Читать книгу: «Камаль. Его черная любовь», страница 3

Глава 5

Когда машина сворачивает с трассы, от напряжения у меня даже сжимается живот. За окном – темная пустота и полная неизвестность, но я чувствовала, что мы почти приехали.

Дорога петляет между темных деревьев. Камаль ускоряется. Он ранен, измотан и засыпает прямо на ходу, но, стиснув зубы, давит педаль в пол. Мы не спали много суток. Я помалкиваю и стараюсь не отсвечивать. Особенно после всего, что он сказал мне во время нашей второй остановки. Во время первой остановки мы скинули машину и сели в новую. Теперь наши следы окончательно обрываются.

Помню, что после его слов я разревелась и всю дорогу хлюпала носом, но его это ни капельки не трогало, а меня – сильно напугало. Я думала, что раз мне не повезло с детством, то непременно повезет в любви…

– Я пойду первым, – хрипит Камаль, возвращая меня в реальность. – Проверю все. Ты идешь за мной.

Я киваю и, наконец, замечаю дом. Точнее, его забор. Он высокий – такой высокий, что дом за ним даже не видно. Мы подъезжаем ближе и останавливаемся, пока Камаль набирает что-то на пульте. Словно признав хозяина, ворота бесшумно разъезжаются в сторону и принимают нас внутрь. Закрываются они так же спешно, отсекая нас от внешнего мира.

Мое сердце проваливается в живот.

Дом из серого кирпича выглядит мрачно.

Ровно как и высокий забор, по которому рассыпаны камеры видеонаблюдения. Камеры везде. Под их прицелами находится каждый сантиметр дома.

И, наконец, чугунные решетки на окнах – они особенно меня добивают.

В воздухе пахнет металлом, холодом и чем-то чужим, от чего меня передергивает. Дом выглядит мрачно, словно крепость или бункер, из которого нет выхода.

Заехав в гараж, Камаль глушит мотор. В салоне повисает напряженная тишина. Я не двигаюсь, пока он, хлопнув дверью, обходит машину и неласково отстегивает меня от двери.

– Вперед.

Его пальцы сжимаются не моем запястье, вытаскивая меня наружу. Теплое дыхание касается моего виска, и на секунду мне кажется, что Камаль прижимается губами к моим волосам. Всего на секунду. Я успеваю сжаться и упереться ладонями в его литую, твердую грудь, и его отпускает.

Затем он тащит меня к дому. Его шаги уверенные, а я будто иду в омут и с содроганием вспоминаю увиденные решетки на окнах. За ними и окон не видно, потому что окна перекрыты металлическими ставнями. Бронированными. У моего отчима на складах такие же, а тут жилой дом…

Камаль готовил этот дом к обороне. Я это сразу понимаю.

– Пошевеливайся… – бросает мне тихо.

В руках Камаля оружие. На поясе и внизу в брюках тоже. Жаль, что я не умею им пользоваться. Совсем. Отчим не учил меня самообороне, он готовил меня к продаже или к выгодному браку – как повезет. Мне не повезло.

Камаль заходит в дом с гаража, но даже здесь, в сухом помещении, поржавел центральный замок. С трудом разобравшись с ним, он толкает меня внутрь и заходит следом.

Глухой щелчок.

Камаль повернул ключ, запирая нас внутри.

Холод пробирает до костей, и я кусаю губы, стараясь дышать ровно, но мне страшно. Здесь лютая темнота.

Камаль исчезает в этой темноте дома, подсвечивая путь фонарем. Тем самым, которым я оглушила его.

– Можно включить свет? Я боюсь темноты… – прошу его.

В гостиной зажигается мягкий свет, и я щурюсь.

Где-то в доме я слышу его шаги: он открывает двери, заходит в каждую комнату, двигает мебель. Он проверяет каждый чертов угол на наличие следов чужого пребывания. Ошибки здесь непозволительны, поэтому он уделяет максимум внимания дому и его безопасности. Слышу, как он выходит из дома, чтобы проверить территорию, и как спустя десять минут в него возвращается.

