Читать книгу: «Возлюби врага своего», страница 4

Шрифт:

На какое–то мгновение я задумался, стараясь припомнить, что же такого я обещал камрадам, что сейчас не могу воспроизвести это в своей памяти.

– Не могу вспомнить, герр капитан. После последней рукопашной, я многое забыл, когда мне «Иван» прикладом автомата отбил часть мозга.

– А я помню! Ты еще там, в подвале мечтал расстаться со своим целомудрием?! Жаль, что с нами нет Уве. Он бы тебя обязательно повел по нашим тыловым борделям. Он, за время блокады, скопил тридцать шесть талонов на посещение. Уве был любитель бабских тел, – сказал капитан, выискивая глазами какое-нибудь увеселительное заведение.

– Герр капитан – псы пожаловали!

Капитан обернулся. К нам подошел патруль фельджандармерии. За горжету, висящую, на цепи, солдаты их называли этих парней «цепными псами». Это была военная полиция местного гарнизона. Эти подразделения редко участвовали в боях, а занимались организацией порядка, отловом дезертиров да возмутителей прифронтового спокойствия. Обер–фельдфебель с красной сальной физиономией отдал честь и спросил:

– Герр капитан, разрешите взглянуть ваши документы.

Его наглые глаза, его ехидное и неприятное лицо выдавали в нем ярого служаку, отрабатывающего свой статус. Вероятно, что до войны он в Баварии владел, свиной фермой, и лишь деньги, да хорошие связи в обществе нацистов подарили ему счастливую сытую службу вдали от линии фронта. Его поросячьи глазки всматривались в капитана Крамера в надежде выявить в нем нарушителя немецкого порядка. Расстегнув шинель, капитан, доставая портмоне, как бы невзначай показал тыловому служаке свой «Железный крест». Протягивая документы, Крамер продолжал разглядывать улицу, выискивая, то ли злачное место, то ли местную шлюху.

– Герр капитан, а этот солдат с вами? – спросил обер–фельдфебель, показывая на меня кивком головы.

– А разве он похож на дезертира, – спросил Крамер, закуривая сигарету. – Это мой солдат, из войсковой разведки… Вот его увольнительная, можете взглянуть!

– Цель вашего визита в Витебск!? – спросил обер–фельдфебель, возвращая документы.

– Наш полк господин обер–фельдфебель, отведен от линии фронта в населенный пункт Яновичи на пополнение и ротацию. Согласно приказа командира 257 мотопехотного полка генерала Зинценгера, дивизионная полевая разведка имеет право свободного перемещения на всей подконтрольной нами территории. Вы, герр обер–фельдфебель, лучше бы подсказали боевому капитану, где нам в этот час найти достойное место, чтобы выпить пива да отведать баварских колбасок. Три месяца в блокаде у русских – это вам не прогулка по набережной Круазетт. Только за то, что мы живы, фюрер, уже должен поить нас пивом и угощать сочными сосисками до самого конца нашей жизни…

– О, так вы, парни, вырвались из окружения?! – сказал жандарм, возвращая документы.

– Так точно обер–фельдфебель, – произнес капитан. Он спрятал портмоне во внутренний карман шинели и улыбнулся.

– Ну, тогда парни, вам в комендатуру, – спокойно сказал жандарм.

После его слов мои коленки, слегка дрогнули. Я не боялся так шальных русских, как опасался нашей полевой жандармерии. Эти парни порой перегибали палку, и им почему–то это всегда сходило с рук.

– Если вы хотите выпить пива в этом камрады, нет проблем! Вон там, на том перекрестке повернете направо и возле здания комендатуры увидите кинотеатр «Триумф». Через два дома от кинотеатра стоит прекрасный кабачок. Там всегда свежее пиво из Германии и отменные баварские колбаски, – сказал фельдфебель. – Хайль! Счастливо вам отдохнуть, герр капитан! – сказал старший патруля.

Жандармы вальяжно направились дальше, оставив нас в гордом одиночестве.

