Читать книгу: «Ангел для падшего», страница 2

Глава 4. Ангелина

Неожиданный звонок будильника заставляет меня подскочить на постели. Я с непониманием оглядываюсь и таращусь на часы. Проспала! Резко вскочив с постели, понимаю, что прошлой ночью уснула в одежде. Ну, и хорошо, сейчас у меня совсем нет времени на одевание.

Раньше меня хоть родители будили, а сейчас…

Сломя голову мчусь по заполненным улицам, сталкиваясь с прохожими, которые оборачиваются и презрительно цыкают мне в спину. Подойдя к университету, на часах остается десять минут до лекции. Я распахиваю двери и бегу по уже пустым коридорам к аудитории. Две минуты и еще один пролет. Прибавляю скорость и резко свернув на повороте, торможу у двери, и только собираюсь повернуть на дверную ручку, как звенит звонок. Черт!

Немного отдышавшись, стучу в дверь и захожу в аудиторию.

– Мистер О'Браян, простите меня, я проспала.

– Мисс Мороу, вы опоздали и помните, что я сказал вам вчера по этому поводу? – спрашивает лектор, но без тени насмешек или желания действительно претворить своё предупреждение в жизнь.

– Да, если я еще раз опоздаю, то вы не пустите меня на свою лекцию, – но у меня была уважительная причина! Вчера мне сообщили, что я – ангел, да и ещё с колоссальным грузом ответственности и обязанностей за плечами.

Кусаю щеку изнутри, чтобы не сболтнуть лишнего.

– Верно! Но по сколько сегодня не моя лекция, а мистера Девальского, то ему решать, – мужчина из ниоткуда появляется за спиной профессора и пристально осматривает меня с головы да ног.

Абсолютная безупречность в каждом движении, взмахе ресниц и тихом дыхании. Выглаженный костюм. Белоснежная рубашка сменилась черной. Карие глаза Девальского кажутся мне бездной, в которой можно навсегда пропасть. И сколько девушек потеряли голову находясь под обаянием этого… создания?

– Проходите, мисс Мороу, – не заставляю себе повторять два раза и пройдя к своей парте, облегченно сажусь на стул и глубоко вздыхаю.

– Прежде, чем продолжить нашу вчерашнюю беседу, напомните мне на чем мы остановились? – отрешенно спрашивает Девальский, все прекрасно помня. Аудитория заполняется поднятыми вверх руками. Откуда такой внезапно проснувшийся интерес к учебе?

– Можно? – спрашивает Шарлотта.

– Конечно, мисс…

– Маквайгер, – лучезарная улыбка застывает на её губах как растянутый лучик солнца.

– Я вас слушаю, – без каких-либо эмоций Девальский передает ей слово. Шарлотта вкратце пересказывает суть вчерашнего занятия. Девальский слушает ее вполуха, продолжая пристально за мной наблюдать. Я не горю желанием и сегодня вступать с ним в столь увлекательную беседу, которая была вчера, поэтому с повышенной заинтересованностью делаю вид, что перечитываю свои лекции, чувствуя, как пылающие щеки выдают моё волнение.

Мне кажется, я слышу самодовольное хмыканье Девальского?

– Благодарю, мисс Маквайгер. Значит сегодня, – медленно ходя по аудитории туда-сюда, говорит Девальский, – мы сравним по картинам великих художников, чем похожи и чем отличаются ангелы и демоны, и падшие, – он поднимается по лестнице и останавливается напротив меня. – Представляю вашему вниманию два великих произведения, великих художников, чьи имена остались в тайне, – Герман произносит заученные фразы, но взгляд его полностью сосредоточен на мне. Непосильный груз словно давит на мои хрупкие плечи. Мне хочется обернуться и вежливо попросить это неизведанное существо перестать таранить меня взглядом, испытывая на прочность мою стойкость. Потому что она трещит по швам как ледники в мировом океане!

На стене висят две картины, созданные много лет назад.

– Итак, – продолжает Девальский, а я шумно выдыхаю, – глядя на эти картины, скажите мне, чем они отличаются?

– Демоны темные, а ангелы светлые, не только по цвету на картине, но и по состоянию души, – отвечает Шарлотта.

