Читать книгу: «Долгое прощание с близким незнакомцем», страница 6

В Саянах – ни в Западных, ни в Восточных – я ни разу не был, поэтому мне невольно пришлось довольствоваться туристской литературой, да книгами – все того же Федосеева «Мы идем по Восточному Саяну» и братьев Федоровых «Два года в Саянах». Кроме того, я видел несколько фильмов, снятых туристами в этих местах, и поэтому могу подтвердить, что они весьма привлекательны. Об их необыкновенной красоте и притягательности красноречиво говорил и тот факт, что Федосеев завещал похоронить себя именно здесь, ближе к восточному краю хребта Западный Саян, а не где-нибудь в памятных ему отрогах Станового хребта. Море горной высокоствольной смешанной тайги, открывающееся с перевала – что может быть лучше, таинственней и желанней для человека, истосковавшегося по первозданной, доисторической основе бытия.

Реки там были хлесткие, но с мощными моторами по ним можно было подниматься довольно высоко и в очень глухие места. Если же ухитриться продвинуться еще дальше, можно считать, что тебя почти невозможно будет обнаружить, разве что с воздуха, с помощью вертолета и приборов, улавливающих инфракрасное излучение.

М-да, Саяны были мощным магнитом. Пожалуй, мне стоило специально отправиться туда, походить, посмотреть, поспрашивать на месте. Буду надеяться, что если я посмотрю на Саяны, Кедонский хребет не обидится. Туда, кстати, тоже надо будет съездить на разведку. Видеть-то синий хребет я видел, а вот побывать на нем не сумел.

Подводя первые итоги камеральной работы, я пришел к следующему.

1. В ближайший летний сезон обосноваться надолго в избранном медвежьем углу нереально. С одной стороны, совершенно необходима обстоятельная разведка в предполагаемых для долговременного пребывания местах. С другой – даже по самым беглым прикидкам, столько всего мне потребуется и таких затрат будет стоить Большое перемещение, что дай Бог успеть года за полтора набрать денег вдобавок к тем, которые есть.

2. Разведку надо провести в двух районах – Омолонском и Саянском. Как бы мне ни был симпатичен синий Кедонский хребет, стоило заодно посмотреть и Омолонский, чтобы потом не сомневаться в правильности выбора. В Саянах надо познакомиться с хребтами к востоку от Усинского тракта, принадлежащими Западному Саяну, и с хребтом Крыжина (иначе Казыро-Кизирским) – на стыке двух Саянских горных систем. Необходимо взвесить мои возможности осуществить разведку обоих районов – Омолонского и Саянского – за один летний или весенне-летне-осенний сезон.

3. Надо выяснить отдельно в каждом намеченном месте, какими путями и способами можно доставить мой груз (который еще надо подсчитать!) и можно ли воспользоваться чьими-то услугами для постройки дома. Если нет, придется планировать заезд с кем-то из знакомых, начиная с соседа Николы. Одному мне за полсезона (а больше у меня времени не будет) избу не построить.

Строго говоря, первые выводы выглядели малоутешительно. Больше того, если бы по личному опыту я не знал, что при определенной изворотливости и достаточных финансах все возможно, я решил бы, что эта затея просто неосуществима. Но не так страшен черт, как его малюют. А я должен думать и думать, предусматривать и предусматривать, как еще никогда не думал и не предусматривал во время всех прошлых своих экспедиций на суше, на море и на дрейфующих льдах. И особенно надо позаботиться о здоровье: любая мелочь могла приобрести там характер бедствия, если не знать, что делать. Тут мало набрать целую аптеку и кипу справочников, включая справочники по народной медицине и траволечению. Надо еще и провериться по всем статьям, чтобы иметь представление об угрожающих факторах.

Кое-что было ясно без всякого анализа. Зубы требовали радикальной починки. К счастью, я нашел приличного стоматолога – Марка Львовича Черногорского, типичного процветающего стоматолога, умеющего делать свои дела весело и успешно. Странной в нем была только любовь к моим сочинениям. Сугубо городской человек, никогда не путешествовавший без удобств и ездивший только на курорты, он вдруг остро почувствовал какую-то обойденность, оттого что не пер с рюкзаком сквозь тайгу и болота, не осматривался от горизонта до горизонта с горной вершины, на которую его привел мучительный долгий подъем и не ел приготовленную на костре собственноручно подстреленную дичь. Конечно, он знал, что такая жизнь давным-давно не для него, что он упустил такую возможность еще в детстве и юности, когда надо было настраивать струны своей души в унисон с тем, что звучало в ней при чтении книг о путешествиях Нансена и Амундсена, Ливингстона и Стенли, Пржевальского и Козлова, Кука и Лаперуза. Это прошло мимо. И вот теперь Марк Львович, повинуясь чувствам, отчасти разбуженным мною, выражал готовность привести мой зубной аппарат в порядок по льготной цене.

