Читать книгу: «Ангел для падшего», страница 3

Глава 6. Ангелина

Герман довольно скалится и поднимается на ноги. Он определенно превосходит меня по росту. Рядом с ним я чувствую себя маленькой девочкой, над головой которой нависла огромная грозовая туча, что обрушит на меня свою немилость.

Девальский обходит меня стороной, а я ведомая невидимыми силами, следую за ним по длинным, тускло освещенным коридорам.

Мужчина останавливается около одной из спален и вспомнив о галантных манерах, открывает для меня дверь, приглашая войти. Всё самое неприятное и пугающее всегда скрывается за неприметной дверью!

Спальня была прекрасно сделана в черно-серых тонах. На полу под ногами лежит мягкий ковер, стены покрыты нежными бархатными обоями, к которым хотелось прикасаться снова и снова. Центральное место в спальне занимает двуспальная кровать, застеленная черным шелковым покрывалом.

Девальский стоит сзади меня, наблюдая за моей восхищенной реакцией, дыша мне прямо в спину и волнуя мою нутро своей непозволительной близостью.

Я смотрю в окно, а красивые прозрачные шторы, свисающие с гардин, вдруг начинают медленно закрываться сами собой. Я быстро моргаю, думая, что мне это кажется, но они продолжают двигаться. Оборачиваюсь и смотрю на Девальского испуганными глазами. Германа не трогает мой страх. Он его раззадоривает и со зловещей улыбкой на манящих устах, мужчина резко взмахивает рукой, и я лечу в его объятия как жалкий мотылек на свет, обреченный на погибель.

Пытаюсь вырваться, но я как будто была пришита к нему. Девальский с силой сжимает меня за руки, прижимая к широкой груди. Ощущение дежавю!

– Пустите меня, – снова дергаюсь из дьявольских силков, но даже не двигаюсь с места.

– Ты такая чистая, невинная и непорочная, – Герман прислоняется носом к мои волосам и глубоко вздыхает. – Я так и чувствую твое дикое желание, которое просит, просит меня, чтобы я остудил твое тело, – низкий шепот Германа горячими потоками остается на коже.

– Отпустите меня, – дергаюсь из стороны в сторону.

Девальский с силой прижимает меня к стене и открыв доступ к моей шее, оставляет обжигающие поцелуи от своих алых губ. Медленно, почти болезненно. Все мое тело было словно парализовано.

Силы и желание сопротивляться исчезают, наоборот, сменяясь наслаждение от прикосновения его адских губ.

– Пожалуйста хватит. Отпустите меня, – по моим щекам катятся слезы, падая мне на грудь, но одна слеза, сбежав по щеке, застывает целой капелькою на его губе.

Герман моментально останавливается. Его сила прекращает свое действие, а я, больше не поддерживаемая сильным телом мужчины, скатившись по стене, падаю на пол.

Я лежу на полу, не шевеля ни одной частью тела, что и говорить о том, чтобы встать. Но мне приходится собрать все свои оставшиеся силы. Поднявшись на ноги, выбегаю из спальни, то и дело цепляясь ногами за невидимые преграды.

Слетев вниз по огромной лестнице, вылетаю на улицу, захлопнув дверь и не останавливаясь, продолжаю бежать вперед, подальше от этого дома.

Бреду по безлюдным дорогам, а ветер успокаивающе обдувает заплаканное лицо. С отвращением провожу рукой по груди, пытаясь стереть прикосновения его губ со своей кожи.

На чем я доберусь до дома? Родители приедут только через час. Но я не могу ждать, придется идти самой. Но куда? Оглядываюсь по сторонам, ничего не видя кроме пустынных улиц. И заставляю себя просто идти вперед, наплевать куда, лишь бы не рядом с ним.

Но вдруг около меня останавливается черный Кадиллак и из салона выходит Девальский. Шарахаюсь в сторону от него, но он целенаправленно приближается ко мне.

– Не трогайте меня! Не надо! Не подходите! – мой обезумевший, горящий взгляд останавливает этого… мужчину.

Девальский застывает на месте как безупречное каменное изваяние, которым хочется любоваться.

– Ты не найдешь сама дорогу. – Какая забота? Необъяснимая тень печали ложится на прекрасное, но всегда непроницаемое лицо Германа.

Незнакомые и недоступные чувства пугают мужчину.

– Нет, – пугливо пячусь назад.

– Садись, – в голосе его звенят стальные нотки и не подчиниться приказу невозможно.

