Наказ атамана

Другой берег

(Май – июнь 1919)

Сразу выдвинуться в путь не удалось, пришлось потратить почти день на то, чтобы сжечь все подводы и имущество обоза – никаких следов его присутствия в этом месте оставлять было нельзя. Когда справился и с этим, объезжая дальней стороной Андреевку неожиданно наткнулся на такую картину: на большой лесной поляне трое военных гоняли по траве раздетую догола девку, громко смеясь и подстёгивая её прутьями. В стороне, у леса, стояло несколько деревянных строений небольшого хутора, в дверях одного из них, видимо жилой избы, торчала фигура старой бабки, в панике наблюдавшей за происходящим. Туманов спешился в кустах, на выезде к поляне, и скорее всего обошёл бы нехорошее место стороной, но в этот момент девка со всех ног рванулась в его сторону, и совсем скоро влетела под ноги коню, которого он держал под уздцы. От неожиданности взвизгнула, и упав ничком закрыла голову руками. Вздохнув, Туманов стащил с седла шинель и накинул на неё, вполголоса сказав:

– Не бойся…

На поляну вышел ведя коня в поводу, а к нему уже подбегали, распалённые от возбуждения, трое воинов в краснозвёздных фуражках на головах. Вид неожиданно появившегося из кустов человека их не смутил и не отвлёк от намеченной цели: словно не замечая его они побежали мимо, явно собираясь продолжить увлекательное занятие. Туманов подсёк первого, толкнул второго на другого. Когда все трое повалились на траву, страшно матерясь и хватаясь кто за наган, кто за нож, ждать не стал – выбил оружие, отобрал нож и двумя точными ударами упокоил самых активных. Третий же, резко потеряв целеустремлённость, рванул от него через поляну, втянув голову в плечи и спотыкаясь на кочках. Бежал резво, Туманов догнал его на коне уже у самого края поляны, сбив с ног ударом шашки плашмя. Тут же и допросил, надавив коленом на причинное место. Из похотливого самца удалось выдавить весьма полезную информацию. Все трое оказались из 218-го полка, известной уже ему 25-й стрелковой дивизии. Вместе с 217-м полком их часть заняла деревни Уязытамаково, Заитово, Андреевку и Кажай-Андреевку, где сейчас остались тыловые и санитарные службы, в то время, как полки ушли дальше, отодвигая фронт на северо-восток. Такие же подразделения хозяйничали в соседних деревнях, что узнать тоже было не лишним. Насильник, убедительно принуждаемый к искренности, инициативно вывалил всё, что счёл полезным для собеседника: 225-й полк занял Старошахово, 223-й вошёл в Суккулово, а штаб дивизии расположился в Белебее. Другие подробности Туманов посчитал неинтересными, и прекратил его словоохотливость ударом по сонной артерии, отправив вслед за дружками.

Пока возился с этими самцами, девица успокоилась, и через поляну ушла в его шинели к дому, где её поджидала бабка. А ему пришлось потратить время, чтобы прибрать за собой: не оставлять же этих местных наедине с такими соседями. Попросил лопату у старухи, и когда уже притаптывал закиданную землёй яму, рядом оказалась девушка. Она была одета в сарафан и блузу, держа его шинель в руках и протягивая ему.

– Спасибо тебе. Не помог бы – руки на себя наложила бы. Честно. Меня Дарьей зовут.

Смотрела в глаза открыто, с вызовом. С характером девка.

– Откуда они появились? – он ткнул лопатой в могилу.

– С Андреевки, откуда-ж ещё. Вон он, Екатериновский тракт-то, – она кивнула головой в другую сторону поляны, – ищут чего покрасть да сразбойничать.

Пока Туманов заканчивал землеройные дела, неторопливо рассказала о себе. Хуторок назывался Мочищем, стоял в лесу, у старого пруда, в котором вымачивали лыко. Жили тут старики и их внучатая племянница, решившая спрятаться от военного лиха подальше. Дед был совсем стар и почти слеп, копал в другом конце поляны медоносную руду, складывал её в землянке и сдавал на завод. Часто и ночевал там же, где трудился. Бабка возилась с невеликим хозяйством, мочила и сушила лыко, да за дедом смотрела. Коротко говоря, жили тихо-мирно, пока не началось…

– Вы не болтайте о том, что случилось, – задумчиво проговорил Туманов, проверяя коня и готовясь ехать дальше.

