Читать книгу: «Любовь во времена серийных убийц», страница 3

Четыре

На следующий день, подъезжая к библиотеке, я сразу же ощутила ностальгию. Будучи ребенком, я ходила сюда почти каждую субботу, просто чтобы еще раз полистать «Улицу страха» или успеть прочитать сколько-нибудь из книг издательства Harlequin²³, прежде чем мама поймает меня и выдернет из этой секции. На мой взгляд, она должна была чувствовать облегчение от того, что я получаю сексуальное образование таким образом, а не в порно.

Это было высокое здание, где все детские книги, средства массовой информации и художественная литература находились на первом этаже, а вся научная литература и компьютеры – на втором. К этому моменту я могла вычислить тру-крайм по десятичной системе Дьюи или классификации Библиотеки Конгресса за пять секунд. Я недолго искала «Helter Skelter» и принялась просматривать оставшуюся часть раздела в поисках чего-нибудь, что могло показаться интересным. Книга в засаленной пластиковой обложке, как меню в Waffle House, с заголовком, набранным крупным, кричащим красным шрифтом, обещала рассказ дочери серийного убийцы, жившего в Центральной Флориде в 1980-х годах. Я не помнила, чтобы включала ее в свою библиографию для раздела, посвященного отношениям между автором и объектом, но она могла оказаться полезной.

В конце концов, я выбрала три книги, в том числе эти две и одну о подготовке дома к продаже, которую предполагала пролистать за ужином. Я принесла их к стойке регистрации и начала листать свой телефон в поисках электронного письма с временным номером, который требовалось указать, чтобы получить читательский билет.

– Боже мой! – услышала я. – Фиби Уолш?

Я подняла взгляд. Библиотекаршей оказалась симпатичная кореянка, ее черные волосы были подстрижены в шикарный боб длиной до подбородка, очки в красной оправе совсем не придавали ей занудный вид, скорее добавляли стиля. Может быть, из-за того, что она выглядела намного утонченнее, чем когда нам было по пятнадцать, а может, из-за того, что она неожиданно обрадовалась, увидев меня, мне потребовалась секунда, чтобы узнать ее.

– Элисон, – проговорила я. – Вау! Ты здесь работаешь?

Тот факт, что она стояла за прилавком, говорил сам за себя, но я не могла придумать, что еще сказать.

– В прошлом году я получила степень магистра библиотечного дела, – ответила она. – Помнишь, мы хотели стать библиотекарями, потому что у нас всегда хорошо получалось рекомендовать книги знакомым? – Она широко развела руки, как будто все это могло бы быть моим, исключая кладбище слонов²⁴. – Ну, теперь я этим занимаюсь, и я люблю все это.

Элисон всегда была одним из самых организованных людей, которых я знала, так что я вполне могла представить ее библиотекарем. Но мне было непонятно, помнила ли она, почему мы перестали дружить. Ей стоило бы. В то время это было очень важно, по крайней мере для меня. Но по тому, как она вела себя сейчас, казалось, что все хорошо и мы просто общаемся, как две приятельницы.

– Н-да, – произнесла я, – круто.

Честно говоря, я была уверена, что хотела работать в местном отделении Barnes & Noble²⁵, потому что в детстве мне почему-то казалось, что все библиотекари – неоплачиваемые волонтеры. И уж коли я собиралась рекомендовать людям книги, то хотела получать за это хотя бы минимальную зарплату. Но руководство книжного магазина предложило мне пройти личностный тест из ста вопросов в рамках процесса подачи заявки, и меня так и не пригласили на собеседование.

– А как у тебя дела? – спросила она. – Я не знала, что ты вернулась. Или ты просто навещаешь отца?

Наверное, с моей стороны было странно не упомянуть о том, что он умер. Элисон была девушкой, с которой я дружила в годы становления, когда была влюблена в Джозефа Гордона-Левитта так сильно, что у меня все внутри скручивало. Она знала моего отца, пробовала его фирменный южный гуляш, и слышала, как он кричал на меня за то, что я оставила пакет с хлебом открытым.

