Читать книгу: «Небо без границ», страница 7

Глава 11

Конфликт утих, и последние дни в отпуске прошли относительно спокойно. Наш отельный гид предложил экскурсию на черепаший остров, Наташа сразу же загорелась туда ехать. Это был полный отрыв от реальности и погружение в другое измерение. Мы с дочкой ели жареную рыбу и экзотические фрукты, купались в бирюзовом океане, обнимали гигантских черепах и фотографировались. После трущоб это был прыжок в новый мир, полный приключений, щекочущих нервы.

– Как здорово, что мы сюда поехали, правда? – спросила я дочку.

– Да. Здесь классно.

Мы уже посмотрели на черепах и расположились на берегу, ожидая, когда наша лодка будет готова к отправлению назад. В сумке у меня лежало немного фруктов. Я принялась чистить рамбутан, кожура прилипала, изнутри сочился сок, глаза пощипывало от пота, голова кружилась.

– Вообще я под большим впечатлением, очень красиво, природа такая необычная, – поделилась я.

– Ну да, океан красивый.

Волн не было, доплыли обратно спокойно. Ночью в полной темноте, когда местные жители покинули пляж, я уговорила Наташу спуститься к берегу, и не зря: вся поверхность воды светилась россыпью мельчайших звезд.

– Давай плавать! – предложила я.

– Мне страшно, – ответила Наташа.

– Тогда хоть руки и ноги намочим.

Океан был гладкий, как зеркало, и теплый, как молоко. В воздухе витал аромат цветов, я шагнула вперед еще и еще, и почувствовала, как неведомая сила манит меня. Я зачерпнула в пригоршню воду и увидела, как в меня в ладонях мерцают серебристые огоньки.

– Смотри! – позвала я Наташу и показала ей руки.

– Вау, мама, как круто!

– Сказочно красиво.

– Это точно.

Мне вдруг стало спокойнее: значит, не зря поехали. После конфликта я была сама не своя, но теперь-то точно знала, что-то хорошее отложится в ее памяти. Мы, не сговариваясь, поплыли вдаль. Рассекая руками черную воду, в которой находились мельчайшие серебристые звездочки, я испытывала настоящий восторг, мне казалось, что я попала в волшебную страну.

В последний день Наташа уговорила меня отправиться на трехчасовую экскурсию в открытый океан. Там у меня начались панические атаки. Узкая моторная лодка накренялась вбок то вправо, то влево, волны нарастали сумасшедшие. Чем дальше мы отплывали от берега, тем сильнее мне хотелось вернуться обратно. Почему-то вместе с тошнотой пришло отчаяние: я смотрела за борт и не могла оторвать глаз. Было страшно шлепнуться туда, на дно, и не выплыть.

Али, наш гид, и его двое товарищей сидели невозмутимо у кормы, они пили чистый джин из горла, о чем-то переговаривались и хохотали. Я не понимала, о чем речь. Из-за шума ветра, качания и бесконечных брызг, летящих то в лицо, то в спину, мы даже не разговаривали. «У Али достаточно неплохой английский, мог бы сказать хоть пару слов в утешение», – вдруг подумала я.

Но вместо этого, увидев мои испуганные глаза и побелевшие костяшки пальцев, обхвативших деревянный край лодки, мужчины сжалились и протянули мне бутылку. Я улыбнулась и вежливо отказалась, продолжая сидеть, вцепившись с то же место, сжав зубы и затаив дыхание. Наташа пищала от восторга, и страх ей был нипочем! Она снимала видео на телефон. Я молилась.

Молилась на все лады и всеми известными способами, которым научила меня мама. Повторяла, как ненормальная, «Отче наш», сердце выпрыгивало из груди, перед глазами все плыло. Молилась, чтобы все это поскорей закончилось. И вот, самое страшное осталось позади.

Наша лодка причалила к берегу, ноги ступили на белый раскаленный песок. Маленький островок утром возникал ниоткуда и тонул в волнах к вечеру, за эту свою особенность он получил название «Исчезающий». Таких островов здесь было множество, я шлепала по воде босыми ногами, наблюдая, как соленый океанский прилив накатывает, покрывает мои голени и убегает прочь. Может, любовь – это и есть исчезающий остров?

Попасть в такое уникальное место – волнительно и страшно. Ощущение было, как на съемках приключенческого фильма. Мы с Наташей прекрасно провели время, день стоял жаркий, мы ели манго, ананасы и арбузы, собирали белые ракушки, познакомились с туристами. Вскоре сюда же приплыли наши соседи из гостиницы, Алексей и Дарья, с красными сгоревшими на солнце щеками и счастливыми глазами.

