Или не героя и давно уже не романа, а глупого водевиля? Вчера точно был водевиль напополам с комедией. Во, что же превращаю свою жизнь? Притом непонятно из-за кого и из-за чего.

Посмотрела, будто вижу в первый раз. Тряхнула головой, протянула руку через стойку. Хозяин автоматически пожал ее.

– Рафик, рада была знакомству. Шашлык отменный, никогда такого не пробовала. Спасибо.

– Всегда рад видеть у себя такую красоту. Заходи не стесняйся, угощу еще и не такими деликатесами. А почему уходишь так рано? Погоди, вечер еще только начинается.

– Простите, пойду. Завтра на работу…

Прервал мою речь презрительный смешок.

– Того плотного дядечку, что я видел вчера, ты называешь работой?

Хорошо, что я уже была под градусом на тот момент, хоть какая-то анестезия. Рафик смотрел сочувственно, легонько пожал руку.

– Мне лестно, что ты проявляешь такое внимание к моей личной жизни, после столь длительного отсутствия. Но я имела в виду смену весовщиком на заводе, а потом мытье подъездов. Время знаешь такое, зарплату задерживают. Всего хорошего.

– И тебе не кашлять. Заливать только про тяжелую жизнь не надо…

– А я и не заливаю. И уже вроде попрощалась. Можешь не надрываться, толкая обличительную речь, бедный страдалец, окруженный предателями. Ох, все! Еще раз, спасибо.

– Пожалуйста, буду ждать встречи. Не забывайте про нас. Лучший шашлык в городе.

Я улыбнулась. Во всяком случае, постаралась изобразить подобие. Он все не отпускал мою руку.

– И наплюйте на этого ханорика. В мире еще много мужчин, что оценят по достоинству вашу красоту и воздадут ей должное…

– Ей уже воздают должное. Надеюсь, что в нужном размере. Не трать на нее слова, Рафик.

– А я у тебя совета не спрашивал. В своем заведении я говорю, что хочу и кому хочу. Еще не дорос мне указывать.

Повернулся ко мне.

– Всего наилучшего, дорогая.

– И вам. До свиданья.

Слезла со стула. Надо доиграть роль до конца. Хотя больше всего хотелось зареветь и уткнуться в его плечо. Как ни странно.

– Пока.

– Нет уж. Прощай, дорогая.

– Прощай, так прощай. Как хочешь.

Развернулась резко к выходу, чтобы невидно было катившихся по щекам слез.

– Да пошла ты к черту!

– «Не говорите мне прощай. Не говорите»…

Так и ушла, напевая.

Железное ведро с неприятным скрежетом опустилось на плиточный пол. Немного темно-коричневой жидкости с плавающими в ней мусоринками и шелухой от семечек, выплеснулось через край.

Приостановилась и посмотрела задумчиво в самую середину. Как в омут. Вчера домой я не пошла, уехала к Олесе. Взяла в кондитерской, что находилась рядом, дорогущий торт и заявилась к ней без предупреждения. Но была принята с радушием. В последние время виделись мы не часто. Обе перевелись на заочное отделение, попали в разные группы.

Медленно смакуя, умяли тортик под звуки сериала. Когда он, наконец, закончился, обе вздохнули с облегчением. Такие страсти не для нас.

– Дикость какая-то.

– И не говори.

Подружка ковыряла ложкой в тарелке и явно хотела мне о чем-то сообщить, но не решалась, видя мое и без того шаткое состояние. Скрываться не было смысла, поэтому посвятила ее во все детали.

– Олесь, если хочешь что-то сказать, то не тяни.

– Да, но как-то не вовремя. Может потом?

– Давай, говори. Теперь уже не отстану.

Она вдруг залилась пунцовым румянцем.

– Рома замуж позвал. Вот. И, возможно, что мы уедем с ним к его родителям в соседнюю область. Там ему нашли через родственников хорошую работу. И меня пристроят куда-нибудь. Ой, Свет, я так боялась. Думала, не понравлюсь им, его родителям. А они ничего так, хорошо приняли. Все расспрашивали, что, да как. Мне они очень понравились. И семья у них такая дружная.

– Я очень рада за тебя, дорогая.

И обняла. Мы расцеловались и доскребли торт.

– Тебя только оставлять мне не хочется.