– А падшие – одинокие, – с дикой болью и злостью добавляет Пенелопа.

– Не все падшие ангелы злые, – ну кто тянул меня за язык? Пытаюсь втянуть голову в плечи и затыкаюсь, но уже слишком поздно! Пронзающие карие омуты примагничиваются ко мне и Девальский смотрит мне в спину. Я поёживаюсь, но быстро успокаиваюсь.

– Обоснуйте, мисс Мороу.

– Существует легенда, некогда ангел, ступил на землю и полюбил смертного, но любовь была не взаимной и человек предал ангела, отчего тот пал. Но, что интересно, если ангел падет от столь прекрасного и возвышенного чувства как любовь, он не становится злым и порочным, нет, его душа остается такой же чистой и светлой. Потому что любовь затмевает любую тьму, – по аудитории проносятся восторженные возгласы. – Самое печальное, – горько усмехаюсь и оборачиваюсь, чтобы взглянуть в пустые глаза этого мужчины, – это обида падших на то, что те, кому они были верны и преданны отвернулись от них, сослав на землю в наказание. – Девальский расправляет плечи и кажется, что становится ещё выше и опаснее. Он с трудом сглатывает и приказывает себе реагировать на мои слова. Дышать в конце концов. Но что-то во взгляде мужчины проскальзывает. Мимолетное вспыхнувшее и в миг погасшее.

– Это хорошо, но уж слишком хорошо, чтобы быть правдой, – рьяно спускается по ступенькам, возвращается к столу. Он что сбегает от меня?

– В ваших лекциях слишком много «но», мистер Девальский, – Герман остервенело оборачивается на своё имя, сорвавшееся с моих губ, выдавая своё негодование и раздражение. Я смеряю его презрительным взглядом и отворачиваюсь к окну.

Слишком странная и уже холодная погода для начала сентября. Дикий и кажется озлобленный на весь мир ветер. Солнце, едва касающееся земли, которая так нуждается в его тепле.

На проезде играют двое маленьких детишек, мальчик и девочка, и судя по их взаимным действиям – это брат и сестра. Они играют в свою придуманную игру, никому не мешая, но вдруг за поворотом появляется грузовик, который стремительно несется по дороге. А маленькие детишки, не замечая опасности, продолжают играть.

Я срываюсь с места, так, что лекционная тетрадь, лежащая на моем столе, падает на пол. Пробегаю мимо нашего нового недопрофессора и задеваю плечом под обескураженные возгласы одногруппников, и выбегаю из аудитории. Я стремительно мчусь по бесконечно длинным коридорам, а в голове крутится только одна мысль: «хоть бы успеть».

Выбегаю на улицу и направляюсь к детям.

– Уходите с дороги, – надрываю голосовые связки от истошного вопля. Ребята обращают на меня свой невинный, ничего не понимающий взгляд, а я подбегаю к ним и отталкиваю от обочины.

Свет огромных, ослепляющих фар, оглушающий сигнал, предупреждающий о том, чтобы я ушла с дороги. Кто-то резко дергает меня за руку. Я зажмуриваю глаза и прижимаюсь лбом к груди того, кто меня спас.

Грузовик заносит и чудом справившись с управлением, водителю удается остановить его. За несколько секунд страшные звук сменяются мертвой тишиной. Настолько глубокой, что я отчетливо различаю биение двух сердец: одно моё, второе…

Я открываю глаза и всё что вижу – черную ткань рубашки… Кто-то до сих пор продолжает держать меня за плечи. Поднимаю голову и вижу его. Девальский вплотную прижимает меня к своей, лихорадочно поднимающейся, груди, крепко держа за плечи. Пылающие глаза Германа искрятся дикой яростью.

Если бы он мог, то хорошенько бы встряхнул меня за столь глупый поступок и ужасное отношение к собственной жизни!

– Ангелина! – к нам подбегает профессор О’Браян, и я вырываюсь из объятий Девальского. – Ангелина, ты в порядке? Цела? Давай к врачу, немедленно.

– Со мной все в порядке, профессор. Не надо никакого врача, – продолжаю смотреть на Девальского. Не будь рядом мистера О’Браяна, он бы с радостью прочитал мне нотации о халатном отношении к собственной жизни. Но неужели ему не всё равно?

