Читать книгу: «Судоходство в пролет. ЖЖ-ФБ 2006—2013», страница 5

Шрифт:

Метадоновые рога, героиновые копыта

Семейную тему я прикрыл, но уж очень хочется порассказать, как меня хотели сделать зиц-председателем Фунтом.

Я человек в годах, но все-таки до Фунта не добираю. А уж 10 лет назад не добирал точно, зато внешность у меня – абсолютного лошары, которому можно впарить любое предприятие и мероприятие.

И вот тот самый псевдопоп-благодетель, у которого нынче обосновалась моя семья, решил, что из меня выйдет отличный Фунт. У него с памятью-то от метадона и прочих вкусных вещей явные неполадки. Он мне орет в телефон, чтобы я прекратил его склонять, не мне плохо придется (а что? пришлет инквизицию?), и что дело это давнее, уже двадцать два годика прошло.

То есть двенадцать скостил себе так, небрежно. Что православному двенадцать лет? – соблазн один, да искушение, да морок.

Позднее выяснилось, что пять лет назад был еще при деле.

Я справедливость-то восстановлю. 12 годочков! А то и 13. Может быть, 11?

Я же помню: девяносто шестой год, май месяц, а вероятнее – даже июнь. Жара, листва, цвета какие-то красные, и всюду не то черемуха, не то яблоня, я вечно их путаю – в том смысле, что не запоминаю очередность зацветания.

Из песни знаю только, что яблони расцветают с грушами.

Но груш я в наших окрестностях не околачивал.

И вот мы с грядущим попом обсуждаем деловые планы. Я здесь недавно рассказал, что метадон для оступившихся молодых людей предполагался из Литвы, где будущий благодетель имел надежные связи. Но без подробностей.

А он, благодетель, уже тогда был расположен к благодеяниям. Потому что если сам наширяешься до чертей, то чужая беда намного понятнее, и куда легче гнать бесов из окружающих – потому и среди наркологов хватает людей со стажем.

Просветленный благодетель видел бизнес так: он организует поставки, он договаривается с держателями метода ноу-хау. Очень строгие и замкнутые, по его словам, люди. А я председательствую в питерской конторе прямо на Невском, в качестве врача-консультанта.

Который один все это дело и назначает.

– Это же дорого, на Невском, – качал головой лошара.

– Арендуем, не вопрос, – отмахивался благодетель.

Подумав, я осторожно спросил:

– Но ведь с ними, наверно, будет сложновато, с этими клиентами… Такой контингент… криминальные круги… Стоит дорого…

– Да, недешево…

– А вдруг не поможет?

– Вот, твоя задача будет улаживать ситуацию, растолковывать. Может и не помочь…

– Это же не очень законно, по-моему, да? Частная такая практика, назначать контрабандный метадон, в центре Питера, за бешеные деньги? В частности – братанам?

– Да справишься, никто тебя не тронет…

Вот это он верно сказал, как припечатал. Никто меня не тронул, потому что я не справился. А не справился потому, что не поучаствовал.

Но вот духовенство наше – оно вот такое бывало в детстве, озорное. Сейчас-то, конечно, претензий никаких, ибо купина неопалимая, и свет неугасимый, и чаша неупиваемая.

Извините, если кого обидел, как пишет писатель Березин. Я же не обобщаю. Это все частности. Это бревно в моем глазу ворочается и поднимает волну.

Градусник

Он сделался первой жертвой.

Ремонт.

Предпосылка развода.

Я вспомнил, потому что вчера вечером у меня вдруг спросили, сколько градусов, и я потянулся смотреть Второй Канал, он же Пятый, если верить этой сатанинской системе.

Он никому не мешал, этот градусник. Я помню его столько же, сколько себя. Он держался ничуть не хуже стойкого оловянного солдатика. Погода ему тоже не мешала и не могла; его не тревожили даже сетки с мороженой рыбой, которые мы вывешивали за форточку по неимению холодильника Бирюса.

Он всегда четко показывал, сколько и чего.

Неграмотный, из крестьян, он слыхом не слыхивал о Фаренгейте. А в благообразного домашнего Цельсия он верил, как в Бога.

Его-то и выломали первым, и вышвырнули.

Переход на уровень

Зашел на рынок и обнаружил пропажу пятисот рублей.

А перед этим я покупал.

И отходил.