– Ну, что, Кристиан, погуляем, как гуляют «Иваны» после зарплаты!? Я получил расчет почти тысячу триста марок за нашу зимнюю кампанию. Вот тут мы и сможем тряхнуть наши тугие кошельки. Живем – то всего один раз!

– Так точно, герр капитан… У меня тоже неплохой улов, надо купить что–то матери.

– Кристиан, дружище – сегодня угощаю я! Я ведь твой командир! Вот когда мы войдем в Москву, я тогда и разрешу тебе напоить меня русской водкой. Я знаю в Москве один чудный ресторанчик под названием «Метрополь». До войны я несколько раз бывал в нем, когда дедушка Сталин еще не так был зол на свой народ. Хотя – хотя это уже в прошлом.

– Действительно так все было плохо, – спросил я, стараясь представить.

– Да, точно так же – как сейчас в Германии. То, что происходит с нашей страной – это зеркальное отражение того, что уже было у «Иванов» еще пять лет тому назад.

– Я не знаю – нас не учили этому в школе, – ответил я, вспоминая курс школьной истории.

– Вот представь себе: у нашей семьи было свое дело. Наш род Крамеров воспитал отменных маркшейдеров. Ты знаешь, кто такие маркшейдеры!? – спросил капитан.

– Это какие–то проходчики под землей?

– Да, это специалисты по проходке… Они ориентируют шахты в угольных пластах. Так вот, при царе Николае – II колонисты жили очень прилично. С приходом большевиков все в этой стране покатилось в тартарары. Красные, белые, анархисты, кадеты все перемешались в этом мире. Убивали друг друга! Ленин уже в те времена продался нам за триста миллионов марок. Вот на эти деньги он то и вверг в бойню целую страну. Брат убивал брата, сын убивал отца. Эти времена были для России апокалипсисом. Наш фюрер, вероятно, думал, что, войдя в Россию, солдат вермахта будут встречать хлебом – солью. Нет, студент, русские это русские. Им все равно, кто придет их освобождать от Сталина и советов. Они не захотят освобождаться – они будут драться до последнего солдата.

– Я уже понял, герр капитан! Русские дерутся, как звери. Я один раз видел, как они шли в атаку – это было в начале войны. Я до сих пор не могу спокойно спать. С каждым днем у них появляется все больше и больше нового оружия. Я чувствую, мы хлебнем горя в этой бойне – это уж точно, – сказал я, философски, размышляя.

– А ты, мой юный друг, смекалист… У вас, что в Ордруфе все такие!?

– Не все, но одаренных много, – сказал я, намекая на то, что в этом оркестре я играю первую скрипку.

Наш разговор перебил лай собак и странное шуршание. Я обернулся на звук. По улице страшной серой колонной тянулись русские военнопленные. Их глаза от усталости ввалились в черные глазницы, а лица поросли многомесячной щетиной. Было видно, что пленных «Иванов» гонят к вокзалу. Вдоль дороги мы видели русских женщин, которые протягивали пленным хлеб, шпик и молоко. Жандармы, конвоирующие пленных, не вмешивались, подачки со стороны местного населения, частично снимали проблему их питания для наших интендантов.

– Смотри, студент, это те бравые парни, которые в течение двух месяцев не давали нам покоя. Теперь они будут искупать свою вину, и работать на Великую Германию. Хотя я знаю русских… Мне кажется, что славяне в неволе работать не будут… Среди них обязательно появятся комиссары, которые даже в плену будут мутить воду и призывать к бунту.

– Герр капитан, я много раз слышал, про комиссаров, а что это за люди такие! – спросил тогда я, глядя на удаляющуюся колонну пленных.

В тот момент я вдруг представил, что будет со мной, если я попаду в плен. Что будет ждать меня в русском плену!? Избиения и голод, холод и непосильный каторжный труд? Я смотрел на пленных русских и чувствовал, что в моей душе появился какой–то осадок.

– Не бери в голову! Пленные Кристиан – это есть результат военных действий. Чем больше пленных, тем больше работы они смогут исполнить, чтобы выжить.

Ну, что, студент, нам пор опрокинуть по штофу русского шнапса!? – спросил капитан.

– Так точно – ответил я, стараясь стереть из памяти эти лица людей, которых война обрела на такие страдания.

