышалась беседка.

Из беседки доносились звуки арфы: кто-то перебирал струны, посылая в пространство меланхоличную восточную мелодию, словно наполненную дымком кальяна, запахом опиума, гашиша, и благовоний… Предлагающую расслабиться, и забыть о тяготах бренного существования, мирно уснув и отдавшись чудесным видениям!

Мелодии вторил нежный и приятный – женский! – голос.

Конан, пробующий ногой прочность газона, почесал спину и плечи. Садриддин и сам ощущал, как под пронизывающими лучами начинает зудеть и покрываться волдырями, словно от ожогов, кожа на открытых участках лица и рук.

– Проклятье. И ведь не пойдёшь быстрее – мало ли каких тут ям не припасено!

Вожделенная тень беседки приближалась медленно, но наконец они добрались и до неё. Голос и звон струн вдруг стихли.

Конан буркнул через плечо, не отводя взора от входа:

– Собственно, мы и не думали, что появление таких выдающихся личностей как мы, пройдёт незамеченным. Соберись. Сейчас уж точно – начнётся!..

Но ничего не началось, и они по пяти ступеням осторожно вступили в широкий проём между двумя ближайшими колоннами: а всего крышу над ажурным сооружением поддерживали десять резных деревянных столбов-опор.

В дальнем углу, если так можно назвать возвышение над круглой поверхностью внутри беседки, высилась восточная арфа, за которой стояла (Да, восточные арфы нужно во время игры крепко держать, чтоб не упали!) симпатичная даже на взгляд Конана, девушка. А рядом…

Рядом свернулась огромными кольцами змея. Вернее – змей. Потому что взгляд холодных стальных глаз не позволял усомниться в том, что их обладатель – самец.

Толщиной его тело казалось с торс Конана, а длинной – уж никак не меньше двадцати шагов.

– Малика! – в голосе Садриддина звучала такая боль, и одновременно – радость, что даже варвара проняло, – Ты жива! Это – главное! Сейчас я этого мерзавца!…

С боевым кличем Садриддин бросился вперёд, явно намереваясь всадить мизерикорд, который держал обеими руками над головой, в шею у основания головы змея.

Тот, казалось, едва шевельнул концом хвоста, и юноша отлетел к бортику беседки, так треснувшись головой о перила, что кинжал выпал, откатившись на пару шагов, а Садриддин потерял сознание, осев безвольным мешком наземь.

– Ну вот и встретились, Борруш ужасный. – Конан не спешил доставать меч, просто подошёл чуть ближе, и встал напротив девушки, буравя глазами её лучистые невинные очи, – Не думал, небось, что найду тебя?

– Нет, Конан, не думал. – девушка не открывала, вроде, рта, но слова звучали чётко и разборчиво, – Я думал что ты, как любитель наживы и новых приключений, и не собираешься исполнять своё обещание разделаться со мной.

– Киммерийцы слов на ветер не бросают – вот он я!

– Да. В упрямстве и мужестве тебе не откажешь. Ну что – как всегда?

– Да. Как всегда!

Дракон, в которого превратилась Малика, еле помещался в беседке, что Конану оказалось на руку: столбы-опоры хоть как-то сдерживали манёвры мускулистого чёрного тела. Киммериец прыгнул вбок а затем – вверх. Верный меч неведомо как оказался в руке, и рубанул что было сил… По пустоте!

Потому что чешуйчатое тело мгновенно – словно бы перетекло в сторону, а голова развернулась к северному воину, и изрыгнула поток пламени!

Который тоже встретил пустоту.

– Бэл. Забыл, какой ты быстрый. Ничего: я кое-чему поднаучился за это время!

Пол под бойцами вдруг подался, и словно ушёл в стороны, втянувшись под стены, и оба врага оказались как бы летящими в пустоте чёрного пространства. Тут дракону, разумеется, оказалось куда легче: крылья позволяли маневрировать, тогда как варвар мог лишь разворачиваться в разные стороны, чтоб встретить Борруша хотя бы лицом, и от пламени прикрыться мечом и сумой!

Однако Конан нашёл хитрый ответный ход: при очередном выпаде дракона бросил в его открытую пасть уже горящую суму!