Естественно, я решил, что меня обсчитали, ограбили, околдовали. И стал настойчиво восстанавливать процесс товарообмена с участием всего отдела.

А они там все такие страшные, очень толстые и в халатах, с прическами и накрашенными губами, ножами размахивают, намереваются устрашить.

Пятьсот рублей нашлись на полу, они лежали под прилавком.

Понятно, что околдовали.

Разве я сам выроню пятьсот рублей? Это лишь доказывает, что я перешел на следующий уровень и способен противостоять своей магией мелким недоброжелательным элементам, которые вьются вокруг нас, эфемерные, стремясь нагадить.

Нечисть приносит извинения

Положительно, в доме обитает нечисть. И похоже, что она сама почуяла, что переборщила со мной. Что так нельзя.

Поэтому вещи стали не только пропадать, но и появляться.

Вчера появились Тапки.

Синие, очень удобные, мой размер. Мужские такие.

Ладно бы я их нарыл в каком-нибудь углу, нашел в загашнике.

Ладно бы они остались после недавнего квартирника.

Нет. Их не было еще вчера днем.

Когда я вернулся вечером, они стояли посреди коридора. И чудилось мне, будто рекут они: повинную голову не секут, вот мы, отныне твои мы.

Им неоткуда было взяться такими вот, посреди коридора.

Хорошо. Посмотрим. Я в них хожу.

Я принимаю извинения нечисти, но предупреждаю: если еще хоть раз…

Потом выяснилось, что тапки давным-давно купил мне отчим. Но кто их выставил в коридор? Угодничество, неприкрытое.

Половинчатость

Странные вещи вокруг меня множатся и забирают в кольцо.

Интимное: у меня не было мусорного ведра.

Вернее, оно когда-то было, но потом тесть замесил в нем не то цемент, не то железобетон, и оно сделалось непригодным к целевому использованию.

Поэтому я пользовался обычными пакетами. В них все набивалось, постепенно, а потом уносилось на помойку, где кем-то, вероятно, разбиралось.

Сегодня добрый отчим пошел, купил и подарил мне ведро.

Вся закавыка в том, что это половина ведра. Вот вообразите себе целое и распилите пополам. Получится то, что теперь есть у меня. С полукрышкой.

Туда суют опять же пакет, которому и без ведра было по кайфу, а вот внутри ведра отчаянно неуютно, и я вынуждаюсь вглядываться в мусорный сумрак, чтобы определить, где заканчивается ведро и начинается пакет, и наоборот.

Мне неуживчиво с этим полуведром в одной квартире. Это вообще больше похоже на почтовый ящик – по всем параметрам.

Прощенный эфир

Ящик не работал примерно неделю или две, я его наказал.

Но уж больно тоскливо одному сидеть. Надо, чтобы жужжало. А музыки не хочется вовсе.

Так что он заработал снова, и я мгновенно много чего узнал.

Мне очень понравился рассказ про старичка, который поднакопил деньжат и купил себе место на кладбище, сам выкопал могилку, установил памятник, что-то там такое на нем написал.

Я знаю, за границей это в порядке вещей, но у нас еще как-то не очень прижилось, потому что все веруем, дикие, в бессмертную душу, все ждем каких-то милостей, но ведь и перед милостями же все равно придется полежать немного, а то откуда восставать, вот и в церкви так говорят, не отрицают. Но все равно безалаберность в этом вопросе сохраняется. А дело, между прочим, полезное для здоровья. Дольше проживешь! Врачи рекомендуют. Психотерапевты. Примиряет с мыслями о смерти, успокаивает, что твой корвалол. В контексте президентской программы оздоровления нации собственноручное копание могил лично мне представляется важнейшим компонентом.

Один старичок, которого я немного знал, заранее накупил водки с собственным портретом на этикетке и надписью: Не Грустите! Психотерапия в полный рост, он и сам не сильно грустил, хотя и знал диагноз. Во всяком случае, делал вид и сохранял лицо.

Это, опять-таки, и занятие для пожилого человека, которому все равно делать не хрен. Вот он вместо того, чтобы мешаться с тележкой в метро, рассаду возить для кротов, отправляется на кладбище, а лучше – на погост. Красит себе оградку, чистит раковину. Снимает кепочку, отирает трудовой пот, радуется солнцу, озирается. Хороший денек!

Попрощается сам с собой, завтра – опять поздоровается.