Мечтая оторваться от цивилизации, я думал, конечно, не только о ее всепоглощающей суетности, сводящей на нет любое стремление хорошо делать то дело, которое стало моим призванием. Мне требовалось уйти еще и потому, что она была намертво связана с потреблением алкоголя, губившего меня, доводившего до безволия и маразма. Чтобы не деградировать, не пасть окончательно, мне надо было избавиться от зависимости. Без этого я не мог быть до конца уверен в себе, хотя до сих пор во время полевых сезонов никогда не пил. Последнее, правда, ничего не означало. Полгода без выпивки – это еще не годы. А кроме того, я прекрасно помню один наглядный урок, который преподнесла мне жизнь. Я набирал тогда рабочих в свою съемочную партию в низовьях Колымы. Контингент был тот еще – алкаши, отбросы северных поселков. Они соглашались наняться при условии, что я разрешу им взять с собой стиральную машину, которую они каким-то образом переделали в самогонный аппарат. С его помощью они могли превращать в спиртное практически любые продукты, за исключением мяса и масла. Как знать, не обуяет ли бес и меня настолько, что я попытаюсь, по их примеру, превратить свои запасы муки, сахара, круп в отвратительное пойло? Короче, я должен быть в себе уверен и потому нужно вылечиться до конца, без дураков.

С некоторых пор я стал ощущать и покалывание, и какие-то спазмы в области сердца. Конечно, есть надежда, что после исцеления сердце само придет в порядок, но уверенности нет. Бог мой! Что я затеял! Только коснись одного, за этим сразу потянется другое, а затем третье и так далее! И все надо успеть провернуть не больше, чем за пару лет, иначе затея может потерять смысл, рискует вылиться в вечную подготовку к «бегству», а когда наконец все будет готово, на само «бегство» уже не останется времени и сил.

Да, ничего не скажешь – три категории дел: писательство – лечение – подготовка к исчезновению, включая разведку на месте. И каждая требует сил и времени, а две последние – еще и чертовой уймы денег! Куда как весело! Надо быстро определить, что купить и сделать, а после начать всю эту сумасшедшую деятельность в режиме еще худшем, чем, например, бывал у Амундсена, когда он добывал средства на очередную экспедицию чтением лекций, писанием книг и статей, изобретал и заказывал новое снаряжение, разыскивал подходящие суда или самолеты, заботился о приобретении продуктов и еще самых разных вещей.

Я сам поначалу хотел поступить примерно, как Амудсен, то есть специально для морских полярных маршрутов построить или купить что-то вроде небольшой моторно-парусной шхуны и ходить на ней вдоль чукотских и якутских берегов, заглядывая и в большие реки – от Анадыря до Хатанги, а, возможно, и до Нижней Таймыры. Судно, по моему представлению, должно было быть очень небольшой осадки, с прочным корпусом, со швертом и балластным фальшкилем по системе «компромисс», с дизельным двигателем небольшой мощности – этак до тридцати лошадиных сил, с двумя мачтами и бушпритом, с разъездной шлюпкой и надувным спасательным плотом на борту. Но по зрелом размышлении встал вопрос: как быть, если навигация возможна от силы пять месяцев, а я хочу удалиться от цивилизации на годы? Что делать с судном во время зимовок? Жить на нем? Оставлять где-то просто так или в порту? Если не оставлять корабль, тогда я больше буду служить ему, чем он мне. Если оставлять, я его потеряю в два счета.