Девальский открывает переднюю дверь роскошного автомобиля, пытаясь загладить вину за свой низкий поступок.

Самой мне не добраться до дома, а ехать в одной машине с мужчиной, который едва не воспользовался мной – самоубийство.

Испуганно гляжу в бездонные омуты Девальского. Бушующая ярость, подкрепленная неконтролируемым желанием, угасла.

Я с опаской сажусь в салон, свернувшись на кожаном кресле маленьким калачиком. Девальский садится за руль и заводит двигатель. Отрезвляющий рев разносится по автомобилю и приободряет меня.

Мы едем в противоположную сторону от той, в которую шла я.

– Кто ты? – сдавленный крик вырывается из забитой груди.

– Такой же как ты, когда-то, – Герман бросает мимолетный взгляд в мою сторону, проверяя мою эмоциональную стабильность.

– Падший..

– От чего ты пал? – задаю вопрос, только чтобы нарушить гнетущую тишину. Ответ мне уже давно известен.

– Я пал от столь возвышенного чувства, как любовь, в которое ты не перестаешь верить, – монотонный голос Германа хуже его гнева.

Безразличие убивает быстрее, чем ярость.

– И пав от любви, ты решил, что тебе позволено осквернять это чувство, и порочить невинные души других девушек? – по моим щекам катятся жгучие слезы. – Зачем ты это делаешь? Зачем вы это делаете? – крик вырывается наружу и все стекла в машине разом вылетают из рам.

Осколки летят мне в лицо. Я зажмуриваюсь, прикрываю глаза рукой, готовясь почувствовать боль, но ничего. Опасливо приоткрываю глаза, вижу свою, совершенно целую руку и осыпавшиеся осколки на коленях.

– Ты сильный ангел. Наконец-то у меня появился достойный противник, – тихие слова Девальского проникают в душу и намертво цепляют за её тонкие нити.

Глава 7. Ангелина

Девальский привез меня домой, как и обещал. Дорога оказалась изнуряющей, утомительной и тревожной. Находиться в маленьком замкнутом пространстве наедине с мужчиной, которой едва не воспользовался мной – опасно и глупо, но мне отчаянно хотелось домой и было уже плевать какими способами я туда доберусь.

За всё время пути Герман больше не проронил ни слова. Лишь мимолетные взгляды, пытливые и оценивающие. Я демонстративно делала вид, что ничего не замечаю. Высокомерное хмыканье Девальского неоднократно заполняло роскошный салон автомобиля. Моя непокорность, наивность и строптивость его забавляли. Я казалась доступной и одновременно не досягаемой для него. Это злило Германа, лишь усиливая его потребность обладать мной.

Черный автомобиль остановился около моего дома, и я возрадовалась, что в окнах не горит свет – родители снова задержались на работе. Отвечать на их вопросы и врать в лицо мне не хотелось. Объяснять почему мои занятия закончились раньше обычного, и преподаватель лично привез меня домой, тем более. Вразумительных объяснений я не смогла бы им дать, а пересказывать занимательные истории о небесных существах – плохая идея. Прослыть сумасшедшей в стенах дома мне хотелось.

Не успел глухой рев мотора стихнуть, как я пулей выскочила из кожаного салона неприличного дорогого автомобиля. Не оглядываясь, опустив голову, торопливо иду к дому, чувствуя пронзающий взгляд в спину. Спрятавшись за дверьми родного дома испытала умиротворение, но гнусный, выворачивающий душу страх не отпускает.

Поздно ночью, я лежу на постели с закрытыми глазами, отчаянно пытаясь уснуть. Все мои мысли заполняет опасный и обаятельный мужчина. От запаха его терпкого парфюма до сих пор першит в горле, а кожа на шее горит от поцелуев.

Пробегаюсь кончиками пальцев по груди, взывая к ярким и отравляющим душу воспоминаниям.

Тело странно реагирует: тяжелеет и приятно пульсирует каждой клеточкой. Грудь словно набухает и жаждет… Перед глазами стоит образ Германа и его пухлые губы, прикосновение которых застывает на груди. Прогибаюсь в пояснице на встречу столь реальной иллюзии.

Глажу и ласкаю тело под футболкой, и забираюсь под одеяло. Нежно поглаживаю низ живота и скребу ноготками внутреннюю сторону бедер, позволяя губам Германа трогать меня где ему заблагорассудится в моих фантазиях.

Поглаживаю себя через тонкую ткань трусиков и боязливо оттягиваю край резинки…

«Давай Ангелина, сделай это для меня».

