Читать книгу: «Судоходство в пролет. ЖЖ-ФБ 2006—2013», страница 6

В особенности окурки

Что-то вокруг происходит.

Вчера напал на зарубежного вида дворничиху по причине своего сей же секунд выдуманного арийского превосходства.

Я, понимаешь, плачу колоссальные деньги, а на лестнице как было нехорошо, так еще хуже и стало, особенно после домофона.

– Убирать, – спрашиваю, – не собираетесь? В особенности окурки?

Сейчас звонок в дверь.

Настороженно выглядываю: стоит. Напишите, говорит, мне расписку. Что я лестницу вымыла.

Чтобы я, значит, отыскал бумагу и ручку и написал ей расписку в половом акте: дескать, полы эти вымыты и даже благоухают свежестью ферганской долины.

Я велел ей удалиться, уединиться, написать самостоятельно и пообещал подписать все, что угодно. Вплоть до согласия на посещение подвала с целью интимного экстрима или наоборот.

Предутреннее

Пробудишься так вот в четыре часа утра и раньше, посмотришь в окно, а там идет страшная жизнь.

Эти домики…

Их специально устанавливают, эти якобы детские домики.

В них что-то тлеет и курится, доносится хрипловатый говорок из категории шансон.

Я бы придумал специальные милицейские эвакуаторы для таких домиков.

Чтобы катались по дворам и не тачки хапали, а сразу, не глядя, забирали такие домики и увозили за городскую черту, на неведомые стоянки. Потому что там заведомо замышляется, совершается или обсуждается преступление.

Оптика

Я в Москве.

Мне немного недостает привычной микроскопии.

Волею провидения я живу сейчас на самом что ни на есть девятом этаже, тогда как дома привык обитать на втором.

И мне, конечно, несколько не с руки наблюдать за явлениями с поднебесного балкона. Благодаря которому даже окурки мои уподобляются падающим звездам и побуждают загадывать разнообразные желания: например, чтобы они не попали кому-нибудь в глаз или, наоборот, попали за шиворот.

Кроме того, конечно, затягивает бездна.

Когда-то я читал сомнительную статью о юношеских стихах Карла Маркса, которому хотелось устремиться в бездну или куда-то еще – короче, вниз, в заведомо нехорошее место, и увлечь за собой всех окружающих.

Так вот на балконе я понемногу начинаю постигать этот Капитал.

Ну, не настолько, чтобы хотеть увлечь кого-нибудь за собой. Я вообще по натуре одиночка.

Но тем не менее.

Дома, в Питере, этого нет. Там сразу видно дно, где и Карл Маркс, и ему подобные кто бродит, а кто лежит.

Коммерческий дискурс

Зашел на московский товарно-денежный рынок, он же вещевой-пищевой. В принципе, от питерского мало чем отличается.

В культурном, современного вида павильоне прислушивался к дискурсу.

Участвовали: продавщица пятьдесят последнего размера, охранник с мобилой, некто Леша и прочие персонажи. Все одновременно и как бы в режиме диалога:

– Э-эх! Спать хочу! Холодно в городе! Любви хочется, детектива!

– Блядь, загадили нам все, козлы…

– Домой!

– Слушай, беги уже за шаурмой, мне холодно.

– Что-то у тебя нет ничего святого, Леша!

– А чего?

Джулия Робертс

Иногда со сторонней подачи смотришь фильмы, которых сам никогда бы не посмотрел. Нет, все замечательно, никаких претензий, ни к кому – просто существуют явления (книги, фильмы, люди), которых не должно быть. Звезды легли, и карты легли, и я осведомился в существовании на свете фильма «Близость» и его героев, которые тоже все легли, попеременно, друг с дружкой, в режиме копуляции жгутиковых организмов.

Там было высокое креативное начало со сладкой, по утверждению Джулии Робертс, спермой, которое (начало) мне в итоге захотелось навсегда где-нибудь запереть в креативной студии и не выпускать, пока не наступит смертельно опасный спермотоксикоз.

Там было животное начало в лице ебливого доктора (я лично оскорбился за всех докторов), которого переводчик то и дело называл то травматологом, то дерматологом, и было вообще непонятно, когда он работает и как. Создалось впечатление, что он купил свой диплом в переходе метро вместе с больничным листом, под покровом которого и шляется по шалманам.

Этот доктор хотел знать про Джулию Робертс все – где она кончила, с кем, на каком лежаке, в какой позе, сколько раз и какова на вкус сперма творческого начала, о чем и было исправно, через запятую ему доложено послушной Джулией Робертс, в режиме раскаяния и сострадания, от чего звериное докторское начало осатанело и впало в прострацию.