– Брось. Тебе такой шанс выпадает. Ромка тебя любит, надышаться не может. С родителями его отношения хорошие намечаются. Будем писать друг другу, созваниваться, в гости ездить.

– Вообще мне немного страшновато бросать все здесь и на новое место перебираться. Придется еще же в институт там переводиться.

Дальше мы проговорили полночи обо всех возможных препонах, что могут ее ожидать на пути к счастью. Парень Ромка простой, добродушный, работящий. Все у них будет хорошо.

Утром мы расстались довольные друг другом. А я заряженная ее положительным настроем.

Но к вечеру что-то он начал спадать. Потерев поясницу, с тоской посмотрела вниз. Оставалось еще два этажа. Решительно заболтала тряпкой в ведре. Хватит нюни разводить. Быстрее начну, быстрее закончу.

Хлопнула подъездная дверь. Отвернулась в угол и зашуровала там. Не люблю, когда люди начинают тебя разглядывать за этой работой. Человек прошел было мимо меня. Подхватила ведро и понесла вниз. И чуть не взвизгнула от испуга, когда теплая, большая рука обхватила ручку поверх моей.

– Ай!

– Спокойно. Давай отнесу, а то тяжелое. Куда поставить?

– Сюда.

Похлопала ресницами, пришла в себя и завозила шваброй по лестницам. Вот уж кого не ожидала увидеть, после вчерашнего. Мысли запрыгали, как блохи. Вдруг вспомнилось, что я в старом спортивном костюме, драном халате и растоптанных кроссовках с дыркой. Ну, и ладно! Я же не на конкурс красоты собиралась. Краем глаза уловила, что он пристроился на подоконник.

– Ты еще долго?

– Еще два этажа.

– А потом у тебя будет время? Я хотел поговорить.

– Вроде вчера разговаривали. Мне хватило.

Можно немного и повыпендриваться, имею право.

– Свет, не строй из себя стерву. Тебе не идет. Да и не особо получается.

– Стерву?! Милый мой, ты еще стерв не видел…

– Как раз всяких повидал.

– Я рада за тебя и за то, что у тебя такой разнообразный жизненный опыт.

Мы молчали. Было слышно только, как зло я гоняю тряпку из угла в угол. Шир-шир.

– Ведро отнеси на следующую площадку, раз уж ты здесь.

Дошуршав до нижней площадки, зашла в коморку на первом этаже под лестницей. Переоделась, составила инвентарь. Меня терпеливо ждали на скамейке у входа. Чуть сгорбленная фигура, задумчивый вид и сигарета между пальцев. И этот человек был вчера холоден, как лед на вершине Эвереста и так же беспощаден.

«Да пошла ты…».

Вот и пойду-ка я домой мимо. Сегодня с утра что-то вроде зависти кольнуло в сердце от воспоминаний о счастливом лице Олеси. Тоже хотелось простого женского счастья – семью, мужа, детишек, варить борщи, стирать пеленки, утирать носы. А не жить в ожидании чуда.

Закинула сумку на плечо, как солдат ружье и решительно зашагала.

Решительности этой надолго не хватило, надо было быстрее идти или удирать через кусты. Он схватил меня за руку и подтащил упирающуюся к себе. Я оказалась зажата между его коленями, брыкалась, сколько могла, но сил особо не было после тяжелого трудового дня. Голландец все так же сидел на скамейке, ладони гладили мою спину успокоительно, нежно. Лицом зарылся в мой живот.

«Ну, что же мне с тобой делать?».

Пригладила волосы, эти непослушные космы, так любимые мною, прижала голову. Его ладони сжались на спине, вдавливая меня, прижимая ближе.

Несколько дней пролетели незаметно вдали от всего мира на даче его друга. Возможно, что и не друга. Спрашивать, дознаваться бесполезно.

И разве это так важно?

Важным было то, что погода стояла отличная. Начало сентября, еще немного пахнет летом и солнцем. Дом стоял в отдалении, уединенно, недалеко от небольшого прудика.

Все удобства присутствуют – душ, электрическая плитка, маленький холодильник, забитый продуктами. Светлая комната с двуспальной кроватью. Птички весело и беспечно щебечут за окном. Я мечтала остаться там навсегда.

Пришлось побеспокоить Вадима Петровича. Нужно было устроить отгулы на работе. Звонила из телефона-автомата на выезде из города.

