Читать книгу: «Камаль. Его черная любовь», страница 2

Глава 3

В машине душно, пахнет кровью, металлом и его тяжелым дыханием.

Скорость, с которой этот Камаль ведет автомобиль – просто огромная. Ведет он не очень, ведь за четыре года он растерял все навыки. Иногда нас подбрасывает на снежных ухабах и шатает на особо заметенных дорогах, но этот мужчина понимает, что нас легко вычислить, поэтому бешено гонит.

В машине, вероятно, установлен жучок, и на него вся моя надежда, ведь здесь остался мой брат, да и этого мужчину…

Да, я его боялась.

Я не успеваю оглянуться, когда он резко жмет по тормозам, а вокруг я не вижу ничего кроме бескрайних лондонских лесов.

И поэтому мне страшно.

Очень.

Хлопнув дверью, Камаль одним рывком тащит меня на себя. В его руке оружие, в другой – нож. Грудь душат свежие рыдания, и я срываюсь на мольбы:

– Пожалуйста! Не убивайте меня!..

– Закрой рот.

Я визжу, когда лезвие проходит вплотную к коже.

Одним рывком он развязывает веревки на моих запястьях, затем резко хватает мои лодыжки, сдирая путы и давая мне свободу…

Я не двигаюсь, боюсь даже пошевелиться. Только дышу. Едва слышно.

Но затем он начинает раздеваться. Расстегивает молнию на куртке, украденную с охранника, сбрасывает ее на пол салона, затем одним движением стягивает через голову окровавленную рубашку. Под ней майка. Я резко вжимаюсь в угол сиденья, сердце бешено стучит в груди.

– Н-не надо… – мой голос срывается на шепот.

Камаль не слушает.

А я задыхаюсь, понимая, что он остается раздетым…

– Пожалуйста… Я сделаю все, что угодно! Только не трогайте меня, не убивайте… – всхлипываю, забиваясь в угол машины и цепляясь пальцами за кожаное сиденье.

Камаль усмехается коротко, хрипло, как будто мои мольбы его забавляют.

– Одевайся, – бросает он, швыряя мне свою одежду и чужие ботинки.

Я замираю.

– Чего уставилась? – его голос опасно низкий. – У тебя сорок секунд. Или убью.

Еще никогда я не одевалась так быстро!

Сорок секунд! Кажется, что это всего мгновенье, а на самом деле так много! Я цепляю на себя его рубашку и тяжелую куртку, которые пахнут кровью, затем натягиваю слишком длинные для меня штаны и ботинки, которые кажутся неподъемными.

На сороковой секунде я спотыкаюсь, врезаюсь в этого бывшего пленника, но он лишь грубо толкает меня в сторону леса. Бескрайнего заснеженного леса!

Здесь быстро смеркалось…

– Не пытайся сбежать. Не доживешь здесь и до утра. Иди за мной.

Мы углубляемся в лес. Камаль идет быстро, его глаза постоянно скользят по сторонам, словно он ждет погони. Он напряжен, его пальцы не отпускают оружие и ему все равно, что он идет по снегу без верхней одежды. Этот мужчина разучился чувствовать, не иначе!

Вскоре я вижу что-то похожее на землянку. Маленькое, припорошенное снегом место, скрытое от посторонних глаз. В сумерках его даже не заметно, но я понимаю, что Камаль хорошо знает эти места в Лондоне, словно он все четыре года мечтал оказаться здесь, мечтал сбежать! Или с самого начала планировал ринуться сюда, скрываясь от врагов… но что-то пошло не так…

Он наклоняется, расчищая вход голыми руками. Быстро, как зверь. Внутри темно и сыро, из вещей только лопата и фонарь, но самое страшное – там есть глубокая яма, вход в которую он откапывает за считанные минуты.

– Лезь, – коротко бросает он.

– Что?!

Я замираю, отступая назад.

– В яму. Сейчас же.

– З-зачем?

– Не прикидывайся дурой. Если полезу я, ты сбежишь. Лезь и не задавай вопросов, – его пальцы ложатся на курок, и я вздрагиваю.

Меня трясет. Я медленно подхожу к краю и заглядываю вниз. Там под лестницей темно и сыро, но умирать тоже не хочется.

– Там будет сейф, – поясняет быстро, передавая мне в руки тяжелый фонарь. – В нем деньги, документы, компас и оружие. Забираешь и возвращаешься назад. У тебя две минуты. Пошла.