Помянет.

По-моему, все исключительно гармонично.

Иконописненькое

Об одном периоде неофитства.

Да.

Почему-то вдруг вспомнилось.

Когда мы начали перестраиваться и скопом бросились креститься, как будто за нами гнался князь Владимир Красно Солнышко, моя супружница очень хотела видеть меня попом.

В смысле батюшкой, священнослужителем. С косичкой. Чтобы вкушал рыжики с белорыбицей и отпускал грехи.

А себя попадьей, матушкой.

И знакомые попы, а то и просто околоцерковный люд, глядя на меня, прямо потирали руки: хоть сейчас, говорили, рукоположим! Таким я выглядел.

Не знаю, что они тогда имели в виду.

Очевидно, то же, что и экстрасенс профессор Журавлев, с которым я работал в 26-й больнице. Он любил подмечать все странное, у него был нюх на разную экзотику.

– Смотри, – он брал меня за юный подбородок и подводил к нашему коллеге, тоже мистику. – Не правда ли – вот здесь, в этом треугольнике… кончик носа, верхняя губа… есть что-то иконописненькое?

Дьявол подслушал.

По иконописненькому-то я и резанул ножом, как по колбасе, когда откупоривал бутылку. Так лишилось формы потенциальное содержание, и я, раз такое дело, предпочел не отпускать грехи, а совершать их.

Белая Ночь

Новая демографическая политика – дело понятное и, вероятно, правильное. Но это палка о двух концах. Не каждому нужно размножаться.

Это я, конечно, банальность сказал, но мне кажется, что если уж взялись за что-то, то надо выбирать тогда, что показывать. А то в одном и том же телевизоре сидят президент, рассуждающий о демографии, и участники передачи «Пусть говорят».

Да пусть говорят, ради бога! Пусть только не размножаются.

Потому что запомнились двое. Один – пожилой сперматозавр, обуянный идеей продления рода. У него пятнадцать детей от некоторых женщин, последняя из которых уже много лет не выходит из декрета, и ему нужно еще.

Правда, сказываются годы. Папа начал давать детям странные имена: Царь, Король, Государь…

И это не ново, мы все с этим сталкивались. К матушке моей, например, однажды пришла пациентка и на вопрос, как ее зовут, смешалась и ответила: «Мне, право слово, неловко говорить, но – Белая Ночь Николаевна».

Почему бы не переименоваться, раз уж достаточно выросла, чтобы по гинекологам ходить? Потому что гены, гены…

У преклонного производителя навряд ли шизофрения, скорее всего – обыкновенный склероз. Шизофрения сидела дальше и собиралась жаловаться в Страсбургский суд на местный ЗАГС. Потому что тамошние консерваторы отказываются записать имя его ребенка. Которое есть (самих цифр и их значения не помню, пишу произвольно) БОЧ V335764. Что такое БОЧ, понятно всякому дураку. БОЧ – это Биологическая Особь Человека.

Доверяя фактору наследственности, я верю, что сын, когда вырастет, доделает то, что не дадут завершить его папе свирепые доктора. И он отвоюет право на свое подлинное имя, начертанное в Книге Жизни.

Акт самопознания

Однажды мне сказали, что если хочешь узнать человека, то нужно задать ему два вопроса.

Первый – о предпочтительном мироустройстве.

Второй – о месте, которое сей человек занимает в желательном мире.

И вот я все думаю про себя любимого.

Акт самопознания.

Это творческий акт! Он требует некоторого напряжения воли, отказа от ряда соблазнов.

Скорее всего – девятнадцатый век. Просвещенный помещик, да. Дела ведет управляющий. Никаких перемен, доброжелательный либерализм. Непроницаемый купол над государством, защищающий от лунных и марсианских баллистических ракет, которыми давно угрожает полностью заселенная Солнечная Система.

Эволюция

Понимание того, что человек образуется из съеденной пищи, все сильнее овладевает моим мозгом. Он ведь тоже сформировался из съеденного и не раз обновился. И из выпитого он тоже сформировался.

Постоял в очереди, позади двух милых старушек.

С возрастом результаты эволюции становятся очевидными. Выпирает каркас; остальное, придуманное, все давно разлетелось клочьями до ветру.

Эти старушки уже окончательно преобразовались в колбасу.