Пока змей отплёвывался и чихал из-за оказавшейся внутри не то пыли, не то – муки, киммериец умудрился подлететь, управляя телом, опиравшимся на воздух, словно на подушку, и помогая себе руками, и смог зацепиться за одну из передних когтистых лап.

После чего забраться на холку врага оказалось делом техники!

Шея изогнулась, морда с разверстой огнедышащей пастью вновь возникла перед лицом Конана. Тот изо всех сил запустил свой меч – как копьё: внутрь пасти!

Ком огня застрял в глотке, и словно истаял!

Меч, пущенный могучей рукой, сделал даже больше, чем варвар рассчитывал: пробил нёбо твари, прорубил затылок и вылетел наружу, пройдя насквозь!

В кровоточащей огромной дыре появился ослепительный свет!

Он рос, расширяя дыру, и становясь всё более обжигающим и нестерпимым!

Конан зарычал, закричал, но шеи не выпустил. Наоборот: он постарался как можно крепче охватить её руками, переползя только на её нижнюю половину: чтоб не жгло!

Пасть закинулась к спине, тварь заревела, но киммерийца чудовищный, разрывающий барабанные перепонки, крик, не отвлёк: вынув из-за пояса клинок юноши, он всадил его по рукоять в чешуйки, и чудовищными усилиями стал продвигать вперёд!

Как ни странно, это удалось, и шея, отделённая от туловища, вдруг отпала, улетев, так же как и тело с оседлавшим его киммерийцем, куда-то вниз, вниз, в бесконечное вращение и кружение!

Затянувшее и поглотившие варвара чернотой и гулом, навалившимся на уши так, словно слон – на тело…

Очнулся Конан внезапно. Сел.

Странно – но он снова был в беседке. И перед ним на своём возвышении опять лежал гигантский змей. Конан поторопился подхватить меч, валявшийся в шаге от него, и встать:

– Приветствую вас, о прекрасная Малика! Простите, что развалился тут в вашем присутствии! Невежливо с моей стороны.

– Ничего, о северный воин, имени которого я пока не знаю. Я не обижена.

– Меня зовут Конан. Конан-киммериец.

– Приятно познакомиться, Конан-киммериец. Благодарю тебя за избавление меня от страшного Хозяина. Пожалуй ты… Станешь для меня неплохим мужем.

– Не бывать же этому! – вдруг раздался позади варвара злобный выкрик, и Конан почувствовал, как в шею огненным укусом впивается какое-то насекомое вроде осы…

Повернувшись и взявшись за шею он, впрочем, обнаружил не осу, а маленькую стрелку с кусочком хлопка на заднем конце – явно выпущенную из духовой трубочки!

Ноги почему-то перестали держать киммерийца, и он осел на пол беседки, успев стрелку всё же выдернуть.

– А неплохо получилось. Этот яд не убивает, напарничек. А только парализует. Так что ты будешь в полном сознании, когда я буду перерезать твоё горло. Хотя я брал эти стрелы не против тебя – я не рассчитывал, что ты проживёшь так долго! – а против конкурентов…

Сказать Конан уже ничего не мог, но глазами выразил то, что хотел.

– Ах, это… Ну как – почему? Во-первых, как ты любишь повторять, это – Восток! Здесь не бывает настоящих союзников, или напарников. – Садриддин с мизерикордом в руке медленно подходил, глаза горели сдерживаемой и тщательно скрываемой до этого – не то – завистью, не то – ненавистью! – А во-вторых…

А во-вторых, место на троне – только одно. И мне, как будущему падишаху не престало, чтоб мне тыкали в нос: дескать, ты-то сам был лишь сопляком на побегушках у великого северного Героя – легендарного Конана-киммерийца.

Не-ет! Я сам всё сделал! Освободил принцессу, убил дракона, получил падишахство и жену…

– Но милый… А как же – я? Я ведь могу рассказать, как всё было? – удивления в голосе принцессы, голова которой уже превратилась в голову прекрасной девушки, не заметила бы только арфа, сиротливо валявшаяся на полу возвышения.