Он называет код из восьми цифр. Я спускаюсь в яму, сердце колотится в висках.

Пол под ногами твердый. Я присаживаюсь на корточки, пытаясь рассмотреть, что там. На ощупь мои пальцы натыкаются на сейф, после введения кода я нахожу внутри плотную сумку.

– Деньги, документы, компас и оружие… – бормочу себе под нос.

Дрожащими руками открываю сумку.

Толстые перевязанные пачки денег есть. Компас есть. Мешок с оружием и патронами есть. И документы… Я судорожно перебираю их, пока один паспорт не выпадает на землю лицевой стороной вверх.

Оттуда на меня смотрит молодая девушка с кудрявыми волосами. Кажется… кажется, мы с ней чем-то похожи, и не только волосами. У нее горячая внешность. И она настоящая красавица.

Я переворачиваю следующий документ. Детский. На фото – девочка лет двух. Тоже кудрявая.

Третий документ – на Камаля, только с другим именем.

Я понимаю, что Камаль готовился к побегу или к инсценировке смерти – неважно! Важно, что не один…

А еще он не собирался проводить в плену четыре года. Явно не собирался.

– Нашла? – слышу его напряженный голос сверху.

– Да… – шепчу шокированно.

– Вылезай. Бегом.

Я резко поднимаю голову вверх. Камаль стоит на краю ямы с лопатой в руках, и я отчаянно хочу понять: от кого или чего он бежал? Кому он перешел дорогу? За что жестоко поплатился?..

Когда я выбираюсь, Камаль забывает обо мне. Он опускается на землю и начинает проверять содержимое – перебирает паспорта, вставляет патроны в оружие…

– Я видела документы на девочку… ей два года…

Камаль застывает.

Его кадык дергается, и я вижу трещину в его броне…

– Ей уже шесть.

– Это ваша дочь?.. – осмеливаюсь спросить.

– Не моя.

Не моя.

Он выдавливает это так, словно в эту минуту сгорает дотла.

Я не знаю, кого он потерял.

Но я знаю одно: в той жизни он был человеком.

Я стою сзади. В висках звенит пульс, и я понимаю: я здесь лишняя. Помеха. Я свидетель того, что этот пленник с фальшивыми паспортами жив. И эти патроны, чует мое сердце, он готовит для меня.

Поэтому я не придумываю ничего лучше, чем перехватить увесистый фонарь в своих руках и со всей силы оглушить по голове этого мужчину.

Глухой стук.

Мой крик.

И Камаль оседает на локти, а я, задыхаясь от ужаса, бросаюсь прочь…

Снег. Ледяной воздух. Ветви хлещут по лицу, сбивают дыхание. Я бегу, не чувствуя ног, не видя дороги. Главное – прочь, прочь, прочь!

– Черт!..

Я резко останавливаюсь. Пытаюсь отдышаться.

Застыв на снегу – в его штанах, в его куртке, в его кровавой рубашке – я не могу сделать больше ни шага. Казалось бы – путь свободен. Беги, Ева. Вернись за братом, а Камаль… с ним будь, что будет.

Но нет…

Я разворачиваюсь и бреду обратно.

– Я так не могу… – мой голос становится громче и громче. – Я так не могу!!!

Вернувшись в землянку, я с содроганием бросаюсь к лежащему телу.

Камаль лежит без движения, его грудь еле заметно поднимается, а рядом валяется чертов фонарь, которым я только что разбила его голову.

Нужно бежать, но я не бегу.

На глаза наворачиваются слезы. Если этого Камаля найдут, его снова посадят на цепи. Если не найдут, его загрызут дикие звери.

Без меня он умрет.

Как и я без него – я это отчетливо понимаю!

– Я вас так долго откармливала, что просто не смогла… не смогла бросить вас за растерзание зверям! А если вас снова посадят на цепь, – я с ужасом распахиваю глаза. – Я же не смогу спокойно жить, зная, что загубила вашу жизнь…

Я хватаю его за лицо, покрытое шрамами, и трясу, но он не двигается.

– Камаль… – всхлипываю тихонько. – Уже темнеет, и я боюсь… мне страшно…

Он резко открывает глаза. Так резко, что я не успеваю испугаться.

Рывок.

Я не успеваю ни вдохнуть, ни закричать.

Его руки вылетают вперед, ловят меня за горло и валят на землю.