– Здесь почти нет соседей… – шепчу, когда он с оружием проходит мимо меня.

– Четыре года назад их вообще не было, – хрипит раздосадованно. – Построились.

Четыре года назад… Вот, когда построили этот дом.

В доме безопасно.

Это я понимаю, когда Камаль сбрасывает оружие на журнальный столик в гостиной.

Обняв себя за плечи, я осматриваюсь. В доме всего один этаж, но просторный и большой. У меня в Албании даже такого не было, а комнату я делила с братом напополам. Здесь достаточно уютно, а просторная кухня – вообще мечта любой хозяйки и повара, но сейчас здесь все выглядит так, словно его построили и не жили. Вот совсем.

Закончив осматривать дом, Камаль нажимает на кнопку, и с приглушенным гулом вдоль входной двери начинают опускаться бронированные защитные панели. Тяжелые металлические пластины медленно сходят вниз, полностью перекрывая вход, создавая удушающее ощущение замкнутого пространства. Теперь дверь оказывается зажата между двумя слоями брони – настоящая крепость, из которой не выбраться.

Я замираю, пораженная происходящим.

– Ева, – слышу хриплый голос. – Иди ко мне.

Он зовет меня к себе, но я чертовски медлю.

Потому что боюсь.

Потому что мурашки пляшут по коже и танцуют на ней бачату, ведь я осталась один на один с тем, кто потерял все человеческое без шансов отмотать назад.

– Я долго буду ждать? – тянется из гостиной.

Хриплый приказ, которому не хочется повиноваться. Очень не хочется.

Но я делаю первый шаг. Второй. А когда мне остается сделать последний шаг, он рывком усаживает меня на диван. Я тихо вскрикиваю, но уже почти привыкаю – к его грубости, резкости. К боли привыкаю. К ней, оказывается, так легко привыкнуть…

В руках Камаля показывается украшение. Но не простое.

Оно напоминает мне… напоминает что-то нехорошее…

Оно напоминает ошейник. Да, самый настоящий. Человеческий.

Боже.

Я выставляю руки, бросая на мужчину затравленный взгляд.

– Камаль…

– Это нужно для того, чтобы ты не сбежала, – поясняет спокойно.

– Я не буду сбегать! Я клянусь… Нет, я вас прошу…

В моих глазах стоят слезы. В его глазах – пугающая чернеющая гладь.

В его руках устройство, которое совершенно точно напоминает ошейник. На нем даже красный датчик есть. Пиликающий. Это никакое вовсе не украшение!

Оттолкнув его руки, которыми он тянется к моей шее, срываюсь с места.

Бегу, куда глаза глядят, хотя в них все до чертиков расплывается. От страха и немножко – от слез. Добежав до входной двери, врезаюсь в бронированную защитную панель. Это даже не дверь. Это дубляж. И мне отсюда ни за что не выбраться!..

Увы, я понимаю это слишком поздно.

Бессильно ударив кулаками по металлу, я взвизгиваю от резкой боли на шее. Перебросив ошейник, он затягивает его на моей шее.

Быстро. Резко. Без компромиссов.

– Нет… Нет, нет!

– Да, Ева.

Рывок – и холодный обруч захлопывается на моей коже, впиваясь в горло, не оставляя мне ни единого шанса на спасение. Я захлебываюсь воздухом, судорожно цепляюсь пальцами за гладкую поверхность, но слишком поздно.

Один щелчок.

И птица в клетке…

Мои руки безвольно падают на холодную преграду, а горло сдавливает рваный всхлип.

Металл ошейника неприятно холодит кожу, а крошечный индикатор мерцает зловещим красным светом.

Меня начинает трясти.

Я роняю руки на дверь и горько плачу, а он отпускает мою шею и перешагивает через меня как самое настоящее чудовище.