Стеклянные, узорчатые двери фронтового кабака открылись, и в одно мгновение в нос ударил терпкий запах сигарного дыма. В ресторане на сцене в свете софитов танцевали русские девушки, которые под музыку махали ногами, одетыми в черные шелковые чулки. За столиками в свете горящих электрических свечей, утопая в сигарном дыму, сидели военные всех родов войск. Они отдыхали после боев и тыловой службы. Это был офицерский ресторанчик. Рядовых солдат сюда не пускали, и я чувствовал себя не в своей тарелке.

– Эй, солдат, – крикнул один из офицеров. –Тебе, не кажется, что ты, немного заблудился? Ваш вонючий притон, находится рядом за углом.

Я застыл в каком–то непонимании и смотрел на Крамера. Тот искал место за столиком. Услышав пьяный окрик в мой адрес, капитан подошел к офицеру и вежливо сказал:

– Вам обер-лейтенант, должно быть стыдно. Это не простой обер– ефрейтор, а возможно будущий фельдмаршал. Сегодня я командую солдатом, а завра – завтра этот солдат будет командовать мной… Ведь судьба так непредсказуема – не правда ли лейтенант?! Неделю назад в рейде по тылам русских, этот герой спас мне жизнь… Поэтому он будет сидеть со мной за одним столом… Я командир разведывательной группы капитан Крамер – хочу этого. Вам теперь понятно обер-лейтенант?!

– Это заведение для офицеров, – сказал штабник, настаивая на своем. В зале наступила тишина, и все присутствующие, повернулись в сторону Крамера, желая видеть развязку этой истории.

– Этот обер-ефрейтор представлен к званию унтер-офицера, поэтому согласно укладу Вермахта, он имеет право, находится в офицерском клубе, – сказал капитан, и, выдвинув стул, сказал:

– Приказываю сесть!

– Есть, – ответил я, и грохнулся на стул, словно подкошенный вражеской пулей. Приказ есть приказ. Офицеры засмеялись, увидев мою реакцию. Я стал внимательно оглядывать окружающую меня публику. Подвыпившие пилоти спорили о своем, и все еще продолжали летать, махая руками и кружась вокруг своего столика. Через минуту к нашему столу подошел русский кельнер. Его красная рубаха в мелкий горох с косым воротом и хромовые сапоги, начищенные до зеркального блеска, подчеркивали в нем национальную сущность истинного славянина. Белоснежное полотенце, перекинутое через руку, еще более выявляло загадочный традиционный русский стиль. Он хитро улыбнулся и на ужасном немецком, спросил:

– Чего изволят господа?

Крамер, осмотрев с ног до головы кельнера, ответил ему на чистейшем русском:

– Давай–ка голубчик, нам для начала, графинчик «Московской», два пива, картофель и баварских колбасок с кислой горчицей. Да пошевеливайся, мы очень голодны!

Немецкий капитан со знанием русского языка у кельнера вызвал неподдельное удивление. Несколько секунд он стоял, открыв рот, и, не моргая, смотрел на Вальтера Крамера.

– Ну, что ты халдей, уставился? Ты, ни разу не видел немецкого капитана, говорящего по–русски, или ты думаешь, я шпион Сталина? – спросил Крамер.

– Герр офицер, с таким знанием русского языка у нас еще посетителей не было! Я сейчас, сию минуту, – сказал кельнер, и в мгновение ока удалился.

Уже через минуту он вышел из подсобного помещения, держа в руке большой блестящий поднос. На нем под белоснежным покрывалом стоял хрустальный графин с водкой и два хрустальных бокала.

– Пожалуйста! – говорил он, расставляя на стол старинный хрусталь из запасов прошлой еще дореволюционной России.

Мне показалось тогда, что русскому был интересен мой командир, от того он смотрел на него не так как на других офицеров.

– Приятного аппетита! – сказал он, и вновь исчез, чтобы не вызывать недовольство капитана.

