Читать книгу: «Восем», страница 8

поворачивались вслед саням – лица невежественных людей, до сих пор верных

древним примитивным суевериям и ритуалам. Руки с распухшими суставами

держали те же самые кирки и ковыряли ту же замерзшую землю, что и предки

этих крестьян тысячу лет назад. Несмотря на указы Петра I, они до сих пор

носили длинные нестриженые волосы и черные бороды, заправляя их концы под

овчинные безрукавки.

Въезд в Санкт-Петербург пролегал через снежные просторы. Возница в

белой ливрее императорской гвардии, расшитой золотым галуном, стоял в санях,

широко расставив ноги, и погонял тройку. Когда они въехали в город, аббатиса

заметила сверкающий снег на куполах, возвышавшихся над Невой. Дети катались

по льду, там же, несмотря на зимнее время, были раскинуты пестрые палатки

коробейников. Грязные дворняги поднимали лай вслед проезжающим мимо саням.

Маленькие светловолосые детишки с грязными лицами бежали за прохожими,

выпрашивая копеечку. Возница все погонял лошадей.

Когда они пересекли замерзшую реку, аббатиса достигла конечной цели

своего путешествия и теперь теребила покров, который везла с собой. Она

дотронулась до четок и произнесла короткую молитву. Аббатиса чувствовала

тяжелый груз ответственности, который лежал на ее плечах. Она, и только она,

должна была отдать могущественную силу в праведные руки, которые защитят ее

от жадности и амбиций. Аббатиса знала, что такова ее миссия, что для того

она и появилась на свет. Всю жизнь она ждала, когда придет время исполнить

это предназначение.

Сегодня, после пятидесятилетней разлуки, она вновь увидит подругу

своего детства. Она вспоминала молоденькую девушку, так сильно похожую на

Валентину, светловолосую и хрупкую, болезненного ребенка, маленькую Софию

Анхальт-Цербстскую – подругу, о которой аббатиса помнила столько лет, о

которой думала с любовью, которой писала чуть ли не каждый месяц, поверяя ей

свои взрослые тайны. Несмотря на прошедшее время, аббатиса до сих пор

помнила Софию как золотоволосую девочку, бегающую за бабочками по двору

родительского дома в Померании.

Тройка наконец пересекла реку и приблизилась к Зимнему дворцу, и тут

сердце аббатисы на мгновение сдавил страх. Облако набежало на солнце. Она не

знала, каким человеком стала ее подруга и защитница, которая давно перестала

быть маленькой Софией из Померании. Всей Европе она была известна теперь как

российская императрица Екатерина Великая.

Екатерина Великая, императрица всея Руси, сидела за туалетным столиком

и смотрела в зеркало. Ей исполнилось шестьдесят два года, была она ниже

среднего роста, полная, с высоким благородным лбом и тяжелым подбородком. Ее

ледяные синие глаза, обычно полные жизни, этим утром были серыми и тусклыми,

веки опухли и покраснели от пролитых слез. Две недели провела она

затворницей в своих покоях, отказываясь встречаться даже с родными. За

стенами царских апартаментов двор также пребывал в трауре. Двумя неделями

раньше, двенадцатого октября, во дворец принесли черную весть: князь

Потемкин умер.

Потемкин, который возвел Екатерину на российский трон. Потемкин,

который когда-то вручил ей кисточку с эфеса своего меча, чтобы она приколола

ее на платье, усадил на белого коня, и она повела мятежных гвардейцев, чтоб

свергнуть с царского престола ее мужа. Потемкин, который был ее любовником,

ее министром, генералом ее армии и наперсником. Потемкин, которого она

называла "мой единственный муж". Потемкин, который на треть расширил ее

империю, раздвинул границы до Черного и Каспийского морей. И вот теперь он

мертв.

Он умер по дороге в Николаев, гнусной, собачьей смертью. Умер оттого,

что ел слишком много фазанов и куропаток, объедался окороками и салом, пил

слишком много кваса, пива и клюквенного ликера. Умер оттого, что ублажал

слишком много пухленьких дворянок, которые следовали за ним, словно

маркитантки, ожидающие крошек с его стола. Он промотал пятьдесят миллионов

рублей на прекрасные дворцы, ценные украшения, французское шампанское, но

при этом он сделал Екатерину самой могущественной женщиной в мире.

