Читать книгу: «Влияние морской силы на историю», страница 9

Видя, что сражение принимает неблагоприятный для него оборот, Опдам как будто поддался чувству, близкому к отчаянию. Он постарался сойтись на абордаж с кораблем главнокомандующего английским флотом герцога Йоркского, брата короля. Это ему не удалось; в отчаянной схватке, последовавшей затем, его корабль взорвали. Вскоре после того три (по одному описанию четыре) голландских корабля свалились вместе, и эта группа была сожжена одним брандером; позднее еще три или четыре другие корабля подверглись поодиночке той же участи. Голландский флот совсем расстроился и отступил под прикрытием эскадры ван Тромпа, сына знаменитого старого адмирала, который в дни республики плавал в Канале с метлой на грот-мачте ⁴⁷.

Брандеры в этой войне играли весьма видную роль, конечно, более значительную, чем в войне 1653 года, хотя и не составляли самостоятельной эскадры, а были только придаточной принадлежностью. Между ролью прежнего брандера и назначением минного крейсера в современной войне рельефно вырисовывается большое сходство, главные пункты которого состоят в следующем: ужасный характер атаки, сравнительная малость судна, ее исполняющего, и большие требования от нервов атакующего. Но между названными судами существует и резкое различие; оно заключается в сравнительной уверенности, с какой современный минный крейсер может быть управляем, что, впрочем, отчасти уравновешивается таким же преимуществом броненосца над прежним линейным кораблем, и в мгновенности действия мины, успех или неудача которого определяются сразу, тогда как действие брандера требовало некоторого времени для достижения цели; последняя же и для современной мины остается такой, какой была для прежнего брандера, – это полное уничтожение атакуемого корабля, а не только повреждение. Оценка свойств брандеров, обстоятельств, при которых они достигали наибольшего полезного действия, и причины, которые привели к их упразднению из боевых средств флота, быть может, будет способствовать правильному решению вопроса о том, представляет ли специальный минный крейсер, в узком смысле этого определения, тип оружия, которому суждено оставаться в военном флоте.

Французский офицер, изучавший летописи французского флота, утверждает, что брандер как боевое эскадренное оружие впервые появляется в 1636 году. «Построенный ли специально для цели или приспособленный к ней из судов других типов, брандер получил особое вооружение. Командиром его назначался офицер недворянского происхождения в должности капитана. Пять младших офицеров и двадцать пять матросов составляли экипаж. Брандер легко узнавался по железным крючьям, которые были всегда прилажены к его реям. С первых годов восемнадцатого столетия роль его становилась все менее и менее значительной; наконец пришлось совсем упразднить брандеры из состава флотов, скорость которых они замедляли, а маневры усложняли. По мере того как военные корабли увеличивались в размерах, действовать в согласии с брандерами для них становилось с каждым днем все более затруднительно. С другой стороны, во флотах уже совершенно отказались от мысли соединения брандеров с боевыми кораблями для образования нескольких групп, снабженных каждая всеми средствами атаки и обороны. Тесный боевой строй обусловливал для брандеров место во второй линии, расположенной в расстоянии полулиги в крыле, дальнейшем от неприятеля, что делало их все более и более непригодными для исполнения службы. Официальный план сражения у Малаги (1704), нарисованный немедленно после оного, показывает брандер в положении, рекомендованном Полем Остом. Наконец, употребление гранат, дающих возможность поджечь противника более уверенно и быстро и появившихся уже на некоторых кораблях в период, о котором мы говорим теперь, хотя общее употребление их установилось значительно позже, было окончательным ударом для брандеров»⁴⁸.