Теперь он был свободен от необходимости соблюдать скрытность или конспирацию: был мобилен, двигался быстро, его маршрут был непредсказуем, преследователи его потеряли, словом, угрозы для этих людей от своего присутствия он не видел. Будут молчать и этого должно хватить.

– А кому-ж болтать то? Дед не видит ничего, бабка тоже всё забывает, да и глуха. Я и подавно буду молчать. Только… – она взяла коня за узду, – не уезжай так быстро, а? Послушай, чего скажу…

Туманов смотрел в сторону, интуитивно понимая, о чём сейчас пойдёт разговор. Воин не должен отвлекаться на мирское в ходе войны, так учил его дед. Не красть, не изменять долгу, присяге и жене. Он на войне. Но…

– Думаешь, только красные такие? От белых тоже пряталась, ни капельки они не лучше. А я не хочу рожать от насильников, коли уж всё так… И жениха у меня нет, да и будет ли… Останься на ночь, а? Утром отправлю, дорогу покажу…

Смотрели друг на друга не долго. Потом она молча взяла коня за повод и повела за собой.

До Белебея добрался к вечеру второго дня – спустился лесным урочищем до Старошахово, а там вдоль речки Стевензи выбрался на Белебеевский тракт (дорогу ему объяснила Дарья). Из документов при себе была книжка красноармейца на имя Доронина Тимофея, бойца отряда ЧОН, добытая ещё в бою под Еланью, а на голову нацепил трофейную-же фуражку, украшенную красной звездой с плугом и молотом, которую забрал с одного из Дарьиных насильников. Когда въезжал в город, ничем не выделялся из общей массы конников – пропыленная и застиранная гимнастерка, карабин, шашка, да шинель за седлом, скаткой. В Белебее он рассчитывал получить всю необходимую информацию о положении на фронте и за ним, а потом уже решать, в каком направлении продолжить движение. По вечернему времени не стал объезжать улицы незнакомого города, направился прямиком в комендатуру, дорогу к которой ему показал первый же красноармеец. Выяснилось, что в здании бывшей Земской управы, оказавшейся по адресу, кроме коменданта располагался уездный революционный комитет, созданный политотделом 5-й армии. Уверенно пройдя мимо караульного, не решившегося спросить у него пропуск, Туманов дёрнул дверь кабинета коменданта, и обнаружив её запертой поднялся на второй этаж. Там вовсю кипела работа местного большевистского актива. Не смотря на позднее время сновали по коридору люди, в военной и полувоенной форме, несколько гражданских собрались вокруг разложенных на большом столе карт, громко обсуждая проблемы продагита и спущенных сверху норм продразверстки. Быстро же освоились…

Решительно открыл дверь с табличкой «Предревкома» и приписанной к ней чернилами фамилией: «товъ Маслов». В кабинете, в который он так бесцеремонно вошел, находились трое. Один из них, судя по всему тот самый «товъ Маслов», расположился во главе стоящего буквой «Т» дубового стола, под зелёным сукном. Двое сидели по бокам и смотрели на таблицу, по которой водил карандашом начальствующий.

–  Тебе чего, товарищ? – Маслов задержал руку над бумагой и вопросительно взглянул на посетителя.

– Я краском части особого назначения, Доронин. – Туманов с рук показал документы, – где мне найти коменданта или штаб 25-й дивизии?

