Читать книгу: «Хьюдоги», страница 4

5. Солдатики

Я копался в огороде, роя лапами землю в поисках червей. Иван научил нас рыбачить и это было в новинку и радость. Да, мы по прежнему живём в монастыре. Здесь есть поле, на котором большинство из нас работает и выращивает хлеб. А я люблю садить картошку. Я обожаю выбирать с листьев колорадских жуков и хрустеть ими лунными вечерами. Ну и рыбалка. Это – моё любимое. Потому то, нарыв целую банку червячков, приступаю к этому делу с утра и до вечера. Я копал и рыл, и услышал как Сокол возвращается. Он ехал, верхом оседлав Георгия и мчался со скоростью света. Я стал у ворот, что бы встретить его взглядом. Тот на лету спрыгнул с немецкого дога и присел на колено, как полагается настоящему гусару. Одет он соответствующе, только форма была ему немного велика:

– Ваша Светлость! Позвольте доложить отчёт за день!

Вечер будто наступал ему на пятки, когда тот ехал и уставший Георгий завалившись на бок, страдал отдышкой. А я внимательно слушал рапорт. Из-за спешки, Сокол молол языком будто мельница, коверкая половину слов. Но все же я ухватил обрывки главной мысли: Царь набирает новобранцев в ряды Императорской армии. Конечно у нас там были свои люди, точнее псы и мы регулярно получали новости от них. Но животные для Петра III ничего не стояли, потому свои правительственные стратегии он разделял с войском. Дом его охраняли солдаты, а служить царю считалось наивысшим благом. Это был наш шанс. Конечно, мы хотели бы стать разбойниками: грабить, убивать и люто зверствовать в городе. Но к счастью, нас детей отдали в монастырь, где добрый монах Иван заботился о наших грешных душах. Да, он знал кто мы и потому покрывал нас, как добрый пастырь и верил, что мы лишь нуждаемся в любви. Иван знал о моей ненависти к отцу, царю да и к людям вообще. Вечерами у костра, читая Библию, он подзывал меня, будто я ему сын и рассказывал мне притчи.

– Быть другим, сын мой – это не грех! Грех убивать из-за мести! Грех мстить и ненавидеть врагов! Возлюби врага своего!

Я конечно слушал его в пол собачьего уха, но все же некоторые вещи внятно понял – глупо просто убить одного, десять, сто. Нам нужен план, который приведёт нас к трону Императора и возможности решать судьбы миллионов людей. Общество покоряется человеческим законам и мне стоит это учитывать. Ведь избрав путь ведущий к кровавой бойни, мы лишь разожжём пламя ненависти. А это с нами уже случалось. Потому, когда Сокол закончил свой рапорт и спросил:

– Что изволите передать Ваша Светлость?

Я думал! Размышлял очень тщательно и не спешил принимать решение. Оставаться в монастыре мы не можем вечно. Мы ведь растём! Но став солдатами, нас непременно пошлют на учения, или отдадут приказ стрелять в Диких Псов. Поэтому рассматривая пуговицу на своём камзоле, я не решался сказать, что завтра утром вы выступаем и пешком направимся в город. В горле будто застряли слова и свернувшись комом, вылетели наружу со слизью и кашлем:

– Приготовится всем, мы вступаем в Императорскую армию.

Сокол быстро повернул назад и лишь облако пыли скрыло их с Георгием из виду. Я стоял и смотрел им вслед думая, а правильно ли я поступил. Не то, что бы Иван так сильно на нас влиял, но мне уже давно приходили в голову мысли: что если мы хотим по настоящему внедрится, то должны это честно заслужить. И как только тьма скрыла Сокола и растворила его тень, я направился в келью, где жил Иван. Я долго не решался зайти ибо слышал, что человек ещё молится своему Богу. Меня пробирала дрожь каждый раз, как я слышал наши имена, что называл он и просил у Бога защиты. Хотя я и не верил в человеческих Богов, но все же был благодарен этому человеку за все его деяния, в течении стольких лет. И как только я заметил, что его голос притих: зашёл в келью и севши на колени, поведал о нашем плане. Монах понимающе кивал, а затем велел мне следовать за ним. Выйдя из кельи, он направился в монастырь, а я засеменил, словно щенок. Мы никогда не заходили внутрь. Мы всегда работали и жили снаружи, а настоятель не выходил на улицу. Но сейчас выбора не было, ибо монах уверенно вёл меня по коридорам, в комнату к управляющему монастыря. Тот сидел за столом и отгораживался книгами, будто нас не замечал.