– Ладно-ладно. Не хнычь, – тяжко вздохнул. – Понимаю я твои обстоятельства. Ох, вроде ты не глупая девушка, а от смазливой рожи тоже мозги сносит. Гуляй! Только через три дня, как штык. Поняла меня?

– Поняла. Буду. Спасибо огромное.

– Одним спасибо сыт не будешь.

И кинул трубку. Как он меня терпел, никак понять не могу. Редкий человек.

Я хорошо запомнила это место. Воспоминания засели в голове четкими кадрами. Раннее утро, часа четыре. Трава сырая и чем ближе спускаешься к прудику, тем гуще и плотнее туман. Зябко кутаюсь и натягиваю на щеки воротник вязаной кофты.

Проснулась, как от толчка, и поняла, что очень хочу прогуляться, побыть одна. Осторожно высвободилась из-под тяжелой, мужской руки, кое-как заплела волосы в косу и натянула платье.

Это место звало меня. Деревья очень низко спускались над водой и их ветви купались в ней. Солнце только еще осторожно пробивалось через листву, и все вокруг было озарено мягким светом. Птицы время от времени переговаривались.

Старые полуразрушенные мостки сонно ухали под моими ногами. Ощущение будто находишься еще во сне. Я присела на краю и, положив голову на согнутые колени, обняла их руками и замерла.

Возможно, что просидела так больше часа или еще дольше. Что не одна в своем мирном царстве, поняла не сразу. В последний момент услышала, как скрипнули старые доски. Резко оглянулась. Герман выглядел еще немного заспанным и всклокоченным, запыхавшимся. Но увидев меня, вздохнул облегченно и пристроился рядом. Чуть погодя протянул руку и подтащил меня поближе, зарылся носом в волосы и немного подышал.

– Не пугай меня так больше. Я несколько километров намотал, пока обегал все вокруг. Чуть инфаркт не схватил.

– Чуть-чуть не считается.

– Жестокая…

Пожала плечами. Хотелось еще немного побыть наедине с собой и природой.

– Пойдем в дом, а то промозгло. Еще простынешь.

– Иди. Я хочу еще тут посидеть.

Он вздохнул и устроился поудобнее. И вроде бы тоже погрузился в это состояние растворенности. Но не надолго.

– Когда тебе на работу?

– В четверг.

– Хм.

– А больше ты ничего не хочешь ни спросить, ни сказать?

– А что я должен спросить?

По сделанному акценту на слове «должен», я поняла, что разговор не сложится. Но остановится, не смогла.

– Спросить, например, как я тут жила?

– Ну, я понял, что очень неплохо так…

– Он понял.

И хотела встать, но удержал.

– Не психуй. Я виноват. Знаю. Мог сообщить, что жив, здоров и так далее. Но честно, был совсем не в том состоянии.

– Это, естественно, все объясняет. У меня, знаешь ли, тоже было, совсем не то состояние, почти весь этот год. А в таком состоянии со мной происходят самые разнообразные вещи.

Двойной тяжелый вздох.

– Я не могу предложить что-то большее, чем сейчас. Ни семьи, ни стабильных отношений. Ничего.

– Что мешает?

– Все просто. Я сам не знаю, что со мной будет завтра. Мой труп могут обнаружить в канаве. Я не могу поручиться за твою безопасность. И это сведет меня с ума. Я уже говорил об этом, но повторюсь.

– А я здесь так и так схожу с ума.

– Но жива, здорова. И хоть с какими-то перспективами развития. А у меня все наудачу.

– Так измени это положение.

– Пока не могу.

Слезы навернулись на глаза. А мне, что делать? Вечная Ассоль ждущая алые паруса на горизонте.

– А что можешь?

Он сильнее сжал мои пальцы, будто о чем-то прося.

– Быть с тобой сейчас.

Все же вырвалась и пошла обратно к дому, на середине тропинки передумала и пошла в лес. Услышав легкие шаги за спиной, не оглядываясь, бросила через плечо:

– Я хочу побыть одна.

Принимать его слова мне не хотелось. В мечтах я уже рисовала, что через пару, тройку лет мы вместе обоснуемся в симпатичной квартирке, заживем семьей. Будем подумывать о ребенке, обрастать вещами, воспоминаниями…

Теперь можно засунуть нагромождение моих фантазий в место всем известное и популярное.