Вообще, партнеры в этом кино менялись местами с удивительной скоростью. Вот они вместе, но вот как будто что-то произошло, чего нам не показали – так, ерунда, месяца полтора миновало, и они уже поменялись местами, и так много раз.

Доктора к концу фильма мне захотелось лишить диплома и высечь, просто так. На Сенной площади, но в Москве нет Сенной площади.

Короче говоря, мир изменился. Еще вчера я не догадывался о существовании в мире такого кино, а сегодня уже знаю наверняка. По сюжету победило животное докторское начало, но по жизни-то – креативное, ибо на выходе образовался фильм.

Шекспир

В продуктовом магазине – шекспир всерьез и надолго.

Кассирша:

– Гамлет, ты чего такой сердитый с утра?

– Да-а… Я когда сердитый, вот так делаю: ррррррррррр. А у нас еще есть мальчик, его Отелло зовут, он двинутый немножко. Он, когда сердится, тоже вот так делает: ррррррррррррррр.

Дядя

Посетил московского дядю. Дядя был на удивление трезвый и даже не с бодуна, хотя какие-то мысли при виде меня в нем закопошились, но были убиты в зародыше.

Тогда его пробило на медицинские истории. Он много лежал в больницах и сохранил отрывочные впечатления. Все истории вроде забавные, но какие-то незавершенные.

Например, про деда, которого сдала в больницу внучка. Сдавая, очень спешила и удалилась почти бегом; никто не понял, с чего бы это, а потом еще больше удивились, когда деда раздели и на нем объявились огромные семейные трусы с резинками на штанинах. Специально подшитыми, чтобы обтягивали ноги. Но потом все разъяснилось – и бегство внучки, и резиночки, потому что дед обделался и с хохотом начал метать дерьмо в стенку.

Там же лежал еще некий армянин по имени, если я правильно уловил, Айрик.

Всех развлекал; однажды пошел в душ и вышел оттуда распаренный весь, с полотенцем, накрученным на голову, как тюрбан.

И пьяный сторож при виде тюрбана немедленно заинтересовался:

– Ты турка?

– Турка, турка.

– А вы, турки, вот так вот молитесь, да? – И сторож сложил руки в благочестивую лодочку.

– Так, так.

– А мы, русские, вот так, – и сторож не вполне метко ударил себя в лоб и в живот. – А выпить у тебя, турка, что-нибудь есть?

– Есть, конечно.

Айрик пошел в палату, вернулся со стаканом одеколона.

– Это что?

– Это наш особый турецкий коньяк.

Сторож выглотал стакан, крякнул, утерся и задыхающимся голосом спросил, нет ли у турки второго стакана турецкого коньяка… Ну и все в таком духе. Ладно. …Под занавес меня нынче все-таки вынесло к Кремлю, в отличие от Венички Ерофеева, а на Курский вокзал не вынесло, и я полюбовался, и на Христа Спасителя поглядел – в общем, отметился. Ночью – домой.

Определение в понятиях

Наполнился впечатлениями, делиться которыми не особенно интересно. Но зато захотелось отвлеченно порассуждать, пообобщать, наметить аналогии и параллели.

Есть такая порода людей, которые предпринимают разного рода действия, и каждый их шаг, взятый отдельно, представляется разумным и житейски осмысленным. Однако при рассмотрении в совокупности и перспективе эти шаги свидетельствуют о вопиющем слабоумии.

И мне давно хочется обозначить это психологическое уродство каким-то очень общим, емким термином, соотнести процесс с медицинской патологией. В сознании, как и в физическом организме, может иметь место хроническое воспаление с хроническими гнойными выделениями. Это одна ситуация, когда речь идет о процессе с окончанием на «-ит». А я все больше сталкиваюсь с похожими, но отличными случаями, когда налицо хроническое перерождение с распадом и образованием полостей, некая наследственная дегенерация. Такие процессы оканчиваются на «-оз».

То есть с окончаниями все понятно, а вот с корнями – беда.

Буду подбирать. Потрачу на это остаток жизни.

Развод по-кировски

Наконец я свободен!

Мне выдали болотную бумагу, поставили в красное чернильную татуировку и попросили двести рублей.

Я-то думал, что все будет куда драматичнее. Чего, помимо разводов, ожидать в пролетарском районе, где выпивки десять точек на триста квадратных метров, да два круглосуточных «Нормана», да прочее круглосуточное, а роллы и суши задыхаются, доживая последние дни?