– Вот так вот студент, некоторые русские тоже не спешат умирать на поле боя. Этот неплохо устроился кельнером! Я думаю, что после нашей победы, многие «Иваны» попробуют пройти натурализацию и раствориться в нашей культуре, как сахар в чашке кофе. Капитан, разлив по бокалам водку, чокнулся со мной, улыбаясь, от удовольствия.

– За то, чтобы мы с тобой, остались живы! Цум воль!

– Так точно, герр капитан! Цум воль!

Крамер открыв рот, по–русски проглотил шнапс. Он крякнул от удовольствия, и, занюхал водку куском черного хлеба, который он подсолил, перед тем как закусить. Впервые за эти два месяца моего пребывания в разведывательном эскадроне мне довелось пить с командиром шнапс за одним столом. Для многих офицеров вермахта это могло показаться невиданной дерзостью, но капитан Вальтер Крамер был другим человеком, и это отличало его от истинных арийцев, родившихся в Германии. Он откинулся на стуле, и, расстегнув пару пуговиц мундира украшенного «Железным крестом», блаженно закурил. Следовать его примеру я не хотел. Я слегка отпил из штофа отменный русский шнапс и, поставил рюмку на стол. Мне не было нужды напиваться. Я просто хотел отдохнуть и вкусно поесть.

– Боишься студент, нализаться, – спросил меня капитан. – Ты прав, так водку пьют только русские… Самое главное, что объем посуды для них абсолютно не имеет значения. Сколько не нальешь, столько они и выпьют, – сказал капитан, подавая мне пример.

– Да наши камрады иногда рассказывают друг другу байки про то, как пьют «Иваны», но мне все равно. Я не сторонник алкоголя. Я сторонник трезвого образа жизни.

– Дай бог, нам выжить в этой войне и тогда у нас появится повод напиться так, как напиваются русские – до визга свиньи.

Мое внимание в тот момент привлек пьяный взгляд одного майора– танкиста. Его обожженное лицо с красным шрамом, пересекающим его наискосок, тупо уставилось на капитана Крамера. После того, как капитан выпил вторую рюмку водки, лицо танкиста постепенно стало наливаться кровью. Он встал, и, держа в руках бутылку с французским коньяком, подошел к нам. Все это время он смотрел на Крамер, как будто хотел его загипнотизировать.

– Черт побери, – сказал он, – я впервые встречаю русского шпиона! Ты кто такой, – спросил танкист, подсаживаясь к нашему столу.

– Я, немецкий офицер, капитан Вальтер Крамер! – сказал он.– Если вы герр майор, слегка перебрали, то постарайтесь вести себя достойно, как предписывает уклад офицера Вермахта.

– Нет, мне просто интересно, – ответил майор. – Можно мне посидеть с вами парни?

– Присаживайтесь, – сказал Крамер.

– Простите герр капитан, но вы имеете удовольствие, пить шнапс как это делают большевики. Я много их видел на своем веку. Там под Вязьмой, когда мой танк горел.

Внезапно увидев «Железный крест» на груди Крамера, майор поперхнулся. Он осоловелым взглядом осмотрел Крамера с ног до головы, и спросил:

– За что вы, герр капитан, получили свой крест!?

– За оборону «мертвого города», – ответил спокойно Крамер, и вновь налил себе и мне водки. Глядя в глаза майору он вновь одним махом осушил штоф до самого дна.

В то время благодаря дивизионной газете «Panzerfaust» и военному корреспонденту капитану Кауфману, многие солдаты и офицеры узнали о подвиге немецких солдат двести пятой и восемьдесят третьей дивизий, которые доблестно сражались в окруженном большевиками Велиже.

Танкист, протянув Крамеру руку, сказал:

– Прости капитан, я сегодня чертовски надрался! Я слышал, про эту блокаду… Этот Питер Кауфман – писака из армейской газеты навел жути на весь Вермахт… Был бы я фюрер, я бы вам парни, всем бы дал «Железные кресты». Вы настоящие герои! Вы не такие как эти сучьи «макаронники», которые под Москвой бежали только от одного вида большевиков на лыжах.

– Да, герр майор, мы хапнули горя, сказал Крамер.