Но именно поэтому мне не хотелось вдаваться в подробности. Я не смогла бы отделаться от нее простым спасибо.

– Я здесь только на лето, – бросила я. – Вообще-то, я подала заявку на получение читательского билета онлайн. Тебе нужен код?

На ее лице промелькнула обида.

– Я могу посмотреть по фамилии, – проговорила она. – У-о-л-ш?

Ладно, думаю, я это заслужила.

– Ну да.

Она молча набрала еще несколько слов на клавиатуре и застыла в ожидании моей готовой карточки. Я собиралась сделать несколько замечаний о том, как здорово, что теперь их могут печатать на месте. Но это выглядело бы либо так, будто я пытаюсь завязать разговор, потому что мне стало неловко из-за моей неприветливости раньше (что было правдой), либо так, будто меня легко впечатлить (возможно, в данном случае это тоже правда).

Как только карточка была готова, она отсканировала ее и затем три мои книги, не сделав никаких замечаний относительно содержания. Настоящий профессионал!

– Вот, пожалуйста, – произнесла она. – Ты сэкономила сорок девять долларов восемьдесят девять центов, воспользовавшись сегодня услугами публичной библиотеки.

Я взяла книги и карточку и попыталась одарить ее короткой, осторожно-дружелюбной улыбкой. Но она уже смотрела на другую стопку, которую принялась аккуратно раскладывать. Я подумала, что разговор окончен и она дает мне понять, что может отмахнуться от меня так же резко, как я от нее в свое время, но, когда уже собралась уходить, снова услышала ее голос.

– Я просто беспокоюсь за тебя, Фиби, – проговорила она. Теперь ее руки лежали поверх книг. Я заметила на ее пальце обручальное кольцо. Когда-то эта девушка была моей лучшей подругой, и в какой-то момент, вероятно, в недавнем прошлом, она вышла замуж, а я даже не знала об этом. – Я не имела в виду… В общем. Ты напугала меня.

Внезапный комок в горле помешал мне сглотнуть. Я хотела что-то сказать, но в голове было пусто, слова застревали где-то там, куда я не могла дотянуться.

– Кажется, сейчас у тебя все хорошо, – продолжила она, поднимая на меня глаза и слегка улыбаясь. Я поняла, о чем она спрашивает, и могла бы ответить, по крайней мере, просто «да».

Но я не смогла. Лишь коротко кивнула и вышла из библиотеки.

* * *

Несколько раз по дороге домой я чуть было не развернулась и не поехала обратно. Я придумала миллион тем для разговора. Я могла бы рассказать ей о своем отце. Странно, что я этого не сделала. Я могла бы сказать, что больше не сержусь на нее, что понимаю, почему она сделала то, что сделала. Я могла бы извиниться за то, что позволила нам отдалиться друг от друга. Я могла бы расспросить ее о свадьбе.

Но вместо этого мои мысли метались по кругу, пока идея о возвращении не стала казаться абсурдной. Я въехала на свою подъездную дорожку, заглушила двигатель и, прислонившись лбом к рулю, задумалась: я в городе всего несколько дней, а все уже кажется довольно хреновым.

Снаружи послышался утробный звук мотора. Я подняла голову как раз в тот момент, когда из-за угла на газонокосилке выехал Сэм в дурацких гигантских наушниках. Он прошелся по дорожке до края заднего двора, затем вернулся, поравнявшись со мной как раз в тот момент, когда я выходила из машины. Я стояла, уперев руки в бока, пока он еще раз проехался по траве туда и обратно. Наконец он, должно быть, заметил выражение моего лица, потому что остановился и снял наушник с одного уха; двигатель все еще работал на холостом ходу.

– Это мой двор! – прокричала я, перекрывая грохот.

Он наклонил голову, щурясь на солнце.

– Я знаю, – спокойно произнес он.