Чарующий голос Германа звенит в ушах и теплыми вибрациями разносится по всему телу, плотно окутывая в невидимое кольцо его незримой власти.

Я трогаю себя… там, чувствуя, как на кончиках пальцев остается липкая влага. Глухие стоны разрывают грудь, а порочные губы Девальского бесстыдно пытают моё тело.

«Ведь ты уже давно принадлежишь мне».

– Ангелина! – подпрыгиваю на постели и распахиваю глаза, судорожно вглядываюсь в темноту.

Образ Германа в моих темных фантазиях рассыпается, а желание притупляется. Что за наваждение такое?

Сажусь на кровати, стыдливо натягиваю одеяло до подбородка. Тело жалобно ноет, требуя горячих ласк.

– Лаян? – из темноты выходит мужчина в капюшоне. – Что ты здесь делаешь? Нужно предупреждать.

Голос предательски дрожит, и я очень надеюсь, что темнота скрывает мои щеки, пылающие от стыда.

– Я должен поговорить с тобой.

– Не поздновато? – ёрничаю и многозначительно смотрю на часы, показывающие три часа ночи. Самое время для крепкого и здорового сна, без грязных фантазий, будоражащих моё девичье естество. – И ты между прочем мог бы мне сегодня помочь. Если бы не мои слезы, то Девальский сделал бы то, чего вы все так боитесь, – замолкаю и зло смотрю на Лаяна. – Почему он остановился?

От воспоминаний кожа вспыхивает огнем, и желая избавиться от этих ощущений, провожу ладонью по шее и груди.

– Слезы ангела, как мельчайшая капля яда для человека.

– Убивает?

Незнакомая боль застыла на лице Германа, когда одинокая слеза коснулась его губ.

– Делает слабее, но Девальский сильный и ему ничего не стоит восстановить силы, – Лаян стоит около балконных дверей и сливается со шторами, колышущихся от дуновения ветра.

– И как именно он это делает? – я знаю ответ, но интересно услышать версию Лаяна, существа, отвергнувшего своего собрата, стоило ему один раз оступиться.

– Похищает души невинных девушек, которые не такие сильные, как ты.

– Он спас мне жизнь, – словно в пустоту тихо бормочу самую очевидную вещь на свете.

– Ты перед ним в долгу. Братство Ангелов рассерженно.

Лаян невозмутимо спокоен. Мои слова он пропускает мимо ушей. Не люди созданы по подобию высших существ, а наоборот и обладают весьма человеческими замашками обыкновенного смертного: игнорировать важное и значимое, к примеру.

– На что? Я спасла маленьких детей. Ты сам мне говорил, что нужно помогать. Чего ты еще то от меня хочешь? – повышаю тон, испытывая лютую злость. Меня отчитывают как маленького ребенка за проступок. Не удивлюсь, если у Братства Ангелов есть специальное место для провинившихся ангелов-новичков. Посадят меня в небесную тюрьму или ограничатся выговором?

Не хватает ещё только разбудить родителей и объяснять им посреди ночи почему я разговариваю сама с собой.

– Ты должна помогать каждому, кто нуждается в тебе, но делать это так, чтобы твоя собственная жизнь была в безопасности, – мягкий голос Лаяна звучит убаюкивающе.

– И как же мне это сделать? Может быть ваша небесная канцелярия выдаст мне обмундирование? – усмехаюсь и впервые вижу проблеск улыбки на губах моего наставника. – Почему ты не сказал мне от чего пал Девальский.

– От любви, – я запущу в него подушкой, если он будет и дальше проявлять такую отрешенность

– Но любовь, как можно после нее стать злым, есть же легенда…

Легенда – это вымысел, поросшая слухами и передаваемая из уст в уста многие поколения, где правда искажается, уступая место красивой сказке. Возможно, любовь – это наивысшее зло…

– Это ложь и в этой легенде нет и доли правды, – безразличный тон Лаяна причиняет нестерпимую тупую боль. Наставник должен подбадривать и поддерживать, а не рушить надежды в лучшее, построенные на иллюзиях.

– В мире вообще все ложь. И может быть добра сейчас и вправду стало меньше.

Я падаю на подушку и закрываю глаза. Лаян продолжает стоять в конце комнаты, а потом неизвестный, едва слышимый шорох перьев долетает до моего слуха, и он мгновенно исчезает. Крылья? И у меня они есть?