– Чапаевцев? Опоздал ты, Доронин. Вот только вчера ушла твоя дивизия дальше. Дуй на угол Складской и Большой Луговой, может штаб ещё там. – и потеряв интерес к посетителю, Маслов заново ткнул карандаш в бумагу, – Значит так, товарищ Касымов, это зерно нам нужно собрать до посевной…

Двухэтажный дом был почти пуст, штаб действительно сменил дислокацию, но в окнах второго, деревянного этажа горел свет: кто-то задержался с отъездом. Туманов привязал коня у входа и поднялся через каменный цоколь на второй этаж. В большой комнате находились двое, упаковывали документы, папки и карты в большие связки. Больше в здании никого не было.

– Тебе кого, братишка? -не отрываясь от дела поинтересовался долговязый кучерявый парень.

– Я сейчас, – Туманов спустился вниз и запер входную дверь на засов. Затем вернулся в комнату, улыбаясь подошёл к смотревшим на него бойцам и молча ткнул долговязого пальцем под кадык, второго коротко рубанул локтём в висок.

Осмотрел карты и папки на столе, подождал пока отдышится и откашляется долговязый, и приступил к беседе.

Зашёл он удачно. Эти двое были приписаны к оперативному управлению политотдела дивизии, и собирались вслед за ней, подбирая штабную документацию для выдвигающегося завтра утром обоза. Внимательно изучил оперативные карты наступления частей красных на Восточном фронте. Удивительно, но были проставлены даже даты планируемых операций, которые он тщательно запомнил. Пропуская через фильтр вопросов многословие кучерявого штабиста, выяснил главное: из допросов пленных белогвардейцев, коих в старом тюремном замке Белебея набралось больше восьми сотен, удалось вызнать не только то, что на данном участке фронта оборонялся корпус Каппеля, но и самое главное – Дутова в Оренбурге не было, ставка атамана находилась в Троицке. Остальное Туманова интересовало мало, дальнейший маршрут был теперь определён.

Выходя из дома на улицу нос к носу столкнулся с невысоким круглолицым человеком, уже бодро взявшимся за ручку двери. В вечернем сумраке едва охватил взглядом фигуру непрошеного гостя, и сразу узнал – это был тот самый комендант из Бугульмы, которого он угостил кулаком по затылку, уходя из глупого и обидного плена. Память мгновенно выхватила все подробности того общения, отметив безобидное, по-сути, поведение неуклюжего человека. А человек, пропустив Туманова на улицу, остановился в дверях и было ясно по спине – узнаваемо напрягся, начиная доворачивать голову вслед. Туманов не дал ему возможности убедиться в подозрениях, и повторил щадящий удар по аккуратно выбритому затылку: не вспоминай того, чего не было, умник. Живи уж…

Из Белебея выехал этой-же ночью, держа на юго-восток, в сторону от основных направлений развивающегося наступления, туда, где линия фронта была более стабильной и ближе всего. По штабным картам успел поднять примерный маршрут до Троицка, отобрав для себя необходимые листы, и заодно, документы долговязого, который теперь медленно остывал со своим товарищем в подвале дома.

После того, как преодолел Белебеевские леса и спустился с возвышенности, местность пошла более равнинная и удобная – поля и перелески. Двигался напрямки, избегая заезжать в деревни и сёла. Вешние воды начали спадать, речки и ручьи преодолевал легко, не слезая с седла. Единственную серъёзную реку, Дёму, переплыл вместе с конём в районе Кажай-Семёново, после чего до самой Белой путь был без подобных препятствий. До Белой добрался на третий день, ближе к вечеру, выехав на окраину деревни Ново-Петровка, стоявшей на берегу реки немного южнее Ишимбаево. Остановился у небольшого ручья Кожак, решив изучить обстановку – на той стороне начинались фронтовые позиции. Была и ещё одна причина для остановки: начал хромать конь, растянул связки на скользкой и сырой луговине. Последние двадцать вёрст он резко сбавил в темпе, подволакивая переднюю правую ногу.

Ручей отделял деревню от реки, образовав широкую косу с берёзовой рощей, в которой он и остановился. Деревня была небольшая, дворов на тридцать, притихшая от выпавшей доли находиться в прифронтовой полосе. Война-войной, а весенне-летняя пора бездельничать не позволяла, в это время день год кормит, поэтому в огородах там и сям мелькали фигуры с лопатами и мотыгами. Почти обычный деревенский пейзаж. Почти потому, что из-за реки нет-нет да раздавались одиночные выстрелы или короткие пулемётные очереди. Фронт.