– Так почему же ты… – Я указала на траву. – Ты что, один из тех, кто считает, что женщины не способны пользоваться электроинструментами? Или управлять газонокосилкой? Или передвигать столы? Я не просила тебя о помощи, и с какого-то момента мне уже начинает казаться, что ты…

Он заглушил двигатель, и во внезапно возникшей тишине последнее слово, произнесенное мной, разнеслось по улице и по окрестностям.

– …сексист! – закончила я и затем буркнула себе под нос: – Я не просила тебя о помощи.

Он повесил наушники на шею и прислонился к рулю газонокосилки. Он действительно выглядел непозволительно хорошо. Я напомнила себе, что в последний раз, когда я его видела, он был запачкан каким-то таинственным веществом, которое могло быть кровью, и нес в свой гараж пластиковые пакеты.

– Прости, – проговорил он. – Раньше, убирая свой двор, я заодно косил и для твоего отца. А потом, после того как он… Ну, я продолжил это делать. Но я, конечно, должен был спросить тебя. Прости.

В последнее время мне казалось, что вся моя жизнь – это один большой тред AITA²⁶, и ответ для меня всегда один: «Да, ты задница».

– Нет, это не… – Я потерла лоб. – Так ты раньше подстригал газон у моего отца?

– Он быстро уставал, – объяснил мужчина. – Это было за несколько месяцев до сердечного приступа, не знаю, связано это или нет. Но у него были небольшие проблемы, он передвигался с трудом.

Я этого не знала.

– Ты можешь одалживать мою газонокосилку, если предпочитаешь делать это самостоятельно, – добавил он.

– Только не я, – возразила я. – Предпочту, чтобы весь двор превратился в зону X. Но, если стрижка доставляет тебе удовольствие, действуй. Я не буду мешать.

Возможно, в этот самый момент у меня появилась возможность спросить, чем он занимался прошлой ночью. Я могла бы сделать это как ни в чем не бывало, например: «Кстати, прошлой ночью я слышала грохот в твоем гараже… Все в порядке? Может, мне стоит позвонить на какую-нибудь горячую линию?» Но тут он снова надел наушники и шутя отсалютовал, и мне ничего не оставалось, как исчезнуть в доме.

* * *

Теперь, когда у меня имелась нужная книга, мне, вероятно, следовало сесть за письменный стол и напечатать еще три тысячи слов анализа роли Буглиози как адвоката и рассказчика правды о деле Мэнсона. Но вместо этого я бросила книги на кухонный стол и направилась обратно в спальню.

Я открыла дверцы шкафа и, встав на цыпочки, тянулась, пока не увидела коробку из-под обуви Converse All Stars. В ней я хранила пачку записок, которыми мы с Элисон обменивались в восьмом классе, – аккуратно сложенные маленькие прямоугольнички с язычком, чтобы их можно было легко развернуть, до боли знакомые строчки, чаще всего написанные розовой, фиолетовой или бирюзовой гелевой ручкой.

Развернув первую записку, я обнаружила изображение лазаньи, которую подавали на обед в тот день. Теперь я вспомнила, что была в восторге от этой лазаньи. Обычно я доплачивала за второй кусок и брала его домой, чтобы разогреть на ужин. В тот год я много готовила Easy Mac и сэндвичей с тунцом для себя и Коннера. Подобные вещи забываются. Но стоило мне увидеть яркий рисунок с румяным дымящимся квадратиком лазаньи, и все это обрушилось на меня снова.

Ты ДОЛЖНА спросить у мамы, можно ли тебе сходить в кино в пятницу вечером. Стивен тоже будет там. Я знаю, ты говорила, что он тебе больше не нравится, но…

Я развернула еще один листок, на котором большие буквы-пузыри, раскрашенные радужными полосками, занимали целых шесть строк.

Мне СКУЧНО!!!!

Еще один:

Ты задаешь ужасные вопросы о том, что бы я выбрала, лол. Думаю, я бы тоже выбрала утонуть. Мне кажется, это быстрее, чем сгореть?

И еще:

Извини, что не перезвонила тебе. Моя мама хотела, чтобы мы вместе еще раз посмотрели «Друзей». Ты когда-нибудь видела ту серию, где Джоуи надевает одежду Чендлера? Так забавно!