– Давай с тобой выпьем капитан, – сказал танкист, и налил в рюмки коньяк, который он с собой принес. – Да, вы настоящие солдаты Великой Германии! – сказал он, чуть не плача.

Крамер взглянул на офицера и тихо сказал, ковыряясь вилкой в тарелке с жареным картофелем:

– Да, герр майор, мы почти все получили кресты, только у одних они железные, а у других березовые. От шеститысячного гарнизона за три месяца русской зимы в живых осталось чуть более двух тысяч солдат.

Майор поднял рюмку и, отхлебнув из неё, тихо сказал:

– Мы капитан, в этой чертовой России, все получим по березовому кресту. Все! До одного! Помяни, капитан, мое слово! Всем, всем, всем по березовому кресту!!! – заорал танкист и, шатаясь, пошел к своему столу за которым, вероятно, сидели его соратники.

Они были наготове, чтобы в случае приступа его необдуманного буйства утихомирить танкиста.

Когда пьяный майор ушел, до меня дошел смысл, сказанных им слов. Он был прав. Вероятно, что уже многие офицеры и солдаты стали задумываться о перспективности этой восточной кампании. Но присяга, принятая на верность Германии и фюреру, идеалам национал– социалистической партии, еще вдохновляла нас на бессмысленные подвиги вдали от своего дома.

– Видал, студент, как людей война меняет? Он в каждом человеке теперь видит врага. Если мы проиграем эту великую битву, то благодаря таким, как этот майор! Безмозглый идиот! – сказал капитан, слегка разозлившись. – Он пал духом, а значит, уже обречен!

Впервые очутившись в столь публичном месте, я старался приглядеться и сориентироваться, чтобы со стороны не выглядеть белой вороной. Ведь в этом прифронтовом кабаке я был единственным обер–фельдфебелем среди офицеров. Здесь вдали от линии фронта было уютно и тихо, и эта тишина слегка расслабляла мой уставший от войны организм.

Утолив голод, капитан Крамер расслабился. Задумавшись, он уперся глазами в сторону сцены. Там при свете софитов скакали русские фроляйн, развлекая нас своими тугими ляжками, одетыми в ажурные шелковые чулки. Я тогда совсем не думал о том, что придет то время, и они будут расстреляны и сосланы в лагеря, только за то, что они просто хотели жить. Их нежная кожа в условиях сибирского мороза увянет, и они смогут вернуться домой только тогда, когда последний пленный немецкий солдат покинет эти бескрайние российские просторы. Сколько жизней, сколько людских судеб искалечит эта война, я даже не мог себе представить.

– Ну, что раскис, малыш!? – спросил капитан, глядя на меня. – Ты хочешь русскую девку? Ты, же мечтал стать настоящим мужчиной!

– Я, герр капитан, просто задумался, – ответил я, от выпитого шнапса мне было удивительно приятно и хорошо.

– Я вижу, ты на русских баб засмотрелся!? – спросил капитан с издевкой. – Может ты, мечтаешь о том, как бы залезть к какой–нибудь славянке в трусы?

– Признаться честно, я бы не прочь порадовать своего «вилли».

– Что не прочь солдат, а ну отвечай, как положено по укладу.

– Я бы не прочь герр капитан, разгрузить «пороховые погреба»!

– Вот, Кристиан – ответ достойный немецкого солдата! Сейчас мы это дело поправим, – сказал Крамер, подзывая кельнера.

Кельнер подошел к нашему столику и что–то спросил по–русски. Капитан, поглядывая на меня, стал что–то говорить «Ивану». Тот, улыбаясь, кивал головой и когда капитан, достав пятьдесят рейхсмарок, протянул их русскому, тот стал, широко улыбаясь, раскланиваться.

– Ну что, студент, готовься. Сейчас у тебя будет первая русская фрау, которая сможет из тебя сделать настоящего мужчину. Там в номерах, ты можешь делать с ней, что хочешь, это мой подарок тебе на день твоего возмужания.

– Я, боюсь герр капитан, – сказал я, не представляя, как это я буду заниматься любовью, если ни разу не делал этого.

Глаза капитана Крамера округлились и, он, улыбаясь, сказал:

– Кристиан, ты, когда бросался на большевиков с ножом, ты ведь не боялся!?