Лица, знакомые с современными теориями тактики и вооружения флотов, найдут в этой старой по времени заметке не совсем устарелые идеи: брандер пришлось упразднить из состава флотов, «скорость которых он замедлял». В свежую погоду малое судно должно всегда идти со сравнительно малой скоростью. При умеренном волнении моря скорость миноносок, как принято считать, должна упасть с двадцати узлов до двенадцати и менее, так что семнадцати- или девятнадцатиузловой крейсер сможет оторваться от преследующего его миноносца или держать тот на желаемой дистанции досягаемости для больших орудий и скорострельных пушек. Эти миноносцы мореходны, «и полагают, что они могут держаться в море при всякой погоде, но быть на миноносце 110-футовой длины при сильном волнении моря далеко не приятно. Жар, шум и вибрации корпуса и машины достигают весьма сильной степени. Приготовление пищи немыслимо, да говорят, что если бы последняя и приготовлялась хорошо, то немногие могли бы это оценить. Иметь необходимый отдых при этих условиях, под быстрые движения миноносца, крайне затруднительно». Надо строить миноносцы большей величины, но и тогда потеря скорости в свежую погоду будет неизбежна, если только размер минного крейсера не увеличится до пределов, при которых он будет снабжаться не только минами, но и каким-либо другим оружием. Подобно брандерам, малые минные крейсера будут замедлять скорость и усложнять эволюции флотов, которые они сопровождают ⁴⁹. Исчезновение брандера ускорилось, читаем мы, введением разрывных и зажигательных снарядов; в параллель с этим нет ничего невероятного в том, что передача мин на большие суда для сражения в открытом море положит конец существованию специально минного крейсера. Брандер продолжал употребляться против стоящих на якоре флотов до дней Междоусобной американской войны, и миноноска будет всегда полезна в пределах небольшой дистанции от своего порта.

В вышеприведенном извлечении, относящемся к эпохе двухсотлетней давности, встречается и упоминание о третьей фазе морской тактики – привычная сегодня идея о строе групп. «Мысль соединить брандеры с боевыми кораблями для образования нескольких групп, снабженных каждая всеми средствами атаки или обороны», очевидно, была на время принята, потому что мы читаем, что затем ее отвергли. Соединение судов флота в группы по два, по три и по четыре корабля – специально для совместного действия – очень одобряется ныне в Англии; менее популярна эта идея во Франции, где она встречает сильных противников. Конечно, ни один вопрос такого рода, имеющий сильных защитников и противников, не может быть решен на основании суждений одного лица, а также до тех пор, пока время и опыт не подвергнут его своим непогрешимым испытаниям. Можно заметить, однако, что в хорошо организованном флоте есть две степени командования, сами по себе настолько естественные и необходимые, что их никогда нельзя игнорировать и от них отказаться: это командование всем флотом как цельной единицей и командование кораблем как самостоятельной единицей. Когда флот слишком велик для того, чтобы им управлял один человек, то нужно его разделять, и тогда в пылу сражения практически образуются два флота, стремящиеся оба к одной цели; так Нельсон в своем благородном приказе перед Трафальгарской битвой сказал: «Второй в порядке командования, после того, как ему сделаются известными мои намерения (заметьте слово «после», так хорошо определяющее функции главнокомандующего и следующего за ним. – Авт.), вступит в полное управление своей линией для нападения на неприятеля и для нанесения тому ударов до тех пор, пока суда его не будут взяты в плен или уничтожены».

Величина и стоимость современного броненосца делают невероятным такой многочисленный состав флота, который требовал бы разделения, но от последнего и не зависит решение вопроса о вышеуказанной группировке судов. По принципу, лежащему в основании теории, и игнорируя мнимую тактическую неловкость (неуклюжесть) предлагаемых специальных групп, поставим вопрос: доˊлжно ли вводить между естественными командованиями адмирала и командиров отдельных кораблей третий искусственный фактор, который, с одной стороны, частью будет заменять высшую власть, а с другой стороны, будет стеснять свободу действий командиров кораблей? Дальнейшее затруднение, возникающее из узкого принципа поддержки, особенно необходимой для некоторых судов (принципа в основе групповой системы), состоит в том, что после того, как в бою нельзя будет больше разбирать сигналы, обязанности капитана по отношению к своему кораблю и к флоту усложняются необходимостью наблюдать известные отношения еще к кораблю группы, забота о котором может иногда несоответственно отвлечь внимание. Строй группы приносил в старые времена пользу, каковая исчезла; удержится ли она в восстановленной форме, покажет будущее. Прежде чем оставить этот предмет, можно заметить еще, что в качестве походного строя, соответствующего походному строю армии, разделение судов на группы имеет свои преимущества: оно сохраняет известный порядок, без требования строгой точности в позиции, соблюдение которой неустанно днем и ночью должно быть тяжким бременем для капитанов и для вахтенных начальников. Такой походный строй не должен, однако, дозволяться до тех пор, пока флот не достигнет высокой степени искусства в точных тактических построениях.