– Отец! Имею слово к вам, покорнейший – ваш божий служитель Иван!

Настоятель продолжал листать страницы Библии, будто в комнате он один и Святой Дух. Иван тем временем излагал ему наше желание вступить в Императорскую армию: служить Богу и Царю, а настоятель продолжал безмолвно игнорировать все его слова. Будто – мышь, что вылезла из норки. И хотя монах уже закончил и ждал, когда настоятель даст ответ, тот ещё больше уткнулся в книгу и казалось, перестал дышать. Я сделал шаг вперёд, собираясь сказать слово. Иван остановил меня рукой и взглядом не давал добра открывать рот. Мы молчали. Мы просто стояли и будто немые ожидали милостыни настоятеля, который даже не собирался её давать. В любом случае, мы уйдём завтра утром, в не зависимости от его решения. Но Иван, выслушав меня ещё в кельи, отчаянно просил не идти без доброго слова настоятеля. Нет, он не имел ввиду молитву, благословение или ещё чего. Он хотел, что бы тот выдал бумагу  "Прошение к Царю", в котором настоятель обращается к Перту III, с предложением принять нас на службу. Иван был высокообразованным и смышлёным монахом. Он знал: кто мы и наше сиротство, лишь придавало ничтожности нам. Это могло негативно повлиять на генералов, что принимали решение о добровольцах. Ведь вместо солдатского кафтана и фузеи, запросто выдут ведро с водой и отправят мыть городскую площадь. Хотя это тоже было не плохо, но нам все же необходим был доступ к оружию. И настоятель, будто читая мои мысли, продолжал молчать до тех пор, пока к нему в приёмную комнату не пришёл ещё один монах. Это тот, что походил на бочку. Я искренне завидую выдержке Ивана, который и слова не сказал ему, а уступил по христиански:

– Отец! Срочная новость, завтра сюда приедут солдаты и заберут наш урожай к столу Императора!

– Черт бы его побрал, этого треклятого Царя! Моих свёкл – хочет! Моих подопечных – хочет! Был бы это женский монастырь, ей богу – забрал бы всех женщин! И когда ж его настигнет кара Господня! Диявол во плоти.

Настоятель ни в коем случае, не хотел лишатся бесплатных рабочих рук, которыми были мы. Да, он считал нас не иначе, как рабами. Мы годами выращивали провизию и некую её часть доставляли прямо на стол Пётру III. Сам же настоятель не раз был приглашён на банкеты, торжества и христианские празднества, прямо в Императорский Дворец. Но с каждым разом он отхаркивался злобой в сторону Царя, а монахи молились за него. Он очень не любил отдавать что-либо и как это ещё называют – жертвовать. И напротив: его сердце исполнялось блаженной радостью, когда подношения приходили ему. Но сейчас перед ним стояло двое монахов, которые будто боженька говорили: "отдай", а настоятель противился и грешная его натура не хотела расставаться с земными благами. Поэтому проклиная всех и вся, он велел нагрузить повозку, но не доверху, как обычно. Набросать вначале сена, а затем мешки. Что бы казалось, мол провизии много. И дабы царь потом не гневался, что настоятель отдал лишь малую часть, он все же выдал Ивану "Прошение к Царю" о принятии нас на службу. По правде сказать, я не ожидал такого исхода и выйдя из монастыря, впервые сказал:

– Слава Богу!

– Поистине сын мой, слава Всевышнему! И волею Его мы дышим и живём!