Оба берега были одинаково равнинны. Высот, холмов или взгорков не было, пришлось забраться на старую берёзу, повыше, и в бинокль рассматривать позиции за рекой, выбирая удобное место для перехода. За этим занятием не усмотрел, как под деревом оказались трое деревенских пацанов, шикавших друг на друга, с интересом смотревших на коня и вверх, на берёзу. В руках держали самодельные удочки и пару рыбин на прутке. Туманов подмигнул им и аккуратно спустился вниз. Мальчишки оказались разновозрастные, младший не старше семи, и старший около двенадцати годов.

–  Здорово мальцы. Что улов такой слабый?

– Здрасте, – дружно выдохнули все трое, затем самый старший доложил: – Ванятка не выудил, упустил своего карася.

– Ага, а сами-то, Санька, леща упустили, с Ефимкой, – дал отлуп малец.

Также дружно засмеялись, и толкая друг друга дунули по траве к околице, затерявшись среди лопухов. Туманов осмотрел ногу у коня. Путовый сустав был опухший, тугой на ощупь и доставлял коню боль, ставшей ещё более чувствительной после небольшой стоянки. «Плохо дело, обезножил конь,» – Туманов ободряюще потрепал по гриве, и ловко наложил на сустав тугую повязку из портянок. Переходить фронт с конём нечего было и думать. Оглянулся на звук шагов: от деревни к нему шёл крепкий мужик его лет, с двумя удилищами в руке и подсачком через плечо. Поглядывая по сторонам поравнялся, кивнул:

– Здорово бывал, служивый.

– И тебе не хворать.

– Отстал от своих, никак? – спросил мужик внимательно осматривая коня, – Цела нога-то?

– Цела. Потянул связки вот, теперь отвоевался.

– Это ничего, живее будет. Что думаешь с ним делать?

– Не решил ещё.

Мужик покосился на фуражку со звездой, кивнул в сторону реки:

– Туда путь держишь?

– Примерно так. Переправа далеко?

– Паромная, в той стороне, – качнул удилищами показывая направление.

Туманов уже прокачал вербальные сигналы собеседника, и сразу предложил:

– Тебе конь нужен в хозяйстве?

– Лишним не будет, пригодится, – не раздумывая ответил мужик, погасив искру радости в глазах.

– Переправишь меня на тот берег ночью, и конь твой.

– По рукам.

Сговорчивость мужика объяснилась просто. Он был отцом тех сорванцов, что заметили Туманова на берегу, они же и про хромого коня бате рассказали. Звали его Иваном. Семья была крепкая, сам с женой, трое пацанов да дочь четырёх лет, и ещё родители – отец и мать. Два года назад было у них в хозяйстве три лошади, корова с телёнком и бычком, овец под два десятка и земли три десятины, само собой. Что-б не жить? А нынче осталась пара овец да тёлка. По военно-конской повинности забрали лошадей, ещё осенью, корову тоже увели красные, а быка белые. Овец – и тех растащили по проходящим частям. А с конём, пусть и хромым, они поднимутся, не пропадут, тем паче, что такого коня уже не отберут. Одним словом, договорились.

На другой берег Иван переправил его сразу, как стемнело. Пока аккуратно и размеренно грёб вёслами, правя наискосок течению, его пацаны увели коня, радуясь кавалерийскому седлу и упряжи.

– Не жалко сбруи? – тихо спросил Иван.

– Нет. Я себе добуду.

– Вот тут высажу, – он пустил лодку по жидким камышам, – держи чуть правее, там небольшая балка…

– Бывай.

– Удачи.

На том и расстались. Так и не спросил Иван, зачем ему на этот берег ночью, а про балку добавил, что-то сам домыслив. Туманов подхватил сидор, винтовку, ловко выпрыгнул с лодки, едва качнув её на воде, и бесшумно растворился в ночи.