Возвращаясь к вопросу о брандерах и миноносцах, заметим, что часто говорят, будто последние станут играть главную роль в тех свалках, которые непременно должны следовать после пары стремительных прохождений враждебных флотов один мимо другого. В дыму и смятении открывается поприще для миноносцев. Это, конечно, кажется вероятным, и миноносец обладает такой способностью движения, какой не имел брандер. Однако свалка двух флотов не предоставляла брандерам наиболее благоприятные условия. Приведу выдержку из труда другого французского офицера, разбор англо-голландских морских сражений которого в одном из периодических изданий отличается особенной ясностью и поучительностью. Он говорит: «Правильность и слаженность (ensemble), установившиеся недавно в движениях эскадр, не только не помешали прямым действиям брандера, роль которого была сведена совсем или почти к нулю в беспорядочных сражениях войны 1652 года, но, скорее, им благоприятствовали. Брандеры играли весьма важную роль в сражениях при Лоустофте, в Па-де-Кале и при Норт-Форланде. Благодаря хорошему порядку, сохранявшемуся линейными кораблями, эти зажигательные суда лучше защищались артиллерией упомянутых кораблей и направлялись гораздо более уверенно к своим целям»⁵⁰.

Посреди хаотических свалок 1652 года брандер «действовал, так сказать, один, ища случая сцепиться с неприятелем, подвергаясь риску ошибки, беззащитный против орудий неприятеля, почти уверенный, что будет потоплен или сгорит бесполезно. Теперь, в 1665 году, все изменилось. Добыча обозначилась ясно; он знает ее и легко преследует в относительно постоянной позиции, занимаемой в линии неприятеля. С другой стороны, корабли дивизиона, к которому брандер принадлежит, не теряют его из вида. Они сопровождают его, насколько возможно прикрывают огнем своей артиллерии и освобождают, не давая ему сгореть, как только выясняется бесплодность его попытки. Очевидно, что при таких условиях действия брандера, даже не обеспеченные всем флотом (иначе и быть не может), все-таки приобретают больше шансов на успех». Эти поучительные строки нуждаются, быть может, в том добавочном замечании, что смятение в строе одной из сражающихся сторон, когда у другой строй сохраняется, дает последней наилучшие шансы для отчаянной атаки. Тот же автор, разбирая деятельность брандера до его исчезновения, говорит: «Здесь, следовательно, мы видим брандер в полном его развертывании. Это значение уменьшается и деятельность брандера завершается полным его исчезновением с поля сражения в открытом море, когда морская артиллерия делается более совершенной, более дальнобойной, более меткой и скорострельной ⁵¹, когда корабли, получив лучшие обводы, большую управляемость, большую и лучше уравновешенную парусность, способны благодаря этому избегать почти наверняка столкновения с брандерами, посланными против них, когда флоты руководствуются принципами тактики, отличавшейся столько же искусством, сколько и робостью, – тактики, преобладавшей столетие спустя в течение всей Американской войны за независимость; и когда, наконец, эти флоты, чтобы не подвергаться риску расстройства совершенной правильности ордера баталии, избегают сближения до малых дистанций и предоставляют одной артиллерии решать судьбу сражения».