Держа бумагу, я немедленно объявил о сборе всем присутствующим Хьюдогам. Они собрали пожитки и легли раньше обычного, что бы выспаться перед дорогой. Нас не держало ничего в этих краях, ведь души наши не принадлежали обществу людей. Но я смотрел на Ивана и мне вдруг стало невыносимо тяжко, будто я вынужден прощаться с матерью. Ничего ему об этом не сказав, я провожал его взглядом до кельи и потом долго смотрел на небо. Там сверкали звёзды и словно маленькие жучки в траве, мигали своими крылышками. Я уже давно не говорил с землёй. Ведь она замолчала ещё с тех пор, как я жил в лесу. Я уже привык, что ветер лишь свистит и раздражает слух. Но звезды! Кажется они пытались мне что-то сказать, но не зная их языка, я молчал в ответ и дивился тому слабому мерцанию, что за много миль отсюда превращается в космическую пыль. Я смотрел и думал, могут ли они и вправду говорить со мной, как когда-то делала трава? Или человек не стоит их внимания. Я конечно был пёс, но даже они никогда не смотрели в небо, так как делают это люди. И глядя на них, мечтая о великих делах, я незаметно погрузился в сон и Луна накрыла меня туманом. Я спал на земле и та сопела, глухо отзываясь и разнося по ветру свои семена. Я спал и видел, как звезды смотрели на меня – малюсенькую букашку с высоты, а мне они казались жучками. Я сладко спал, пока мои уши не расслышали вдалеке марширующих солдатов, что шагали строем по дороге в монастырь. Я открыл очи, а они все ещё смотрели на меня и казалось: я не ложился спать вовсе. Наши начали собирать пожитки и грузить овощи в повозку, а я всё сидел и глядел на утренние звезды, пока те, по одной не стали пропадать и прятаться в лучах восходящего солнца.

***

Вскоре пришли солдаты и сам настоятель, подойдя к ним сказал, что бы передали " Прошение к Царю" и воспитали из этих оборванцев – людей. Они принялись нас строить, но никто и с места не сдвинулся. Все же, я облегчил их ношу и дал команду слушать солдат. Так мы неровно шагая, вышли из монастыря. А Иван, что следовал за нами будто волнующаяся мать, сказал напоследок : « я ваш божий слуга, не оставлю вас на погибель! Двери монастыря всегда открыты, дети мои». Он исчезал, тая в дороге, а мы шагали на встречу судьбе. Солдаты смеялись с нас, будто мы им что-то должны. Но я благородно стерпел их насмешки и завидев город, вдруг понял, что мы так близко к нашей цели, как никогда. Дворец Петра III проглядывал неясными очертаниями, которые небо разбавляло тучами. Но с каждой минутой, бушующий ветер разгонял их в разные стороны до тех пор, пока все они не спрятались в деревьях. А Царские покои предстали перед нами в своём истинном обличии. Я нюхом чуял, что рядом здесь та самая площадь, на которой он окрестил нас сиротами. Держа бумагу, я с нетерпением ждал той самой минуты, когда Император объявит нас своими солдатами. Это будет иронично. Я буду смеяться без улыбки и лишь тоненькие кончики моих губ спрячут гусарские усы, напоминая оттенок насмешки.

***

Мы спали в казармах, ели похлёбку и бегали туда-сюда. Со стороны казалось, будто мы счастливы быть солдатиками. Люди дивились новобранцам, а командиры гнали нас в шею. Они заставляли ползать в грязи, тренируя мышцы и выносливость. Мы подыгрывали им, будто впервые на наших плечах сия ноша ответственности. А сами, день за днём, получали всё больше и больше шпаг, да кинжалов. Все ближе и ближе нас подпускали к Дворцу, охранять государя и его семью. Однажды ночью, ведя караул прямо у главных ворот, я заслышал странный шёпот. Принюхавшись, понял что запах мне знаком отдалённо. Где-то он пролетал, обитая в покоях Императора, но внимания я на него не обратил. Тем не менее голоса усиливались. Я навострил ухо и чертовски удивился. Оказывается Екатерина, жена Императора ночами сбегает из ложа мужа, что бы тайно встречаться с любовником:

– О моя королева, сколько ещё сонет должен я спеть, что бы ваше сердце растаяло? Ах сколько ещё сонет.

– Пой, сколько можешь за час.

– Я готов подарить весь мир к вашим ногам, я мечтаю служить вам как пёс.

