Цитаты из книги «Открытие Америки», страница 2

Гарри Трумэн после Хиросимы должен был позвонить Сталину и сказать: если вы не хотите того же самого в Москве, выходите из Восточной Европы – завтра. А если не согласны, ловите бомбу прямо в Кремле и не говорите, что вас не предупредили. У Трумэна окно было в полгода – год минимум, и он его профукал. Из-за этого половина Европы ещё полвека от Советов страдала, и ещё страдать будет, пока не восстановится. А Советы превратились в Россию с тем же арсеналом и амбициями. И кому от этого хорошо?

Щемящее чувство ностальгии по нереализованной мечте на минуту захватило меня: я ведь и вправду мог проехаться по Америке на таких супертраках! Первый же водитель отозвался на мой контакт, выходит, это реально! Вот бы найти свободный месяц на такое приключение!

– Ну, как тебе сказать помягче… Всё верно. Тут, если коротко, апокалипсис. Все его дефолтом называют. Доллар за неделю взлетел в три раза, цены – вслед за ним. Народ бегает, скупает, что ещё в магазинах по старым ценам завалялось. Я вчера в очереди стоял в соседнем гастрономе два часа – купил консервы из толстолобика в томатном соусе, овощные голубцы какие-то в банках… Реально, всё, что было, хватал по старым ценам. Сегодня туда же заглянул – очередей уже нет, зато цены выросли раза в четыре.

Посидев ещё минут десять с ощущением чуть ли не утра под накатившим джетлагом, я попросил счёт. Знакомая девушка принесла мне папку, я отсчитал деньги, убедился, что чаевые оставляю хорошие – процентов тридцать, и вдруг обратил внимание на надпись ручкой внизу, под цифрами: Great evening to you and all the best! Your Sade. Телефона там не было, но эти слова в тот вечер показались мне признанием в любви!

– В том году суперизвестный спортсмен и актёр OJ Simpson предстал перед судом за убийство бывшей жены и её друга. Почти год суд шёл, все в прямом эфире убедились, что он виновен, и тут, представь, суд его освобождает! – Винсент налил себе сока. – Вся нация в шоке была, да и до сих пор хвосты тянутся – новые суды. Но после этого OJ для сока стали использовать реже. Честно? Мне всё равно – всю жизнь так называл, и буду дальше.

Наши куртки и шапки, ветер и мороз мешали сближению, но горячие пухлые губы этой девушки пробивались сквозь пасмурный вечер, холод и лёд… Они несли вкус цветочного лета, тепла и бездонного голубого неба… Того, чего не найдёшь во всём зимнем Чикаго, как ни ищи!

– Знаешь, чем отличается поэт от стихоплёта? – спросил он. Я, не очень понимая, что такое «стихоплёт», ощущал что-то нехорошее за этим словом и безумно хотел оказаться поэтом. Отец объяснил: – Стихоплёт пишет стихи, потому что ему это нравится. Поэт пишет, потому что без этого он не может жить.

Искренний, настоящий позитив, исходящий из сердца этого человека, переворачивал всё. Мой взгляд на происходящее, слегка приправленный драмой, получал противовес из другого мира, где любой расклад, даже такой непростой, признавался просто игровым уровнем, из которого всегда можно вернуться на предыдущий и проложить оттуда новый путь.

– Можно мне вон ту ёлку, большую? Я вытащил экземпляр и спустил его вниз, оставаясь в кузове. – А мне вот эти две, пожалуйста! – подключилась другая, в наброшенном на домашнюю пижаму распахнутом пуховике. Лезу в кучу, вытаскиваю две штуки, передаю клиентке. Толпа растёт на глазах. – У меня четверо детей! – Женщина в трикотажном капюшоне расталкивала соседей, пробираясь к машине. – Вы обязаны дать мне самое большое дерево, вон оно, в центре! – Она указывала на blue spruce.

Сняв роговые очки и закрепив их в козырьке, он ехал в расстёгнутой джинсовой рубашке поверх белой футболки – не сухопарый, но и не слишком располневший на местном фастфуде: работа подвижная! Щурясь от склонявшегося на дорогу солнца, он напоминал мне адаптированного к реальной жизни Клинта Иствуда.