– А-а-а!

Мир переворачивается, я ударяюсь спиной о твердый пол, а Камаль нависает надо мной – громадный, тяжелый, дышащий яростью.

– Черт… – шипит он, горячее дыхание обжигает кожу. Вокруг сумеречная темнота. Я почти не вижу его лицо, только силуэт – темный, страшный, бесконтрольный.

Я истошно кричу.

А еще пугаюсь и бью его, царапаюсь и кусаюсь, пока он не вжимает меня в землю, оседлав и навалившись всем телом. Его пальцы сжимают мои запястья, тело подавляет, подминает меня под себя.

– Ты меня оглушила!

– Но я вернулась! – мой голос срывается на истерику.

– Если бы не вернулась… я бы тебя убил.

Резкая боль накрывает щеки и губы. Он впивается в них пальцами, и перед глазами мелькают белые вспышки. Боль жгучая. Я не могу выдавить ни звука. На глазах тут же выступают слезы. Я вижу: он едва сдерживается, чтобы не ударить меня.

– В прошлой жизни я не бил женщин. В этой – все зависит от тебя, Ева. Не заставляй меня. Не надо. Я не хочу быть таким, как они…

Я киваю, молча глотая слезы.

Больше ничего не могу. Тело задеревенело, язык провалился. Я не спрашиваю, про кого именно он говорит. Сердце громко гремит в ушах.

Когда он поднимается с меня, я начинаю задыхаться от всхлипов.

– Встань, – бросает он холодно.

Я не двигаюсь.

– ВСТАНЬ!

Он резко дергает меня вверх, и я неумело падаю перед ним на колени. Перед глазами появляется бляшка ремня, а мои руки хватаются за его бедра в попытке удержать равновесие. Он помогает мне удержать это самое равновесие, наматывая на кулак мои волосы. Жестоко, но действенно.

– Не надо! Я… прошу прощения… за свое плохое поведение…

– Это твоя первая и последняя выходка, Ева, – вкрадчиво шепчет зверь. – В следующий раз на коленях ты будешь стоять совсем по-другим причинам. И тебе это не понравится.

Он бегло вытирает кровь со своей головы и волочет меня за собой. В землянке он забирает сумку с деньгами, оружием и всем остальным, а затем выводит меня обратно в лес. От пережитого страха и голода ноги толком не держат. Мне не стоило делиться с ним ни стейком, ни любой другой едой. А я ему еще фрукты и овощи хотела принести, как в прошлый раз, когда он жадно поедал персики из моих рук!

– Живее, кудрявая.

От его рывка я спотыкаюсь, но он не дает мне упасть. Его пальцы словно железные кандалы сжимают мой локоть, заставляя идти вперед. Дуло его пистолета неотрывно повторяет траекторию моих движений.

Я не знаю, сколько мы движемся по лесу. Полчаса? Час? Он идет, не чувствуя в ступнях холода, и мне становится стыдно. Я-то одетая и сытая, а в его недельном рационе за этот месяц было совсем немного пищи – лишь те остатки, что приносила я. Ну и сто грамм хлеба, что выдавали ему на день. Несколько месяцев в году его морили голодом, уповая на религию и трактуя ее законы совсем по-иному – в угоду своей бесчеловечности.

Когда впереди появляются темные очертания дома, мое сердце сбивается с ритма. Это не землянка, не заброшенная лачуга – обычный дом, спрятанный среди деревьев. В округе есть соседи.

Камаль не останавливается. Подводит меня к двери и рывком распахивает ее, загоняя меня внутрь словно какое-то животное.

Здесь холодно. Тут явно никто не живет, внутри пахнет деревом, пылью и чем-то еще – машинным маслом. Камаль не дает мне времени осмотреться. Он подходит к запыленному шкафу и одним движением смахивает одежду вместе с вешалками. Здесь женская и мужская. Он заставляет меня переодеться в теплый бежевый костюм и при этом ни капельки не отворачивается. Я остаюсь в одном белье, когда скидываю сорочку и переодеваюсь на его глазах, а после – он салфетками оттирает мое лицо от крови.

– Ты худая, – в его голосе слышится недовольство. – Сама ела, когда мне таскала?

– Д-да…

– Приедем домой, будешь хорошо питаться. Наберешь вес. Я обеспечу тебя едой и всем, что захочешь.

– Хочу свободы…

– Всем кроме этого.