Я сунула записки обратно в коробку, не потрудившись их сложить. У нас с Элисон были общие занятия по естествознанию, на которых мы и вели большую часть нашей тайной переписки. Стоило подержать в руках эти бумажки, и я перенеслась в тот класс – к черным пластиковым столам, за которыми мы сидели группами по четыре человека, к химическому запаху, который никогда не выветривался, к отблеску флуоресцентных ламп на лысой голове мистера Форда.

Первые несколько лет после того, как мы с мамой переехали, мы жили недалеко, в том же округе, в квартире, расположенной дальше к востоку. Навещая каждые выходные отца, я тратила на дорогу всего двадцать пять минут.

Тем не менее двадцать пять минут могут стать шагом от лучших друзей навсегда к простым знакомым, если вы еще не водите машину. Мы с Элисон делали все возможное, чтобы оставаться на связи, в основном переписываясь или болтая по телефону, и я старалась встречаться с ней, когда могла. Но это было не то же самое, что учиться вместе.

Кроме того, у меня сложилось ощущение, что ее родителям не очень нравится, что она общается со мной, потому что мои развелись. Мама и папа Элисон души в ней не чаяли – не знаю, то ли из-за того, что она была единственным ребенком, то ли из-за того, что она была приемным ребенком, то ли просто из-за правильного сочетания родителей-невротиков и ребенка, который никогда не доставлял им никаких хлопот. Но они всячески ее оберегали. Им не нравилось, что Элисон смотрит шоу на канале Disney, потому что, по их словам, в них недостаточно сильны родительские роли.

А потом случился тот инцидент.

Я проводила выходные у отца. По сути, это означало, что я сижу в своей комнате, переключаясь между фанфиками и «Энциклопедией убийств», одновременно переписываясь с Элисон. Я сама не поняла, как это произошло, но я шутки ради брякнула, что собираюсь проглотить целый пузырек таблеток.

Конечно, теперь я сознаю, что шутить о чем-то подобном довольно жестоко и гадко. Но в то время мне казалось, что это драматичный способ заявить, что мне скучно, или беспокойно, или от чего-то тошнит. На самом деле я ничего такого не планировала.

Но что-то заставило Элисон вообразить, что я всерьез об этом думаю. Она позвонила моей матери, та позвонила отцу, и вскоре после этого я убедила маму, что, вероятно, мне не стоит дважды в месяц ездить к папе или даже вообще.

Мне не следовало так шутить. Я понимала это. И Элисон старалась быть хорошей подругой. Но я не могла не разозлиться на то, как она отреагировала – слишком остро, на мой взгляд, – и на то, какая цепь событий за этим последовала. Возможно, это было несправедливо, но тогда я ничего не могла поделать со своими эмоциями.

Я закрыла коробку и поставила ее обратно на полку в шкафу. Загляну в нее позже, когда буду убирать в комнате. Сейчас у меня не было сил копаться в прошлом.

Пять

Мой научный руководитель хотела, чтобы я перезвонила ей до того, как приступлю к работе над следующей главой, поэтому, добавив еще несколько цитат и примеров, я отправила ей электронное письмо, намереваясь назначить время беседы. К моему удивлению, она сразу же перезвонила и сообщила, что готова поработать со мной прямо сейчас.

Доктор Нильссон была чертовски грозной. Она вела курс библиографии для первокурсников, который нам всем пришлось посещать, и имела репутацию человека, который слишком ценит свое время, чтобы трепаться попусту. Я видела, как она смотрит на часы, когда, обсуждая какой-то вопрос, кто-то ходит вокруг да около. Я видела, как самые красноречивые научные работники, которых я знала, – люди, заставляющие меня чувствовать себя самозванкой, Билли Мэдисоном²⁷, который из-за ошибки в почтовой системе будто бы попал в аспирантуру, – начинали заикаться и краснеть, теряя под ее испепеляющим взглядом способность аргументированно защищать свою позицию в споре. Она специализировалась на Вирджинии Вулф, и нашим совместным проектом стали поиски в университетской библиотеке ответов на эзотерические вопросы о текстах Вулф, например, сколько всего существует экземпляров, в каком издании содержится та или иная аннотация или где хранятся оригиналы написанных ею писем.