Боже мой, что происходит с моей жизнью? Что происходит со мной? Все эти легенды, истории об ангелах и падших, неужели все и вправду реально. Тогда, что я должна делать с этим злом? И если бороться, то каким образом? Не убивать же?

Нет, нет, нет, зло или добра, но я никогда не смогу убить человека. Убивающий ангел во имя добра, уже не ангел.

Я мирно лежу на спине. В голове снова и снова образ спальни в доме Девальского. Прикосновение его алых губ, поцелуи от которых до сих пор жгет кожу. Я ненароком выгибаюсь в спине и крепко сжимаю простынь, подбивая под себя.

Просыпаюсь, когда часы на прикроватной тумбочке показывают семь утра. Сев на постель и с непониманием вглядываясь во время, я пытаюсь понять кто меня разбудил. Но на втором этаже было слишком тихо, родителям я запретила себя будить, получается, что я сама проснулась и не опоздаю на лекцию.

Я скрываюсь в ванной комнате и приняв все утренние процедуры, возвращаюсь бодрая и свежая. Распахнув двери своего шкафа, выбираю светлые джинсы, удлиненную белую майку и светлый пиджак. Внутри меня горит дикое желание надеть туфли на каблуках. Вы посмеетесь надо мной, но всю свою жизнь, я ни разу не надевала каблуки. Моей обувью всегда были балетки или босоножки. А сейчас я предпочитаю бежевые туфли на высоком каблуке.

С улыбкой смотрю на свое зеркальное отражение и остаюсь довольна своим внешним видом, но вот только вчерашние поцелуи на моей груди превратились в едва заметные засосы. Он об этом пожалеет. Яростно хватаю голубой шарф, прикрывая шею и спускаюсь на кухню.

– Доброе утро, Ангел, – теплая улыбка мамы может скрасить любой день. – Ты сегодня рано.

– Доброе утро, мам! Да, что-то сегодня я действительно рано встала, – сжигаемая изнутри необъяснимой тревогой, натянуто улыбаюсь.

– Хорошо, может хоть раз придешь на лекции без опозданий, – мама бросает на меня усмехающийся взгляд, а я закатываю глаза, от того что она была полностью права.

Сейчас мне кажется всё таким странным, порой даже неживым и очень опасным. Это определенно влияние Лаяна: видеть во всем и всех зло. Но как можно назвать злом, ярко сверкающее солнце, чьи лучи согревают землю; теплый ветер играющий с пожелтевший листвой, кружащий ее в воздухе; маленьких детей, крепко держащих своих родителей за руку, которые в свою очередь ведут их в садик или школу? Как можно считать злым человека, которой идет по дороге каждому улыбаясь и желая «доброго утра»? Но как в любой прекрасной картине, а жизнь, в какой-то мере и есть прекрасная картина, появляются черные пятна. Две девушки, идущие в мою сторону, были одеты во все черное и даже оправа солнцезащитных очков, были ярко черными. Пройдя мимо них, чувствую такое же отвращение и неприязнь, когда первый раз увидела Девальского. Неужели сейчас, у меня какие-то другие чувства?

В университет я прихожу заблаговременно. С ума сойти, прийти за двадцать минут до лекции и не опоздать. Со мной определенно, что-то происходит.

Иду по пустым коридорам, ступая по мраморному полу. Стук моих каблуков разносился во все стороны. Зайдя в пустую аудиторию, занимаю свое место и достаю книгу со стихами.

Раньше я никогда не любила читать в общественных местах, в том числе и здесь, в университете. Не подумайте, что моя одноклассники не образованные люди и не любят книги, нет, они уважают классику и современную литературу, но не понимают, как я могу читать простые стихи о настоящей любви и искать в них глубокий смысл.

– Я привык, что вы всегда опаздываете мисс Мороу, – стоя сзади меня говорит Девальский.

– А я привыкла к тому, что вы всегда появляетесь из ни откуда, – не отрывая глаз от книги, отвечаю на его издёвку.

– Ваша любимая книга?

– Да, жаль, что она скоро закончится и придется искать что-то новое, – перелистываю страницы книги, вдумчиво читая каждое слово, но не понимая их истинного значения. Присутствие Германа меня отвлекает, и он прекрасно это знает. Умело используя, обостряя мои чувства и обнажая слабости.

– Снова про любовь, – Девальский спускается вниз и садится на край стола, вытесняя своим бестактным вторжением в мое личное пространство остатки моей стойкости. Герман смотрит на меня снизу вверх, а я усиленно делаю вид, что заинтересована чтением.