Балка, действительно, оказалась чуть правее, и вела в нужном направлении. Её краем добрался до тыловых рубежей красных, мимо которых проскользнул тенью. Затем прокрался меж редких артиллерийских позиций, где рядом с трёхдюймовыми пушками грелись у костра красноармейцы, и в самом конце подобрался к передовым окопам, скользя змеёй по траве и песку. Выискивать стык обороны соседних подразделений не стал, просто высмотрел одиночную огневую позицию, где томился от безделья стрелок, бесшумно скользнул в окоп, и снял его как в учебнике: сзади левую ладонь на лицо, сжимая губы и нос, правой ножом в почку. Вытер клинок от крови, снял и выкинул в сторону фуражку со звездой, и ввинтившись ужом за бруствер, пошёл пластать по нейтральной полосе. Оказавшись в центре нейтралки потратил немного времени, наблюдая, где и как расположены огневые точки у своих, выбрал направление и медленно, по сантиметру, начал продвигаться между двумя вынесенными вперед позициями. Сплошной линии окопов впереди не оказалось, он незамеченным преодолел передовую линию, так-же аккуратно обошёл артиллерийские рубежи и задержался уже в тыловой зоне – надо было как-то обзаводиться средством передвижения.

Обращаться за содействием к командованию расположенных тут частей белых он не собирался изначально. Даже не стал разбираться в своих мыслях: почему принял именно такое решение, просто доверился интуиции – нужно добираться самому, и больше не рассуждал об этом. Пока перебирал варианты, где раздобыть строевую лошадь или коня, привёл в порядок форму – достал из сидора погоны, закрепил их на гимнастёрке и надел папаху с кокардой. Закончив с амуницией занялся документами: ставшие ненужными красноармейские книжки закопал под ближайшим кустом, а из голенища сапога аккуратно вынул удостоверение личности на имя Сергеева, подписанное Дутовым. Его он берёг для завершающего этапа своего задания, который, судя по всему, наступил, хотя и не так, как было запланировано. Завершив своё перевоплощение, и так ничего и не придумав, двинулся дальше. Когда небо начало сереть на востоке, вышел к небольшой деревне Баиково. На окраине, рядом с добротной избой заметил коновязь, у которой понуро стояло с пяток оседланных лошадей. Около крыльца торчал часовой – наверняка штаб. Вот и замечательно.

Обойдя избу тихо подкрался к часовому, с переменным успехом боровшемуся с сонливостью предрассветного часа, и локтевым захватом аккуратно пережал ему сонную артерию. Поддержал осевшее тело, снял с него шашку, винтовку со штыком прислонил к перилам – полчаса здорового сна ещё никому не навредили, а с начальством пусть потом сам разбирается, бдительнее надо службу нести. Выбрал лошадь покрепче, вскочил в седло и неспешно выехал за деревню, встретив рассвет уже далеко за линией фронта. Дальше держал направление на Петровское, к Авзяно-Петровской дороге, единственному пути на восток, через горные хребты Южного Урала. До неё добрался ближе к концу дня.

До утра остановился на отдых в лесу. В ночь решил дальше не ехать, избегая соваться в горную и лесистую местность в темноте: сбиться с пути было очень просто, выбраться же из незнакомых ущелий и гор наоборот, крайне сложно. А на пустопорожние экскурсии у него не было времени – до ставки Дутова нужно добраться как можно быстрее, крайний срок до 15 июня, ибо после 20-го числа, если верить штабным картам, начнётся наступление красных на Златоуст. Значит, на без малого пятьсот вёрст пути у него оставалось чуть более десяти дней. По местности со сложным рельефом это не много, а кроме рельефа, наверняка, будут непредвиденные обстоятельства в виде партизан и просто лихого люда. И это без учёта всевозможных «если» – если не подведут лошадь, здоровье, погода, быстро меняющаяся оперативная обстановка. Был ещё один фактор, определяющий маршрут и который ему крайне не нравился – двигаться предстояло исключительно по старому Авзяно-Петровскому тракту, с которого нельзя было ни свернуть, ни срезать путь, ни объехать другой дорогой: кругом крутые горы, скалы и непроходимый, дикий лес. Иначе говоря, изволь топать по дороге, по известному маршруту, на котором легко организовать любую засаду, было бы желание. С такими «приятными» мыслями и уснул.