Они смотрели на нее и говорили о ней, и каждая ждала, чтобы другая купила, и наблюдала, как это происходит, чтобы купить то же самое. Все их надежды, упования, воспоминания, предвосхищения; все желания и соображения – все это сосредоточилось на колбасе.

И вместо пальцев у них были старорусские сосиски.

Купили; побрели в соседний зал покупать себе клитор молока.

Шестое июня

Сегодня очень много о Пушкине.

Все почему-то знают, когда он родился и почему, хотя помимо него родились еще другие великие поэты и писатели, но вот о них никто таких важных вещей не знает. Вот убейте меня – представления не имею, когда родился Гете. Или там Лермонтов. Я даже про Сергея Михалкова знаю лишь то, что он старый отчаянно, и что Ванга ему нагадала, что таким он и будет, сильно старым.

Я очень давно не читал Пушкина.

У нас была хорошая учительница литературы, но и она накормила нас до рвоты его днем рождения и прочими энциклопедиями русской жизни. И вот стоит у меня на полке его огромный том, который я специально несколько лет назад забрал у родителей. Потому что я не то не своим умом дошел, не то подцепил где-то, что Пушкина надо читать в зрелом возрасте. «Нас было много на челне» – это что, для средней школы?

«И может быть на мой закат печальный блеснет любовь улыбкою прощальной».

Это только в школе и проходить.

Я вот только-только дожил до положенных лет, когда это вдруг стало актуально.

Взял я, стало быть, том, чтобы читать его в зрелости, и так с тех пор отчего-то и не читаю, не открыл его ни разу. Стоит он невостребованный. Нет, однажды я его востребовал: читал дочке «Руслана и Людмилу», да «Пиковую даму», соблазнив хоррором, но на ту это не произвело никакого впечатления. Разве что огорчилась, что девушку обманули. Даже ахнула.

Почему так? Не знаю. Рука тянется взять почитать, в зрелости-то, и мигом отдергивается. Наверное, все еще рано. Наверное, это всю жизнь придется вызревать.

И можно не вызреть. Был у меня одноклассник, писал в сочинении про «Капитанскую дочку», что Пугачев хотел жениться на Маше, а потом говорил Гриневу: «Бери свою Машу и дуй с ней на все четыре стороны». Без знаков препинания. Вот он тоже, я подозреваю, не перечитывает.

О ключах, соседях, инвалидах

Закрытая дверь – как разведенный мост.

Особенно обидно, когда за ней кто-то есть, но тебя не пускает.

Сначала не повезло писателю Клубкову: несколько дней назад он пришел ко мне, звонил в домофон, орал с газона в распахнутое окно, но я его не услышал и не впустил, и он ушел. На следующий день он явился снова, и опять звонил в домофон, а я не слышал, и тогда он привычно отправился на газон и орал оттуда мне минут пятнадцать. Потом решил, что если я и дальше буду молчать, он начнет декламировать стихи моего дяди и все остальное, но тут я, слава богу, внял и услышал. Наверное, у меня уши отказывают к старости и не к радости.

Теперь не повезло его сестре. Племянница заснула, в квартире остался лишь бессловесный парализованный отец. Это не остановило сестру. Проникнув в подъезд, она стала требовать у двери, чтобы несчастный открыл ей, и тот поехал в коляске. И она слышала, как он рулит, и подбадривала, и наставляла, пока инвалид не вывалился на пол.

У каждого есть такой печальный опыт, и у меня тоже.

Помню, я не мог попасть в свою квартиру: заело ключ, и тогда я от ярости сломал его, но это не помогло. Слесарь открыл эту дверь пальцем, и я понял, что пора ее заменить.

А другой случай состоялся на старой, коммунальной еще квартире. У меня не было ключа, но я надеялся на бабушку-соседку. Баба Маша была боязлива и глупа, она имела обыкновение запираться на цепочку и крюк. Она полагала, что может быть кому-то нужна.

После серии бесполезных звонков я раздобыл лом и сделал дверную щель. Сорвал крюк, но сладить с цепочкой мне не удавалось. И тогда я стал метать в образовавшийся проем строительные материалы и всякую дрянь, которые нашел на лестничной площадке. Этого добра нашлось много: доски, палки. И все это я с грохотом переправлял в щель, в коридор, где оно беспорядочно падало.

Наконец, явилась сонная Баба Маша в ночной рубашке и платке.