– Нет…

Я срываюсь, дрожащими пальцами пытаюсь нащупать замок, стянуть обруч, хоть как-то ослабить, но едва я прикасаюсь к нему, раздается резкий писк. Громкий. Пронзительный.

Он пиликает все громче и громче, эхом отдаваясь в голове.

– Механизм не откроется без кода. Поэтому прекрати пытаться его снять. Ты меня злишь.

Не прекращаю.

Я дергаю ошейник снова и снова, пока меня резко не прижимают к двери. Точнее, к металлической пластине. Так, что весь воздух вырывается из груди.

– Я. СКАЗАЛ. ПРЕКРАТИТЬ.

– Я не собака! – выкрикиваю ему прямо в лицо. – Снимите с меня это!.. Снимите!

Выпустив меня из своих рук, Камаль уходит на кухню, а я медленно скольжу по двери, безвольно оседая на пол.

Я вижу, как Камаль рваными движениями вскрывает бутылку с янтарной жидкостью. Коньяк или виски, купленный по пути. Он спокойно принимает ударную дозу алкоголя, пока я бьюсь в истерике и колочу по входной двери, от которой одно лишь название!..

Ошейник пищит на моей шее.

Удары режут слух. Раздражают. Злят. Его и меня.

Я слышу, как за спиной раздается грохот – это бутылка. Испитая наполовину бутылка летит в стену, разбиваясь вдребезги.

Я жмусь к двери, перестав колотить по ней, и затравленным взглядом наблюдаю, как он идет на меня. Здесь даже второго этажа нет. Бежать некуда, и от этой мысли я задыхаюсь…

– Не надо… – всхлипываю, обняв себя за колени. – Не делайте мне больно… пожалуйста…

Камаль останавливается в шаге от меня и пробивает меня задумчивым взглядом. От него пахнет алкоголем и злостью, а его обросшее лицо еще больше подтверждает: человеческого в нем ничего не осталось. Вот совсем.

По коже пробегает ледяной холод.

– Не делать тебе больно? А что ты делаешь, а?

Я молчу, зажимаюсь еще сильнее, чувствуя, как холодный металл впивается в шею. Я поправляю ошейник, пока не понимаю, что это не временное неудобство.

Это моя новая реальность.

– Ошейник ты не снимешь. Никогда, – говорит, приближаясь. – Дверь и ставни на окнах не откроются без моего кодового подтверждения. На улицу ты не выйдешь. Солнце не увидишь. Я предлагал тебе сотрудничество. Ты отказалась. Теперь твое место – в моей постели. Подо мной. Хочешь орать – ори дальше. Но в твоих силах сделать так, чтобы твой первый раз был сносным, кудрявая.

Первый раз – что? Сносным? Какой еще первый раз?

Мысли хаотично разлетаются в голове, и в следующую секунду я визжу.

Ведь этот… не человек… он резким движением перехватывает меня за талию, а затем грубой летящей силой собственнически закидывает себе на плечо и куда-то несет…

Глава 6

– Пустите! Пустите меня!

Ему плевать.

Он несет меня, перекинув через плечо, как варвар, как хищник, которому все равно, как сильно жертва дергается в его руках. Я бью его кулаками по спине, царапаюсь, извиваюсь, но он даже не реагирует. Только сильнее сжимает пальцы на моей ноге, удерживая меня в железной хватке.

– Больно! Больно! – визжу.

– Не сопротивляйся.

Дверь с глухим стуком распахивается, и в следующее мгновение Камаль швыряет меня на кровать.

Я вскрикиваю, вжимаюсь в матрас.

Вот только отступать некуда. Совсем. Замкнутое пространство без окон душит меня, стягивает шею крепким узлом! Я в панике хватаюсь за ошейник, пытаясь глотнуть свежего воздуха…

Не выходит.

Слезы застилают глаза, и я смутно вижу, как он приближается. Я дрожу, но не от холода – от страха.