Дарья показала мне лайфхак – в супермаркете на окраине города можно купить десятилитровую упаковку вина очень недорого, затем налить в маленькую бутылочку от воды и носить ее с собой.

– Здорово вы придумали, – ответила я.

– Будете? – протянула она мне пластиковый стаканчик.

– Да, только чуть-чуть. Спасибо.

Дарья налила мне немного вина, и мы выпили.

– Ну, давайте за экскурсию! – предложил Алексей. – Чтоб нам всем тут все понравилось.

– И чтоб мы не выпали из лодки по пути обратно, – добавила я.

– Да, очень страшно! – отозвалась Дарья. – Я сама ехала, глаза закрывала от страха.

– И мне тоже было страшно.

– Так и я о чем: давайте выпьем! Ща все буит нааа-мально! – улыбнулся Алесей.

Шутливый тон Алексея и подбадривающие слова Дарьи мне здорово помогли, я вдруг почувствовала себя спокойно. Потом все вчетвером мы отправились купаться в океан, катались на бирюзовых волнах, подпрыгивая вверх и опускаясь вниз, а после нас позвали на обед. В фольге запекли морскую рыбу с овощами и посыпали ее крупной солью. Мы с дочкой остались в полном восторге от этого острова, от сегодняшнего дня и от приключений в целом.

Куда-то на второй отошли план мрачные мысли от бессмысленности существования и одиночестве. От яркого солнца все забылось и исчезло прочь. Может, так повлияла на меня компания, может, глоток вина, а может, радостная мордашка Наташи, уплетающей фрукты, но я вдруг подумала, что иногда хорошо быть одной. Надо учиться радоваться жизни самостоятельно, без отношений, потому что любовь – это непрерывная связь, а одиночество – это свобода, причем, свобода в хорошем смысле этого слова, когда тебе никто не нужен.

Вспомнились «наши наркоши». Выступая на собраниях, они рассказывали, что у них есть близкие люди и родственники, но чем ярче и красочней они описывали картину своей болезни, тем яснее для меня становился факт, что вот им-то, в действительности, никто не нужен. Только уже в другом, отрицательном смысле. Им не нужны их дети и родители, для них ничто не имеет ценности: ни семья, ни любовь, ни дружба. Все это пустое место, и это – страшно.

– Каждый вечер я покупал таблетки, глотал их, а потом не мог идти домой. Когда действие заканчивалось… Ну, после всего… Я сидел в машине и плакал, – говорил Захар, невысокий молодой человек в зеленой футболке.

– О чем плакал? – спросил Александр Иванович.

– О том, что я натворил. Я занимал деньги у всех, мама взяла мне кредит на военный билет, но я все равно все потратил. С каждым вечером денег оставалось все меньше и меньше. Я знал, что мне надо остановиться, но уже не мог ничего изменить, и как будто включил программу саморазрушения. Теперь мне уже ничего не поможет.

Пока я слушала его речь, мне было противно. Как будто их «замыкает» на своей болезни, и она становится для них всем: и небом, и землей, и воздухом. Вся жизнь – ради таблеток. Я представила, какой шок был у его мамы…

– И как отреагировала мама? – поинтересовался Александр Иванович.

– Никак. Я еще не сказал. Я боюсь.

Шум и волнение в зале прекратилось, и ведущий произнес:

– Кто хочет продолжить?

Заговорил следующий участник. Их истории, все без исключения, вызывали у меня стыд. Мне было стыдно за них, за то, что они творят, и от такого большого количества народу становилось не по себе. Они же среди нас! Ходят по улицам, ездят в транспорте, переходят дорогу, каждый день сливаются с толпой, так, что не отличишь, кто есть кто.

Мне со своей зависимостью от Кирилла тоже было чем поделиться, с разницей лишь в том, я нуждалась в живом человеке, а они – в химическом веществе.

Хотя, как оказалось потом, чем больше я страдала, тем больше становилась отрезана от реального мира. А в нем тоже жили люди, и они мучились от этого, только я этого не видела. Например, моя дочь, которая была лишена внимания. Те родственники и знакомые, которых я отодвинула на второй план из-за своей душевной боли и эгоизма: лучше ни с кем не общаться, потому что тогда придется рассказывать о себе, а это тяжело. Получается, я ничем не лучше, чем эти «наркоши»… Поэтому я им всем врала, слишком стыдно было за саму себя.