Поплакала немного, утерла нос рукавом и посоветовала себе успокоиться. Может и к лучшему, что так получилось. Была же я уже замужем, пусть и недолго. И что хорошего видела? Мало чего. Потеребив травинку, поднялась и направилась обратно, принимая все же таким образом правила игры.

Все события, произошедшие со мной за эти несколько дней не зря, не зря. Они заставили пересмотреть мою жизнь. Всего-то три дня, а такое ощущение, что три года. Воспоминания, что всплывали, как кадры из кинофильма. Перезагрузка. Начинаем новую жизнь. И я понимаю, что уже не с этим человеком. Это мое одиночное плавание. Не в ожидании кого-то или чего-то, а только для себя.

Прилегла рядышком с ним. Погладила кончиками пальцев дорогое, любимое лицо. Он же был прекрасным героем для романа. Поцеловала в плечо и успокоено заснула снова.

Был выходной, и проводила я его, как обычно у Любани. Квартира ее обычно напоминала улей полный пчел. Хотя внутри всего лишь двое детей и двое взрослых. Самый тихий из их квартета, конечно, Валя. Либо с дочкой занимается, то есть пытается ее чем-то занять, либо телевизор смотрит, либо по дому что-то подкручивает, колотит, ремонтирует.

Старший, Димка, все время подтрунивает над сестренкой. Диана в свои пять лет еще ничего не понимает. Ведется на все подначки, начинает драться, отбирать у него свои игрушки, пакостить по мелочам. Потом, когда понимает, что силы не равны, прибегает к чисто женскому средству – ударяется в слезы.

Тогда, поверх этого общего фона накладывается Любанин бас. Не слушая несовпадающие показания, что идут наперебой с обеих сторон, и, не вникая, расставляет по углам.

Сегодня было пока спокойно. Димка убежал гулять, а Диана была у бабушки в гостях.

А мы вот уже час медитировали – лепили пельмени и распевали песни. Два подноса были готовы, разложены на досочки и отправлены в морозилку. Зимой было бы проще, но мы не ищем легких путей.

– Слушай, Любань, может, проще было котлет настряпать?

– Не проще. Мне эти котлеты уже скоро во сне будут сниться. В кошмарах, я имею ввиду. Так что лепи, давай, не отвлекайся.

– Запевай тогда.

– Ага.

Положила готовую пельмешку на доску и встала, раскатывать новый сочень.

– Оставь только немного теста.

– Помню, помню. Ты любишь жареные сочни. Оставлю, конечно.

Вдохнула в легкие побольше воздуха.

– «Позвони мне, позвони,

Позвони мне, ради Бога,

Через время протяни

Голос тихий и глубокий…»

Я быстро подхватила мотивчик, методично слепляя краешки теста пальцами. На кульминации заголосили громче:

– «Если я в твоей судьбе

Ничего уже не значу,

Я забуду о тебе,

Я смогу, я не заплачу.

Эту боль перетерпя,

Я дышать не перестану,

Все равно счастливой стану,

Даже если без тебя.

Позвони мне, позвони…».

В кухню зашел Валя, почесывая отверткой затылок.

– Слушай, Люб, а когда мы есть будем. А то от ваших завываний желудок бурчать начал.

– Вот и старайся после этого для семьи. Никакой благодарности.

– Я ведь не о том… Свет!

– А что Света?! Ты только что и мое пение завыванием обозвал.

– Короче, дамы, когда мы обедать будем? Три часа уже. Димка скоро с гулянки вернется тоже голодный.

Подружка быстро нарезала стаканом кругляшков и перекинула в мою сторону. Подошла, поцеловала мужа в залысину на лбу.

– Минут через сорок все будет.

Он просиял от такого внимания, кивнул и ушел. Проводив его взглядом, подмигнула озорно.

– Запевай.

– «Снова от меня ветер злых перемен тебя уносит,

Не оставив мне даже тени в замен,

И он не спросит…»

Она подняла бровки, услышав мой выбор и сосредоточенно глядя на пельмешку в руке, спросила, прервав мое соло:

– Кстати, куда Голландца твоего унесло ветром злых перемен? Вроде у вас все налаживалось. Или нет?

– «Может быть, хочу улететь я с тобой,

Желтой осенней листвой,

Птицей за синей мечтой».