– Не боялся, герр капитан! Но ведь там был враг. А здесь офицерский ресторан, а не полковой бордель. Я боюсь, что господа офицеры будут против моего взросления…

– Ты прав! Здесь не полковой бордель выходного дня за три рейхсмарки… Здесь нет маркитанток. Здесь любовью занимается тот, кто имеет деньги, – сказал капитан, прищурив глаза.

– А вдруг, у меня ничего не получится!?

– Иди за кельнером. Он тебе покажет куда.– сказал Крамер и, налив себе рюмку водки, выпил её.

От слов сказанных Крамером по моему горлу прокатился ком.

– Я приказываю взять себя в руки, солдат! Ты, еще нужен Великой Германии и фюреру! – сказал с сарказмом капитан.

– Есть, – сказал я, и направился исполнять приказ командира.

В ту самую минуту, подогретый алкоголем, я был готов затащить в постель даже гремучую змею. Мне было все равно, лишь бы быстрее избавиться от повода для насмешек со стороны моих камрадов по оружию. Почувствовав себя львом, я встал из–за стола, и пошел, за кельнером

Вдруг из двери, которая была задрапирована красным бархатом, вышла жгучая блондинка лет тридцати. Её роскошный бюст слегка прикрывало кружевное одеяние, и он выпирал вверх двумя объемными буграми. Она, улыбаясь, курила сигарету, вставленную в длинный мундштук.

– Пошли в номера, мой цыпленочек, – сказала она мне по-немецки.

Вероятно, что эти слова были заученной фразой, чтобы привлечь клиентов из числа немецких офицеров. Я глядел на неё, а мое сердце было готово выскочить из груди от страха. Раньше я и в мыслях не представлял первый контакт с женщиной. Нет, я как все юноши репродуктивного возраста представлял, что и как делается. Мне иногда даже снились сны с обильными поллюциями, но реальность была более прозаична.

Мою первую женщину звали Анной.

Анна, (с её слов) принадлежала к зажиточному и знатному роду, который еще в двадцатых годах раскулачили коммунисты. Я с трудом понимал отдельные фразы, которые она старалась ввязать в немецкую речь. Слегка пощипывая меня за ягодицы, Анна повела меня на второй этаж, где в гостиничных номерах располагались апартаменты, специально предназначенные для интимных дел с офицерским составом.

Комната для свидания была украшена в стиле парижских борделей. Красные обои сочетались с красными бархатными шторами. Бронзовые канделябры с горящими свечами создавали интимное настроение. Посреди комнаты стояла двуспальная кровать с хромированными спинками.

Войдя в комнату, Анна сразу же упала на кровать, изыскано держа в руках длинный мундштук с горящей сигаретой. Откинув халатик, она обнажила ногу до самых нежно розовых трусиков с белыми рюшечками. Опешив от увиденного великолепия, я моментально превратился в стоячий фаллос. Окаменев, я трясущимися пальцами старался расстегнуть пуговицы моего армейского френча. Анна, легла на кровать, закинув шелковый пеньюар выше своих колен. Она наблюдала за моими действиями и улыбалась, как бы иронизируя, над моими действиями.

Наконец-то я расстегнул френч, и аккуратно повесил его на спинку, стоящего стула. Скинув с плеч подтяжки, я более уверенно стянул с себя тяжелые армейские сапоги и галифе. С каждой минутой я становился, более агрессивен, ведь и ко мне возвращался азарт первого боя. Страх и робость постепенно уходили, и я предпринял попытку овладеть её телом.

Наступил тот миг, когда я предстал перед ней в своем обнаженном обличии. Анна, видя мои нелепые телодвижения, обняла меня и прижалась к моей щеке роскошным бюстом. Её теплые губы коснулись моей щеки. В эту минуту я почувствовал, как страстно желаю эту женщину. Её рука коснулась моего «приятеля» и я чуть не «выстрелил» и этого орудия еще до начала любовных утех.