– Я пью каждый день, иногда по чуть-чуть, иногда много. Потом наступает бессилие. Я виню себя за то, что не могу остановиться. Часто оправдываю себя, что это не болезнь. Но понимаю, что все равно у меня есть болезнь, – вдохновлено врала я.

– И каково тебе с этим жить? – спросил Александр Иванович.

– Каково мне? Да ужасно.

Загорая на белом песке, слушая шум ветра и волн, я вдруг подумала о выборе. Да, у меня больше нет Кирилла, и теперь внутри живет пустота. Зато появилась возможность сделать выбор. Теперь я могу оказаться в любой точке мира, куда меня потянет, и ни перед кем не нужно отчитываться.

После возвращения с экскурсии у нас оставалось еще полдня свободного времени. Мы с дочкой перекусили в кафе в нашем отеле и отправились прогуляться. Чтобы не идти пешком по жаре, я предложила Наташе поймать трехколесное такси, и она согласилась. Под оглушительную музыку мы неслись вперед, дочка снимала видео, а я специально строила рожи и смешила ее. Через пятнадцать минут мы прибыли в центр города, в наше излюбленное место, в порт.

Мы с Наташей сели на край бетонной плиты, свесив босые ноги вниз. Под нами плескался Индийский океан. От плиты шел жар, как в сауне. Внизу по скользким мокрым камешкам перемещались крабы: так нелепо ходили вбок, казалось, что по диагонали. Затем океан смывал их и уносил обратно в пучину.

Вода, немного замутненная, пахла солью и йодом. Тут никто не купался, пляжа как такового не было, просто вдоль берега стояли деревянные лавки. Здесь ходили корабли и туристические моторные лодки, бурлила своя жизнь, наполненная для каждого каким-то особенным смыслом. Вдруг в нос ударил запах краски, я обернулась: рыбаки громко кричали что-то друг другу на суахили и замазывали дно лодки, перевернутой кверху. Глядя на эту суету, я вновь почувствовала себя здесь совершенно чужой, опустила голову вниз и стала искать глазами краба.

Огромные полутораметровые волны бились о плиту, на которой мы сидели, и разбрызгивались в разные стороны. Мы с дочкой хохотали, когда капли попадали на наши голые пятки. Солнце выжигало кожу на щеках, пот на лбу и на носу мгновенно высыхал, лицо чесалось, блики от воды слепили глаза.

Я подумала, что все люди без исключения – это те же крабы, карабкающиеся по камням. Они вечно идут куда-то боком, совершенно не туда, куда надо, выбирая для этого такой причудливый и замысловатый способ передвижения. И все бы ничего, но очередная бирюзовая волна возвращает тебя на исходную позицию.

Глава 12

После того, как мы с Наташей вернулись из отпуска, жизнь стала спокойнее. Очевидная польза от конфликта заключалась в том, что мы выпустили пар, а также посмотрели на наши отношения под другим углом. Я узнала о себе много нового: например, что есть вещи, которые категорически делать не стоит, например, насильно везти ребенка туда, куда совсем не хочется. И в чем-то, пожалуй, я действительно перегибаю палку.

В общем, поездка обнажила мою беспомощность в вопросах коммуникации с дочерью. Вскрылась жестокая правда: я только-то и умела, что сидеть за компьютером и зарабатывать деньги, но обеспечение жизнедеятельности – это далеко не весь спектр обязанностей матери. А оказавшись с Наташей один на один в другом городе, я совершенно растерялась. Оказывается, что и находить общий язык с ней не умею, и интересов ее не знаю, и в конфликтах веду себя не как родитель, а как не пойми кто.

Началась очередная учебная четверть, Наташа с удовольствием ходила в школу и даже сделала проект: «Как мы с мамой провели отпуск». Отбирали фотографии вместе, перелистывая их и обсуждая. Все казалось совсем неплохо, глядя на слайды презентации. Однако потом произошло неожиданное событие…

Наташа как-то стала избегать проводить время дома, больше предпочитая находиться в гостях у подружек или на прогулке. Я ей не препятствовала.

– Мам, я после школы сразу к Арине.

– Когда домой придешь?

– Ну, не знаю. Мы уроки сделаем, потом погуляем. Потом приду.

– Хорошо, только будь на связи, чтобы ты всегда отвечала на телефон.

– Ладно.

Дни летели с молниеносной скоростью, и вот однажды вместо привычного: «Мам, я после школы к Арине» я услышала:

– Что-то мне не очень хорошо. Как-то плохо себя чувствую.