– Хорошо, тогда я звоню родителям, чтобы они забрали тебя домой, – лектор торопливо скрывается в здание университета, и вся толпа любопытных зевак потихоньку рассасывается. Вот родители-то обрадуется новости о храбром поведении родной дочери!

– Очевидно, вы любите спасать чужие жизни, мисс Мороу, – ядовито проговаривает Девальский. От вспышки гнева желваки под тонкой кожей хаотично двигаются.

– Очевидно вы тоже, судя по только что случившемуся.

– У меня немного другое предназначение, – приближаясь ко мне произносит одними кончикам губ и расплывается в дьявольской ухмылке.

– В любом случае, спасибо, – Девальский отшатывается от меня, словно я залепляю ему крепкую пощечину. – Я обязана вам своей жизнью. Вы спасли меня, – выдерживать клубившуюся пустоту, исходящую из прекрасных омутов Девальского, равносильно смерти. Она так стремительно окутывает и поглощает, что нескольких решающих секунд хватило бы, чтобы я оступилась…

Замешательство Германа чувствуется кожей. Как и я он не в состоянии объяснить свои эмоции, пробудившиеся от одного моего опрометчивого поступка, в котором я едва не погибла…

Глава 5. Ангелина

Шум и гам в столовой помогают мне отвлечься и забыть, если это, конечно, возможно, все что со мной сегодня случилось. Чувства и эмоции притупляются. Прячутся в недрах моей души, чтобы не тревожить и не усугублять ситуацию. Достаточно того, что моя эмоциональность и чрезмерная доброта едва не стояли мне жизни. В придачу ко всему, благодаря им я попала в объятья Девальского и это после двух лекционных занятий.

Устало вздыхаю и приглаживаю волосы.

– Ангелина! – поднимаю взгляд и вижу мистера О'Браяна.

– Да? – неприятный холодок предательски сжимает сердце.

– Мне нужно с тобой поговорить в моем кабинете, – ровный голос профессора никогда не позволял мне распознать что именно скрывается за его спокойствием и безразличием.

Лишние проблемы мне сейчас ни к чему, но учитывая, что меня чудом не сбил грузовик, поблагодарим мистера Девальского, у профессора О'Браяна могут бы неприятности. И всё из-за того, что его студентка отчаянно спасает всех, кому грозит опасность.

У меня еще крылья за спиной не выросли? Украдкой поглядываю за плечи и выругиваюсь, поражаясь своей наивности.

Неприятности могут обрушиться и на меня, как на девушку, запятнавшую честь университета, в котором студенты рискуют своими жизнями и могут погибнуть…

Обмениваюсь с Шарлоттой непонимающими взглядами и молчаливо встаю со своего места. Присутствие профессора сильно давит и всем своим видом он буквально требует немедленного исполнения его просьбы.

Мистер О'Браян благодарственно улыбается и придерживаясь тишины покидаем столовую. Раньше мне никогда не приходилось беседовать с лектором один на один. Это нервирует, особенно, когда я не знаю, о чем пойдет наш разговор.

Профессор останавливается около своего кабинета и суетливо рыскает по карманам в поисках ключа. Облегченно выдыхает, найдя маленького проказника в кармане пиджаке и открывает дверь, пропуская меня вперед. Смущенно улыбаюсь и захожу в ранее незнакомое мне место.

– Присаживайся, Ангелина, – опускаюсь на мягкое кресло возле стола, рассматривая ученый беспорядок профессора. В кабинете пахнет страницами старых книг, а пыль буквально оседает на коже лица и волосах.

– Мистер О'Браян, я что-то сделала? – Нынче за спасение детей наказывают? Или за ужасно безответственное отношение к собственной жизни? – Или учусь плохо? – выдаю своё беспокойство, но дело вовсе не в учебе.

– Нет Ангелина, твоя успеваемость лучше всех, дело не в этом. Мне звонили, родители тех детей, которых ты спасла, – профессор замолкает и отчаянным взглядом потерянного человека, всматриваюсь в его лицо, чтобы распознать, что именно скрывается за этой фразой и пугающим спокойствием лектора.