И еще: в душе я больше сухопутный полярник, нежели моряк. Вспоминая свои рисковые походы на фанерной шлюпке и на байдаре вдоль Арктического побережья, из виденного с воды я, честное слово, не мог вспомнить ничего, кроме унылого невысокого берега, от которого следовало держаться подальше из-за мелей, на которых судно запросто может разбить даже не особенно большая волна. Воды и льды, небо, восходы и закаты, – это да, это было бесподобно красиво, но чудесная красота Земли, которая захватывала меня на Чукотке, почти нигде не ощущалась при взгляде с моря, разве что при виде таких скальных громад, как мыс Дежнева или мыс Шелагский. Обрекать душу на борьбу с унынием по полгода или больше я совсем не хотел. Возвращаться в столицу или на горно-лыжный курорт – тем более. Мне нужна была интересная деятельная жизнь, не менее интересная и деятельная, чем в морском плавании. Этого удовольствия северное побережье азиатского материка доставить мне не могло. Отсюда и возникло желание поселиться где-то в глухих таежно-гольцовых горах, вдали от моря и судоходных рек. Таким образом, заботы о приобретении серьезного судна отпадали. Зато чрезвычайно обострялись другие – насчет доставки к месту груза. Воздушным, речным, вьючным или пешим путем? И, значит, теперь надо было думать о том, что везти, чем, как и на сколько лет.

Сказать – на всю оставшуюся жизнь было бы несерьезно. Я ведь не собирался давать обет невозвращения, если новая жизнь мне не понравится. Другое дело, если этот острый эксперимент на самом деле окажется удачным. Как тогда продлевать начатое дело до тех пор, пока меня не призовут в мир иной или пока самому не надоест?

Для упрощения дела лучше было бы не набирать с собой больше, чем на два года (за исключением боеприпасов). И с этим-то неизвестно, как справиться. А боеприпасов надо брать минимум на четыре, если не на все пять лет. В тайге патронов при всем желании не добудешь. Итак, как полагается настоящему охотнику-таежнику, с того и начнем – с оружия.

Само собой, одного ружья для такой жизни мало. Нужно брать и браунинг, и бескурковую двустволку. Браунинг уже стал более привычным, чем Ижевка, но он и более требователен к качеству боеприпасов и уходу, а этого, глядишь, в тех условиях ему может недоставать. К обоим ружьям желательно иметь запасные боевые пружины. Число патронов для них в значительной мере зависело от того, удастся ли раздобыть «мелкашку», желательно магазинную. Для нее патроны весят совсем немного, их можно взять хоть две, хоть даже три тысячи, с тем чтобы добычу мелкой дичи – уток, рябчиков, глухарей, зайцев, белок, соболей, лисиц, кабарги – возложить почти исключительно на нее, а патроны и припасы к оружию двенадцатого калибра брать тогда в основном с ориентацией на крупного зверя – сохатого оленя, медведя, волка, козу, росомаху, рысь, – с которыми часто не повстречаешься. Тогда можно будет обойтись запасом, скажем, в четыре-пять сотен выстрелов. Получится общий вес оружия в 9 кг, принадлежностей к нему – шомполы, калибровочные кольца и пробки или шарики по диаметрам канала ствола, вишеры, щепки, навойники, закрутки, иглы для выбивания капсюлей из стрелянных гильз, ружейное масло – 2 кг, боеприпасов для «мелкашки» – 10 кг, боеприпасов для ружей двенадцатого калибра – 25 кг. Без особой ошибки можно принять, что все это вместе составит 36, возможно 40 кг, то есть столько, сколько едва унесет один человек. Вот тебе и первый сюрприз. А ведь это только верхушка айсберга. Прибавь сюда рыболовное снаряжение: пару спиннингов с катушками, лески, блесны, крючки – будет еще 3 кг, а с сетью скромной величины – и все 5 кг.

Теперь инструменты. Топоров – минимум два, а лучше 3, колун 1, пассатижи – 3 штуки, точило ручное и точильные бруски, тиски настольные, дрель ручная, реверсивная отвертка с набором сверл и наконечников, сверла для дрели разных диаметров, плашки и метчики, напильники треугольные плоские, полукруглые, круглые – 10-12 штук, надфили – 2 набора, зубила – 2 штуки, ножницы по металлу, простые и маникюрные ножницы, отвертки разные, стамески – 4 штуки, рубанок, большие лучковые пилы с запасными полотнами, ножовки по дереву и металлу. А еще проволока стальная и медная – метров по 20, крепежи разные, лопаты штыковые – 2 штуки, совковая – 1, еще саперная или лавинная лопата на коротком черенке – 2 штуки, гвозди разные – 3 кг. Итого примерно 16, если не 20 кг. Меньше можно? Можно, но плохо. Ведь целое хозяйство надо иметь, причем многое – не в единственном экземпляре.