Мне виделись плачущие дети, рисовались траурные смокинги на молчаливых родственниках и гостях.

Белый десятидверный лимузин, украшенный куклами-трансформерами и матросскими лентами с надписью «Балтика-9».

Потом – поездка к Поцелуеву Мосту, где по преданию я должен был при свидетелях и понятых расцеловать делопроизводительницу загса. Дальше – на Марсово поле и к Медному Всаднику, благодарить их за возможность болотной бумаги.

Весь город-то неспроста на болоте.

Но никаких поцелуев и никакого моста, за исключением вентилятора и кактуса.

Еще там была, если не путаю, бегония – симпатичное растение в бракоразводных стенах. И меня отправили на Марсово поле, а в привычную до простатита сберкассу, где я заплатил двести рублей и еще десять, за распечаточку.

Дура дала мне в подарок лотерейный билет, и десять рублей я-таки отыграл у этих алчных людей.

– Выиграли, что ли? – неприязненно спросили из-под стекла.

Я со змеиной улыбкой зазмеился билетом в окошечко.

Две ноги на трех ногах

Церковь, приход.

На чердаке – чудовищный кавардак.

Батюшка, ломая себе ноги и руки, протискивается сквозь утварь.

– Это что?! Откуда здесь ходунки? Откуда здесь целая гора ходунков? У нас тут целая компания инвалидов, ходить с ходунками треногими? Почему они здесь?

Вбегает жизнерадостная поповна.

– Что это? Что это? Ой, какие милые! На них замечательно наденутся платья!…

Так моя дочка, проезжая мимо кладбища, закричала на кресты: какие лазалки, я хочу по ним покарабкаться!

Поп махнул рукой и покинул чердак.

На лестнице его ждала беда. Она одна не ходит.

Там насрала неустановленная старушка.

Поп схватился за голову и выпучил глаза:

– Что же делать? Что теперь делать, что делать?..

Он находился в полной растерянности.

Этим вопросом задавались и Чернышевский, и Ленин, но так и не сыскали ответа.

Семь колец пещерным гномам

Мне рассказали, что швейцарцы, даже когда не пользуются фуникулерами и не служат на сборах, все же какают очень быстро.

Им достаточно двух минут.

Конечно, двух минут бывает достаточно, но добавьте сюда гигиену и все такое. Наша Птица-Тройка притормаживает, останавливается и безутешно пожирает чичиковское сено.

Молодцы, проворные гномы! Настоящий Альпенгольд.

Я меняюсь

Я перестал есть хот-доги.

Мне не раз говорили, что нужно прекратить их переваривать, но я не слушался и ел. В худшем случае они выходили из меня неповрежденными, через рот, еще даже со сладкими-солеными огурчиками.

Но вот в Москве, в переходе метро, меня-таки пробило и вразумило.

Час был очень поздний, к полуночи, и там был ларек – естественно, запертый. Он укрылся под ширмой, но витрины остались видны, и там лежали нераспроданные дневные хот-доги. Вне холодильника, оставленные до завтрашнего утра.

Они напоминали ссохшиеся багровые пальцы, отрубленные на Лобном Месте, потому что росли изо Лба, а это подрыв государственности.

И тесто им явно сочувствовало, ибо предоставляло прохладное мучное укрытие, хотя бы и жестковатое.

Мимо ларька – и меня – прохаживался милиционер, и я его интересовал куда больше.

А ведь я переваривал это и начинал состоять из этих усеченных пальцев, где только и не было ногтей, но говорят, что они отрастают в гробу, развлекая труп.

Ночной дозор с чаем и бубликами

К одному батюшке, во храм, приехали депутаты. Может быть, они даже приехали из Москвы.

Посмотреть, как это там и что творится у батюшки. Не нужно ли освоить какой-нибудь транш, позолотить купола. Но все это, видно, было на стадии прожектов, а потому батюшка не озаботился особенным хлебосольством.

Депутаты приехали к полуночи, и батюшка угостил их чаем, да еще печеньем с баранками, наверное, но это уже мои досужие домыслы.

Чаепитие получилось скоротечным, в первом часу депутатов препроводили во двор. Батюшка ласково провожал их. Покуда не наткнулся на бомжа.

Этот бомж появился неизвестно откуда. Вероятно, он где-то лежал, грезя о булочке и бутылочке растворителя, укрывался ветошью пополам с насекомыми и думал, что вот же, бывают где-то в мире даже батюшки и матушки, не то что депутаты.

Они увидели друг дружку и остановились чуть поодаль, группа и одиночка.

Батюшка, в центре, окаменел.