Девка, насладившись созерцанием моего хилого и потрепанного войной организма, впилась в мой орган, словно болотная пиявка. Её руки были настолько виртуозны в этих делах, что у меня сперло дух. Она гордо и страстно держала дуло моей «гаубицы», словно древко полкового штандарта. От её ласковых прикосновений я впервые ощутил то, что ощущал в минуты отдыха только в эротических сновидениях. В долю секунды я, еще не войдя в её тело, освободил себя от накопившегося во мне семени.

– О, мой мальчик, ты просто неудержим, – сказала Анна по-немецки.

В ту минуту мне было почему–то стыдно. Мокрое пятно на белой простыни, неприятной холодной сыростью коснулось моей кожи.

Шлюха, профессионально делала свое дело, и уже через несколько минут её ласк я очутился внутри Анны. Я ощущал её внутреннее тепло, её нежность, с которой она шевелила бедрами и эти телодвижения сводили меня с ума. Придерживая себя за грудь, она щипала себя за соски, и приподнималась на мне, давая моему органу двигаться навстречу. Распластавшись, я лежал, как убитый воин на широком поле брани, отдавшись во власть этой великой женщины. В те минуты я забыл о том, что за стенами этого дома идет война. Забыл о тысячи убитых и раненых, забыл о своем капитане, который остался в кабаке, один на один с графином водки, да с тем сумасшедшим майором из танковой дивизии «Мертвая голова».

В те минуты мне действительно было очень хорошо, и я был благодарен своей судьбе за этот случившийся факт. Да, действительно в случае своей смерти моя душа никогда бы не смогла простить моему телу то, что оно не познало всех радостей и того блаженства, которое может подарить настоящая женщина. Действительно, я в те минуты был необычайно счастлив. Да, несомненно –Уве, был прав! Радость и облегчение, которое дарят нам женщины, заслуживают поистине такого к ним внимания и любви. Вот почему древние мужи философы так благотворили тех, кто носил великое имя – женщина.

Получив то, что я так долго хотел, я был на вершине блаженства. Я принял душ, и, одевшись, спустился в зал. Мой командир за это время изрядно набрался. Капитан сидел в обнимку с танкистом, и они в унисон шептали какую–то песню из репертуара Марлен Дитрих. Слезы текли по их пьяным рожам, и они выли полушепотом.

Увидев эту картину, я остолбенел и незаметно присел за столик, чтобы не гневить командира пребывавшего в меланхолии.

Da sagten wir auf Wiedersehen.

Wie gerne wollt ich mit dir geh’n

Mit dir Lili Marleen.

В те минуты мои видения и предчувствия стали пророческими. Пройдет всего год и русские, научатся воевать. В мае 1945 они войдут в Берлин, и поставят там заключительную точку в этой проклятой войне. Пьяные обреченные на поражение офицеры и генералы сдадут свои армии в плен, после чего отправятся прямым ходом в Сибирь – пилить лес и восстанавливать те города и заводы, которые они уничтожили.

Глава пятая

Вольфшансе

Фюрер стоял в раздумье возле окна, всматриваясь в сосновый бор, окружающий ставку. По привычке он держал руки за спиной и о чем–то думал. Не оборачиваясь, он сказал:

– Вильгельм, – обратился он к адмиралу Канарису, – под вашим началом на данный момент находится целый полк «Бранденбург–800» . Мне хотелось бы знать, чем сыны Великой Германии сейчас занимаются? Меня заботит истинное положение на Восточном фронте после зимы сорок первого года.

– Полк «Бранденбург–800» согласно директиве штаба и ваших приказов мой фюрер задействован на всех фронтах. Нами создана целая сеть разведывательных центров.

– Учитывая промахи командования в группе армий «Центр», я предполагаю, в ближайшее время заменить командный состав за срыв наступлений на Москву. Я готов выслушать ваши мнения, господа! – обратился Гитлер, к руководству Вермахта.

– Мой фюрер, в ходе операции Барбаросса, нами были допущен промахи в организации не только диверсионных мероприятий в тылу врага, но и зимнего снабжения

войск, ввязавшихся в затяжные бои перед столицей большевиков, – сказал начальник штаба генерал-полковник Гальдер.