– Я буду… хорошей девочкой…

– Я знаю.

Он стоит надо мной, его взгляд – тяжелый, темный, прожигающий.

– Я ведь не виновата в ваших бедах… – мой голос дрожит, руки стискивают простыню, как будто она может меня защитить.

– Я знаю, – повторяет, вздохнув.

Камаль больше не говорит. Он лишь медленно стягивает с себя рубашку, не сводя с меня взгляда. Его тело напряжено, каждая мышца будто высечена из камня, и от этого становится еще страшнее.

Я не маленькая. До меня, хоть и с трудом, но прекрасно дошли его намерения.

Наверное, под его неухоженностью и шероховатой грубостью скрывается красивый мужчина. Я могу представить, каким он был до плена: резкие, правильные черты лица, смуглая кожа, выразительные темные глаза, в которых, возможно, когда-то был свет.

Но сейчас…

Обросшие волосы превращают его лицо в маску дикости, глубокие шрамы перечеркивают его прежний облик, а темные глаза затянуты тьмой – такой густой, что мне становится холодно.

Кажется, стоит мне протянуть руку и дотронуться, как я пойму, каким он был прежде.

Но страх ломает эту иллюзию.

Он слишком большой, слишком сильный, слишком чужой. Его тело – черствый камень, отточенный пытками, его выражение – лицо человека, который давно перестал быть человеком

Я пячусь на кровати, но это все, что я могу. На наших с ним телах – кровь, которую хочется смыть, но на душ у меня не хватит сил. Сил хватит лишь на то, чтобы лечь и тихонько умереть.

Неужели он… способен на что-то большее?

В следующую секунду я вскрикиваю. Его большое тело… оно просто падает на кровать…

– Неси аптечку… хорошая девочка, – стонет с гримасой боли.

Я отшатываюсь и лишь сейчас замечаю, как из его плеча хлыщет кровь. Рана разошлась, когда он взял меня.

Черт! Эта старая рана… Я зашивала ее много раз, но изверги каждый раз вспарывали ее заново – и все повторялось снова. Она никогда не заживала до конца.

– Я быстро, – обещаю ему, вскакивая с кровати.

Я несусь в гостиную, где стоит солидная аптечка, наполненная препаратами, которые Камаль скупил по пути. Внутри анальгетики, антисептики, перевязочный материал. Я рыщу по коробкам, читая названия, пока не нахожу все необходимое.

Сердце грохочет в груди. Рану нужно срочно обработать и зашить, иначе пойдет инфекция…

Главное – не медлить.

Я вбегаю в спальню. Камаль уже бледный, губы сжаты в тонкую линию. Он смотрит на меня тяжелым взглядом, но молчит, позволяя мне остановить кровь.

– Вы только не умирайте…

– Не бойся, – Камаль кривит бледными губами. – Перед тем, как сдохнуть, я скажу тебе код. Выберешься из бункера.

– Скажете?.. – выдыхаю.

Я замираю, нависнув над мужчиной. Я верю, что он скажет, но нужна ли мне свобода такой ценой? Ценой жизни другого человека?

– Я так… не могу… – выдыхаю тихо и ловлю на себе его удивленный взгляд.

– В кого ты такая наивная дура? – чертыхается, пока я обрабатываю, а затем зашиваю его рану. Под кучей обезболивающего, разумеется. Быстро вводить обезболивающие я научилась давно, и Камаль в этом деле стал моим первым…

– Лучше быть наивной дурой, чем той девушкой в паспорте… на которую я, к несчастью, похожа… – шепчу. – Как она вообще живет, зная, что вы четыре года корчитесь в муках?!

Камаль скрипит зубами, и я не уверена, что это физическая боль. Его добивают мои слова.

– Она ничего не знает.

– Тогда кто это сделал с вами? Кто держал вас в плену?

Я тихо вскрикиваю, когда Камаль перехватывает меня здоровой рукой.