– Подари мне пса.

– Я мечтаю, терзаясь желанием жить с вами и разделять быт.

Этот глупец совершенно не слушал её. Потому она выгнала его прочь и спотыкаясь о клумбы, побежала обратно в покои мужа. А бестолковый ухажёр поплёлся туда, где легче всего было перебраться через забор. Там его и сцапала стража. Я стоял под звёздами и дивился их необыкновенной красоте. На меня уставился Большой Пёс. Именно его я любил более остальных созвездий и не удивительно почему. Моё зрение позволяло разглядывать звезды, даже когда небо укрывало их тучами. Поэтому Сириус, мерцая неярко для остальных, всегда подмигивал мне слабым отблеском. Я вдруг подумал, а не стоит ли нам зайти так далеко, что бы стать любимыми питомцами королевских особ? Ночь, необъятным покрывалом затмила горизонт, а мои мысли витали где-то высоко: вместе с небесными телами разной величины. Неподалёку на ветках ухала сова и я едва слышал отдалённый шорох осенней листвы. Если мы станем любимцами его величества, обитая в покоях ближе чем их любовники? Если мы станем их четверолапыми друзьями и будем есть с царского стола? Солдаты стоят на страже порядка, а псы веселятся на балконе Императора! Я вёл караул всю ночь и столько же думал об этом, пока Сириус не убежал прочь с первыми лучами рассвета, а Луна не перевернулась на свою невидимую сторону. И только первые крики петуха напомнили, что я здесь на службе и заново должен играть роль царского солдатика. Вот уже шагает другая смена и меняясь со мной местами, становится охранять царьков. А я марширую в постель.

***

Было очень жарко. Но не потому, что солнце пекло мне в макушку. Я горел. Мучаясь от постоянных судорог и вздутия брюха, не мог нормально спать и есть. К обеду явился врач и объявил сердитым тоном, что я болен. Холера распространилась по городу и многие солдаты уже почивали в могиле. Лишь мы до последнего не давались заразе. Врач дивился, что я всё ещё жив, но в глазах его блестело определяющее решение для моей судьбы – я вскоре умру. Другие хьюдоги так же лежали в казарме, томясь агонией мук и ждали, когда же хворь лишит их тела мучений. Врач ушёл, объявив нас безнадёжными. И ещё три дня мы пролежали в таком состоянии, медленно помирая и мучаясь. Георгий передал послание, ведь Соколу тоже не здоровилось.

– Вернитесь в лес, Ваша Светлость. Мы излечим вас травами!

Я хрипел и рвота полилась заместо ответа, а Георгий отскакивая на лапах, терпел тошнотворный запах. Вся казарма воняла болезнью, а к нам больше не приходил ни один врач. Я попросил Георгия отправится в монастырь и привести монаха Ивана. Немецкий дог мигом скрылся за белыми простынями, что заслоняли нас от другого: живого мира и мчал со всех лап, будто дикая лошадь. Я больше не слышал его топота, ведь мой слух притупился. Я не видел дальше соседней койки, а носом не чуял зловонья других хьюдогов, что мучились от озноба или горячки. Георгий выполнял мою последнюю предсмертную просьбу. Почему я не позвал Дану? Не хотел, что бы та рисковала, пробираясь через стражу, нарываясь на выстрелы. Не хотел, что бы Земира и Дюшес видели меня снова беспомощного и умирающего в муках. Я больше не звал на помощ. Я не мог просить собак, опять спасти мою шкуру, ведь однажды уже получил незаслуженную жизнь. Однажды я уже выжил и прожил ровно столько, сколько положено именно мне. Я не мог уснуть и бредил умом. Мне казалось, что нас несут на носилках куда-то. Мне казалось, что я смотрю на звезды и Большой Пёс моргает мне с темноты. Я не чувствовал запах, но кожей ощущал лёгкий ветерок на щеках и свежесть осеннего вечера.