Фрейлины молча порхали вокруг нее, словно бабочки, напудривая ее волосы

и завязывая ленты на туфлях. Она стояла, а фрейлины накинули ей на плечи

бархатную серую мантию, надели регалии, которые она всегда носила при дворе:

кресты Святой Екатерины, Святого Владимира, Святого Александра Невского,

ленты Святого Андрея и Святого Георгия украшали ее грудь вместе с тяжелыми

золотыми медалями. Екатерина расправила плечи, демонстрируя великолепную

осанку, и вышла из своих покоев.

Сегодня впервые за десять дней она появится перед придворными. В

сопровождении личного телохранителя она зашагала по длинным коридорам

Зимнего дворца, мимо шеренг гвардейцев, мимо окон, за которыми несколько лет

назад ее корабли готовились отправиться по Неве к морю, чтобы встретиться

там со шведским флотом, уже выстроенным для атаки на Санкт-Петербург.

Екатерина задумчиво смотрела на город за окнами.

Вскоре ей предстоит увидеть ее двор, это сборище подлецов, которые

называют себя дипломатами и придворными. Они сговаривались против нее,

планировали ее низвержение. Ее собственный сын задумал цареубийство. Но

теперь в Петербург приехала одна персона, которая могла спасти ее. Женщина,

у которой в руках была сила, потерянная Екатериной после смерти Потемкина.

Именно этим утром прибыла в Петербург ее подруга детства, Элен де Рок,

аббатиса Монглана.

После недолгого пребывания на виду Екатерина рука об руку с ее нынешним

любовником Платоном Зубовым вернулась в свои личные апартаменты. Аббатиса

уже ждала ее в обществе родного брата Платона, Валерия. Она поднялась,

увидев императрицу, пересекла комнату и обняла ее.

Подвижная для ее лет и тонкая, как высохший тростник, аббатиса

светилась от радости под взглядом подруги. После жарких объятий аббатиса

бросила взгляд на Платона Зубова. Одетый в небесно-голубой сюртук и

обтягивающие лосины, он был так увешан медалями, что казалось странным, как

он не падает под их тяжестью. Платон был молод, обладал приятными, нежными

чертами. Невозможно было ошибиться в его роли при дворе: во время беседы с

аббатисой Екатерина не отпускала его руку.

– Элен, как часто я мечтала о твоем приезде! Даже не верится, что ты

наконец здесь. Господь услышал мои молитвы и привел ко мне подругу детства.

Она сделала знак аббатисе, разрешая той сесть в большое удобное кресло,

сама же села рядом. Платон и Валерий встали за их спинами.

– Это надо отметить. Однако, как ты видишь, я в трауре и не могу

устроить fete [Празднество (фр.)] по поводу твоего приезда. Я предлагаю

вместе пообедать сегодня в моих покоях. Мы сможем смеяться и радоваться,

притворившись на минуту, что снова вернулись в детство. Валерий, ты не

откроешь вино, как я учила тебя?

Валерий кивнул и подошел к буфету.

– Ты должна попробовать это вино, моя дорогая, – продолжала Екатерина.

– Это самая большая ценность при моем дворе. Оно было привезено из Бордо

самим Дени Дидро много лет назад. Я ценю его, как если бы оно было

драгоценным.

Валерий разлил темное красное вино в маленькие хрустальные бокалы.

Женщины сделали по глотку.

– Великолепно! – сказала аббатиса, улыбаясь Екатерине. – Но никакое

вино не сравнится с тем эликсиром, что бежит по моим жилам при виде тебя,

моя Фике.

Платон с Валерием переглянулись, услышав столь фамильярное обращение.

Фике было детское прозвище императрицы, урожденной Софии Анхальт-Цербстской.

Платон, пользуясь привилегиями любовника, мог набраться храбрости, чтобы в

постели называть императрицу "владычицей своего сердца", но на людях он

всегда обращался к ней "ваше величество", так же как и ее дети. Однако, как

ни странно, императрица словно и не заметила дерзости французской аббатисы.

– Теперь скажи мне, почему ты так задержалась во Франции? – спросила

Екатерина. – Когда ты закрыла аббатство, я думала, ты сразу же приедешь в

Россию. Мой двор полон беженцев, особенно с тех пор, как ваш король был

схвачен в Варенне при попытке тайно покинуть страну и стал узником

собственного народа. Франция – это гидра с двенадцатью сотнями голов,

государство анархии. Эта нация сапожников перевернула естественный порядок

вещей!