Допела куплет и попыталась серьезно ответить.

– Просто мне уже давно надоело взывать: «Позови меня с собой!». И так далее.

– Как? Опять исчез без объяснений? Так вроде вся история закончилась. Чего теперь-то не так?

И замерла с ложечкой.

Вот поэтому я две недели отсиживалась в засаде и отделывалась короткими разговорами по телефону, не вдаваясь в детали, только суть. Знала, что меня ждет допрос с пристрастием. Пока что сама до конца не осознала, как так получилось.

Заплутала в своих мыслях. Нет, отношусь нормально и сама же все изменения затеяла. Но не прочувствовала. Все конец. И жизнь с чистого листа. Надо устраиваться по-новому, думать о будущем. Теперь в условиях этой задачки не будет учитываться его фигура.

– Значит, поделиться с подругой не хочешь? Понятненько.

– Люб, не говори глупостей.

– Какие глупости. Две недели слова из тебя выжать не могу. Все какое-то бормотание непонятное. А я ведь волнуюсь. На два дня пропала. У меня инфаркт. Валя по городу мечется, не знает, где тебя искать. То ли больницы, то ли морги, то ли отделения милиции обзванивать непонятно, – она отложила кусочек несчастного теста, что мяла в руках. – Да, ну, вас всех!

Прижала ручку к груди и возмущенно засопела.

– Любань, не обижайся.

– Не обижайся. Детский сад какой-то. Я понимаю, что первое время шок, да и отлежаться тебе надо было. И Голландец от тебя не отходил. Вот и не стала мешать. Раз уж у вас все на мази. Романтика по полной программе. Он тебя спасает от злодея, и вы живете долго и счастливо.

– Ага, прям долго и счастливо.

Подружка чуть притормозила и оторвалась от образа обиженной.

– Чего у вас произошло?

– Ничего. Он уехал неделю назад. Надеюсь, что больше мы не увидимся. По крайней мере, пару лет. Пока не успокоится внутри.

– Как уехал? Не поняла.

– Обычно. На поезде.

– Я не догоняю, что за фигня? За все эти годы щенячьей верности и страданий, тебе вот такую дулю от бублика подсунуть. Ну, не гад ли?

Я весело зафыркала и достала кастрюлю с полки.

– Надо Валю кормить. Не забыла?

– Подождет Валя, если что бутербродами перебьется.

– Не буду злоупотреблять его терпением и гостеприимством.

– Не увиливай, а выкладывай все подробности.

– Хорошо.

Хоть мы и лучшие подруги, но не всегда можем понять друг друга.

– Я жду. И за две недели уже много всяких вопросов накопила.

– Любопытство сгубило кошку.

– Это не любопытство, а радение о твоей судьбе. Кто, если не я?

Валя уселся за столом и тоже взглянул вопросительно.

– Я тоже весь внимание.

– Сколько вас на меня одну.

– Не тяни кота. Сама знаешь за что.

– Не тяну я никого. Просто собираюсь с мыслями. Сама не совсем до конца понимаю себя и свои действия. А уж объяснить кому-то…

Местами я до сих пор выглядела не очень рентабельно. А две недели назад вообще, как после аварии. Двигалась с переменным успехом по квартире. Старалась не смотреться в зеркала, чтобы не впадать в еще большее уныние от своего вида.

Приняв в душе решение, начать жизнь с чистого листа, впала почему-то в заторможенное состояние. Одна часть меня вопила и голосила: «Вот же оно счастье твое рядом! Ты так долго ждала, мечтала, слезы лила. Сейчас он с тобой. Только прояви хоть немного внимания, приласкай и все пойдет, как надо. Давай, пошевеливайся!».

Мысли эти вполне здравые и закономерные. Герман первые несколько дней ходил за мной, как за малым дитем. Готовил, кормил, убирал, перестилал постель, носил на руках в душ. И в туалет бы носил, но я решительно воспротивилась. Не при смерти же, в самом деле. Привыкну так, а дальше что будет?

Осознаю, моя заторможенность так на него повлияла. Видимо утвердился в мысли, шоковое состояние не проходит. А я просто не знала, как ему сказать, что все закончилось. Совсем, навсегда.