Кстати, один мой предшественник в деле исчезновения из цивилизации – Эрик Кудусов – настоятельно советовал при одиночном житье в тайге иметь бензопилу для заготовки бревен на постройку дома и, главное, на дрова. А с запасом бензина это еще 30 кг. Вообще опыт этого самого Кудусова для меня определенно должен послужить примером и ориентиром. Интересный он оказался человек. Сначала его фамилия встретилась мне в одном из номеров «Катеров и яхт», где он описывал опыт создания и использования на Камчатке в волноприбойной полосе катамарана с поплавками из брезентовых «колбас», набитых надутыми камерами для футбольных мячей. Катамаран нужен был для работы – видимо, он был океанологом. А довольно скоро – через каких-нибудь три-четыре года – он выпустил книгу «Остаюсь на зимовку», в которой сообщал, что во избежание полного нервного истощения в условиях городской цивилизации он решил напрочь изменить образ жизни и отправился работать в качестве штатного охотника-промысловика в промхоз в Средней Сибири, как мне показалось, где-то на правых притоках Енисея между Подкаменной и Нижней Тунгусками, скорее всего, на реке Бахта. Наши с ним варианты «бегства» различались одним – он продал часть своей свободы промхозу, обязавшись добывать пушнину и сдавать ее государству, а я этого не хотел. Зато он получил обеспечение припасами, продуктами с доставкой их по воздуху в район промысла, а мне все это надо было оплачивать самому. Что именно привело Кудусова на грань полного нервного истощения, он в своей книге не рассказал. В конце-то концов, не все ли равно. Просто понял человек, что так жить, как живут в городах, он не способен. И нашел свой путь к исчезновению. Не абсолютному, но близкому к нему. Честь ему и хвала. Ведь он это уже проделал. Мне же только предстояло.

К оружию и инструментам в равной степени принадлежали ножи. Волею судеб у меня уже образовалась небольшая коллекция. Кое-что я купил сам, остальное дарили. Среди дареных был и кавказский кинжал, и гиссарский нож, и якутская самоделка, и шедевр моего соседа-приятеля Николы. В ножах нехватки не было. Но мне помимо них хотелось иметь большой нож с клинком длиной не менее сорока сантиметров для насадки на древко длиной около полутора метров, чтобы он служил оружием вроде рогатины (по-эвенкийски пальмá) или для прорубания тропы в лесной чаще. Рубить нетолстые стволы и ветки деревьев топором тяжело. Чтобы срубать ствол у самой земли, приходится постоянно нагибаться. С пальмóй проще. Конечно, клинок пальмы весит меньше топора, но за счет большей скорости при косом ударе ствол ели в три-четыре пальца толщиной можно перерубить с одного удара. А уж рубить упругие лапы ели или кедрового стланика пальмóй несравненно удобней, чем топором. Я бы и сам отковал себе пальмý из «стахановского» напильника или из рессоры, будь у меня кузня. А так снова придется обращаться к Николе – он найдет, где отковать.

Как в любой экспедиции, мне нужно будет и обычное походное снаряжение – в первую очередь бивачное: палатка – одна, как минимум, и, как минимум, два теплых спальных мешка. Исследование местности вокруг основного стана надо будет провести на расстоянии до двадцати или тридцати километров, а то и больше, если возникнет особый интерес. Да и на случай непредвиденно скорого выхода из тайги к людям тоже могут понадобиться и легкая прочная палатка, и спальный мешок с вкладышем, и, разумеется, походная посуда: котелки, сковороды, фляги, кружки, миски, ложки, вилки, консервные ножи, не говоря о посуде для дома – ведрах, кастрюлях, тарелках – все это образует достаточную тяжесть, в сумме 30 кг. Еще нужна печка, желательно из жаропрочной стали – в зависимости от конструкции 6—10 кг. Тоже надо будет попробовать заказать через Николу на его «ящике». Если там ухитрятся создать шедевр из спецматериалов полегче, тем лучше. Но печь надо будет проверить заранее. И проследить, чтобы трубы к ней были диаметром не меньше 12 см. А то я уже видел прекрасные по замыслу печки, пламя в которых задыхалось из-за слишком узкой трубы. Из зимнего снаряжения важнейшими предметами являются лыжи. Что мне понадобится для зимней охоты – сам пока еще толком не знаю. Очевидно, широкие, подбитые камусом (где их достанешь в Москве? – видно, придется делать самому, если не удастся купить на месте), возможно, одну пару горных лыж с ботинками и – не могу себе отказать в желании испытать их самому – снегоступы на манер канадских (тоже где взять? Разве что попросить прислать Фарли Моуэта). Глядишь в сумме набежит 25 кг. Еще нужны будут лыжные палки, деревянные лопатки, которыми охотники обихаживают ловушки, хотя, в отличии от Кудусова, ни одного капкана я принципиально не возьму. Наверняка понадобятся веревки. Здесь надежда на знакомых альпинистов, что дадут и основную веревку – метров под сто, – и репшнур – примерно вдвое больше. К этому заодно надо будет взять три-четыре карабина, несколько скальных и ледовых крючьев и молоток. К этому просится и ледоруб – кто знает? Может, зимой на замерзших реках придется как-то преодолевать замерзшие водопады? Тогда и кошки нужны. Вот тебе еще килограммов 20—25. А дело еще не дошло ни до обуви, ни до одежды.