Я с трудом зарабатывала четверки с минусом, которые были мне необходимы, для поддержания среднего балла успеваемости на высоком уровне, но однажды она написала комментарий к моей статье: «вольнодумно», и это выглядело как комплимент. Поэтому, когда я искала на кафедре кого-нибудь (кого угодно!), кто согласился бы помочь мне изучать тру-крайм для диссертации, на ум пришла она.

– Доктор Нильссон, здравствуйте, – проговорила я, поправляя наушники, чтобы убедиться, что микрофон находится достаточно близко ко рту. Чем дольше я общалась с доктором Нильссон, тем больше подозревала, что некоторые выражения ее лица на занятиях скорее были вызваны проблемами со слухом, чем ее сложным характером. – Это Фиби Уолш.

– Фиби, – произнесла она своим холодным, резким голосом. – Я так понимаю, у вас есть для меня еще одна глава. Что вы хотели обсудить?

Она делала это каждый раз в обязательном порядке, сначала просила меня позвонить, а затем мгновенно представляла все так, будто это была моя инициатива. Это неизбежно приводило к тому, что я разочаровывала ее своими невнятными и непродуманными вопросами. Я почти слышала, как она думает: «Зачем она назначила беседу, если не готова?»

– Что ж, – начала я, подыскивая что-нибудь, что, как я надеялась, звучало бы достаточно разумно. – В этой главе я сосредоточилась на книге Буглиози – помните, он был обвинителем на процессе Мэнсона? Но я не знаю, стоит ли мне использовать в своем анализе книгу о Гейси²⁸, написанную его адвокатом, чтобы противопоставить их подходы. Или мне следует включить какой-то эпизод из книги прокурора по делу Эйвери²⁹? Она редактировалась так много раз, это дико, но, думаю, именно так происходит, если Нэнси Грейс³⁰ пишет ваше предисловие…

– Мне необходимо это прочитать, – прервала меня доктор Нильссон. – Только тогда я смогу дать вам объективный отзыв о вашем подходе.

Мне потребовалась вся моя выдержка, чтобы не сказать, что именно, поэтому мне и не нужен был этот звонок немедленно. Вместо этого я покорно отправила ей электронное письмо с прикрепленным черновиком.

– Хорошо, – проговорила я. – Звучит заманчиво. Черновик уже у вас в почтовом ящике.

– Отлично, – ответила она, но в ее голосе уже слышались нотки разочарования. – Теперь давайте поговорим о материалах для вашего заявления о приеме на работу. Что у вас готово – ваше резюме, философия преподавания, примерные учебные программы и задания?..

Что у меня готово? Ничего из этого. На моем компьютере была папка с папками, напоминавшая русскую матрешку. Там хранились файлы с уроками, которые я вела, и можно было порыться в них, пытаясь найти свои лучшие учебные планы и задания, надеюсь, наименее заимствованные у людей, которые преподавали этот курс до меня. У меня имелось резюме, которое я использовала при подаче заявок на участие в конференциях, но его нужно было доработать, чтобы оно подходило для трудоустройства. Я даже думать не хотела о том, чтобы расписывать свою философию преподавания. Это меня чертовски пугало.

Снаружи послышался шум грузовика Сэма. Я пробыла здесь всего несколько дней, но уже по звуку определяла, когда он уходил и возвращался. График его все еще казался мне загадочным. Я посмотрела сквозь жалюзи и увидела, как он тащит в свой дом совершенно невероятное количество льда в пакетиках. Интересно.

Должно быть, я молчала слишком долго, потому что доктор Нильссон нетерпеливо продолжила:

– Вы планируете выйти на работу в следующем году?

– Ага, – брякнула я, опуская жалюзи, и поспешила поправить себя. – То есть да. Я надеюсь на это. Работа – это всегда хорошо, верно?