Я стою ни жива, ни мертва. Перечить – страшно, поэтому молчу.

– Пошли. Здесь уже опасно.

Камаль закончил оттирать свое тело. Кое-где на нем остались разводы от крови, но джинсы и черная толстовка с капюшоном все с лихвой прикрывают. Одежда на нем висит. Четыре года назад он явно был крупнее и массивнее, но издевательства и голод над этим сильным мужчиной сделали свое дело.

Он быстро сгружает наши грязные вещи в пакет. Я мнусь в чужой одежде, а он, перехватив ценную сумку поудобнее, сжимает мое запястье и тянет к другой двери.

Мы выходим в гараж.

Внутри темно, но я вижу тонированную машину. Черная, покрытая слоем пыли, но целая и выглядит новой. Камаль подходит к ней уверенно, как будто точно знал, что она здесь.

Я смотрю на него с дрожью.

– Это ваша машина? Куда вы поедете?

– Это наша. Я увезу тебя в Россию. Здесь я больше не хозяин. И я хочу домой, Ева.

– А мой дом… – шепчу, запинаясь. – Мой дом – здесь…

Камаль с тяжелым вздохом открывает водительскую дверь, заглядывает внутрь, достает что-то из бардачка. Ключи.

Он все, черт возьми, проделывает молча! Наплевав на мои слова о доме, ведь ему важно только то, чего хочет он!

Он поворачивается ко мне, а я отступаю на шаг назад, не зная, что мне делать. Падать на колени или бежать.

– В машину, – его голос низкий, безэмоциональный.

Я замираю.

– Я вас прошу… как человека…

– Из людей здесь ты одна. В машину, я сказал.

Я пячусь назад, чувствуя спиной холодную стену гаража. Камаль делает шаг вперед, и я готова зареветь на месте.

– Кудрявая, я тоже не особо горю тащить тебя за собой. Сам еле ноги волочу. Но у тебя варианта только два.

И чтобы продемонстрировать мне второй вариант, он поднимает пистолет.

– Я слишком долго точил цепи, чтобы оставлять свидетелей, – его голос спокоен, но в этой тишине он звучит страшнее, чем крик.

Я мотаю головой.

– Нет… нет, пожалуйста… – шепчу я, пытаясь заглянуть ему в глаза, найти там хоть каплю сомнений. Но там только тьма. – У меня здесь брат!

Щелчок затвора.

Я вздрагиваю.

– А у меня полжизни проебано, – шелестит губами. – Поэтому выбирай: мертвая Ева или живая пленница.

Ствол пистолета упирается в мой живот.

Холод. Такой леденящий, что у меня подкашиваются ноги.

Я всхлипываю. Молча киваю.

– Ж-живая… плен-ница…

…Он заталкивает меня на пассажирское рядом с собой. В машине собрано немного вещей, все самое необходимое – чистая одежда, бутилированная вода. Сумку с документами он кидает назад, а сам прогибается надо мной.

Камаль кривит губы, иссеченные шрамами, словно грубый шов на потрепанной ткани. Все его лицо – карта боли, но левая сторона особенно жуткая, словно оплавленная огнем. Я стараюсь смотреть только направо, туда, где еще сохранились черты человека, а не зверя, вырвавшегося из плена.

В его руках сверкает металл. Я рвано вдыхаю, но не успеваю пошевелиться.

Жесткий рывок – мое запястье в его железной хватке.

Меня швыряет к двери, спина ударяется о холодный металл, а он вжимает мое запястье в кожаную обивку и пристегивает меня наручниками к автомобилю.

– Пригнись и сиди тихо. Когда мы выйдем из гаража, Ева перестанет существовать. Все будут считать, что я тебя убил.

Со слезами на глазах делаю, как он велит. Камаль выгоняет машину из гаража, а сам уходит.

В зеркале заднего вида я нахожу кучу канистр. Он обливает содержимым гараж и часть дома, а затем бросает спичку.

Огонь вспыхивает моментально, сжирая склеп и улики вместе с ним. В этом пожаре я должна была умереть, и официально так и есть. Я умерла там, но выбрала остаться живой пленницей.

Вернувшись в автомобиль, Камаль задерживается взглядом на моем лице. Взгляд черный, прожигающий. Его пальцы сжимаются на моем подбородке, грубо разворачивая мое лицо к себе.

– Я хочу жить, кудрявая.

– Угу-м… – всхлипываю.