Нужны высокие сапоги – самое малое 2 пары, да еще 1 пара обычных резиновых и 1 пара кирзовых сапог на правах почти что домашних тапочек для работ около дома. Кеды – 2 пары, ботинки на вибраме – 2 пары, вот тебе и 16 килограммов. Носки шерстяные и тонкие из хлопка и нейлона – пар 20, портянки, – еще 4 кг. Итого обувь – 20 кг. Одежда. Летняя, весеннее-осенняя, зимняя. На лето штормовые костюмы – 2 пары. Студенческие целинные костюмы – тоже 2 пары. Теплое белье – 3 пары, плавки 6—8 пар, тельняшки – 4—6 шт. (их в магазинах не купишь, надо просить моряков). Далее – теплые брюки, брюки-эластик по 1 паре. Свитера – 4 шт. Куртка болоньевая теплая – 1 или 2 шт. Непромокаемая клеенчатая куртка – 2 шт. Ватник – 2 шт. Меховая куртка-полупальто. Неплохо бы еще и чукотскую кухлянку (надо будет забросить крючок корешам из Певека). Рубашки-ковбойки из фланели – 4 шт. Хороший получится гардероб. А еще шапки зимние – 2 шт., шапочки вязанные – 2 шт., кепки или береты – 2 шт. Разве что шляпу не брать, хотя 3—4 накомарника в виде шляпы – обязательно. Так же, как литр или два диметилфталана. Сколько всего выйдет? Минимум 35 кг.