В этом рассуждении автор имеет в виду ту характерную особенность войны 1665 года, которая, помогая действиям брандеров, в то же время придает последней особенный интерес в истории морской тактики. В ней практикуется впервые тесно сомкнутая линия баталии, неоспоримо принятая как боевой строй флотов. Понятно, что при достижении этими флотами численности от восьмидесяти до ста кораблей, как часто случалось, такие линии страдали несовершенством – по своей ломанности и по неправильности промежутков между судами; но общая цель построения очевидна при всех несовершенствах исполнения. Обыкновенно честь улучшения этого строя приписывают герцогу Йоркскому (впоследствии Яков II), но вопрос о том, кому обязано усовершенствование, имеет мало значения для морских офицеров нашего времени по сравнению с тем поучительным фактом, что прошло так много времени между появлением большего парусного корабля с бортовой батареей и систематическим принятием строя, который был наилучшим образом приспособлен для развития полной силы флота при взаимной поддержке кораблей. Для нас, имеющих на руках все элементы задачи вместе с окончательным результатом, последний кажется довольно простым, почти очевидным. Почему же его достижение потребовало так много времени от способных людей той эпохи? Причина – и в том и заключается урок для офицеров нашего времени – была именно той, вследствие которой остается неизвестным надлежащий боевой строй в наши дни; дело в том, что нужды войны не требовали от моряков тщательно обдуманного решения по этому предмету до тех пор, пока Голландия не встретила, наконец, в Англии равносильного себе соперника на море. Логика, принятая в линии баталии для боевого строя, ясна и проста; она достаточно знакома морякам, но нелишним будет привести выдержку из цитированного выше автора, так как его рассуждения отличаются изяществом и точностью, всецело французскими: «С увеличением силы военного корабля и с усовершенствованием его мореходных и боевых качеств проявился и равносильный успех в искусстве их применения… По мере того как морские маневры делаются более искусными, их важность растет день ото дня. Этим маневрам нужна была база, пункт, от которого они могли бы отправляться и к которому могли бы возвращаться. Флот военных кораблей должен быть всегда готов встретить неприятеля, и логично поэтому, чтобы такой базой для морских маневров был боевой строй. Далее, с упразднением галер почти вся артиллерия переместилась на борта, почему и возникла необходимость держать корабль всегда в таком положении, чтобы неприятель был у него на траверзе. С другой стороны, необходимо, чтобы ни один корабль своего флота не мог помешать стрельбе по неприятельским судам. Только один строй позволяет удовлетворить вполне этим требованиям, это – строй кильватера. Последний поэтому избран как единственный боевой строй, а следовательно, и как базис для всей тактики флота. В то же время осознали, что для того, чтобы боевой строй, эта длинная тонкая линия орудий, не мог быть поврежден или разорван в слабейшем его пункте, необходимо вводить в него только суда если не равной силы, то, по крайней мере, с одинаково сильными бортами. Логически вытекает отсюда, что одновременно с тем, как кильватерная колонна делается окончательно боевым строем, устанавливается различие между линейными кораблями, которые одни лишь предназначены для него, и более мелкими судами для других целей».

Если к изложенному мы прибавим соображения, которые приводят к тому, что линия баталии должна предстать тесно стянутой линией, то задача явится вполне разработанной. Но цепь рассуждений и двести пятьдесят лет назад была ясна не меньше, чем теперь; почему же она не приводила так долго к практическим выводам? Отчасти, без сомнения, потому, что старые традиции галерных сражений держались прочно и мешали правильному взгляду на новый порядок; а главным образом потому, что люди вообще беспечно относятся к выяснению современного положения дел и к принятию соответствующего этому положению образа действий. Нижеследующие строки, написанные адмиралом французского флота Лабрюссом в 1840 году, в высшей степени поучительны как редкий пример прозорливости, своевременно распознавшей фундаментальную перемену в условиях и предсказавшей ее результаты: «Благодаря пару суда будут способны двигаться во всех направлениях с такой скоростью, что последствия столкновения могут и даже должны, как это было прежде, занять место метательного оружия и уничтожить расчеты искусно маневрирующего. Таран будет благоприятствовать скорости без нарушения мореходных качеств корабля. Как только одна какая-нибудь держава примет это ужасное оружие, должны будут принять его и все другие державы – под страхом, что в противном случае их суда окажутся несомненно слабее неприятельских, и таким образом сражение обратится в борьбу тарана против тарана». Воздерживаясь от безусловного приписывания тарану значения главного боевого оружия в наше время (а такое значение приписывается ему теперь во французском флоте), мы все же полагаем, что вышеприведенная короткая выдержка может служить примером того пути, по какому должны идти исследования о боевом строе будущего. Французский автор, комментируя статью Лабрюсса, говорит: «Для наших отцов едва достаточны были двадцать семь лет с 1638 года – времени постройки “Куррона” ⁵² – до 1665 года, дабы перейти от тактического строя фронта – строя галерного флота – к строю кильватерной колонны. Нам самим понадобилось двадцать девять лет с 1830 года, когда в нашем флоте появилось первое паровое судно, до 1859 года, когда принятие принципа таранного боя было закреплено закладкой “Сольферино” и “Маженты” ⁵³, для преобразований в противоположном направлении; настолько справедливо, что истина всегда медленно выходит на свет… Это преобразование совершилось не быстро – не только потому, что потребовалось время для постройки и вооружения флота нового материального состава, но больше всего – о чем грустно упоминать, – потому что необходимые последствия новой движущей силы упускались большинством умов из вида»⁵⁴.