Чем больше уходила в себя, пытаясь найти ответ, как же это произошло и почему, тем больше росло его беспокойство. А так же число попыток вывести меня на разговор, развеселить, отвлечь. Но, видя опять мой пустой взгляд, устремленный в окно, отставал.

– Может Любе твоей позвонить? Она приедет тут же. Названивает по двадцать раз на дню. Хоть беспокоиться перестанет.

– Нет. Не надо.

– Тогда родителям?

– Тем более не стоит. Еще их причитаний не хватало, – и повернулась к любимому окну.

Тяжело вздохнув, удалился на кухню.

Поздно вечером случайно услышала разговор по телефону. Он думал, что я уже крепко сплю. Сбивчиво изложив ситуацию, в которую мы скопом попали, мои «симптомы», долго слушал ответ, иногда перебивая уточняющими вопросами. Похоже на том конце был лекарь по душевным болезням. Пора выходить из комы, а то в психушку упекут.

На следующее утро встала пораньше, умылась, причесалась, даже макияж навела немного. Повязала фартучек на талию и принялась за готовку. Испекла блинчиков, сварила кофе. Улыбнулась сама себе. Если женщина отправилась на свое законное место – кухню, значит с ней все в порядке.

Но я скучала по работе. Начальник моему сообщению, что отпуск плавно перетек в больничный, понятное дело не обрадовался. Надо позвонить узнать, может, домой какие-нибудь материалы перешлют. Делом займусь, все веселее.

Потянулась к телефону.

– Кому звонить хочешь с утра пораньше?

Вздрогнула. Совсем забыла, что не одна в квартире. Герман стоял в дверях полуодетый, тер красную, помятую щеку и смешно водил носом, принюхиваясь.

Блинчики были прикрыты крышкой. Приподняла ее, достала из холодильника сметану, варенье, налила во вторую кружку кофе.

– Садись, завтракай. Я хотела позвонить на работу.

– Ты же вроде звонила уже на счет больничного?

– Да. Но сейчас мне полегче. Хочу попросить, чтобы мне текучку домой на электронную почту скинули. Поработаю дома.

Он нахмурился, сосредоточенно жуя блинчик.

– Может, пока отдохнешь?

– Отдохнула уже. Скучно мне.

– Скучно?

– Не так выразилась, извини. Просто сидение в четырех стенах не самое увлекательное занятие. Синяки еще не скоро сойдут, чтобы можно было спокойно, куда захочу, выходить.

– Понимаю.

Вторая часть меня сейчас манерно сидела, закинув ножку на ножку, и переводила удивленный взгляд с мужчины на меня. «И что? Вот об этом ты мечтала? Ох, тяжко с тобой. И на самом деле скучно. Никакая работа не поможет. Отвлекай, не отвлекай себя, а правде в глаза надо посмотреть. Этого человека ты совершенно не знаешь. Не представляешь, что тебе с ним делать. И как же он впишется в твою жизнь». Будто наваждение, как плотный туман перед глазами, прошло. Вот был ты осликом, что всю жизнь бежал за морковкой, повешенной на веревочку перед носом. А потом очнулся и увидел. Что мир вокруг существует. И он гораздо интереснее, красочнее и сочнее, чем засохшая от времени морковка.

Как-то так.

Конечно, не совсем правильно равнять человека с морковкой. Но весь сыр-бор не из-за него, а из-за моих чувств к нему и надежд на светлое будущее связанных именно с ним. Я так долго гонялась за этой мечтой, что уже давно перестала ощущать ее вкус. Остались одни лишь автоматические движения.

– Что? Про какие автоматы ты бормочешь?

– Ни про какие. Так, задумалась.

– Ага. Но все равно, звонить еще рано. Восемь утра.

– Ничего, шеф уже в это время на месте бывает.

– Трудоголик значит. Понятно.

– Герман, со мной все в порядке.

– Слышала, как я вчера звонил?

– Да. Это было неприятно.

Он будто съежился на своем стуле, закрыл глаза. Под ними синяки, жилка дергается.

«Все о себе, да о себе. А человек ночами плохо спит, волнуется. Скоро себя до психушки сам доведет».

– Я не знал, что делать. Как вывести тебя из этого состояния. И боялся, что вся произошедшая история слишком сильно повлияла на тебя.

Я пожала плечами и улыбнулась.