Теперь приборы, предметы культурного обихода. Часы – 3 штуки, очки солнцезащитные – 3 пары, очки диоптрийные (до 1,5 диоптрий – на всякий случай) тоже 3 пары. Бинокль. Подзорная труба – подарок Михаила Горского – обязательно! Электрофонари – 3. Радиоприемники на транзисторах – 2. Батарей ко всему этому один Бог знает, сколько надо! Штук, пожалуй, под 100. Страшно подумать! Свечи – 300—400 штук. Керосиновые фонари «летучая мышь» – 2. Керосин. Далее – письменные принадлежности – бумага, ручки, стержни. Пишущая машинка (портативная). Книги, справочники. Бумаги надо брать на всякий случай – страсть! Тысячу листов? Две тысячи? Три? Да почëм я знаю! Буду писать со страстью, тогда и трех тысяч может не хватить. Если заколодит – то и тысячи окажется много. Ну, а если честно: сколько времени вообще может оставаться на литературную работу у охотника-промысловика, даже если он промысловиком называется условно? Учитывая каждодневный труд, когда всë надо делать одному: готовить, чинить, обходить тайгу, обрабатывать добычу, колоть и носить дрова, носить воду, топить печку, варить и готовить и прочее, и прочее, и прочее? Скорее всего, не больше, чем у начальника геологической партии после трудного маршрутного дня. Да нет, не больше, а меньше, потому что начальник, вернувшись из маршрута, обычно ничего не готовит – для этого в партии есть или повар, или дежурный кашевар. Что ж тогда у «промысловика» останется на писание? Разве что дни особо непроглядного ненастья или пурги. Сколько таких дней бывает в году? В разных местах, конечно, по-разному, но уж никак не больше ста. Если в каждый такой день успевать написать 10 страниц (что очень сомнительно), то это максимум 1000 страниц в год, а вернее – 500. В два года – 1000. Значит, полторы тысячи должно хватить за глаза. Но и это весит прилично. Кроме письменных принадлежностей могут понадобиться и элементарные чертежные: циркуль, линейка, угольники, транспортир. Нужны компасы в каждую рабочую одежду, то есть с учетом запасных – штук 6-7. Нужны штангенциркуль, рулетка. Итого, приборы и «культура», пожалуй, потянут на полсотни килограммов. Обалдеть! Но ведь я действительно хочу быть не только охотником и собирателем. Я хочу еще и что-то отдавать! Можно ли в таком случае строго экономить на этом? Похоже, что нет. Я уж не говорю о том, как хорошо было бы иметь радиостанцию для связи с кем-то в «жилухе», – это в моем случае нереально. Да и лучше внимания к себе не привлекать. И вообще, где бы я достал «подъемную» радиостанцию и питание к ней? Нет, об этом лучше не думать. Тем более, что люди, ничем не хуже меня, работают в тайге вне какой-либо связи с миром. Так почему я, решивший как следует пожить в их шкуре, должен заботиться о приобретении того, чего у них отродясь не было? Нет, тут уж надо играть только по общим правилам. Тем более, тебя никто не посылает в тайгу на промысел и, следовательно, даже номинально не отвечает за тебя. Хочешь, умеешь – живи. Не хочешь, не умеешь – нет. Tertium non datur. С этим заклинанием на латинском языке и отправляйся в новую сферу бытия. Сибирь такую латынь отлично понимает. Укладывай свои сотни килограммов в десятки рюкзаков. Запомни только, что ты еще не положил ничего съестного, что, конечно, очень остроумно, учитывая хорошо тебе известную особенность зверя, птицы и вообще любой дичи не попадаться на глаза, когда она особенно необходима. Что будешь есть? Чем будешь питаться, писатель? Ведь даже нормальные промысловики (которые без кавычек) берут на весь сезон запас сухарей, сахара, чая, соли, круп. А что это значит в переводе на твой цифровой язык?

Если не вдаваться сходу в подробности и просто положить на каждый день по полкило продуктов (а это совсем немного, учитывая условия жизни), то на два года надо брать 365 кг. Вкупе с «барахлом», которое весит в общей сложности… 250 кг без бензопилы «Дружба» или 300 кг с пилой, это будет около 700 кг. Порядок величины тот же самый, о котором сообщал Кудусов.

С таким грузом особенно никуда не разбежишься без посторонней помощи. Самое лучшее было бы как-то договориться с пилотом вертолета – он бы подбросил точно, куда надо, или почти. Но пилоты – народ капризный. Никто наперед не скажет, ради кого или чего они согласятся нарушить строгие инструкции органов, никого, никогда, ни в какие заранее не дозволенные ими места не доставлять. Хорошо бы нашелся среди них мой благодарный читатель или однокашник по летному училищу близко знакомого мне пилота полярной авиации. Или пилот, который знал бы моего однокашника-геолога. Словом, такое дело требовало неформального подхода и неформальных отношений. Иначе зачем им рисковать своими летными правами? Разве что ради денег. А денег у меня на такие расходы то ли хватит, то ли нет… Даже рекогносцировки должны были обойтись в немалые суммы. Что же тогда говорить об основном предприятии – или авантюре, – стратегию и тактику которой я сейчас и должен был выработать в наиболее реалистическом виде, иначе всем моим планам и начинаниям грош цена, несмотря на все понесенные затраты.

В общем, разведке в двух намеченных местах надо было уделить основное внимание. Лучше всего было бы произвести ее не только летом, но и зимой, то есть в ближайшие два месяца, не позже – чтобы посмотреть, в каких падях идут лавины, где с этой точки зрения безопасно обосноваться, а где – нет. Но это казалось совершенно неосуществимым. Так что оценивать лавинную опасность разных участков придется на глазок летом. В общем, кое-какие представления на этот счет у меня есть. Не зря мастер тянь-шаньских горнолыжных трасс Гулин показывал и объяснял, что откуда и почему может грозить срывом лавины зимой, прямо на склонах Анадырского хребта. В дополнение к этим урокам я получил некоторые знания и на Кавказе – из разговоров с альпинистами – спасателями и горнолыжными инструкторами, и не только. Бывало, крупные лавины сходили со стенных участков прямо на моих глазах. Зрелище устрашающее и подавляющее. Браваду оно вышибет из любого.