Я умирал как пёс. Точнее я им и был всю жизнь! Те кто воспитывали меня, стояли сейчас над моим вздутым телом, надеясь что зараза уйдёт и не решались смирятся с моей смертью. Я видел как огромная рыжая четырёхлапая Дана, что силы сбивала жар своим языком и другие псы делали то же самое. Я видел, как Иван молился на коленях, выпрашивая у Господа прощения для наших душ. Я снова оказался на свалке. Солдаты выбросили наши тела, что бы избавить себя от мучений, вдыхать испражнения погибающих сотоварищей. Я снова был предан людьми и предсмертно захлёбываясь слюнями, не мог даже проклясть их род. Иван продолжал молится. Я погибал в агонии, а Дана всё ещё верила, что я сильный пёс. Я стал её сыном – сыном собаки. Я был как пёс, хоть и похож на человека. Но до последней минуты служил государству, о котором не ведает даже сам Петр III. Я не хотел умирать, ведь мы так близко подобрались к Царскому Дворцу и были в шаге от мятежа или подпольного партизанского движения, прямо перед носом Императора. Но сейчас я был псом, что не чует дальше собственной лапы; не видит больше звёзд на небе и слух мой постепенно исчезает, мучая кромешной тишиной. Я умирал, как обычный деревенский мальчишка, задыхаясь рвотой и желая, что бы все это побыстрее закончилось.

***

Я больше не говорил ни слова, не видел никого перед собой и не слышал сотоварищей. Я не знал жив я, либо уже мёртв. Я не чувствовал больше прикосновений Даны и молитвы монаха превратились в могильную тишину. Кромешная тьма, в которой нет никакой точки света, за которым следует идти. Вот так умирает человек? Мгла, пустота и мрак, вместо крыльев ангела, что унесут тебя в рай, награждая за храбрость. Я больше не лежал на спине. Я оставил своё тело и отправился к звёздам. Но оказавшись на небе, не нашёл ни одну из них. Сириус, что манил меня все эти годы, больше не мигал и я был словно поглощён тёмной материей космического происхождения. Теперь я никто, ничто и нигде: в бескрайней пустыне одиночества. Здесь нет ни братьев ни сестёр, ни даже врагов.

Меня больше не было и я существовал одновременно. Я не видел и не дышал, но чувства что пережил я за всю жизнь, будто огромным валуном придавили тело, что было рассеяно по небытию. Казалось я лежу в бездонной пустоте и все это есть я. Бесконечная мысль о покое, но в то же время отчаянная борьба, что ни в коем случае этот покой не получит. Спокойствие – это удел мёртвых, а я хоть и умер, но не собираюсь сдаваться. Я был псом и им стану здесь снова, независимо от того, есть ли у меня уши, хвост или нет. Я лежал и парил одновременно во мраке, но воспоминания о жизни помогли мне бороться против этой тьмы. Что бы она не могла завладеть моим разумом и не превратила в бесконечную пустоту. Вот кто настоящий враг! Когда живёшь, не видишь его и потому боишься. Но лишь переступив черту, что незримо отделяет миры, встречаешь самого злейшего противника жизни – собственную смерть. Я пёс! Я не стану подчинятся тьме! Даже если меня невозможно спасти на той свалке, тогда я вернусь туда призраком или духом. Но тут я точно не останусь! Жалкое кладбище душ, что испугались тьмы и закутавшись в её покрывало забвения, стали космической пылью. Я пёс! Я лучше буду созвездием или шагать по горящему Сириусу, чем гнить в пустоте безликой тенью, что когда-то жила в теле и ходила по земле.