Мы переходим теперь к справедливо прославленному Четырехдневному сражению в июне 1666 года. Оно требует особенного внимания не только по причине большого числа кораблей, участвовавших в нем с обеих сторон, и не только ввиду необыкновенной физической выносливости людей, которые выдерживали жаркое морское сражение в течение стольких дней кряду, но также и потому, что главнокомандующие с обеих сторон, Монк и де Рюйтер, были самыми замечательными моряками или, скорее, флотоводцами из всех, какие выдвинулись в их отечествах в семнадцатом столетии. Возможно, что Монк в летописях английского флота стоит ниже Блейка, но все согласны, что де Рюйтер – фигура выдающаяся, причем не только в голландском флоте, но среди всех морских офицеров того века. Предлагаемое нами описание упомянутого сражения заимствовано главным образом из журнала «Ревю маритим э колониаль»⁵⁵, где оно напечатано как недавно найденное письмо одного голландского дворянина, служившего волонтером на корабле де Рюйтера, к своему другу во Франции. Рассказ изложен весьма ясно и правдоподобно – качество, не всегда присущее описаниям столь давно прошедших сражений, а данные, сообщаемые в письме, приобрели еще большую ценность после того, как были подтверждены в главных подробностях мемуарами графа де Гиша⁵⁶, другого волонтера в голландском флоте, взятого к де Рюйтеру после того, как корабль, на котором он находился, был сожжен брандером. Однако упомянутые описания содержат несколько одинаковых фраз, указывающих на то, что оба заимствованы из общего источника, а потому не могут приниматься за вполне самостоятельные изложения; впрочем, они в то же время характеризуются и существенным внутренним различием, так что можно предположить, что оба автора изложили события как очевидцы сначала самостоятельно, а затем сверили и взаимно отредактировали свои описания прежде, чем послать друзьям или окончательно занесли их в свои дневники. Со стороны англичан сражалось около восьмидесяти кораблей, а со стороны голландцев – около ста, но это неравенство в значительной мере уравновешивалось большей величиной многих английских кораблей. Непосредственно перед сражением английское правительство допустило большую стратегическую ошибку: король получил известие, что французская эскадра идет из Атлантики для соединения с голландцами. Он тотчас разделил свой флот, послав двадцать кораблей под начальством принца Руперта к западу для встречи французов, а остальная часть флота под командой Монка должна была идти к востоку, навстречу голландцам.

Положение, подобное тому, в каком находился английский флот, которому угрожало нападение с двух сторон, представляет одно из сильнейших искушений для командующего. Оно вызывает весьма сильное побуждение встретить обоих противников и, следовательно, разделить свои силы, как поступил Карл, но уступка такому побуждению, за исключением случая подавляющего превосходства над силами неприятеля, – ошибка, дающая врагу возможность разбить флот по частям, что, как мы сейчас увидим, в действительности имело место в рассматриваемом случае. Результат сражения в первые два дня был бедственным для большей части английского флота, которой командовал Монк, и ей пришлось отступить обратно к Руперту; полагаю, лишь счастливое возвращение последнего спасло английский флот от весьма серьезных потерь или, по крайней мере, от опасности быть запертым в собственных портах. Сто сорок лет спустя, в бурной стратегической игре, происходившей в Бискайской бухте перед Трафальгарской битвой, английский адмирал Корнуоллис сделал совершенно такую же ошибку, разделив свой флот на две равные части дистанцией, которая исключала возможность взаимной поддержки и которую Наполеон характеризовал как блестящий образчик глупости… Вот урок, одинаково поучительный для всех веков.