Утром продолжил путь с заезда в Макарово, где за небольшую сумму обзавёлся съестным припасом для себя, и овсом для лошади: на предстоящем отрезке пути ничего этого могло не оказаться. За себя не переживал, продержаться без пищи мог долго, и воды вокруг хватало, но лошади предстояло выложиться по полной, без фуража долго не вытянет.

Отъехал совсем немного от деревни, как горы и лес уже приняли его в свои тесные объятия. Вдоль тракта журчала невеликая речушка Сикася, бегущая меж дорогой и крутым хребтом слева, в котором, примерно через пять вёрст, открылась довольно большая пещера, тёмным зевом, словно разбойничьим глазом, провожавшая его в дорогу. «Ну и места…» – поёжился Туманов. Тракт не пустовал, с рассветом потянулись подводы, по две-три катящие в обе стороны, всадники и пешие, в основном небольшими группами, некоторые с оружием, но чаще без. На Туманова смотрели косо, а зацепившись взглядом за погоны отворачивались. В первый день добрался до Кулгунино, которое открылось взору после первого перевала. Спускаться в деревню не стал, свернул в лес, где и переночевал, о чём впоследствии пожалел – всю ночь не давал отдохнуть медведь, шатающийся рядом и утробным рычанием пугающий лошадь. Она жалась к костру и седоку, а хозяин леса недвусмысленно выражал недовольство соседством: трещал ветками, скрёб деревья, шумел, как мог. Туманов постукивал время от времени ножом по котелку, отпугивая визитёра, но помогало слабо. В общем – не выспался. Придётся выбирать на следующей стоянке – изба или сеновал в сарае, или мишка в лесу, с непредсказуемой степенью гостеприимства. Рано утром миновал спящую деревню, а к полудню, через три перевала, проехал ещё две, Новосаитово и Бретяк. Останавливаться не стал, но проезжая по трактовым улицам, спиной чувствовал на себе любопытно-оценивающие взгляды. Негостеприимность местных жителей была понятна, за последние месяцы не единожды прокатывался через них вал смены власти, и каждый раз это отражалось на хозяйствах, терявших скотину, живность и самое главное – лошадей. Поэтому, он подозревал, нехорошее внимание вызывала не его персона, а справная кобылка под ним. После следующего перевала отдохнул у ручья, напоил лошадь, пропустил встречную пару подвод и продолжил путь, спускаясь в очередное ущелье. И постепенно замедлил ход, а там и вовсе остановился – ехать дальше активно расхотелось, мало того, «темное» чувство недвусмысленно свербило где-то в груди, холодя позвоночник – опасность! А голова заработала независимо от тела – «лошадь не тронут, она приз, а он наоборот, не нужен и вооружен, значит будет выстрел из засады». Удобнее всего вон там, в конце спуска, где слева отвесная скала, а справа пологий взгорок, заросший молодняком и кустами, оттуда и шмальнут. Позиция верная, объехать никак: дорога ныряет в ручей, что бежит справа, и другого места его преодолеть просто нет. Вон и ветка орешника шевельнулась не по ветру. А над скалой, слева, с криком взмыла в синеву сойка. Ещё метров двести, и он окажется словно призовая мишень в тире. И это не всё: он уже в секторах наблюдения, лицо жгло от чужого взгляда через прицел.