– Что случилось? – встревожено спросила я.

– Живот болит. Вот тут, – Наташа дотронулась до живота где-то в области желудка.

– Как болит? Сильно?

– Да.

Мы только позавтракали, и я перебирала в памяти то, что могло вызвать такую реакцию у ребенка. Чай, печенье, бутерброды – обычная еда.

– А вчера болел?

– Чуть-чуть.

– А когда?

– Вечером.

Я набрала номер поликлиники и записала нас на прием.

– В школу сегодня не пойдешь.

– Угу.

Вид у ребенка был совершенно поникший и потерянный, я уложила Наташу на диван и укрыла пледом. Включила мультики, села рядом.

– Чего-нибудь хочешь?

– Да нет, мам. Ничего.

После осмотра и множества анализов врач сказал, что у моего ребенка гастрит.

– У вас в семье кто-то болен?

– Нет, – уверенно произнесла я, перебирая в голове все возможные варианты.

– Если дома кто-то болеет гастритом, то можно заразиться через кружку или через тарелку, через ложки, вилки. Если мама, папа болеют…

«Папа болеет, да сколько же лет назад это было», – пронеслось в голове.

– Да нет, не болеет никто, – повторила я. – Может, это она подхватила в школьной столовой?

Врач развела руками.

– Провоцируется острая боль любой соленой либо горькой пищей, поэтому пока необходимо исключить вот эти продукты, – с этими словами она протянула мне список. – Месяц будете соблюдать диету. Вот назначение. Пить по схеме.

– Понятно. А отчего такая острая боль сегодня утром возникла? – спросила я перед уходом.

– Бактерия может жить в желудке долго. Но боль возникает после определенной пищи, скажем так, если бы все предыдущие дни она ела одну гречку, оно бы могло и не заболеть.

– Понятно. До свидания.

– До свидания.

Мы вышли на улицу и отправились вперед по аллее. Накрапывал мелкий дождь.

– Наташа, что ты ела у Арины?

– Да так…

– Чипсы, наверное, с газировкой?

– Нет, мы роллы ели.

– Ого, ну так конечно. От соевого соуса живот и заболел.

Мы зашли в аптеку и набрали целую гору лекарств. Сначала я хотела позвонить родителям Арины и спросить, как она себя чувствует. В конце концов, это у них дочка заразилась гастритом, может, ребенку тоже плохо, или нужны контакты врача? Потом все же я решила, что звонить не стоит, ибо это их дело, сами разберутся. К тому же, здоровье – вещь очень интимная. А вечером неожиданно взяла и сделала все наоборот.

– Алло, здравствуйте.

– Добрый день.

– Это мама Наташи, они у вас были в гостях, скажите, как Арина себя чувствует: у нас просто Наташа заболела.

– А, спасибо за беспокойство. Все нормально, – ответила мама Арины.

– Ну, если что, у меня есть контакты хорошего врача, детского гастроэнтеролога. Если нужно, я скину. Видимо, они поели роллы, а от этого обострился гастрит.

Повисло недолгое молчание.

– Про гастрит я впервые слышу. А еще, вы знаете, они у нас не ели роллы.

– Не ели?

– Ну да, не ели. Суп я варила.

– Понятно. Просто мне врач сказал, что гастрит может передаваться через посуду. Поэтому я и позвонила вам. Вдруг ваш ребенок тоже болеет. Мы ходили в областную. Там очень хороший детский доктор…

– Вы знаете, я более того вам скажу, у нас дома никто не болеет гастритом, – прервала меня мама Арины, – а он действительно может передаваться через посуду, я сама переболела этим в детстве. Так что ищите, где и как… Не подскажу ничего…

– Понятно. Спасибо…

– До свидания.

Она положила трубку, и вдруг мне стало страшно и как-то очень тревожно. Затем я резко переключилась: это же дети, дети все сочиняют! Сочиняют истории, что тут такого… Подумаешь, ели роллы, не ели роллы! Потом я долго лечила Наташу, она пила горстями лекарства три раза в день по схеме и сдавала повторные анализы. Затем оказалось, что все уже хорошо, и изнурительную диету можно не соблюдать. История с гастритом почти забылась, только у меня не выходило из головы, как она могла его подхватить.

В нашем доме все так же изредка ночевали подружки Наташи, иногда и она шла к ним, но при этом всегда отзванивалась и была на связи. Арина тоже забегала к нам в гости, и я была только за.