Голландцы отплыли к английскому берегу с попутным восточным ветром, который, однако, переменился затем на юго-западный, нагнал туман и засвежел, так что де Рюйтер, боясь быть отнесенным слишком далеко к северу, встал на якорь между Дюнкерком и Даунсом ⁵⁷. Далее его флот двинулся на норд-норд-ост, причем авангард был с правой стороны, а Тромп, который командовал арьергардом, держался слева. Этот последний занимал самое наветренное положение; центр эскадры под командой де Рюйтера был под ветром у него; наконец, авангард был под ветром у центра ⁵⁸. Таково было положение голландского флота на рассвете 11 июня 1666 года, и по тону вышеупомянутых описаний можно подумать, что он не был в хорошем порядке, хотя прямо о том и не говорится.

Четырехдневное сражение 1666 года. 11 июня 1666 года / 12 июня 1666 года. План I

В то же утро Монк, также стоявший на якоре, увидал голландский флот под ветром и, пусть сильно уступая в численности, решился тотчас же атаковать – в надежде, что при сохранении преимущества в ветре он сможет продолжать бой, пока это будет выгодно для него. Он лег на правый галс ⁵⁹ вдоль линии неприятеля, оставив правое крыло и центр вне пушечного выстрела, и пришел на траверз левой эскадры Тромпа. Тридцать пять кораблей Монка держались вместе, но арьергард растянулся и отстал, чего вполне естественно ожидать от длинных колонн. С этими тридцатью пятью кораблями Монк, положив руль на ветер, спустился на Тромпа, эскадра которого обрубила якорные канаты и легла на тот же галс; обе сражающиеся линии шли таким образом к французскому берегу, а ветер так кренил суда, что англичане не могли пользоваться орудиями своего нижнего дека. Центр и арьергард голландского флота также обрубили канаты и последовали движению Тромпа, но, будучи слишком далеко под ветром, в течение некоторого времени не могли вступить в бой. Именно тогда один большой голландский корабль, отделившийся от своего флота, был подожжен и сгорел – без сомнения, корабль, на котором находился граф де Гиш.

Приблизившись к Дюнкерку, суда английского флота повернули на другой галс, вероятно, «все вдруг», потому что при приведении к весту корабли в авангарде схватились с голландскими центром, которым командовал сам де Рюйтер, и были сильно повреждены. Это столкновение, которого логичнее ожидать от арьергарда, показывает, что одновременность маневра изменила порядок строя. Сражавшиеся корабли увалились под ветер, что дало де Рюйтеру возможность соединиться с Тромпом. Два английских флагманских корабля были выведены из строя и отрезаны, один из них, «Свифтшур», спустил флаг после гибели адмирала – молодого человека двадцати семи лет от роду. «Заслуживает немалого удивления, – говорит современный автор, – решимость вице-адмирала Беркли, который, будучи отрезан от линии и окружен врагами, притом что большое число матросов погибло, а корабль лишился управления и был абордирован со всех сторон, все-таки продолжал сражаться почти в одиночку, убил нескольких врагов собственными руками и не сдавался ни на каких условиях, пока наконец ему не пробила горло мушкетная пуля и он не уполз в каюту, где его и нашли мертвым, распростертым на столе в луже собственной крови». Столь же доблестным, но более счастливым по своему исходу было поведение другого английского адмирала, тоже отрезанного от товарищей; подробности его борьбы, не поучительные в каком-либо другом отношении, заслуживают описания словами очевидца, превосходно передающими картину жарких схваток тех дней и оживляющими ее яркими деталями. «Будучи весьма скоро лишен возможности управляться, он был настигнут одним из неприятельских брандеров, сцепившимся с ним с правого борта, однако его спасли почти невероятные усилия лейтенанта, который, отцепив крючья брандера посреди огня, спрыгнул назад на палубу корабля невредимым. Голландцы, настаивая на уничтожении этого несчастного судна, послали второй брандер, который сцепился с левого борта и достиг большего успеха, чем первый, ибо паруса мгновенно загорелись, а экипаж охватила такая паника, что почти пятьдесят человек бросились за борт. Адмирал сэр Джон Харман, видя такое смятение, вбежал со шпагой наголо в толпу оставшихся и угрожал немедленной смертью первому, кто попытается покинуть корабль или кто не употребит всех усилий для тушения огня. Экипаж возвратился тогда к своим обязанностям и потушил огонь, но все-таки такелаж успел обгореть настолько, что одна из марсовых рей упала на палубу и сломала адмиралу ногу. Посреди скопления этих бед третий брандер приготовился сцепиться с кораблем, но был потоплен снарядами орудий прежде, чем успел достигнуть какого-нибудь результата. Голландский вице-адмирал Эвертцен предложил сдаться, но сэр Джон отвечал: "Нет-нет, до этого еще не дошло" – и дал по противнику залп, которым между прочим был убит командир голландского судна, после чего другие противники удалились»⁶⁰.