– Вы просто читаете мои мысли, – огрызаюсь, упрямо не поднимая взгляд. В воздухе витает дурманящий аромат этого мужчины, проникающий в легкие.

– А у нашего ангела острый и злой язычок, – Герман как-то по-доброму усмехается, и я ругаю себя за своё ужасное, хамское поведение. Но раздражение и пробудившаяся злость не поддаются контролю.

– А никто не устанавливал правила, какой я должна быть, – бурчу как маленький ребенок, доказывающий взрослому свою правоту.

– Вы хотя бы страницы переворачивайте раз делаете вид, что читаете, Ангелина. – Самодовольная усмешка срывается с губ Девальского и пронзает меня насквозь как стрела, отрезвляя и пробуждая во мне дремлющую ярость. Захлопываю книгу, больше не видя смысла в чтение, и обращаю все свое внимание, которого Герман так жаждет, на проклятого провокатора, и обдаю его леденящим взглядом, полного раздражения и негодования. Моя мимолётная вспыльчивость – реакция на правду неугодных мне слов, забавляет Девальского, и он обворожительно ухмыляется уголками губ и в каком-то странном движении трет ладонью грудь, то ли поправляя рубашку, то ли разгоняя незнакомые чувства внезапно собравшиеся в области сердца. Если оно там вообще есть!

– Вчера вы мне не ответили на вопрос.

– Мне нравится ваш голубой шарфик, Ангелина, – на его губах пляшет обаятельная улыбка, а мой вопрос он пропускает мимо ушей.

– Я задала вам вопрос, – мой голос вибрирует от перенапряжения и связки готовы порваться как гитарные струны. Девальский смотрит на меня: мышцы его лица напрягаются.

– Зачем мы это делаем? Все просто Ангелина, мы показываем людям настоящий, жестокий мир.

– Отнимая у них веру в лучшие, веру в добро. Отнимая их души, вы показываете им мир? – нет во мне больше контроля, только желание сотворить какую-нибудь гадость, чтобы заткнуть этого высокомерного подлеца. Даже если он – самое могущественное небесное создание.

– Отнимая их души, мы облегчаем их жизни. Нет души… – говорит так спокойно, словно сообщает мне прогноз погоды.

– Нет человека. Без души человек не знает, что такое сострадание, боль, любовь, – пристально смотрю в его зияющие бездны и чувствую, как они утягивают меня на дно пропасти.

– Без души человек становится сильнее. У него пропадает чувство жалости… – усталость в голосе Девальского выдает его нежелание спорить со мной – это бессмысленная трата времени

– Как у тебя, – в эти три слова вкладываю всю свою боль, злость и обиду. – Скольких девушек в той спальни ты опорочил и сколько душ ты уничтожил, – медленно поднимаюсь на ноги, лениво, и становлюсь выше Германа, испытывая превосходство. – Ты ненавидишь любовь, не потому что она причинила тебе боль, а потому что ты просто не способен любить, – подхожу вплотную к нему, как и вчера он ко мне, и устраиваюсь у Девальского между ног. Только сейчас, я не чувствую страха, а уверена в себе и своих силах.

Герман шумно втягивает воздух через нос вместе с ароматом моих духов.

– Ты хочешь, чтобы я пала. И то, что ты хотел вчера сделать со мной, открыло мне глаза на правду, – снисходительно наблюдаю за выражением его лица. – Будь у тебя душа, хоть какая, темная или светлая, ты бы не делал и половины того, что делаешь сейчас, – кладу свою ладонь на его грудь, – а у тебя нет души. Ничего нет, кроме пустоты и дикой злости, которая пройдет и сменится диким отчаянием, – отстраняюсь, возвращая необходимое пространство и чувство свободы нам обоим, и сажусь на свое место, как послушная студентка, выполнившая просьбу.

Девальский продолжает сидеть на краешке стола, осознавая сказанное мной.

– Потрясающе мисс Мороу, я почти вам поверил, – усмешка Германа звучит устало, как необходимость показать, что он сильнее и одними речами его не проймешь.

– Если вы не поверили, то вы не больше, чем глупец, – бросаю взгляд на закрытую дверь, заставляя ее открыться.

Шум, гам, разговоры одноклассников вытесняют сжимающие чувство, которое все это время прибывает в аудитории.

Я стараюсь успокоиться и привести свои мысли в порядок, но крики вечно отвлекают меня. Теряясь, нервно бегаю глазами по аудитории, в чьих-то поисках.

Мне нужно успокоиться. Глубокий вдох и выдох, и снова вдох и выдох.