В его взгляде – пустая чернота, когда он шипит:

– Ты с ним никогда не встретишься. Зашивай молча.

Зашиваю. Молча. А когда заканчиваю, то осторожно убираю нитки и медикаменты в сторону, чтобы не пораниться. Его кожа горячая, влажная от пота.

Я протягиваю ему таблетки и поясняю:

– Жаропонижающие и антибиотики…

Он глотает все сразу.

Я накрываю Камаля одеялом в надежде, что он протянет до утра, ведь код я так и не взяла. Не согласилась. Действительно дура…

– Иди сюда, Ева, – велит мне.

Он протягивает здоровую руку и хватает меня за запястье, рывком притягивая к себе. Я проглатываю мольбы о помощи, когда он утаскивает меня под свое одеяло. Словно это его право. Как зверь.

– Ты можешь понадобиться мне ночью. Будешь спать со мной.

Мое сердце улетает в живот.

Камаль впечатывает меня в свою грудь, а его рука тяжело ложится мне на талию, прижимая ближе.

– Не бойся, – его дыхание касается моей шеи, горячее, слишком близкое.

Я боюсь. Очень. Запах крови въедается в кожу.

– С тобой тепло, Ева…

Его тело горячее, даже слишком. У него температура, и его бьет озноб.

Мне жарко. Очень. Но я терплю, пока его руки скользят по моему телу, обхватывая меня железным кольцом.

– Не дрожи, – его голос почти ласковый, но мне от этого не легче. – Уснуть хочу. Или сдохнуть. Что побыстрее.

Я зажмуриваюсь, но сон не приходит. Ни мне, ни ему. Его дыхание остается неровным. Хрипловатым и прерывистым.

– Зачем вы меня обняли? Ну, в тот момент, когда надзиратели зашли в камеру, – поясняю ему. – Они ведь потом вас пытали… на электрическом стуле.

– Стул – это единственное место, где для пыток им придется снять с меня цепи. Если для того, чтобы освободиться, мне нужно было сесть на электрический стул, я готов был пройти этот ад… – шевелит губами устало.

– Почему вы не сделали этого раньше? Чтобы освободиться…

– Раньше сил не было. Я бы не справился с ними. Костлявый был. Без сил. Ты меня откормила.

Я киваю, а затем слышу тихое признание:

– Ты мое спасение, Ева…

Я хватаюсь пальцами за ошейник. Скольжу ниже, к груди, достаю маленький кулон и сжимаю его в кулаке. Внутри – фотография моего младшего брата.

– Вы поможете мне найти моего брата? – спрашиваю тихонько.

Я сжимаюсь в комок, когда встречаю на себе его черный взгляд. Я никогда не была так близка с мужчиной, как с Камалем. И он это чувствует.

– Если сам выживу. И если будешь хорошей девочкой.

Я не знала, что нужно делать, чтобы стать хорошей девочкой, но этой ночью, взятая в железное кольцо его рук, я отчетливо поняла, что для брата я готова на все.

Глава 7

Камаль

В горле першит. В висках стучит. Плечо горит огнем.

Руки сводит судорогой от цепей, но к утру это привычное дело.

По времени примерно шесть утра. Через полчаса принесут похлебку. Если выходной, то не тронут. Если будний день – надо готовиться к бойне. К новым пыткам. Что там на очереди? Бои без правил? Давно не было. Зато после боев не трогали неделю, а то и две – как повезет. В последний раз вот отходил месяц. Не трогали, Ева ухаживала. Поначалу рыдала, глядя на меня, потом начинала мазями своими меня обмазывать и едой кормить. Словом, месяц после бойни был как на курорте.

Слышу, как лязгает дверь.

Напрягаюсь. Прислушиваюсь.

Если дежурный уставший, он может просто оставить миску и уйти. Ева кормить придет. Она меня с утра кормит, вечером – зашивает. И еду тайком приносит. Чтобы я сил набирался. Для побега. В последние дни я усиленно готовился к побегу, поэтому велел ей приносить больше еды. Я же не девчонка. Жрать хотелось всегда. Все четыре года.