На мгновение я забыла, что чувство юмора не входило в число поистине блестящих качеств доктора Нильссон.

– У вас есть географические предпочтения?

Все эти вопросы, и я это знала, должны были возникнуть в конце моего шестилетнего пребывания в академическом коконе. Однако я полагала, что у меня достаточно времени, чтобы обдумать их. Но теперь у меня в голове все перепуталось – мой единственный брат находился во Флориде, моя мать и ее новый муж переехали в Джорджию, последние пять лет я жила в Северной Каролине, где училась в аспирантуре. Чувствовала ли я привязанность к какому-либо из этих мест?

– Не совсем, – ответила я. – Нет.

Что-то в вопросе доктора Нильссон заставило меня ощутить беспокойство, и, просто чтобы чем-то занять себя во время нашего разговора, я пошла проверить папин почтовый ящик. Гнетущая влажность обрушилась на меня, как только я вышла на улицу. Сэм уже был в доме, по-видимому, складывал лед в холодильник. Я старалась не думать о Джеффри Дамере³¹, но в данный момент это получилось рефлекторно.

Кошка моей соседки – я предположила, что это ее кошка, поскольку в тот вечер, когда я приехала, она устроилась на подъездной дорожке к ее дому, – теперь лежала на испанской плитке моего крыльца, вероятно придя сюда в поисках прохлады. Я чуть было не остановилась, чтобы поздороваться, но вспомнила, что все еще разговариваю по телефону, и к тому же это прозвучало бы безумно. Тем не менее я попыталась слегка кивнуть кошке, перешагнула через нее и закрыла за собой дверь, чтобы она не проникла внутрь.

– Напомните, – продолжала доктор Нильссон, – есть ли кто-то в вашей жизни?

С тех пор, как я попала сюда, кошка была первым существом, которое вызвало у меня искреннее дружелюбие, поэтому я была склонна ответить «нет». И вдруг поняла, что доктор Нильссон интересуется, есть ли у меня романтические отношения, и ответ был – категорически нет.

– Прямо сейчас – нет.

– Хорошо, – впервые за все время разговора я услышала, что она по-настоящему довольна. – Оставляет возможность выбора. И у вас есть высокие шансы осесть там, где захочется.

– Определенно, – рассеянно ответила я. Почтовый ящик отца был забит всяким хламом. Купоны, уведомление по страховке, которое, как я поняла, было всего лишь рекламой, и местный рекламный проспект, в котором первую полосу занимала статья о парне, выигравшем общегосударственный конкурс авторов песен.

– Итак, вы переходите к следующему разделу? – подсказала доктор Нильссон. – Где собираетесь подробнее проанализировать Капоте, если я правильно помню вашу заявку.

Кошка все еще лежала, растянувшись на крыльце. Когда я подошла к двери, она запрокинула голову и, прищурившись, посмотрела на меня, будто хотела привлечь к себе внимание.

– Верно, – подтвердила я, опускаясь на колени, чтобы осторожно почесать животное под подбородком. Я понятия не имела, насколько дикой была эта кошка, бездомная, домашняя или талисман района. Она была маленькой, не совсем котенок, вероятно, подросток. Ее окрас создавал впечатление, будто она в маленьком смокинге – белые лапы и грудка, и остальная шерсть абсолютно черная. – В «Хладнокровном убийстве» есть целая глава, посвященная тому, как Капоте сблизился с Перри³² и Диком³³, как эти отношения повлияли на его повествование и жанр тру-крайм в целом. Затем я собираюсь прочитать главу из книги Энн Рул о Теде Банди «Убийца рядом со мной», где она описывает время, когда работала с ним в кризисной клинике Сиэтла. На самом деле это интересно, потому что…

– Я рада слышать, что у вас есть план, – снова перебила меня доктор Нильссон. – Я получила последнюю главу вашей работы, и свои комментарии по ней пришлю на следующей неделе. Если захотите прислать мне черновые материалы, которые вы собрали для подачи заявки, я буду рада ознакомиться и с ними.

– О-о! – вымолвила я. – Хорошо.