– Что с ребятами? Они пострадали? – в моих глазах блестят едва заметные слезы.

– Нет, нет, что ты. Наоборот, родители звонили чтобы поблагодарить тебе. Они обязаны тебе жизнью своих детей.

Я представляю, как маленькие ребята пересказывают события этого чудовищного дня, на перебой рассказывая о незнакомой девушке, что спасла их, приукрашивая действительность детской фантазией.

Невольно улыбаюсь и на сердце становится легче.

– Тогда зачем вы меня позвали?

– Ангелина, мистер Девальский очень доволен и поражен твоими знаниями, и он хочет лично с тобой побеседовать. Дать частные уроки, – ничего выдающегося я не сделала, чтобы заслужить такое внимание. И если истинная причина столь лестного приглашения – то, о чём я думаю, мне стоит показаться врачу. Немедленно. Потому что я начинаю верить во все те сказки об ангелах и падших, что мужчина в балахонной одежде втюхивал мне прошлой ночью.

– Мне нужно посоветоваться с родителями, – пытаясь скрыть испуг в глазах и голосе.

– Я уже позвонил им и объяснил ситуацию, и они одобрили. Ангелина пойми, это в какой-то мере очень важная для тебя практика. – Предвидя, что я начну спорить или заблаговременно отказываться от предложения, профессор О’Браян переходит в наступление. – В будущем ты же хочешь открыть организацию для оказания помощи людям? – молча киваю. – Мистер Девальский не последний человек в обществе, и кто знает, может он тебе поможет, – если это плата за моё сегодняшнее спасение, я лучше пойду прямо сейчас добровольно брошусь под колеса другого грузовика.

Тяжело вздыхаю и ёрзаю на кресле от неприятного чувства в области лопаток. Как будто что-то тычет в меня изнутри всякий раз, стоит мне плохо отозваться о собственной жизни. Крылья? Нет, мне определенно нужно сходить к врачу.

– Возможно вы и правы профессор. Я могу идти? – спорить или пререкаться бессмысленно. К тому же, я не из тех студенток, что ругаются с преподавательским составом.

– Конечно! – кроткая улыбка мистера О’Браяна вселяет некое подобие надежды, но она так призрачна, что мгновенно рассыпается.

Хуже рухнувшей внутренней поддержки – только добровольное соглашение родителей на то, о существование чего они даже не ведают. Хотя если подумать, я тоже не знаю, но что согласилась. Последние время, я вообще ничего не знаю и не понимаю. Вся моя жизнь – это дурной сон, и я отчаянно надеюсь, что скоро проснусь.

Я выхожу на улицу и сильный порывистый ветер ударяет мне в лицо.

– Ангел, – мама подбегает ко мне и сгребает в охапку, прижимая голову к своей лихорадочно вздымавшейся груди. – Господи, что же ты с нами делаешь? – причитает, но ласково поглаживает меня по голову.

Не надо просить у Бога ни помощи, ни ответов на вопросы. Кто знает, возможно именно по его вине или прихоти моя жизнь вдруг стала такой интересной, красочной и опасной.

– Мы же просили тебя с папой быть осторожной. Твое добро, Ангел, не доведет тебя, до добра.

– Мама, со мной все хорошо. Я цела и здорова, – мои губы растягиваются в жалком подобие улыбки.

– Нам нужно ехать, – говорит папа и я отрешенно киваю.

Он держится на расстоянии и позволяет маме напитать меня материнской лаской, заботой и переживаниями, после чего отец укрепит моё состояние одним крепким объятьем.

Пока мы идем до машины, я постоянно оглядываюсь. Списываю это на нервозность и стресс, полученный за день, но жуткое чувство, что за мной наблюдают не покидает.

Мы едем по темной дороге, изредка освещаемой фонарными столбами. Отрешенно смотрю в окно на пустынные улицы, окончательно притупив свои чувства и ощущения, которые мешают здраво оценивать ситуацию и хладнокровно мыслить. Но зачем жить так далеко? Здесь ничего нет. Даже природа кажется какой-то скудной. Или мистер Девальский любит одиночество? От одной только мысли о его фамилии, мое тело пробирает мелкая дрожь и все эмоции, подавляемые мной, возвращаются порывистым вихрем.