А через некоторое время Наташа впервые похвасталась новыми кроссовками, которые ей «отдала подруга с танцев». Так прошло еще полтора года моих домыслов и непонятных историй, связанных с моим ребенком и ее отцом. Затем наступила черная полоса. Тупик.

Мой ребенок больше не живет со мной, и это факт.

Дикий, леденящий ужасом факт.

Как я осталась одна и как провела первые несколько недель, помню как в тумане. Недели стерлись и превратились в месяцы, так прошел почти целый год. Но внутри меня ничего не менялось. Не хотелось жить (только от этого было уже не страшно, а как-то привычно).

Каждое утро все начиналось одинаково. Кофе, завтрак, слезы и бесконечные мысли о том, что пора смириться с тем, что Наташа ушла, и я ничего не могу с этим поделать. Разумеется, я бы с радостью приняла это как данность (как говорят психологи, безоценочно), но у меня ничего не получалось.

Я даже училась медитировать, но все попытки провалились. Спустя несколько минут терзаний я обнаруживала себя сидящей на полу в позе лотоса и представляющей жуткие картины: например, я что-то доказываю Кириллу с пеной у рта, и меня душит гнев, или я просто убиваю его. «Прекрасная медитация», – подумала я и бросила эту затею.

Именно тогда я поклялась не рассказывать о своем одиночестве никому, и держала свою тайну под страшным запретом. На работе никто ничего не знал о моих проблемах, а я не привыкла ими делиться и не любила жалость. Наверное, после расставания с Кириллом во мне что-то надломилось, и я больше не могла быть милой хохотушкой. Продолжая играть роль безупречной женщины, скрытной и замкнутой, у которой «все всегда идеально», я вошла во вкус.

Да и зачем делиться? Чтобы снова услышать, что сама виновата? Я это и так знаю. Чтобы мне дали очередной дебильный совет – «займись уборкой» или «сходи в спортзал»? Однако в тот момент мне хотелось выброситься из окна, с пятнадцатого этажа, разбиться в лепешку, и от таких рекомендаций становилось только хуже, еще острее ощущалась безвыходность моего положения.

Я еще раз убеждалась в том, что меня никто не понимает. Никакая уборка, даже самая интенсивная, и никакая силовая тренировка не спасет человека от осознания бесполезности существования и нежелания жить.

Конечно, мне приходилось делиться кое с кем из окружения, в основном это были родственники. Если они проявляли сочувствие, то я начинала плакать; в ответ на идиотские комментарии я злилась. Некоторые из них говорили, что я трепетно относилась к Наташе, что они считают меня хорошей мамой, и совсем не понимают, в чем дело. А кое-кому так и хотелось врезать сковородкой по лицу. Например, тем, кто советовал:

1) Нельзя отпускать ее. (То есть дочь – это питомец на поводке, или какой-то безликий неодушевленный объект, которым я могу распоряжаться как собственностью? Думаю, все несколько сложнее).

2) Девочке нужна мама. (Полный абсурд: если бы мама ей была нужна, то она никуда не ушла бы. Логично?)

Или вот еще:

3) Все обязательно наладится, и она вернется. (Никто не собирается возвращаться. Алло, граждане! Зачем давать ложную надежду?)

В их защиту могу сказать, что те, кто несли эту чушь, не знали, как Наташа на самом деле ко мне относится, что говорит, как ведет себя. Если бы знали, то такого не сказали. Их «сочувствие» било по самому больному месту и уж точно никак не могло помочь, разве что выделяло красным маркером совершенные ранее ошибки. Поэтому пришлось даже с этими родственниками прекратить общение – пусть на время, но хотя бы пока боль не утихнет.

Таким образом, нормальную человеческую поддержку я воспринимать просто не умела и не могла. В итоге оказалась отрезанной от людей, в полном одиночестве. Со временем выяснилось, что опьяняющий наркотик в виде работы тоже перестал на меня действовать. Теперь я часто отвлекалась, не могла собрать себя кучу, ухудшилось внимание, и я начала допускать ошибки. Бегство за ложными ценностями (за дорогими шмотками, украшениями) тоже не помогало.

Я лишилась всех, кого любила, и единственное, что мне оставалось, это только ненавидеть. Но я не могла ненавидеть дочь, потому что как бы она не поступила, она навсегда останется моей родной девочкой. Тем живым существом, которое жило в моем теле целых девять месяцев. А значит, она часть меня, мы одно целое – навсегда. Не любить ее невозможно. Я не могла ненавидеть Кирилла, и мне оставалось только одно, ненавидеть саму себя.