Вот она и приносила. То в подоле, то в сумках вместе с лекарствами. Сама голодала, но приносила. Исхудала. Тощая стала. Но все равно меня кормила. Мясом в основном. Овощи и фрукты ей оставлял. А то бледная стала как поганка. Улыбаться почти перестала, а я от ее улыбки… она меня вставляла. Улыбка ее. И разговоры эти идиотские ни о чем – вставляли.

Я от тоски подыхал, а тут она появилась…

За четыре месяца она откормила меня нормально. И незаметно. Еще немного, и я выберусь отсюда.

Сегодня электрошокер или кулаки?

Пытки в ледяной воде или в кипятке?

Сегодня бои без правил или просто очередное наказание? Второе, по правде говоря, наскучило. Боли давно нет. Один адреналин – и тот надоел…

Сжимаю пальцы в кулаки, но на запястьях не звенят цепи.

И пахнет в камере по-другому.

Нет запаха гнили и ржавчины. Нет лязга цепей, который обычно будил меня по утрам. Нет ледяного холода, пробирающего до костей.

И лица той женщины, которую я любил, этим утром тоже не было. Хотя она мерещилась мне, эта кудрявая. Ее звали Ясмин. Она каждый день приходила и напоминала мне о том, что я взял ее, чужую женщину с чужим ребенком, и до сих пор за это расплачиваюсь. Иногда я путал ее с Евой. Когда совсем полудохлый лежал – вообще не мог их различить. Лежал и гадал: то ли Ева пришла, то ли… не моя женщина.

Но сейчас вместо этого всего – тепло. Тишина. И мягкость под спиной, чуждая, незнакомая.

Я не в камере.

Проклятье.

Дыхание сбивается, сердце – глухо бьется в груди. Я жду удара и новых, мать его, порций адреналина. Знакомой боли. То, к чему я привык.

Но когда я двигаюсь, то не чувствую ни жесткого пола, ни рваного сырого матраса под телом.

Где я?

Открываю глаза.

Но вместо черного потолка с прибитыми цепями вижу комнату. Светлую.

Мозг догоняет реальность.

Я просыпаюсь от жара. И от того, что руку свело.

Моя рука автоматически сжимается на тепле, которое прижато ко мне.

Маленькое, хрупкое, мягкое.

Ева.

Ее тонкое тело спрятано под одеялом, только ее кучерявая голова лежала на моей руке. Вот и пережало меня. До такой степени, что я во сне вернулся в камеру, думая, что снова прикован цепями.

А я на свободе…

И еще я выспался. Впервые за четыре года. Впервые за полторы тысячи ночей.

– Ммм…

Ева свернулась в комок под моим боком, спрятав лицо на моей груди. Она доверчиво жмется ко мне, даже не осознавая, с кем лежит. Какое наивное существо.

Ее тело и губы дрожат.

– Мамочка… Не отдавай нас…

Я застываю.

Четыре года я не чувствовал рядом тепло женщины.

А теперь она здесь.

Чертова кучерявая девчонка, что так пахнет домом, свободой и прошлым.

Я дома. Больше нет пыток. У меня есть еда и вода, когда я захочу, а не по расписанию раз в три дня. И даже Ева здесь есть. Все, о чем я мечтал последние четыре месяца с тех пор, когда увидел ее.

Дом.

Вода.

И Ева под боком. Спасительница чертова.

– Мама!

Я чертыхаюсь. Вот же нашел себе проблему. Мог бы оставить ее там. Убили бы ее? Да. Сразу. Но мне-то что…

«Убили бы, а перед этим трахнули толпой», – проносится в голове.

Почему-то от этих мыслей сносит бошку, хотя я давно разучился чувствовать. И к ней не должен был. И забирать не должен был.

Забрал же.