Я встряхиваю головой, отгоняя непрошенные мысли о самом плохом.

Заехав на частную территорию, мы подъезжаем к огромным, черным, металлическим воротам, которые моментально открываются. Наверное, там стоит камера или нет. Остановившись перед огромным, построенным из красного камня дома, мои родители выходят из машины, а мне хочется забиться под коврик или слиться с обивкой, но только не выходить наружу.

Дом совсем не кажется мне дружелюбным и по его внешнему виду никак не скажешь, что в нем кто-то живет. Камень красного цвета больше напоминает старую кровь, большие оконные рамы из черного дерева похожи на открытые бездонные глаза. Карниз дома – открытая пасть хищного животного, а лестницы и перила – клыки.

Меня пробирает мелкая дрожь и мурашки бегут по позвоночнику, но я заставляю себя выйти из салона автомобиля.

– Ангел, мы приедем за тобой через два часа, – мама с папой целуют меня в щечку и оставляют меня одну на растерзание неизвестности. Треск гравия под колесами и глухой рев мотора эхом отдаются в моём перепуганном сердце.

Слежу как знакомый силуэт машины удаляется всё дальше, исчезая вдали.

Поднимаюсь на крыльцо и тупо разглядываю парадную дверь, обдумывая возможный план побега, но вокруг незнакомая местность, отрезанная от цивилизации и глухая чаща леса.

Дрожащая рука зависает в воздухе около звонка. Я перевожу дух и изо всех сил давлю на проклятую кнопочку звон от которой разлетается по всей безлюдной окрестности.

Парадная дверь открывается почти мгновенно. От испуга и неожиданности отшатываюсь назад. Он что, всё это время стоял под дверью и просто ждал? Или вовремя оказался рядом?

– Здравствуйте, мисс Мороу, – Девальский появляется в дверном проеме как незримая тень, явившаяся на свет.

Мне не хватает ни сил, ни выдержки, чтобы ответить на приветствие. Внешний вид этого незнакомого, опасного мужчины, к которому меня добровольно привезли как маленькую куколку или приятный трофей, приковывает всё мое внимание. Девальский был одет в черные брюки, но уже белую, опрятно заправленную рубашку. На шее у него небрежно болтается галстук.

От чего зависит цвет его рубашек: настроения или состояния души? Опять я возвращаюсь к столь интересному бреду?

– Проходите! – бархатный голос хозяина дома вырывает меня из дум, и я обескураженно хлопаю ресницами. Краснею, ругая себя за свой идиотский ступор и захожу внутрь дома.

Тепло обволакивает и каждая напряженная мышца тела расслабляется. Дверь за спиной хлопает и подпрыгиваю на месте, слыша самодовольное хмыканье в области затылка. Неужели он так близко от меня? А все пути незамеченной покинуть незнакомую обитель отрезаны.

– Проходите сюда, – указывая на гостиную, говорит Девальский.

Красота дома поражает меня. Внутри он кажется куда более одомашненным. Доказательством тому служит горящий камин, шум потрескивающих поленьев, мягкие кресла, в которых приятно посидеть поздним вечером с чашкой горячего чая.

Покорно подчиняюсь велению мужчины и следую за ним в гостиную. Позволяю себе без разрешения сесть на кресло, утонув в его мягкости, чтобы скрыть волнение и дрожь по всему телу.

Девальский садится напротив меня, держа в руках бокал с какой-то темной жидкостью. Огонь в камине освещают его прекрасное лицо. Он словно сошел с полотна великого художника, что годами оттачивал своё мастерство, прорисовывая каждую линию, создавая что-то столь идеальное, недосягаемое и запретное.

Черные волосы небрежно спадают на его лоб, а лицо украшает многодневная ухоженная щетина.

В тёмно-янтарных глазах Девальского отражаются языки пламени, кружащие в вихре дикого танца. Сами черти отплясывают свой ритуальный танец.

Уголки губ искажены в жалком подобие улыбки. Настоящая улыбка ему незнакома.

– Профессор О'Браян сказал, что вы хотели побеседовать со мной… – замолкаю, сама не знаю почему. Слова кажутся неуместными и лишними.