Я вдруг понял, что тогда на свалке, брошенный и обиженный я не умирал. Я боролся! Я выгнал смерть из моего тела и заставил органы работать сверхурочно. Маленький, сморщенный, синий, весь в крови: я стал нечто новым, до селе не жившим на планете и нигде во вселенной. Я победил смерть тогда! И сделаю это снова. Мой главный враг, тот кто разменивает жизни и не стыдясь владеет ими, бессовестно распоряжаясь по собственному желанию, мня из себя Бога. Вот он дьявол, которого боятся все. И я боролся! Не знаю долго и сколько лет, но я упёрто воевал с это тьмой, что желала меня проглотить. Я бесился и брыкался, не давая себя успокоить. Да, меня лишили тела, оружия, чувств и рефлексов. Лишь воспоминания, о том ч то я пёс и не сдамся никогда, по немного зажигали тот свет, что мёртвые видят в конце тоннеля. И я сделал шаг. Ещё один и затем пустился бегом, пока тьма не засосала меня обратно. Я бежал за светом Сириуса, что показывал мне путь высоко в небе. Я летел, будто птица, ощущая как ветер щекочет мои крылья и шепчет "рад увидится снова, друг". Я услышал голос земли, что так давно не шепталась со мной на ухо. Я зачуял голоса! Они не говорили, но чутье моё уверенно давало понять, что они рядом и нужно лишь шагать вперёд. Дни, недели, годы летели у меня перед глазами и рассеивались как прах, а я собирал его в кучу и заново лепил, будто из глины новую жизнь. Я вцепился взглядом в созвездие Большого Пса, что мерцало на небе, в эту глухую ночь и больше не отпускал его до тех пор, пока рассвет не спрятал звезды за тучами. Я лежал и смотрел на небо, что переливалось красками и наступивший рассвет играясь с облаками, менял их формы. Ветер шептал мне на ухо, а земля грела спину. Я снова жил и снова дышал.

6. Партизан

Я лежал в груде простыней, будто младенец и до меня доносился запах теплённого молока и хлеба. Сначала просто осматриваясь, а затем навострив уши: я начал отчётливо слышать как за стеной гремят кастрюли и через одну суетятся люди, что накрывают обеденный стол. Странно. Вроде бы место казалось мне знакомым, но понять точно где я нахожусь, не мог. Снова и снова напрягая слух, до меня доносился чёткий марш ног.  Что огибая дугой это здание, ходит по кругу, переставляя ноги. Я старался. Я приложил все усилия, чтобы вспомнить то последнее, что было со мной и ничего не приходило в голову. Тьма будто выпалила у меня все воспоминания и выкарабкавшись из неё, я надеялся что смогу понять происходящее. Но по видимому она была сильнее меня. Прийдётся действовать по ситуации. Я оглянулся. Вокруг висели простыни, а в углу стояла дамочка тщательно их выглаживая. Она вдруг бросила все, завидев меня. Мчась на всех парах, приподняв низы подола платья служанки, летела и я не успел опомнится, как она уже крепко сжимала меня в руках:

– Посмотрите на него! Мы только проснулись? Глазки – бусинки просят есть? Иди сюда мой малыш.

Она опустила меня на пол и я вдруг осознал, что размерами похожу на младенца. Передо мной оказалась металлическая солдатская миска, а в неё плюхнулась порция тёплого молока. Разве так относятся к детям? Но запах сбил меня с толку и я утонул лицом, в обжигающем будто горячий чай, пойле. Вылакав все до дна, я глянул на неё требовательным взглядом и она, будто зная язык мимики, дала мне ещё молока. В этот раз я пил уже спокойно, наполняя желудок до верху. А она смотрела в упор, от чего стало немного не по себе. Будто я игрушка или собачка. Точно! Кто я? Оторвавшись от миски, вдруг понял что я вовсе не человек. Тогда кто? Повернув голову назад и завидев собачий хвост, я решил проверить мой ли он. Пошевелив и бросившись в вдогонку, я вдруг осознал, что служанка умирает со смеху. А я просто топчусь на месте и глупо себя веду. Да – я собака. Просто пошевелить хвостом, было достаточно, что бы убедится в этом. Но я поймал себя на мысли, что уже видел подобное в своей жизни. Может в прошлой? Служанка заливалась слезами радости, а я обнюхивал лапы и пытался понять, как получилось так, что я оказался в прачечной. Из соседней комнаты послышался голос, который застал служанку врасплох за бездельем и она пулей улетела вон. Я обнюхивал простыни и запах крахмала пытался напомнить мне что-то, чего я вспомнить не мог. Потому забравшись обратно на свою кучу и свернувшись удобно клубочком, снова уснул.