Депутаты безмолвствовали. Ведь они же народ, его избранники, а этому народу приличествует безмолвие. Они явно впервые видели настоящего бомжа.

Бомж двинулся к ним, бормоча несвязное про рубли.

Депутаты оставались в растерянности. Тогда батюшка накинулся на бомжа и грозно велел ему уходить, пока не случилось страшное. И ушел во Храм.

Шел первый час ночи, и ему просто-напросто отчаянно надоели и депутаты, и бомж

Батюшка решил там побыть, пересидеть.

Он сообразил, что рано или поздно из этого что-нибудь выйдет.

Так оно и оказалось в действительности: когда батюшка возвратился во двор, там не было уже ни депутатов, ни бомжа.

Возможно, депутаты воспомнили, что и сами когда-то существовали пусть не бомжами, а кем-то вроде, и торговали мочевиной. И дали ему сотню долларов.

Но скорее всего, я думаю, они разразились неизрыгаемой в высоком обществе бранью, отчего их проситель наклал в штаны и укрылся под ветошью. Ведь они уже покинули храм, а потому богобоязненность сама собой улетучилась.

Да, так мне кажется вероятнее.

Во всяком: случае, двор опустел, и по нему прохаживался дворник, а депутаты летели, летели, летели, а бомж давно задремал немудреным сном.

Воспитальный мемуар

Давненько у меня не было мемуаров, но вот он случился. Может, и был? Не нашел.

Дело было ровно 26 лет тому назад. Я тогда впервые поступил в институт и собирался в колхоз выковыривать из грядки морковку.

Мне не сильно хотелось ехать, и я устроил вечер встреч и прощаний со своей тогдашней подругой. Подруга не особенно горевала, но коньяк пила, и мы тогда по юношеской слабости уговорили всего полбутылки, а остальное вернули в родительский бар.

И вот я уехал.

А надо сказать, что в нашем медицинском морковном колхозе все было исключительно строго: вышки, увольнения, наряды, колючая проволока, гепатитные поросята с охристыми глазами. И никого к нам за ограду не пускали, разрешали переговариваться только под караульной вышкой, потому что ситуация в мире взрывоопасное. Армейские дембели говорили, что у нас круче.

Ну, выпить – ни-ни. Вон из отряда, вон из института, и отправляйся в Кабул обсасывать самолеты с грузами двести и триста. С одним так и вышло, когда он в письме обозвал колхоз концлагерем. Почту-то собирало начальство, наши старшекурсники.

Я подумываю написать об этом отдельный цикл.

Все доктора теперь.

Но вот приехали мой отчим и дядя.

Они такого сами не ждали. А уж я как не ждал? Я позабыл, что на свете есть город. Планета образовывалась непроглядными полями с далекими огоньками на горизонте.

…Им матушка сказала с утра:

– Что вы, мальчики, все по городу шляетесь? Хотя бы съездили в Петергоф или Павловск, в парки…

Мой колхоз был под Павловском. Это был невозможный сюрприз.

И собрала мне посылочку.

Дядя и отчим, под подушкой игравшие в горячительные сорокоградусные шахматы, просто не ожидали такого фарта.

– С удовольствием! – воскликнул отчим.

Уже на лестнице они стали пересчитывать мелочь и решать, что купить: немного водки или много пива?

До Павловска доехали без потерь, не считая мелкой ссоры в оскобарившемся автобусе, который начал петлять и всех мотать, а дядя уже плохо стоял и возмущался по праву езды.

Возле концлагеря они остановились. У них были две сумки с едой.

Дядя перекинул ладонь через колючую проволоку.

– Здорово, – сказал он как-то неприветливо. Он даже ударил меня ладонью и стал смотреть в сторону. – Ты зачем оставил коньяк? Тебе говорили, что если пьешь, то допивай? А мать пришла! И нашла! У нее горя и так знаешь – по самые яйца!…

Дядя самоподзаводился и расхаживал куражливым журавлем. Отчим стоял и укоризненно на меня смотрел. Мне было жалко его за очки.

– — Колбасу всю не сожри, – жестоко предупредил дядя. – Не то тебе морду разобьют. Ну двинули, что ли?

Они с отчимом поплелись к автобусной остановке, недосягаемой для меня, оживленно беседуя.

А колбасу я не съел, ее съели другие. К нарам подошел чеченец Дато и умял три четверти, но я не посмел возразить, ибо еще питал иллюзии насчет не слишком удачного, но все-таки братства народов. Зато мне достался посторонний, не от Дато, пирог.

Подарок

Один батюшка подарил содружественному духовному лицу видеокассету: «Почему мироточат иконы»?