– Конечно, она на меня повлияла. Как и все, что происходит в жизни. Не надо придавать всему глобальное значение. Если ты себя целиком сожрешь из чувства вины, ничего не измениться. Все останется на своих местах: Сергей, Владислав и все остальные. Кстати, Сергей отстал от тебя?

Герман чуть расслабился. Потер лицо, потом расплылся в своей коронной улыбке. Это единственное, что я бы забрала с собой.

– А все интересно вышло. Позвонил ночью. Чувствовалось по голосу, что навеселе. Долго бормотал про то какая я скотина, слизняк. И что баба мне досталась золотая, за какие такие заслуги непонятно. Что только ради тебя и твоего счастья, он благородно отпускает мне все грехи.

Покачала головой. Надо же случаются чудеса на свете.

– На самом деле очень благородно, – рассмеялась.

Он протянул руку и погладил мою ладонь.

– Мне и в самом деле повезло.

«Даже не представляешь на сколько». Теперь меня начало есть чувство вины.

– Да уж повезло. Красавица я сейчас просто неописанная.

– Все эти синяки – ерунда.

Вышел из-за стола и подхватил на руки, зарылся лицом в плечо.

– Я жутко испугался. Просто даже не знал, что могу так испугаться. До потери пульса.

Поднял глаза.

– Если бы Сергей не успел вовремя или я. То не знаю, что сом мной бы было…

И нежно поцеловал, легко, почти невесомо, как фарфоровую тонкую статуэтку. Мы долго пребывали на кухне, потом переместились в спальню. Ненадолго я забылась в медленных, тягучих, сладких движениях, ласках. И мысли стали такими же вязкими, словно варенье.

Но вечно пребывать в таком блаженстве, естественно, не получится. Лежа поперек кровати, слушала его дыхание и гоняла в голове сомнения, как тяжелые шары для боулинга.

Были мы с коллегами в боулинге. Отмечали какой-то праздник. То ли восьмое марта, то ли двадцать третье февраля, не помню. Хорошее развлечение для большой компании. Особенно, когда большая ее часть толком не умеет играть. Шары у нас попадали во все кроме кегель. Мне удалось быстро приспособиться и даже пару раз сбить все неваляшки.

Ладно, утро вечера мудренее. Повернулась на бок и попыталась заснуть. Только стала задремывать, Голландец зашевелился. Потянулся в разные стороны, чмокнул меня в бедро и спросил:

– Ужинать будешь?

– Нет. Не хочу пока.

– Опять мне значит готовить. Хитрая лиса.

– Есть немного.

– Ладно, уж. Я в душ.

Соскочил бодро с кровати и ушел в ванную, полилась вода.

Червь вины опять загрыз мое нутро. Но жизнь штука непредсказуемая и любит выкинуть коленце. Иногда как раз вовремя.

Зазвонил мобильный телефон. Я заметалась по комнате, соображая, откуда идет звук. Простыня как-то неудачно обернулась вокруг меня и пару раз чуть не навернулась с риском для здоровья.

Источник симпатичной, заводной мелодии нашелся в штанах у Германа. Вначале успокоилась, что это не мой телефон надрывается. Хотела уже сунуться с ним в ванную, вдруг что-то важное. Но автоматически посмотрела на экранчик. Как мило, «Олененок» звонит. Никогда не лазила по чужим телефонам и сейчас чувствовала себя немного паршивенько. Вызов прекратился. Я присела осторожно на диван и залезла в память аппарата. Куча сообщений от этого самого или точнее самой, запуталась, «Олененка». Честно чуть не всплакнула. Такие они нежные, светлые, никакого укора, только беспокойство все ли в порядке. И скоро ли вернется. В каждом слове чувствуется любовь. Повздыхала, смахнула слезу. Звонила она много раз, бедняга. Хоть бы поговорил с ней немного. Посмотрела его ответы: сухо, по делу, лишь парочкой нежностей разбавил и то так вскользь.

«Ну, не скотина ли!».

И тут подумала, что со мной что-то не в порядке. Она же моя соперница. Но я не чувствую никаких уколов ревности, злости по отношению к ней. Захотелось только написать что-нибудь успокоительное, приятное, вроде как от Германа. Как же мне все это знакомо и понятно. Приобнять бы ее, поддержать по-женски.