Это было щедрое предложение. У меня было несколько друзей, чьи консультанты просматривали их наработки, но в большинстве случаев это было обусловлено тем, что они долгие годы работали вместе. Во многих случаях это происходило потому, что их исследования были связаны – они могли быть соавторами научной статьи или вместе выступать на конференции, кого-то могли свести профессора.

В моем случае несмотря на то, что я работала с доктором Нильссон над, возможно, самым крупным на сегодняшний день проектом в моей жизни, мы не очень хорошо знали друг друга. Я не думала, что она считает меня протеже или кем-то в этом роде.

– Поговорим позже, – сказала она и повесила трубку.

Кошка, негромко мурлыча, продолжала выпрашивать ласку. На ней не было ошейника, но она определенно не была дикой.

– Тебе будет интересно узнать побольше о Теде Банди, – пробормотала я. – После того, как Энн впервые навестила его в тюрьме, ей приснился сон, в котором она должна была спасти ребенка, только этот ребенок оказался демоном, который укусил ее за руку. Очень похож на ребенка Розмари, если хочешь знать мое мнение. Который ведет к Роману Полански, затем к Шэрон Тейт и обратно к Мэнсону…

Кошка скептически дернула усами.

– Поняла, – кивнула я. – Ухожу.

* * *

В тот вечер Коннер и Шани удивили меня, заявившись. Я бы никогда в этом не призналась, но я была безмерно благодарна не только за еду, но и за компанию. Уже через несколько дней, проведенных в этом доме, я была на грани срыва, а буррито меня немного взбодрил.

Общение с ними как с парой давалось мне легко, и единственная проблема, с которой я сталкивалась при этом (помимо иногда отвратительной, на мой взгляд, излишней демонстрации чувств), заключалась в том, что я до смерти боялась сболтнуть что-нибудь о предложении руки и сердца. Я пожалела, что Коннер вообще сообщил мне, потому что теперь я постоянно думала об этом, какую бы тему мы ни обсуждали. Они рассказали, что собираются на бейсбольный матч, и я чуть было не брякнула что-то вроде: «Пожалуйста, скажи мне, что ты не собираешься делать предложение с помощью jumbotron³⁴. Шани прокомментировала, что не ждет ничего особенного от предстоящего распределения, и мне захотелось подмигнуть ей и сказать, что на самом деле ей есть чего ждать. Я, к счастью, сдержалась и не подмигнула. Но этот секрет пожирал меня изнутри.

– Фиби?! – Очевидно, Коннер уже некоторое время пытался привлечь мое внимание.

– Хм-м-м, да?

– Я спросил, не думаешь ли ты, что нам стоит обзавестись мусорным контейнером, – продолжил он. – Чтобы избавиться от этого… – Он растерянно огляделся, будто ни одно слово в английском языке не могло в полной мере описать то, что было у него перед глазами. Наконец, он остановился на разочаровывающем: – …этих вещей.

– Сколько он стоит? – Одним из результатов разговора с доктором Нильссон, состоявшегося ранее, было то, что он заставил меня еще раз задуматься о моих финансах, о том, во сколько мне обойдется сам процесс поступления на работу. Сайты с вакансиями, на которые я могу загрузить свои резюме, стоимость полетов на собеседования, которые мне никто не оплатит, а еще мне, вероятно, понадобится хороший блейзер…

– Я должен получить первую зарплату в эту пятницу, – ответил Коннер. – Смогу заплатить.

– Мы можем разделить эту сумму на двоих, – проговорила я. Какая-то часть меня как старшей сестры все еще считала невозможным позволить моему младшему брату взвалить все на себя, хотя было бы облегчением не беспокоиться об этом.

Он пожал плечами.

– Он отлично справляется со своей работой, – вставила Шани, будто это было родительское собрание. – Сколько у тебя уходит, восемь минут?

– Семь с половиной, – поправил он, откусывая буррито, – и это не лучший результат. Мне предстоит еще сильно вырасти.