Проснулся уже ночью. Было темно и звезды стучались в окно. Мне они казались до боли знакомыми и я смотрел на них, пытаясь вспомнить, где я их уже встречал. С прыгнув с кучи я зашагал в соседнюю комнату, откуда утром доносились запахи. Те, все ещё стояли в стенах и я принюхиваясь угадывал, что же готовили здесь целый день. Но наесться ими было невозможно, а тарелки были уже абсолютно пустыми. Я пошёл дальше. К счастью двери не заперты и просочившись в открытую щель, я оказался в просторном зале, что был уставлен стульями вокруг огромного дубового стола. В камине тух уголёк огня. Это снова на что-то похоже, но на что именно? Завидев огромную входную дверь в зал, я направился именно к ней, но услышав голоса испугался и спрятался под стул. Разговоры доносились снаружи и я не мог разобрать, что именно они тараторят. Сердце бешено стучало и я боялся, что если кто-то найдёт меня на этом месте, сразу же накажет и молока мне больше не видать. А есть захотелось очень, так что желудок предательски заурчал и мне казалось, голоса потому и замолкли. Вдруг дверь отворилась и я заметил лишь крадущийся подол платья. Не той служанки – другое. Мелкими шагами оно плыло по мраморному полу, а я затаив дыхание следил за его движением. И платье бы так и скрылось, если б в голову мою не пришла наиглупейшая идея, что полностью затуманила здравый рассудок. Выпрыгнув из под стула, я набросился на подол платья и вдруг сообразил, что этим самым выдал себя полностью. Владелица визжала, словно тревожная серена и от её крика, меня будто парализовало. Я так испугался, что не мог и шагу ступить, а лишь глазел на кричащий рот в темноте. Она продолжала орать, а по ступенькам уже поднималась стража и окружив нас кольцом, направляло на меня фузеи. В этот раз я совсем не думал, о том что они мне знакомы. Я опешил и хотел поскорее удрать.

Она наконец то перестала орать, а солдаты держа факелы, уставились на неё. Вдруг я учуял до боли знакомый запах. Он вызвал у меня прилив гнева и я зарычал, как полагается псу. Солдаты плотнее сомкнули круг, не давая мне напасть на того, кто поднимался по ступенькам со двора. Медленными шагами он заставлял меня все больше нервничать и желать его немедленной смерти. Я не знал кто он, а возможно просто не помнил. Но жажда перегрызть глотку ему и всем тем, кто станет на пути, была необъяснимой. Меня переполняла ярость и я уже собирался делать прыжок, как вдруг до моих ушей донёсся голос дамы в платье. Она что-то кричала и я уже не мог разобрать, лишь отчётливо слыша:

– Том! Том перестань лаять! Перестань говорю тебе!

– Что ещё за Том, черт побери? Что здесь происходит?

– Мой пёс – Том Андерсон, убежал из комнаты.

– Какого лешего ты бродишь ночью?

– Я же сказала, мой пёс убежал из комнаты.

– Стража, а ну марш отсюда!

Солдатики разошлись по местам, где им и полагалось быть. А между супругами началась ссора и перебранка. Что именно так злило того человека, который пах будто мой лютейший враг, я не знал. Но дама в платье, тоже казавшаяся мне знакомой, всем видом уверяла его, что любимый пёс и вправду потерялся. То есть выходит – этот пёс я что ли? Почему Том? Почему же Андерсон, я ни в какую не мог понять. И оказавшись в её руках, вдруг снова свернулся клубочком и заснул. Проснулся уже утром, лениво поглядывая на лакея, который убирал покои и по всей видимости завидовал мне: что я имею право бесполезно дремать в такой час. Я вскочил на ноги и проскользнув, в полуоткрытую дверь, побежал куда глаза глядят, ища приключения по пути.