Нет. Точно пора психологу обратиться. Сижу на диване. Читаю сообщения от неизвестной бабы моему (вроде как) мужчине и слезу пускаю от сочувствия к ней.

Вот именно вроде как. Ты уже все поняла, что ничего у вас не выйдет, даже, если он останется или позовет тебя с собой. Ничего не получится. А она его ждет, любит…

– Что ты делаешь?

– А?

Вскинула голову. Голландец стоял в дверях в одном полотенце и хмуро смотрел на свой телефон, зажатый в моей руке. «Фу. Как глупо, противно. Будто в телесериале». Даже язык отнялся.

Снова звонок и я подскочила от вибрации. Это Олененок. Протянула ему трубку.

– Второй раз звонит. Ответь, пожалуйста.

В недоумении забрал его у меня и ушел на кухню, прикрыв дверь. Совершенно излишне, я не собиралась подслушивать и скрылась в ванной. Когда вышла, поняла, что он все еще там. Чтобы немного собраться с мыслями и силами, прибралась в комнате, переоделась в джинсы и майку.

Надо поговорить, не бегать же друг от друга по квартире. Решительно толкнула дверь кухни. Он сидел за столом, перед ним лежит телефон. Взгляд еще более усталый, чем с утра.

– Что-то случилось?

Все же посмотрел на меня.

– Нет. Все в порядке.

– Кто она? Не расскажешь?

Мы еще немного помолчали.

– Герман, я не собираюсь устраивать истерику, сцену ревности или еще что-то в таком духе.

– Я знаю. И не думал даже об этом. Не поэтому молчу.

– Ты же помнишь. Мы договаривались когда-то – обо всем начистоту говорить.

– Да, помню, – еще помолчал, повертел прямоугольник из черной пластмассы на столе. – Мы познакомились примерно с год назад. Случайно. Я вышел из супермаркета, на улице дождина хлещет. А она стоит, как растрепанный воробушек, под маленьким козырьком с двумя огромными сумками.

Улыбнулся воспоминаниям, глаза зажглись золотыми искорками.

– Я сел в машину, еще раз посмотрел на нее и понял, что не могу вот так бросить одну. Сдал назад, открыл пассажирскую дверцу, и минуты две уговаривал ее сесть в машину. В конце концов, разозлился и хотел уехать – мокни, раз очень хочется, но тут дождь разошелся, и она все, же согласилась. Еле-еле пару слов из нее вытащил, пока ехали. Все прижимала к себе сумки – будто это грудные младенцы или шит – с сомнением косилась на меня.

Я хохотнула.

– Нисколько не удивлена.

– Почему? Неужели я такой страшный?

– Нет, не страшный. Просто выглядишь не благонадежно.

– Я? – удивленно заморгал. – Женщин не понять.

– Ага. Женщин сложно понять. Просто незамужняя девушка почти в каждом мужчине видит потенциального жениха. А ты по виду, как есть бабник. Поматросишь и бросишь.

– Я же не замуж предлагал пойти, а подвезти до дома в плохую погоду. Обычная любезность.

– Для женщины это совершенно не важно. Вдруг приставать бы начал, увез неизвестно куда.

– Ерунда, какая…

– Может. И что дальше?

– Что, что. Довез до дома. Несмотря на протесты, донес сумки до квартиры. Дверь открыла ее младшая сестренка. Кстати, гораздо более общительная и гостеприимная особа. Не слушая недовольного бормотания, пригласила к чаю. Я посидел немного, пообщался. Так все и началось.

Я сидела, подперев щеку кулаком и, в который раз, чуть не расплакалась от умиления. Старею, наверное.

– Прямо сюжет для современной мелодрамы. Наша история больше походила на серии из «Бандитского Петербурга».

– Это точно, – и тут посмотрел виновато.

– Что ты думаешь делать?

Пожал плечами.

– Честно? Не знаю. Я запутался окончательно. И с тобой расстаться, кажется чем-то странным, невероятным. И с ней я чувствую себя совсем по-другому…

«Как рыцарь в сверкающих доспехах. Комплекс спасателя».

– Несу бред какой-то. Зачем я тебе это говорю?

– Мы же договорились? Так? – налила себе чаю, ему тоже, опять присела напротив.

Пред.1 ...10 111213 14 След.

Светлячок для Летучего Голландца

С этой книгой читают

Другие книги автора