Туманов зашатался в седле, приложив руку к сердцу, склонился над лукой и медленно, словно теряя последние силы, сполз на дорогу, правдоподобно запутавшись ногой в стремени. Зацепил повод сапогом, оперевшись одной рукой сел на землю, растирая грудь. Плохо стало человеку, сразу видно. Потом и вовсе уронил винтовку в сторону и завалился на бок, прикрыв наган, который успел вытащить из кобуры и взвести. «Ну, почесали в затылках и вперёд, подбирай бесхозное, пока подешевело» – мысленно поторопил невидимых противников. На дорогу так никто и не вышел, но в кустах за ручьём скоро затрещало, чавкнула земля от тяжёлых прыжков. Прижатое к земле ухо отчётливо уловило приближающиеся сзади шаги. «Двое, обошли». Услышав щелчок взводимого бойка ждать не стал, молниеносно развернулся и сделал два выстрела: на звук и на движение чужой фигуры, по ногам. Перекат, контрольный выстрел, и перенос огня по краю скалы слева: мелькнувшая на краю фигура с криком полетела вниз, вместе с выроненной винтовкой. «Минус три». Лошадь вздрогнула от выстрелов, но не испугалась, оказалась хорошо подготовленной для строя, стояла на своём месте, опустив голову и раздувая ноздри. Туманов сполз в русло ручья, выходя из-под возможной зоны обстрела и ухватив за ворот бородатого мужика в картузе и поддевке, громко стонавшего над простреленным коленом, сдёрнул его за собой. Второе тело лежало без движения. Сунув воняющий порохом ствол нагана поглубже в глаз бородатого, внятно задал вопросы…

Было их только трое, все с Новосаитово. Увидели проезжающего одинокого путника, прикинули навар и не долго думая выскочили наперерез, по лесным тропам. И похоже, что не впервой. Ну, да это его уже не волновало, другой опасности на пути не было, пора было наверстывать потерянное время. Возиться с телами не стал – некогда, и не заслужили. Дальше поехал в некоей душевной гармонии, с чувством совершенного доброго дела.

К вечеру, преодолев ещё три перевала, добрался до Авзяна. Переночевал в старой лесопильне, закрыв на засов сарай и хорошо выспавшись на душистых стружках. Следующая ночь застала его в Серменево, а днём уже проезжал через Белорецк, вежливо отвечая на приветствие гарнизонных патрулей. Город показался ему уставшим от вихрей перемен, и настроенным, как минимум, враждебно. Задерживаться там не стал, проехал до Казаккулово, там, у озера, и остановился на отдых. Больше половины пути было преодолено.

Горный край заканчивался. Дорога постепенно и уверенно спускалась всё ниже, горы становились менее крутыми и пологими, и скоро далеко впереди открылась широкая панорама равнинной низменности, на которой можно было рассмотреть хутора, станицы, посёлки и стоящий наособицу, словно страж у горных хребтов, Верхнеуральск. К нему добрался следующим вечером, въехав в город по широкому деревянному мосту через Урал, одномоментно переместившись из Европы в Азию.

Последний дневной переход был длинным, чуть больше пятидесяти вёрст, и Туманов решил остановиться в помещениях казачьего Арсенала, где казаки, увидев его удостоверение за подписью Дутова, оказали ему самое широкое радушие. Лошадь пристроили в стойло, обслужили, а он тем временем успел отправить с телеграфа, на имя Дутова, короткое сообщение: «Сергеев тчк Верхнеуральск тире Троицк». Ответа не предусматривалось, отсутствие «точки» в конце сообщения означало штатную ситуацию и следование своим маршрутом. Его и продолжил рано утром, проведя следующую ночь в посёлке Варшавка, а другую под Черноборским, на берегу речки Уй.

Вечером 11 июня он въехал в Троицк. Не мешкая проследовал на улицу Гимназическая, к зданию женской гимназии, в котором продолжал работу Войсковой круг, и где должна была располагаться ставка атамана. Поднялся на второй этаж, зашёл в приёмную директорского кабинета и обратился к дежурному офицеру:

– Ротмистр Сергеев. Прошу доложить Войсковому атаману о моём прибытии.

Подтянутый и аккуратный есаул внимательно посмотрел на предъявленное удостоверение, и чётко произнёс:

– Относительно вас, господин ротмистр, имеется распоряжение: вам надлежит прибыть в Омск, в штаб Походного атамана всех казачьих войск и генерал-инспектора кавалерии Русской армии, генерал-лейтенанта Дутова.