– Ты мог бы вести более непринужденную беседу, – заметила я, – чтобы растянуть время? У тебя всегда хорошо получалось просто разговаривать с незнакомцами.

Коннер сглотнул и демонстративно закатил глаза.

– Предполагается, что звонки должны быть короткие, – объяснил он. – Вас оценивают по эффективности, и они хотят, чтобы каждый час вы делали девять звонков, в среднем по шесть минут и пятнадцать секунд каждый. Это оставляет почти четыре минуты в час на перерыв, но вы просто экономите их все сразу, а затем можно делать пятнадцатиминутный перерыв каждые четыре часа.

Я взглянула на Шани, которая ободряюще улыбалась Коннеру.

– Как-то… много цифр, – пробормотала я.

Коннер снова пожал плечами.

– Мне дали заламинированную распечатку, чтобы я хранил ее на своем рабочем месте, – сказал он. – Так что мне не нужно самому заниматься математикой.

– Тебе это нравится?

– Это здорово, – ответил он. – Мне подарили спортивную бутылку для воды с логотипом компании. Если проработаешь там год, получишь футболку.

– Ну что ж, – проговорила я. – Продолжай усердно трудиться.

– Это то, что у меня получается лучше всего, – улыбнулся Коннер. – Помнишь, как мы играли в Heavy Machinery³⁵ снова и снова, просто чтобы набрать достаточно жизней и пройти более сложные уровни?

Мне потребовалась секунда, чтобы понять, о чем он говорит. Затем он указал на татуировку Крэша Бандикута на своей икре, на его лице появилась глупая улыбка, и я закрыла глаза. Конечно!

– Еще был Slippery Climb³⁶, – вспомнила я. – Там до первой контрольной точки нужно было добираться миллиард лет.

– Но там еще была High Road³⁷, – заметил Коннер. – Этот уровень был просто ужасным.

Шани перевела взгляд с меня на Коннера.

– Полагаю, речь о видеоигре?

– Это та самая видеоигра, – проговорил Коннер, – с которой все началось.

Судя по озадаченному выражению лица Шани, допускаю, что она не очень довольна Коннером.

– О! – воскликнула она, вскакивая со своего места на диване. – Я принесла книгу, о которой тебе рассказывала.

Она порылась в своей огромной сумке и достала тонкую книжку в черно-белой обложке, шрифт которой напоминал шрифт церковной брошюры. Очевидно, что она предназначалась для еще более юной аудитории, чем я себе представляла, скорее для детей, чем для подростков. По ряду причин это показалось мне неуместным в моей ситуации, и у меня возникла внутренняя негативная реакция на то, что при ближайшем рассмотрении оказалось, по сути, шрифтом Brush Script MT с эффектом тени. Но Шани было приятно заботиться обо мне, и скоро она собиралась стать частью моей семьи, поэтому я приняла книгу с улыбкой.

– Я прочитала несколько страниц по дороге сюда, и это действительно впечатляет, – произнесла Шани, взглянув на Коннера, словно ища поддержки. – Думаю, ты найдешь для себя много интересного.

Этот взгляд сказал мне о многом. Мне стало ясно, что они обсуждали нашу семью, обсуждали меня. Теперь я могу только догадываться, к каким выводам они пришли. Коннеру было шесть, когда наши родители развелись, и всего восемь, когда я вообще перестала приезжать к отцу. Интересно послушать, какие представления о моих чувствах от потери отца он себе насоставлял.

Но Шани грустно улыбнулась мне, и вся моя злость улетучилась. С ее стороны было очень любезно волноваться обо мне, хотя мне и не нравилась мысль о том, что они с Коннером сговорились мне «помочь». Я сделала вид, что заинтересовалась, и пролистнула пару страничек.

– Я добавлю ее в свою стопку для чтения, – сказала я. – Сразу после мемуаров дочери Утреннего Убийцы. Помнишь его, Коннер? В восьмидесятых его связывали по меньшей мере с восемью убийствами в Центральной Флориде.

Коннер покачал головой:

– Это было еще до моего рождения. И я не смотрю черно-белое телевидение.

Я закатила глаза: