Читать книгу: «Звонок из 1999-го»

Глава 1: Тихое эхо прошлого

Последний луч угасающего сентябрьского солнца, похожий на расплавленную медь, зацепился за острый гребень крыши заброшенного дома и погас, утянутый за линию горизонта густеющими еловыми лапами. Сумерки наступали стремительно, пропитывая воздух сырым, леденящим холодом. Лес вокруг старой дачи под Екатеринбургом словно затаил дыхание, готовясь к ночному бдению. Тишина была не просто отсутствием звука; она была материальной, плотной, как бархат, и такой же тяжёлой.

Артём остановился, переводя дух. Белый пар от его дыхания тут же растворялся в сгущающихся тенях. Он сбросил с плеча тяжёлый рюкзак с фотоаппаратурой, потирая онемевшую ключицу. Идиотская затея. Конечно, идиотская. Приехать за сотни километров из-за пожелтевшей записки в дедовском дневнике. «Если хочешь увидеть истинный лик времени, найди дачу на Старо-Свердловском тракте, дом с зелёной крышей. Там живёт голос из прошлого». Дед всегда был чудаковатым, любил мистификации, но после его смерти эта запись не давала Артёму покоя. Фотографу, одержимому заброшенными местами, сложно было устоять перед таким предложением.

Теперь он здесь. Перед ним стояла дача, вернее, её призрак. Деревянный сруб, когда-то, должно быть, ярко-голубой, теперь выцвел до серо-скелетного цвета. Окна были зияющими, слепыми глазницами, некоторые заколочены гнилыми досками. Резные наличники облупились, свисая щепками. Крыша, та самая, «зелёная», была покрыта мхом и клочьями старого толя, просевшая в нескольких местах. Сквозь провалы был виден чёрный зев чердака. От крыльца осталась лишь груда сгнивших досок. Дом выглядел не просто заброшенным; он выглядел мёртвым, отпетым, стёртым из памяти мира.

Артём вздохнул, включил мощный фонарь и стал пробираться к заваленному главному входу. Воздух внутри пах затхлостью, грибком, пылью и чем-то ещё – сладковатым, неприятным запахом тления, который не мог объяснить ни один из этих компонентов. Пол под ногами просел и жалобно скрипел, угрожая провалиться в подполье. Луч фонаря выхватывал из мрака обрывки прошлой жизни: ошмётки обоев с невнятным цветочным узором, опрокинутый табурет с отломанной ножкой, остов железной кровати с провисшими пружинами, похожими на рёбра дохлого животного.

Он был в своей стихии. Щёлк-щёлк-щёлк. Зеркальный фотоаппарат ловил кадры, запечатлевая тихий упадок. Его внутренний восторг художника конфликтовал с примитивным, животным страхом, который полз по спине ледяными мурашками. Казалось, за спиной кто-то стоит. Он оборачивался – лишь пустота и пляшущие в луче света пылинки.

В центре главной комнаты, под огромной паутиной, свисавшей с люстры-паука, стоял старый диван. Его обивка была порвана, и из разрывов торчала жёлтая вата, похожая на внутренности. Артём сделал несколько кадров. Внезапно луч фонаря выхватил на стене рядом с диваном бледный прямоугольник – след от чего-то висевшего здесь много лет. Иконка? Картина? Фотография?

Он подошёл ближе, провёл пальцем по стене. Штукатурка осыпалась. И тут его взгляд упал на маленький, темный предмет в углу. Трехуровневый столик из красного дерева, почерневшего от времени и влаги. А на нём – телефон.

Артём замер. Это было настолько неожиданно, так выбивалось из общего хаоса разрушения, что сначала он не поверил своим глазам. Аппарат был старый, дисковый, цвета слоновой кости с чёрной трубкой. Знакомый с детства силуэт. Он выглядел абсолютно целым, нетронутым. Ни пыли на нём, ни паутины. Чистый, как будто его только что протёрли. Белый пластик слабо отсвечивал в луче фонаря, словно излучая собственный, неестественный свет.

Осторожно, как бы боясь спугнуть, Артём приблизился. Он протянул руку, дотронулся до корпуса. Пластик был холодным, неприятно гладким. Он поднял трубку. Нет гудка. Мёртвая тишина. Разумеется, откуда здесь быть линии? Странно, но шнур, толстый, витой, уходил не в стенную розетку, а под пол, в щель между сгнившими досками. Куда? В какую-то подземную линию? Это было невозможно.

Он положил трубку на рычаги. Сердце почему-то билось чаще. «Просто артефакт, – убеждал он себя. – Крутой кадр для серии. Ретро-хоррор». Он сделал несколько фотографий аппарата с разных ракурсов. Вспышка на мгновение освещала комнату, и в эти доли секунды тени замирали, а потом снова сжимались вокруг, становясь ещё гуще.

Внезапно снаружи, сквозь разбитое окно, донёсся протяжный, одинокий волчий вой. Артём вздрогнул. Холодный пот выступил на лбу. Пора бы уже и честь знать. Место жуткое, снимков сделано предостаточно. Нужно выбираться отсюда, пока совсем не стемнело, искать место для палатки или ехать к трассе, пытаться ловить попутку до города.

Он посмотрел на часы. Светящиеся цифры показывали 22:57. Почти одиннадцать. Он натянул рюкзак на плечо, в последний раз окинул взглядом комнату с её призрачными тенями, и его взгляд снова зацепился за телефон.

И в этот миг он зазвонил.

Резкий, пронзительный, оглушительно громкий в абсолютной тишине старого дома. Дребезжащий металлический бой дискового звонка. Тра-та-та-та-та. Тра-та-та-та-та.

Артём отшатнулся, сердце его ёкнуло и замерло, а затем заколотилось с такой силой, что стало трудно дышать. Это невозможно. Этого не может быть. Аппарат мёртв, линии нет. Он судорожно выругался про себя, оглядываясь по сторонам. Чья-то дурацкая шутка? Но кто? Он здесь совершенно один, он проверял.

Тра-та-та-та-та.

Звонок был настойчивым, требовательным. Он резал слух, вибрировал в костях. Казалось, звенит не телефон, а сам дом, само пространство вокруг.

Артём зажмурился, прижал ладони к ушам. Но это не помогало. Дребезжащий звук проникал прямо в мозг. Он должен был прекратить этот кошмар. Просто сорвать трубку и бросить её. Или разбить этот проклятый аппарат. Этого требовала какая-то первобытная, инстинктивная логика – уничтожить источник необъяснимого ужаса.

С дрожащими руками, с пересохшим горлом он подошёл к столу. Звонок не стихал. Трубка, лежащая на рычагах, подрагивала от каждого импульса.

Глупость. Это всего лишь телефон. Какая-то аномалия, остаточное напряжение в линии, сквозняк, сотрясающий какой-то механизм… Миллион рациональных объяснений пронеслись в голове и рассыпались в прах перед лицом чистого, немого ужаса.

Он протянул руку. Пальцы дрожали. Ещё одно кольцо. И ещё. Казалось, оно будет длиться вечность.

Внезапно звонок смолк.

Тишина, наступившая после, была ещё ужаснее. Она давила на барабанные перепонки, звенела в ушах. Артём застыл с протянутой рукой, не в силах пошевелиться. Он смотрел на телефон, ожидая чего-то. Чего – он не знал.

И тут стрелки на его электронных часах перещелкнули на 23:00.

И аппарат зазвонил снова. Ровно, методично, с той же нечеловеческой настойчивостью.

Это было уже слишком. С сдавленным криком ярости и страха Артём схватил трубку. Холодный чёрный пластик обжёг ему ладонь. Он поднёс её к уху, готовый закричать в молчащий приемник, чтобы прекратить это безумие.

Но он не кричал. Он замер, парализованный.

В трубке не было ни гудка, ни шума пустой линии. Там было тихое, прерывистое дыхание. Кто-то был на другом конце. Кто-то слушал.

– Алло? – прошептал Артём, и его собственный голос показался ему чужим, слабым и испуганным. – Кто это?

Дыхание на другом конце прервалось. Воцарилась абсолютная, бездонная тишина, словно его голос упал в глубокий колодец. Потом послышался лёгкий шелест, как будто кто-то прижал аппарат ближе к губам. И голос. Тихий, сиплый, безжизненный, лишённый каких-либо интонаций, голос, в котором не было ничего человеческого. Он не звучал в ухе, он возникал прямо в сознании, обходя слух.

«Артём…»

Холодная игла вошла ему прямо в позвоночник. Он не представлялся. Как оно знает его имя?

«Артём Владимирович Семёнов…» – голос протянул его отчество, и от этого стало ещё страшнее.

– Кто вы? Что вам нужно? – его собственный голос сорвался на фальцет.

Голос проигнорировал вопросы. Он просто продолжил, монотонно, без пауз, словно зачитывая приговор из вечности.

«Ты умрёшь…»

Пауза повисла в воздухе, густая и тягучая, как смола. Артём не мог дышать. Он хотел бросить трубку, но пальцы не слушались, примёрзшие к пластику.

«Ты умрёшь… восемнадцатого июня…»

Ещё пауза. В голове у Артёма пронеслось: это же день его рождения. Через девять месяцев. Он рождён в июне. Он умрёт в июне.

«… две тысячи двадцать четвёртого года…»

Сердце Артёма остановилось. Это грядущий год.

«… в четырнадцать часов…»

День. Ясный летний день.

«… тридцать семь минут…»

И последнее слово, выдохнутое с леденящим спокойствием, последний гвоздь в крышку его гроба:

«… и четырнадцать секунд.»

Тишина. Абсолютная, мёртвая. Затем в трубке раздались короткие гудки. Линия оборвалась.

Артём стоял как вкопанный. Трубка выпала из его ослабевших пальцев и повисла на шнуре, раскачиваясь как маятник, отсчитывая секунды его жизни. Он не чувствовал ног, не чувствовал рук. Внутри была только всепоглощающая пустота и леденящий ужас, пронизывающий каждую клетку его тела.

Он медленно, механически посмотрел на часы. 23:01. Весь разговор занял меньше минуты.

Он сделал шаг назад, споткнулся о скрученный линолеум и едва не упал. Его вырвало. Резко, болезненно, прямо на пол. Он стоял, опираясь руками о колени, трясясь всем телом, пытаясь загнать в лёгкие воздух.

Это чья-то злая шутка. Должно быть. Но как? Как они узнали? Как они устроили этот звонок? Его мозг лихорадочно искал логику, рациональное зерно, но натыкался только на непроницаемую стену мистического ужаса.

Он выпрямился, с трудом подавив новый приступ тошноты. Нужно убираться отсюда. Немедленно. Бежать. Оставить этот проклятый дом, этот лес, этот город.

Он схватил свой рюкзак, почти не видя перед собой, и, пошатываясь, побежал к выходу, к тому месту, где должно быть дверь. Он шарахался от теней, которые теперь казались ему одушевлёнными, злыми. Каждый скрип половицы под его ногами отдавался в нем эхом того голоса.

Он выскочил на крыльцо, вернее, на то, что от него осталось, и глотнул холодного ночного воздуха. Лес встретил его полным, безмолвным мраком. Ни лунного света, ни звёзд. Только тесно сдвинувшиеся стволы деревьев, похожие на частокол.

Он включил фонарь. Луч дрожал в такт его трясущимся рукам. Он побежал по заросшей тропинке, спотыкаясь о корни и кочки, слыша за спиной лишь стук собственного сердца и тот проклятый, безжизненный голос, звучащий в его голове на повторе: «…восемнадцатого июня… две тысячи двадцать четвёртого года… в четырнадцать часов… тридцать семь минут… и четырнадцать секунд.»

Он бежал, не разбирая дороги, ветки хлестали его по лицу, цеплялись за одежду. Казалось, он бежит не из леса, а от самого себя, от этой даты, вбитой ему в сознание, как клеймо.

Внезапно тропинка вывела его на узкую грунтовую дорогу. Его машина, старенькая иномарка, стояла там, где он её и оставил. Ключи. Где ключи? Он судорожно обыскал карманы. Да, вот они.

Он влетел в салон, захлопнул дверь и защёлкнул центральный замок. Безопасность. Хлипкое ощущение безопасности омыло его. Он тяжело дышал, прислонившись лбом к холодному рулю. Сейчас. Сейчас нужно завестись и уехать. Просто забыть. Спиться. Обратиться к психиатру. Сделать что угодно, лишь бы стереть эту ночь из памяти.

Он вставил ключ в замок зажигания. Рука всё ещё дрожала. Он провернул ключ.

Раздался щелчок. Лампочки на панели приборов погасли. Больше ничего. Мотор даже не попытался завестись.

– Нет, – простонал Артём. – Нет, нет, нет!

Он снова повернул ключ. Тот же бесполезный щелчок реле. Полная тишина.

Он ударил кулаком по рулю. Проклятая машина! Она была в полном порядке, он проверял перед выездом!

В отчаянии он потянул за рычаг подсветки панели приборов. Ничего. Аккумулятор был полностью мёртв. Как будто вся энергия была из него высосана за те несколько часов, пока он был в доме.

Он замолчал, прислушиваясь к тишине. И сквозь стук своего сердца и прерывистое дыхание он услышал это.

Сначала тихо, едва различимо. Потом громче.

Сквозь густой ночной лес, сквозь стены машины, из того самого дома донёсся знакомый, леденящий душу звук.

Тра-та-та-та-та.

Телефон звонил снова.

Артём закричал. Долгий, безумный, животный крик, в котором был весь его ужас, всё отчаяние, вся беспомощность. Он кричал, пока в лёгких не кончился воздух, и потом просто сидел, беззвучно открывая рот, а в ушах, заглушая всё, звучал тот мерный, неумолимый звонок из прошлого, из 1999-го, приговором висящий в холодном ночном воздухе.

Он не знал, сколько прошло времени. Минута? Час? Крик истощил его, оставив лишь пустую, онемевшую оболочку. Звонок прекратился так же внезапно, как и начался.

Воцарилась тишина. Глубокая, абсолютная, зловещая.

Артём медленно поднял голову и посмотрел в сторону дома. Его не было видно за тёмной стеной леса. Но он знал, что он там. Ждёт.

Он посмотрел на свои часы. 23:00. Ровно. Звонок повторился.

И тогда до него дошла вся глубина, вся бездна его положения. Он в ловушке. Он прикован к этому месту, к этому времени. Он не может уехать. Машина мертва. Ночь. Холод. И этот… этот голос. Этот приговор.

Он достал из кармана телефон. К его удивлению, мобильный ловил одну-две палочки. Где-то неподалёку должна была быть вышка. Слава богу. Он сможет вызвать помощь. Эвакуатор. Такси. Что угодно.

Дрожащими пальцами он стал набирать номер лучшего друга, Димы. Пальцы скользили, он ошибался, стирал, набирал заново.

Наконец, он услышал гудки. Долгие, протяжные. Идут гудки. Дима, будь дома, брат, пожалуйста, будь дома…

– Алло? Артём? – голос Димы на том конце был сонным, но живым, реальным, таким знакомым и таким далёким сейчас. – Ты где? Что случилось?

– Дим… – голос Артёма предательски дрогнул. – Дим, слушай, мне плохо. Я… я в беде. Серьёзно.

– Где ты? Выпил что ли? Говори внятно.

– Я под Екатеринбургом. На старой даче. Со мной тут… тут творится какой-то ужасный бред. Машина не заводится. Мне нужно, чтобы ты… приехал, за мной. Или вызвал эвакуатор. Я отсылаю тебя координаты. Пожалуйста, это не шутка.

Он почти рыдал в трубку.

На той стороне линии повисла недолгая пауза.

– Артём, ты в порядке? – голос Димы стал настороженным. – Ты сказал «под Екатеринбургом»? На даче?

– Да! Чёрт возьми, да! Слушай…

– Артём, – Дима перебил его, и в его голосе послышалось неподдельное недоумение и тревога. – Ты чего это? Я только вчера оттуда. Мы же с тобой вчера весь день на той заброшке фоткали, помнишь? Ты тогда же и уехал обратно в город. Говорил, что тебя тут какая-то тоска взяла. Ты что, опять туда поехал? С ума сошёл?

Артём онемел. Ледяная волна прокатилась по его коже.

– Что? – выдавил он. – О чём ты? Я только сегодня приехал. Днём. Вчера я был дома.

– Артём, – Дима помолчал, и его следующий вопрос прозвучал тихо, почти шёпотом. – Артём, сегодня какое число?

– Какое число? – он тупо повторил. – Восемнадцатое. Сентябрь.

– Артём… – голос друга стал мягким, каким говорят с больными или с сумасшедшими. – Брат, сегодня двадцатое. Двадцатое сентября. Ты пропал два дня назад. Я тебе уже двадцать раз звонил. Мы все волновались. Ты где был все эти два дня?

Артём не ответил. Он не мог издать ни звука. Он просто сидел и смотрел в темноту лобового стекла, в своё бледное, искажённое ужасом отражение.

Два дня. Пропал два дня. Но он же только приехал. Он помнил каждую минуту дороги. Заправку. Разговор с таксистом на трассе. Он помнил…

«Ты умрёшь восемнадцатого июня…»

Не его день рождения. День его смерти был назван не числом его рождения.

Это было числом его приезда на дачу. Числом, когда он впервые услышал звонок.

Но сегодня было уже двадцатое. Значит, тот звонок… он прозвучал два дня назад.

Какой сегодня день? Какой сейчас год?

Он услышал, как Дима что-то говорит ему, но слова тонули в нарастающем гуле в ушах. Его взгляд упал на экран мобильного телефона. Яркие цифры даты и времени горели в темноте салона.

20.09.2023. 23:07.

Всё было правильно. Двадцатое. Он потерял два дня. Два дня своей жизни просто исчезли, стёрты, как будто их и не было.

– Артём! Ты меня слышишь? Артём!

Он медленно, очень медленно опустил руку с телефоном и разорвал соединение. Потом он выключил аппарат. Полная тишина. Полная изоляция.

Он понимал. Это не шутка. Это не галлюцинация. С ним говорит не человек. С ним говорит сама Судьба. Время. Или то, что скрывается за его завесой. И оно уже начало свою работу. Оно уже отняло у него два дня. Оно показало ему свою власть.

Он не мог никому рассказать. Никто не поверит. Все решат, что он сошёл с ума. Как Дима. И, возможно, они будут правы. Возможно, безумие – это единственный выход. Единственное спасение от этого знания.

Он сидел в холодной, тёмной машине, посреди глухого леса, и смотрел в темноту. Где-то там, в доме, стоял телефон. И он знал, что ровно в двадцать три часа завтра он зазвонит снова. И послезавтра. И каждый следующий день.

И он должен будет ответить. Он должен будет услышать этот голос снова. Потому что он уже был частью этого. Частью этого звонка из 1999-го. Частью тикающих секунд, отсчитывающих время до его последнего вздоха.

До восемнадцатого июня. Четырнадцати часов. Тридцати семи минут. И четырнадцати секунд.

Он закрыл глаза, но видел только эти цифры, горящие в темноте его сознания вечным, нестираемым клеймом.