Тот помедлил.

– Знаете, батюшка – конечно, спасибо, но я знаю, почему мироточат иконы…

Батюшка ожег его коротким пронзительным взглядом.

Небо и земля

В одной из моей хроник описан доктор, который дежурил ночью на пивзаводе и «в два часа дорвался до кранов».

Нечто подобное произошло в одном приходе: в половине девятого утра протопоп дорвался до склада. Там не было спиртного, оно хранилось в другом этаже, зато там хранилось все остальное.

Протопоп не воровал. Он кружил среди этого, куражился и дурковал, особенно оберегая «Основы православия» – брошюры, отпечатанные в непотребном количестве.

Там были любые вещи по алфавиту. Берешь азбуку, смотришь вещь и находишь. Вот скудные образцы:

Деревянные блоки для парусника.

Катушка фашистской колючей проволоки «Вермахт-1942».

Церковный накупольный крест из иридия.

Антикварные стулья.

Бочка из-под шнапса.

Катушка для силового кабеля.

Стиральные машины, 3 штуки.

Шесть пылесосов, все это не работало.

Протопоп метался и не знал, к чему себя приложить. Ему было отрадно и музыкально.

Еще один дискурс

В магазине, где просят «вазми карзынка» – как он хохотал, когда я по рассеянности пошел с карзынкой из магазина.

Он одет в военную форму неустановленного суверенного государства.

Маленькая отечественная девочка, у папы на руках, спрашивает:

– Дядя, а почему у тебя палец так согнут? А почему ты такой некрасивый? Тебя мама в детстве плохо кормила?

Невнятная среднеазиатская брань.

– А покажи мне свой кошелек.

– У меня нет кошелька…

Монтекки и Капулетти

Один мой старинный приятель, Сын своих родителей и племянник других, приехал на дачу, половина которой принадлежит ему. И обнаружил маму в положении героини фильма с Райкиным, про коммуналку. Орудовали дядя и тетя.

Они противостояли.

Когда-то – милейшие отношения! Образцовые.

Я бывал там! Я помню застолья!..

Состоялся дискурс. Участники:

1. Племянник.

2. Тетя.

– Интеллигенция!

– Мещанка!

– Учителя!

– Медобслуга!

– По заграницам ездят!

– А что?

– Христианин!..

Разводка

Внутренний рост – он в чем заключается?

Да во всем. Можно и вниз расти, в конце-то концов. Применительно ли тут слово «рост»? В плане деградации, которая тоже есть своего рода развитие – безусловно.

Только что я совершил вещь, которую не сделал бы никогда, и с хохотом всех выгнал бы, ибо мне известны эти затейники.

Когда звонят в дверь и приносят подарки на взаимовыгодных условиях.

С картошкой проще. Хозяева, картошка не нужна? Нет, не нужна.

Но мне было скучно, а пришла девушка Таня. На лице вытатуирован техникум – метафора.

Девушка Таня сказала, что только сегодня она готова подарить мне четыре предмета. Просто так. За мою рекламу этих предметов, а следить за рекламой не будут, потому что все построено на доверии.

Она предложила мне суперутюг, чайник-термос, фильтр для воды и огромный набор кастрюль.

– Это все ваше, – сказала Таня. – Пользуйтесь!

– В чем прикол-то? – заинтересовался я, попыхивая в нее папиросой.

В честь такого судьбоносного события – Дня Здоровья и Счастья, по ее меткому выражению – это обойдется мне в 3,5 тысяч рублей. А не в девять. Между прочим.

У меня есть чайник. Есть утюг и фильтр. Но у меня мало кастрюль. Жена, избавляясь от всего ненавистного, сохранившегося от бабки, повыкидывала массу кастрюль. Мне их много и не нужно, однако…

Однако я купил кастрюли.

За полторы штуки. Их много, и они со сковородками. Я не знаю, куда их девать и что из них есть. Те же пельмени?

Я даже не думаю, что меня развели. То есть развели, но не особенно жестко. Тем более, девушка Таня с выражением техникума на лице. Она бы не вышла за меня замуж, будь у меня утюг, чайник, кастрюли и фильтр. У нее их и без того полным-полно. Скорее, она бы забанила такого мудака.

И я думаю – не рост ли это? Или Альцгеймер? Не начало ли это созидания и сбора камней? Вот придет ко мне любимая, а у меня уже кастрюли. Уже есть повод задуматься.

Впрочем, я могу и продать их за столько же, если кому нужно. Не в кастрюле счастье, в ней только его соблазнительные семена.