– Дорогой Франц, надо признаться честно, что Сталин нас переиграл. Мы утратили стратегическую наступательную инициативу и теперь должны зализывать раны, как бойцовые псы после жестокой схватки. Мы застряли перед русской столицей и теперь топчемся перед Москвой, словно мерин перед кобылой. Где наш напор?

– Согласно, утвержденного плана, набирает обороты подготовка войск к летней наступательной операции. Танковая группа Гота по вашему приказу мой фюрер, передана группе «Север», – сказал начальник штаба Франц Гальдер.

– Я хочу предположить внести изменения в план подготовки к летней наступательной операции мой фюрер, – сказал адмирал Канарис. – Нам необходимо в короткие сроки усилить сеть агентуры на восточном фронте. Тысячи диверсантов должны превратить тыловое обеспечение русских в систематический кошмар. На данный момент необходимо расширить сеть наших диверсионных учебных подразделений, как здесь в Германии, так и на оккупированных территориях.

– Вот–вот, адмирал! – сказал фюрер, оборачиваясь к Канарису. – Ваше ведомство занимается агентурой, вам и подвластно создание мобильных диверсионных подразделений, как в тылу наших войск, так и в прифронтовой полосе русских.

– Мой фюрер, по мере продвижения наших войск на Восток, мы уже организовали несколько школ. Подготовка диверсионных команд производится из числа военнопленных, присягнувших на верность великой Германии. Но, увы, их обучение не соответствует требованиям времени. Как только русские оказываются за линией фронта, семьдесят пять процентов, сдается органам НКВД. Мое предложение: продолжать набор в руководство диверсионными группами не из числа пленных, а из числа офицеров разведывательных структур Вермахта. Прекрасное знание языка, культуры и повадок большевиков делают из них наиболее дееспособных агентов или командиров инструкторского состава.

Гитлер опустил глаза в пол, прикусив большой палец. После недолгой паузы он взглянул на адмирала Канариса и сказал:

– Пожалуй, я подпишу этот приказ. Готовьте план мероприятий Вильгельм.

– Так точно, мой фюрер, – сказал адмирал Канарис, щелкнув каблуками офицерских туфель, – уже в ближайшее время полковник Редль доставит его вам на ознакомление.

В голове адмирала уже давно созрел план реорганизации его детища полка «Банденбург– 800» в дивизию полного состава.

Транспортный самолет Ю–52 уже через час полета приземлился на аэродроме Темпельхофф. Адмирал, попрощавшись с экипажем, придерживая кортик рукой, спустился по стремянке бетонную полосу. Там, на летном поле его уже ожидала служебный «Мерседес–Бенца». Адмирал Канарис сел в машину и тут же был «атакован» его любимыми таксами Зепплем и Сабиной, которых возил шофер навстречу с хозяином. Они, визжали от радости, лезли на руки Вильгельму надеясь получить свою долю брауншвейгской колбаски и ласки хозяина.

– Герр адмирал, домой, – спросил шофер.

– Нет, Фриц – давай в Берлин, – сказал Канарис, и, откинувшись на сиденье, погрузился в раздумье. Таксы, успокоились и, свернувшись рядом калачиком, прижались к теплой фетровой шинели адмирала.

Ставка «Абвера» на улице Тирпиц–Уфер штрассе 76 ничем не выделялась среди обычных столичных домов. Здесь была вотчина шефа разведки Вильгельм Канариса, и именно из этого здания он отдавал распоряжения парням полка «Брандербург–800».

Черный «Мерседес» адмирала, въехал во внутренний двор. Канарис, взял своих любимых собачек на руки, и, поздоровавшись с дежурным офицером, прошел к себе в кабинет.

Он снял шинель, уселся на кожаный диван, и откинул голову назад. Закрыв глаза, адмирал мысленно представил в своей голове текст приказа, который ему навязал фюрер. Речь шла о реорганизации отдела «Вали». Таксы не покидали хозяина и расположились рядом на диване. Поглаживая их гладкую и чистую шерсть, он восстановил в памяти весь разговор с Гитлером. Денщик, появившийся в дверях, привлек к себе внимание легким покашливанием.