– Ты? Да, ты… Не то, чтоб за эти три года моя любовь ослабла, звезда моего сердца… Но я стал гораздо взрослее. Много передумал. Многое понял. И теперь более трезво смотрю на мир. И реально оцениваю многие вещи…

– Трезво и реально – это значит – более подло? – у принцессы появились и руки.

– Ну зачем же так, ласточка моя… В конце-концов, рычаги у меня имеются. Твой отец – твой настоящий отец! – ещё жив. И мне, как новому падишаху, ничего не стоит заключить его и в Биркенте в какой-нибудь зиндан, и приказать морить голодом. Или даже пытать, если вы, ваше высочество, начнёте проявлять строптивость. Или – болтливость.

Я достаточно ясно выразился?

– Да уж, достаточно. Ясней некуда. – Конан не без удивления смотрел, как во время этого диалога между будущими супругами хвост гигантской змеи неуловимым движением сполз за борт беседки, и конец его вдруг появился позади Садриддина. Киммериец не смог бы того предупредить, даже если б и захотел: паралич надёжно сковывал все его мышцы! – Однако вот что я тебе скажу, вдохновенный поэт и трепетный возлюбленный мой!

Отправляйся-ка ты к Негралу!

Конец хвоста вдруг снова – теперь со всей силой! – обрушился на затылок юноши, и тот оказался на полу, шмякнувшись лицом в мрамор в шаге от Конановской головы.

Конан чудовищным напряжением воли смог даже отодвинуться, словно от ядовитой гнусной гадины: настолько велико оказалось омерзение и презрение к хитрозадому мерзавцу!

– А неплохого напарничка ты себе выбрал, Конан-киммериец! – а принцесса-то умеет добавить иронии и сарказма в медоточивый голос! – Сразу видно: сам выбирал. А вот если б тебе посоветовала мудрая женщина, хорошо разбирающаяся в характерах мужчин… – такой взгляд даже киммериец не смог выдержать: покраснел!

Однако ответить Конан ещё долго не мог: челюсти и язык не двигались.

Но те долгие часы, пока к его телу возвращалась подвижность, прелестная Малика, постепенно восстановившая человеческое естество, честно лежала рядом, прижимаясь мягким податливым телом к его сотрясаемому ознобом туловищу, и заботливо грея героя!

Довольно долго они оставались одни, и уши Конана только что в трубочку не сворачивались от слов, которые шептала потихоньку милая соблазнительница. Однако через некоторое время приковыляла кое-как на скрюченных ревматизмом (Вот он почему-то – не пропал!) ногах и Феруза-опа, и Малика замолкла. Но греть Конана не перестала!

Вид, представший глазам кормилицы ту явно не удивил:

– А я тебе сразу сказала, ласточка моя ненаглядная, что это яблочко было с гнильцой! Впрочем, смотрю, ты уж и сама сделала верный выбор!

Конан почувствовал, как сердце сжимает чья-то стальная рука! И то, что она вдета в бархатную перчатку, опасности нисколько не уменьшало!

Как же ему, причём – так, чтоб не оскорбить гордость и чувства спасительницы, отвертеться от очередной претендентки в жёны?!

И ещё мозг калённой стрелой жгла мысль: как он мог быть настолько самоуверенным и ненаблюдательным, чтоб не раскусить…

Напарничка?!

3. Возвращение

(Пролог из романа «Бессмертие никому не нужно!»)

То, что вагон наземки оказался тесноват, Ханну не беспокоило.

Не беспокоило её и то, что тело то вдавливало в жёсткое и неудобное кресло, то – словно отправляло в невесомость, когда маленькая быстрая кабина взлетала на гребни пологих холмов, и снова проваливалась в лощины между ними. Однако по сторонам Ханна глядела отстранённо: пока её больше беспокоили свои проблемы. Просто на время оставленные там, за спиной, но от этого никуда не исчезнувшие… Отделаться от мыслей о Нории и Тане оказалось совсем не так просто, как она себе представляла.