Сзади полыхает огонь. Как символ сгоревшей прошлой жизни.

Я не дышу, когда его тяжелая рука опускается мне на колено.

– Я хочу жить и мстить всем, кто меня предал. И если ты будешь мне мешать… – он скользит пальцем по моей щеке, по линии скул, по дрожащим губам. – Я тебя даже не трахал. Жалеть не буду. Просто убью. Ты все поняла?

Л-и-т-р-е-с.

Глава 4

– Умница. Хорошая девочка…

Его хрипловатая похвала звучит страшно.

Низко. Медленно. Тягуче.

Я вздрагиваю, когда тяжелая ладонь Камаля опускается мне на колено, чуть сжимая. Приноровившись за долгий путь к его характеру, я понимаю, что это тоже похвала.

За то, что хорошо себя вела на границе.

За то, что не устраивала цирк.

И за то, что не звала полицию на помощь.

Словно у меня был выбор, и я сделала его добровольно.

«Попробуешь позвать на помощь – я тебя убью и твоего брата убью».

«Мне терять нечего, кудрявая».

«Ты умрешь раньше, чем кто-то вообще успеет среагировать».

Его голос врезался мне в сознание еще до того, как мы подъехали к первому пункту, а его пистолет все время упирался мне в бедро. Поэтому я молчала. И была очень даже хорошей девочкой.

Я терпела, пока пограничники просматривали наши документы. Терпела, пока Камаль говорил с ними ровным, уверенным голосом.

Терпела, пока не был поставлен последний штамп в фальшивых паспортах. Мне повезло: я так похожа на ту девушку с паспорта, что ни у кого не возникло вопросов.

Все границы позади. Машина мчится по заснеженной трассе России. По стране, где я никогда не была. У меня здесь нет никого, и Камаль это прекрасно понимает…

«Я тебя даже не трахал. Жалеть не буду. Просто убью. Ты все поняла?», – врезается его голос в мои мысли.

Мне было все предельно понятно. Кроме одного. Если бы он меня трахал, неужели это что-то бы да поменяло? Но спросить об этом я так и не решилась… Мне этого мужчину вообще ни о чем не хотелось спрашивать. Я еще надеялась вернуться в Албанию и наведаться в церковь, чтобы попросить помощи у местных. У отчима просить не буду. Если отчим узнает, что я жива, то он первым же делом пустит меня в незаконный оборот людей. Снова. Словом, он меня продаст, и в этот раз не продешевит.

– Где твоя мать?

– Что?

– Мать. Ты говорила, она русская.

Я вскидываю на Камаля за рулем удивленный взгляд, но с ответом не медлю. Боюсь.

– Она в Албании. Живет с моим отчимом.

– Отец?

– Умер. Только брат остался. Но я теперь не знаю, где он.

– Кто-нибудь еще у тебя есть?

– Что вы имеете в виду? – не понимаю.

– Кто тебя трахал.

Я сжимаю руки в кулаки, но его пальцы все еще лежат на моем колене. Они холодные, как местная зима, поэтому я ежусь и свожу колени вместе.

– Меня никто… не…

– Девственница? – спрашивает прямо. Без эмоций.

– Знаете, что? – я задыхаюсь от гнева. – Это не ваше дело. Я просто еще никого не встретила… чтобы по любви…

Камаль цинично кривит губами, и этот жест мне совсем, совсем не нравится…

– Я предложение хочу, – добавляю тише, но ему все равно. – Пышную свадьбу. И большую светлую любовь. Все девочки об этом мечтают, и я тоже…

Камаль не отвечает. Все также кривит губами.

Несколько раз по пути мы останавливаемся у аптек. Пока он глотает обезболивающие, я перевязываю его раны. От последних пыток на электрическом стуле у него дергается глаз и правая сторона туловища, но мы все равно не останавливаемся на ночевку. Этот мужчина очень хотел добраться до дома. Очень.

– Я хочу… в туалет… – мой голос звучит слабо, тихо.

Камаль молча съезжает на обочину и отстегивает одно мое запястье от наручников.

– Прямо здесь? – я сжимаю пальцы, отводя взгляд.

– Меня не волнует, где ты будешь писать, – он сжимает в зубах сигарету, поджигает и выбирается из машины. – У тебя минута.

Я отворачиваюсь, чувствуя, как все внутри сжимается от стыда и ужаса.