Неудивительно поэтому, что в описании, которому мы следовали, говорится о потере англичанами двух флагманских кораблей, из каковых один был уничтожен брандером. «Английский главнокомандующий все еще лежал на левом галсе, и, когда наступила ночь, мы могли видеть его гордо проводящим свою линию мимо эскадр Североголландской и Зеландской (арьергарда, то есть первоначального авангарда), которые от полудня до этих пор не могли вылавировать к неприятелю со своего подветренного положения». Заслуга атаки Монка как пример высшей тактики очевидна и носит сильное сходство с атакой Нельсона в Абукирском сражении. Быстро установив слабое место голландского строя, он атаковал силы, значительно превосходившие его эскадру, причем так, что всего одна их часть могла принять участие в сражении; пусть англичане понесли более тяжелые потери, они сохранили блестящий престиж и сумели произвести угнетающее впечатление на голландцев. Очевидец говорит далее: «Дело продолжалось до 10 часов вечера, друзья и недруги так перемешались в общей свалке, что каждый корабль мог пострадать одинаково как от своих, так и от чужих. Легко заметить, что наш успех дня и неудачи англичан произошли оттого, что корабли последних были слишком рассеяны, держались в слишком растянутом строю; не будь этого, мы не смогли бы отрезать их часть. Ошибка Монка состояла именно в том, что он не держал свои корабли вместе». Сам факт отмечен правильно, но с критикой его едва ли можно согласиться, ведь разрыв линии в такой длинной колонне парусных судов был почти неизбежен и представлял одну из случайностей, возможность которых Монк предвидел, когда предпринял атаку. Английский флот удалился на левом галсе на вест (или на вест-норд-вест), а на следующий день возвратился для возобновления боя. Голландцы были сначала на ветре у них, также на левом галсе и в своем нормальном строю, – правый фланг впереди; но неприятельские суда, обладая лучшей способностью к лавировке и имея более дисциплинированные команды, скоро выбрались на ветер и заняли более выгодное положение. Со стороны англичан в этот день участвовали в сражении сорок четыре корабля, со стороны же голландцев – около восьмидесяти; многие из английских кораблей, как выше сказано, превосходили размерами голландские. Враждебные флоты проходили теперь один мимо другого контргалсами; английский флот – на ветре у голландского ⁶¹; но Тромп в арьергарде, видя, что боевой строй голландцев невыгоден, так как суда их, построенные в две или в три линии, маскировали огонь друг друга, повернул и затем вышел на прежнем галсе на ветер неприятельского авангарда. Он смог это сделать вследствие длины линии и потому, что англичане, идя параллельно голландской колонне, не держались круто к ветру. В этот миг два флагмана голландского авангарда спустились со своими эскадрами, подставив противнику корму. Рюйтер, сильно удивленный, пытался их остановить, но не преуспел и поэтому счел себя вынужденным подражать их маневру, чтобы не отделяться от остального флота; ему удалось сделать это в порядке, держа вместе свои корабли, к которым присоединился один из авангардных кораблей, недовольный поведением непосредственного начальника. Тромп оказался теперь в большой опасности, отделенный (сначала собственным маневром, а потом и маневром авангарда) от своего флота английским, и был бы разбит, если бы не Рюйтер, который, видя опасность его положения, двинулся к нему; таким образом авангард и центр расположились позади арьергарда, на галсе, противоположном тому, на котором вступили в бой. Это помешало англичанам сосредоточить атаку на эскадре Тромпа из опасения, что тогда Рюйтер выйдет на ветер, чего они не могли допустить вследствие значительно меньшей своей численности. Как действия Тромпа, так и поведение младших флагманов авангарда обнажают различные степени воинственного пыла и наглядно обозначают тот недостаток дисциплины и воинского духа среди голландских офицеров, о котором уже говорилось выше. Никаких признаков подобного недостатка не замечается в английском флоте.