Рука затекла, но я не двигаюсь.

Кудрявая сжимается все сильнее. Вжимается в меня, как в спасательный круг, а я смотрю на нее в полутьме и понимаю: эта девчонка совсем не соображает, кто я такой. Кто на самом деле.

Маленькая, хрупкая. Теплая. Слишком теплая.

Я едва сдерживаю порыв убрать ее подальше. Я не привык к такому. За четыре года тело отвыкло от тепла. От женского тепла.

Она плачет во сне.

Смотрю на нее несколько долгих секунд, но потом резко теряю терпение. Мне же не до ее соплей…

– Эй.

Ева дергается, но не открывает глаза.

Я хлопаю ее по щеке.

– Просыпайся, кудрявая.

Она вздрагивает.

Глубоко вдыхает.

Ее веки медленно поднимаются, открывая заплаканные глаза.

Момент – и взгляд меняется.

Она осознает, где находится. Осознает, с кем.

Я вижу это по ее лицу.

Дыхание у нее сбивается, пальцы судорожно сжимают одеяло. Она не шевелится, будто хочет прикинуться мертвой. Не выйдет. Перекладываю ее с себя на подушку, а сам потираю онемевшую руку.

– А что… уже утро?

Голос у нее…

Этот голос после сна – он привлекает… Нежный. С хрипотцой. И совсем не такой, как у… не моей женщины.

– Уже.

– Можно открыть окна?

Я кривлю губами.

– Нет.

Она моргает, и новая слеза срывается с ее ресниц.

Я задерживаю взгляд.

Тянусь рукой и грубо стираю эту слезу.

Ева вздрагивает, но не дергается. Она хорошая девочка. Послушная. Не такая… как другие.

Я провожу пальцами по ее щеке, по мягким темным кудрям.

Запах.

Ее запах…

Я сжимаю зубы. Запах копии вкупе с любимой примесью оригинала доводит почти до кипения. Я соскучился по женщине, но даже с этим учетом я сейчас никакущий. Мне надо сутки в ванне пролежать, и даже этого не хватит, чтобы отмыться за четыре года.

– Я думал, ты сбежишь из спальни, – зачем-то начинаю тупой диалог.

Она шумно глотает.

– Я… я боюсь темноты…

– И что?

– Вы ночью выключили свет. Я пыталась уйти в гостиную, но испугалась и вернулась… к вам.

– Ночью свет всегда будет выключен, – произношу это жестко, бескомпромиссно.

– Почему?

– Чтобы не привлекать внимание. Ночью все будет выключено, кроме автоматизации и замков.

Она вжимается в подушку.

Я ловлю ее взгляд на своем плече. Да, девочка. Тебе придется спать со мной. Твои страхи мне только на руку.

– Как ваша рана?

Я не моргаю. Смотрю на нее с прищуром.

Заботливая. Я не привык. Дико не привык. Неужели такие наивные существа есть в природе?

– Выпейте таблетки. Я приготовила вам на кухонном столе, – просит тихо, не дождавшись от меня ответа.

Ева садится на кровати, обнимая себя руками. Ее волосы растрепаны, губы опухли – то ли ото сна, то ли от того, как я сжимал их ночью, требуя подчинения. В глазах испуг.

– Дом в твоем полном распоряжении, – бросаю, поднимаясь с кровати.

– А вы уходите? Вы же вернетесь к ночи?

Ее «выканье» царапает слух. Но больше всего забавляет страх остаться одной.

Ева… такая Ева…

– Я в ванную.

– На весь день?

– Да. Если понадобится туалет, найдешь в одной из спален.

Мне и дня будет мало, чтобы отмыться, но об этом умалчиваю.

– Вчерашняя еда в холодильнике. Набор такой себе, но приготовить что-нибудь сносное можно. Готовить-то вообще умеешь?

– Я повар, я люблю готовить…

– Любишь готовить? – хмыкаю. – Это что-то новенькое.