Поросшие милой зелёной травкой холмы, впрочем, не слишком подходили для «отвлечения» от повседневных забот: они совсем не радовали разнообразием. Вот уж туристов сюда точно не привлечь: захолустная скучная дыра с банальными «достопримечательностями»… Не за что глазом зацепиться. Разве что за приземистое отсюда, словно разлитое по земле, здание термоядерной Станции в тридцати милях слева. Но Ханна-то лучше кого бы то ни было знала, насколько на самом деле велика громада из бетона и стали: она же её и строила.

Вернее, роботы под её руководством. А ещё вернее – роботы, которые совсем в руководстве и присмотре не нуждались, и даже проект сделали сами, а от неё требовалось лишь указать необходимые исходные параметры.

Но присматривала она за строительством добросовестно, потому что так её воспитала бабушка.

Бабушка…

Вагон подлетел на последнем холме, спустился в лощину. Где плавно затормозил, поскольку линия старинных железных (!) рельсов закончилась банальным тупиком: насыпью из гравия, поросшего жиденькой травкой, с торчащим из неё на двух штырях знаком «конец пути». Ханна ткнула в клавишу, дверь плавно отъехала в сторону.

В кабину ворвался воздух – не очищено-рафинированный и лишённый запахов, микробов, и пыли, а – «природный». Немедленно среагировал универсальный браслет, пославший в крошечный вживлённый наушник аудиопредупреждение:

– Внимание! Несанкционированный доступ атмосферного воздуха! Возможно заражение! Внимание!.. – то, что женский голос робота с приятным тембром проявлял запрограммированную «трогательную» заботу, сейчас не вызывало привычной благодарности, а только лёгкую досаду – да знает она, знает…

– Да, я слышу. Всё в порядке. Фильтры на месте.

Она мысленно усмехнулась: не у многих современников хватает смелости выбраться из-под защитных куполов городов, чтоб вот так, как сейчас она, пусть и с заранее вставленными в ноздри фильтрами, выйти на «свежий воздух». Да оно и правильно: пусть медицина и сделала колоссальные успехи, от банального гриппа, мутировавшего здесь, на открытых всем ветрам и солнцу, равнинах, под воздействием тысяч «природных» факторов, можно всё равно умереть. И никакие сверхпродвинутые вакцины/антибиотики не спасут. Потому что вирусы на поверхности планеты, предоставленной самой себе, изменяются быстрее, чем учёные успевают отследить их изменения и выводить противоштаммы…

Надвинув поплотней капюшон, чтоб не страдать от жёсткого ультрафиолета, она вылезла на узкую бетонную площадку станции. Которую даже не прикрывал, как на больших линиях, защитный козырёк крыши. Да оно и понятно: зачем?

Сюда, в заштатную дыру, где нет ни промпредприятий, ни дрожжевых ферм, никто не ездит. (Да, собственно, и тогда, до Катастрофы, не ездил.) С другой стороны, пластобетон прекрасно сохраняется и на «открытом воздухе»: буквально веками. Так что ремонт платформе не понадобится ещё лет триста.

Название, и места и станции, теперь, когда не мешали блики и искажения от обтекателя, стало видно отчётливо, хоть некоторые буквы и оказались изъедены эрозией, и закрыты потёками ржавчины: «Вокхилл. Конец пути».

Ханна усмехнулась: да уж…

Она оглянулась назад: нет, ничто не нарушало силуэт низкой лощины, проложенной когда-то сквозь холмы. И рельсы до сих пор лежат ровно: словно ничто не может изогнуть этих линий, уложенных педантичными и экономными роботами. А холмы вскрыты лишь настолько, чтобы при максимальной скорости вагон наземки не слетал на поворотах, и подъёмах-спусках. Рационально.

Никто ведь не предполагал, что здесь будут ездить и люди. Вот как она сейчас.

Скажем честней: те, кто чудом выжили в подземельях Убежищ, не надеялись даже на то, что вернуться на поверхность удастся раньше, чем пройдут эти самые триста лет…

И всё же это произошло. В том числе и благодаря таким Термоядерным станциям, что осталась там, за холмами: все эти могучие механические монстры, разбросанные по поверхности континентов, нужны лишь для единственной цели: прогонять через себя миллиарды кубометров отравленного и заражённого воздуха.