– Леша! А мне снится, снится…

– Еб вашу мать, Марья Васильевна!…

– А мне все снится, снится… меня догоняют, стреляют, а я бегу, бегу… Леша.

Повесть о настоящем человеке

Отчим мой взял и попал в «Лучшие Люди России».

Есть такая Энциклопедия.

Она вроде бы хронически пополняется, и я все думал раньше: неужели так много хороших людей? Все больше и больше, тесно от них уже, а выйдешь на улицу, так и не скажешь.

Теперь-то я знаю, почему она пополняется.

Отчим мой, конечно, человек очень даже неплохой. Сорок лет в одной больнице, за городом, подъем в полпятого утра, дома – в семь-восемь вечера. Ничего так. Невропатолог. Все знает. Матерый такой волчара даже, а не человек.

Но вот, стало быть, признали где-то, что он из лучших, и занесли в Энциклопедию, и позвонили. Из самой Москвы, с несколько развязным вопросом: ну так что, будете покупать-то? Энциклопедию, где написали про вас? Тридцать тысяч. Есть особое предложение – семьдесят тысяч. Сафьяновый переплет французской выделки, пятнадцатого века материал.

И я вздохнул с облегчением. Энциклопедия будет пополняться, потому что сафьяновый переплет, но я туда не попаду. Потому что я не очень хороший человек. И это замечательно. С хамскими и дебильными вопросами обращаются только к лучшим людям России, которые встают в полпятого утра.

Бытовая ревматология

Мысли мелочные, но все какие-то червивые, донимающие.

Вот эти кассирши, например. Опять они. Почему они все время хотят то десять копеечек, то двадцать? Якобы чтобы без сдачи.

Сегодня я присмотрелся: мать моя женщина! да там у них груды этих монеток! Россыпи! Тогда зачем?

И я догадался, что это специальная лечебная физкультура для склеротически-артритических пальчиков, которые роются в кошелечках, все рассыпают, заполошно зовут на помощь: Коля! Коля…

Коля, нагруженный верблюдом, суетится и беспомощно приседает рядом. Очередь пропитывается настроением кобры.

Надо было ввести такую физкультуру и в нашей больнице. С разрабатыванием суставов. Чтобы покупали гречку, да в рваном пакете – простите, я перевешу, да чтобы стыдно стало, что вообще пришла лечиться и покупать еду.

Одна беда: у меня суставы в порядке. Но это временно.

Есть еще одна беда: крупная купюра. Рублей сто. Ее меняют всем магазином. Но это отдельная тема.

Маршал Кейтель

Мое недельное – дольше – сражение с раковиной завершилось безоговорочной капитуляцией и раковины, и трубы.

Воспользовавшись хирургическим орудием, я извлек из трубы маршала Кейтеля, и он подписал акт. Он, маршал, представлял собой жалкое зрелище.

Когда-то он был картошкой. И жил бы себе в условиях сельского хозяйства. Так нет же, устроил агрессию – и против кого! Против человека, который умеет делать пункции…

Новая баня Цили Аароновны

С утра в мою бедную голову ломится даже не лытдыбр, а нечто непоименуемое.

Вот взял и вдруг вспомнил новую баню Цили Аароновны, нашей дачной соседки. Она не снимала дачу, она володела ею сама, и у нее была резная, она же кованая, калитка.

И был у нее еще зять, с машиной, который построил эту самую баню. Баня была из красного кирпича, а вела к ней, как принято в волшебных странах, дорога из кирпича желтого.

– Заходите, заходите, – приговаривала Циля Аароновна, приглашая нас осмотреть баню. Нам было до этой бани, как до пизды, но мы вошли. Следом за гордой Цилей Аароновной, которая шагала впереди и терла руки передником.

Совершенно новая, необъезженная еще баня. Предбанник, полки, печка, шайки.

Никто в ней еще не успел помыться.

И вот что меня поразило: уже тогда, на девственно чистых бревнах, еще сохранявших аромат смолы и леса вообще, была выцарапана надпись. Такие надписи так просто не делаются, тут подоплека нужна. Написано было следующее: «Люблю тебя, котенок, люблю твои глаза. Но ты еще ребенок, тебя любить нельзя».

Я моментально вспомнил о древнем обычае запускать в помещение кошку. Первой, на счастье. Очевидно, нечто подобное состоялось и здесь, но не в коня корм, баня сгорела.