– Сегодня ни каких лекций, – он задирает голову и разглядывает меня с нескрываемым удовольствием, вгоняя в краску. – Я хочу узнать вас получше, Ангелина, – от моего имени у него на устах, по моему телу проносится лихорадочная дрожь. Я сильнее вжимаюсь в спинку кресла, мечтая исчезнуть.

– Что вы хотите узнать? – заставляю свой голос не дрожать.

– Ангелина, как вы думаете, сколько мне лет? – отпивая темную жидкость из бокала Девальский наблюдает за пламенем, пожирающим трещащие поленья.

– Чуть за тридцать? – боязливо предполагаю. Неизвестно как мужчины относятся к своему возрасту. Не хватает мне еще задетой мужской гордости.

– Тогда называйте меня по имени. На «вы», но по имени.

– Хорошо, Герман, – он слегка вздрагивает. Неужели на него это действует также, как и на меня, когда он произносит моё имя?

– Расскажите мне о себе, – требовательность в голосе моего собеседника выдает его нетерпение.

– Я живу с родителями в небольшом доме, учусь в университете, но каждый день опаздываю на лекции, – посмеиваюсь над своей забавной традицией. Девальский реагирует на мой смех и не понимающе смотрит. – Я люблю читать… стихи, – обращаю взор своих голубых глаз на серьезное и ничего не выражающее лицо мужчины.

– О любви? – насмешливый и пренебрежительный тон Германа тупой болью отдаётся в сердце.

– Да, – опускаю глаза и мне становится жутко неудобно, словно я маленький ребенок, которого отчитывают за плохой поступок.

– Почему вы всегда насмехаетесь над таким чувством, как любовь? – от досады, злости и обиды повышаю голос.

– Не вам задавать мне, такой вопрос, – холодно отвечает Герман и прикладывается губами к бокалу, делаю очередной глоток спиртного. Его губы были полными и отчетливо очерченными – они как будто созданы для того, чтобы дарить удовольствие женщине.

Заливаюсь густым румянцем от столь непристойных мыслей…

– Любовь – это нелепое чувство для слабых людей… – кончиками пальцев сжимает стакан с янтарной жидкостью, незаинтересованно наблюдая за тем, как одинокие капли стекают по стенкам.

– Любовь – это возвышенное чувство и только сильный человек имеет на него права. Потому что любовь – это борьба за счастье, – бросаю ему своё поверхностное знание о любви прямо в лицо, испытывая непередаваемый кайф.

– И мне это говорит девушка, которая за всю свою жизнь ни разу ни с кем не встречалась и в свои девятнадцать лет девственница, – хрипотца в голосе Девальского как доза наркотика, пущенная в кровь.

Если этот мужчина истинно тот, о ком мне говорил мой незнакомец,

– Значит в вашем понимание, любовь – это лишь телесная близость, – прожигаю его ядовитым взглядом, пряча за яростью ранее незнакомые и запретные мне чувства. – Тогда я вас поздравляю, вы в этом явно преуспели, Герман, – язвительно отвечаю на его замечание и подаюсь вперед, держась за подлокотники кресла, удерживая себя на месте. На моих губах отплясывает довольная улыбка, а в его глазах дьявольские огоньки.

– Вы покраснели, Ангелина. Вам стыдно за ваше же собственное утверждение, – проклятая ухмылка Девальского сбивает с меня спесь, напоминая о том, что переспорить его невозможно.

– Единственное за что мне стыдно, так это за то, что я позволила уговорить себя, прийти в ваш дом, – смеряю его злым взглядом и скрещиваю руки на груди. – И судя по картине, висевший на этой стене, дом даже не ваш.

– Это дом моего прапрапрадеда. Это его портрет. Он жил здесь сто лет назад, я просто отреставрировал этот дом, – Герман салютует бокалом своему предку и залпом допивает остатки.

– Любите старину?

– Можно и так сказать, но спальни, я предпочитаю современные, – Девальский сканирует меня взглядом, забираясь глубоким взглядом порочных глаз под одежду, обнажая.

– Покажи мне их, – моя просьба звучит как вызов. Щеки полыхают огнем, а сердце покрывается корочкой льда. Либо я безнадежно наивная идиотка, либо отчаянная.