Ясно, что ставить дом на возможном пути схода лавины может только идиот. Тем не менее ставить его все равно придется где-то в пади, недалеко от воды, хотя именно на дно долин в конце концов и выносит лавины. Рядом должен стоять высокий лес и почти со всех сторон ограждать зимовье, чтобы его не было видно даже почти вплотную и чтобы крыша не бросалась в глаза с воздуха. Желательно, чтобы ягодники находились рядом. И чтобы поблизости не было признаков полезных ископаемых. Не хватало, чтобы после визита какого-нибудь коллеги-геолога сюда направилась разведочная партия. Да, если вспомнить о последствиях открытий моих коллег, поневоле усомнишься в пользе для Земли, соотечественников и всего человечества моей прежней профессии. Кто пришел по следам таких знаменитых геологов, как Билибин, Урванцев, Чернов? Специалисты ГУЛАГа во главе бессчетных дивизий и армий зеков. Превратить в страшную, гиблую каторгу любое прекрасное место на Земле особых усилий не составляет. Сгубить ландшафт, воды и недра очень просто. Именно это произошло на Калыме вслед за открытием золота Билибиным, на Таймыре после открытия полиметаллических месторождений Урванцевым, в Коми после открытий угольного бассейна Инты и Воркуты Черновым. Всюду возникали зоны, окруженные колючей проволокой, шахты, прииски, обогатительные предприятия. Вырубалась тайга. На месте райских полян появлялись мертвящие отвалы и кладбища с безымянными могилами. Воздух жизни превращался со временем в смертоносную газовую смесь. Виноваты были эти геологи? И да, и нет. Да, потому что не могли не знать, что они – пионеры безобразной промышленной экспансии. Нет, потому что не они организовали процесс добычи полезных ископаемых по самой дешевой и самой неэффективной каторжной технологии, к тому же и самой разрушительной и грязной. Билибину и Урванцеву хотя бы отчасти повезло – именем первого назван город на Малой Аное, точнее на его притоке Кинервееме, второму поставлен памятник. На Чернова же в Коми обиделись основательно – имя его на карте Коми не увековечено нигде. Ему не простили превращения прекрасных охотничьих угодий и оленьих пастбищ в зону бедствия.

Мои личные открытия не были столь масштабны и не определяли изменений целой области, республики или края. Но ведь две прекрасные, чистые реки не Чукотке испохабили, испортили после меня, стало быть, и по моей вине. Хватит. Больше не хочу. Особенно в непосредственной близости от моего дома, от моей территории, на которой я хочу утвердиться в своих интересах – и больше ни в чьих других. «Если я не за себя, то кто за меня?» – как вопрошал древнееврейский мудрец рабби Гиллель и даже не трудился отвечать на риторический вопрос. Конечно никто! Правда, следующий вопрос Гиллеля опрокидывал все с ног на голову: «Если я только за себя, зачем я?» А затем, чтобы там, где могу, не давать портить нашу планету. Затем, чтобы писать для людей, оставаясь свободным человеком. Затем, чтобы потомки сказали спасибо, а не прокляли за превращение планеты в мусорную свалку, на которой невозможно существовать.

Что в этом свете представляют ценности технологической цивилизации, потакающей алчным потребителям барахла и милитаристам? Безусловно – ничего. Необратимо губить среду обитания, доставшуюся от Бога даром, сделаться жертвами собственной дурости и перестать жить – это психопатия, а не только идиотизм. Так что не надо, рабби Гиллель. Не все, что делается вроде как «только для себя», бесполезно для других. Наоборот – часто очень полезно. Да если взять не только охрану своей территории от наступления варварства, но и писательство, – разве кто-нибудь когда-нибудь написал хоть одну стоящую книгу, если он писал ее в первую очередь НЕ ДЛЯ СЕБЯ? Не-е-ет, путь к пользе для всего человечества лежит через деятельность каждого в свою собственную пользу – отнюдь не наоборот. Человек создает благие приращения своими трудами для себя и, в итоге, – в себе. Если нет ему пользы от своих трудов, не будет от них пользы и другим людям. А вот «коллективный разум» об этом благе печься совершенно не способен, ибо он – сумма дурных эгоизмов граждан и подданных разных государств, а вовсе не благих общественных устремлений. Этого пока, мягко говоря, люди «недопонимают». Особенно у нас.