День выдался жарким, солнце застыло в окнах, потому даже не пытаясь выскочить на улицу я продолжил шариться по дворцу. Огромные палаты, бесподобное убранство: конечно это покои Императора, не иначе. Но я дивился не этому. Запах того треклятого человека, что вчера злобно рычал на мою спасительницу, тонким слоем тянулся по полу. Я вынюхивал его в каждой комнате, что мне удалось найти, но того человека в них не осталось. Следы его пребывания здесь были поверхностными, словно он тут не живёт вовсе. Я продолжил выслеживать его и до обеда принял решение всё же выйти на улицу, отправившись на его поиски. Но прежде заглянув в те самые комнатушки, где вчера пил молоко, я нашёл для себя смачную кость и кусок свежего хлеба. Оказывается я люблю хлеб! Это чувство вторило, тем инстинктам, что управляли моим мозгом и пытаясь припомнить, будто я что-то забыл или упустил, отчаянно бились об моё беспамятство. А я грыз мякиш. Возможно подобное и вправду случалось со мной когда-то, но важно другое. Срочно необходимо разыскать того омерзительного персонажа, что ночью пришёл наводить порядки. Меня абсолютно не волновали их отношения, с той дамой в платье королевских кровей. Меня беспокоила назойливая мысль, что я упускаю важные детали своего нахождения здесь. Я не помню, кто я и почему меня называют Том Андерсон. Поэтому расправившись с сытным обедом, я снова принялся вынюхивать следы.

Они вели на улицу. Там смешиваясь с пожухлой травой, иногда пропадали и снова появлялись вмятинами на почве. Я бежал за ними через весь сад. Топча клумбы и не оглядываясь, вынюхивал запах, будто копал землю, стараясь его не потерять. Мой нос уткнулся в порог другого дома. Я поднял голову и увидел, что убранство сего дворца напоминает мне что-то, чего прежде я навидался сполна. Запах здесь стоял невыносимый. Кажется человек тот и вправду жил здесь, называя это место домом. На меня глядела его охрана, что вчера хотела избить. Сегодня они лишь мотали ногами, пытаясь прогнать щенка вон. Я оббежал дом кругом. Окна слишком высокие. Нюхая за каждым углом, я все же нашёл небольшую трубу в стене и она пахла отвратно. Но выбора не было и я полез в неё, не дожидаясь когда стража застукает меня с поличным. Тащась, вдоль трубы и собирая все испражнения шерстью, я душил себя вонью, но терпел. Немного погодя, я действительно оказался внутри этого здания. Выпрыгнув из клозета весь грязный и вонючий, продолжил своё расследование. Но запах канализации сбивал мой нюх с толку и я не мог внятно понять – это пахну я, или тот человек. Пришлось прыгнуть в холодную бочку с водой, что скорее всего была умывальником. Я  испортил ему чистую воду – зато хорошенько отмылся. Отряхнув капли жидкости и немного обсохнув, я вдруг ясно понял, что забрался в его покои. Этот мерзкий дурман сводил меня сума и заставлял напасть на того негодяя, не давая покоя моим ушам. Я слушал. За стенкой звенели голоса:

– Всех диких собак расстрелять. Всех дворняг извести, поймать, утопить или жечь на свалке живьём!

Слова казались знакомыми. Кажись я знаю, что такое свалка и дикий пёс, но вспомнить не могу. Все же точно убедившись, что я пришёл в правильное место, спрятался за бочкой и начал ждать. Чего и сам не знал. Но ожидал, когда голос того самого тирана, приказывающего убивать, не переместится из комнаты, куда-то в другое место. Но что тогда? Что произойдёт? Я ведь всего лишь пёс! Я щенок. Если бы я мог стать человеком? И неожиданно для самого себя, я почувствовал, что мои собачьи лапы увеличиваются с такой скоростью, будто я взрослею по секундам. Только я ни черта не рос! Я просто увеличивался, менял форму и ощущал, как хвост уменьшаясь –  пропал вовсе. Шерсть – исчезла. Я стоял на полу двумя ногами и смотрел на себя в отражение зеркала напротив. Я был человеком. Самый настоящий двуногий гуманоид с руками, ногами и головой. Вдруг послышались шаги. Ненавистник собак направлялся в ванную. Черт, с такими размерами, я не спрячусь ни под одной бочкой. Не мешало бы сейчас быть со… И моё тело молниеносно сжалось, до размеров щенка. Недолго думая над тем удивительным, что произошло, я просто шмыгнул за бочку, а ноги врага шаркали по полу.

– Черт побери! Лаврентий, ты же сказал, что вода чистая. Какого лешего она воняет помоями?