Пока я делаю свои дела, дрожа на холодном снегу, он накидывает капюшон и крепко затягивается. Снег скрипит под ногами. Вокруг – пустая трасса, лес по обе стороны. Ни заправок, ни людей. Никого.

Когда я возвращаюсь, в салоне стоит спертый воздух, тяжелый от его сигаретного дыма. Он пристегивает меня снова. Я отворачиваюсь, сдерживая кашель, но запах едкий, липкий, будто пропитывает легкие.

Я слышу, как он медленно выдыхает дым, а затем тянет руку в мою сторону.

– Попробуй.

– Я не курю…

– Попробуй, я сказал.

Я замираю.

– Что?..

– Сигарету. Просто попробуй, Ева. Не перечь.

Я отталкиваю его руку своей щекой, пытаясь вывернуться, но наручники не дают мне уйти далеко, а его пальцы сжимают мой подбородок, крепко, до боли.

– Просто попробуй, – шелестит губами.

Подняв глаза, я встречаюсь с ним взглядом.

Я чувствую неладное, но закричать не успеваю. Он силой вдавливает тлеющую сигарету мне в губы и сжимает челюсть так, что я невольно втягиваю дым.

Горечь.

Жжение в горле.

Душно.

Я задыхаюсь, дергаюсь, пытаюсь выплюнуть ее, но он держит, как капканом.

– Тебе нравится? – его голос низкий, отстраненный, будто он говорит не со мной. Будто видит не меня.

Я закашливаюсь. Слезы жгут глаза, но он не отпускает. Заставляет вдыхать еще и еще.

А когда отпускает, я не могу сделать ни вдоха. Секунду, три, пять. Дергаю руками в желании схватиться за горло, но даже этого не могу.

Камаль чертыхается.

Бешено открывает дверь, пуская в салон свежий морозный воздух, а затем прижимает меня к себе.

Я выкатываюсь в угол сиденья, дышу судорожно, жадно.

– Черт…

Его губы пахнут никотином, когда он целует мои мокрые щеки.

А мои запястья уже разодраны в кровь – я думала, что умру, когда он насильно кормил меня сигаретой. Возможно, спустя время я пойму, что в этот момент он слетел с катушек, но я так и не пойму, в чем виновата конкретно я. И почему провинилась та, другая, а получаю – я…

– Я куплю тебе еды, – шевелятся его губы. – Ты хочешь есть, Ева?

– Очень… – всхлипываю жалко.

Последний свой ужин я отдала ему. Тот злосчастный стейк.

Мы останавливаемся у прилавка, где Камаль расплачивается и покупает нам свежее горячее. За окном снова стемнело. Я облизываю соленые губы, видя, как он несет к машине что-то съедобное. Заблокировав двери, кладет мне на колени еду и воду.

Хлеб, мясо, что-то еще… Я не знаю, что именно, но запах сводит с ума. Камаль отстегивает мне одну руку, и я судорожно отламываю кусочек хлеба от большой буханки. Камаль отрывает мне жирный кусок мяса от курицы на гриле и приказывает:

– Ешь.

– Спасибо…

Я хватаю мясо из его рук и жадно откусываю, но мой взгляд сам собой цепляется за него.

За то, как ест этот мужчина.

Как вонзает зубы в кусок мяса прямо за рулем, без ножа и вилки. Как жир стекает по его руке, капает на толстовку, но ему все равно.

Он жует жадно, быстро, почти варварски.

Будто каждый кусок – это последний шанс выжить.

И я понимаю, почему.

Четыре года в плену.

Четыре года, где еда – это привилегия, а не данность.

Когда он замечает, что я смотрю, я быстро опускаю глаза в пол, а он щедро отрывает мне еще несколько кусков горячего мяса.

– Ешь, а не смотри, – повторяет хрипло. – Тебе силы пригодятся.

– А где мы?..

– К Ростову подъезжаем. Скоро дома будем. Ева…

Я поднимаю робкий взгляд в надежде увидеть в его глазах доброту и ласку, но я там даже человека не вижу. Только бездонное черное море.

Мясо в горле становится колючим, как наждачная бумага, когда он произносит:

– У тебя ничего этого не будет, Ева. Ни предложения, ни свадьбы, – заколачивает он гвозди в мои мечты. – И по любви не будет. На большую светлую я не горазд. А черная любовь тебе не понравится. Больно тебе будет. Больно и хуево.