Аббатиса была удивлена, услышав, в какой манере выражается столь

просвещенная правительница. Конечно, Франция стала опасной. Но неужели это

та самая царица, которая поддерживала дружескую переписку с Вольтером и

Дидро? Ведь эти философы, известные своими либеральными взглядами,

проповедовали классовое равенство и были противниками войны…

– Я не могла приехать сразу, – ответила аббатиса на вопрос Екатерины. -

У меня были дела, которые следовало закончить.

Она со значением посмотрела на Платона Зубова, который стоял за спинкой

кресла Екатерины и поглаживал ей шею.

– Но об этом я могу говорить только с тобой, – закончила Элен.

Екатерина какое-то время молча смотрела на нее, потом обронила:

– Валерий, ты с Платоном Александровичем можешь оставить нас.

– Но, мое обожаемое величество…– начал Платон Зубов тоном капризного

ребенка.

– Не бойся за мою безопасность, мой голубь. – Екатерина похлопала

фаворита по руке, лежавшей на ее плече. – Мы с Элен знаем друг друга без

малого шестьдесят лет. Не будет вреда, если мы останемся с ней одни на

несколько минут.

– Разве он не красив? – спросила царица, когда оба молодых человека

вышли из комнаты. – Знаю, мы с тобой выбрали разные дороги в жизни, моя

дорогая. Надеюсь, ты поймешь, когда я скажу тебе, что чувствую себя

маленькой мошкой, греющей крылышки на солнце после холодной зимы. Ничто так

не гонит соки в старом дереве, как забота молодого садовника.

Аббатиса ответила не сразу, раздумывая о том, правильно ли она

поступает. Ведь хотя они постоянно обменивались посланиями и переписка их

была по-дружески теплой и доверительной, она не видела свою подругу детства

в течение долгих лет. Правдивы ли слухи о ней? Можно ли довериться этой

стареющей женщине, погрязшей в плотских грехах и ревностно оберегающей свою

единоличную власть?

– Я шокировала тебя? – улыбнулась Екатерина.

– Моя дорогая София, – сказала аббатиса, – я прекрасно знаю, как любишь

ты подобные выходки. Помнишь, когда тебе было только четыре года и тебя

должны были представить при дворе короля Пруссии Фридриха Вильгельма, ты

отказалась поцеловать галун на его костюме?

Екатерина рассмеялась так, что у нее на глазах выступили слезы.

– Я заявила, что портной сшил ему слишком короткий сюртук! Моя мать

была в бешенстве, король же похвалил меня за храбрость.

Аббатиса благосклонно улыбнулась своей подруге.

– Ты помнишь, что предсказывал нам брауншвейгский каноник? – мягко

спросила она. – На твоей ладони он увидел три короны.

– Я хорошо помню об этом, – последовал ответ. – С того самого дня и

после я никогда не сомневалась, что буду правительницей империи. Я всегда

верила в мистические предсказания, особенно если они совпадали с моими

желаниями.

Екатерина улыбнулась, но на этот раз аббатиса не ответила на ее улыбку.

– Ты помнишь, что предсказатель прочитал по моей ладони? – спросила

аббатиса.

Екатерина немного помолчала.

– Я помню, словно это было вчера, – ответила она наконец. – Именно по

этой причине я дожидалась твоего прибытия с таким нетерпением. Ты

представить себе не можешь, как я изводилась из-за того, что ты так долго не

приезжала. – Она сделала паузу, словно заколебалась на миг. – Они у тебя? -

наконец спросила царица.

Аббатиса погрузила руку в складки своего облачения, туда, где к ее

запястью был привязан большой бумажник. Она извлекла тяжелую золотую фигуру,

украшенную драгоценностями. Фигура изображала женщину в длинном одеянии,

сидевшую в маленьком павильоне с задернутым позади занавесом. Аббатиса

вручила статуэтку Екатерине. Та взяла ее обеими руками и принялась медленно

поворачивать, словно не верила своим глазам.

– Черная королева, – прошептала аббатиса, внимательно следя за лицом

Екатерины.

руки императрицы сжали шахматную фигуру, украшенную золотом и

драгоценностями. Екатерина прижала ее к груди и посмотрела на подругу

детства.

– А остальные?

Что-то в ее голосе заставило аббатису насторожиться.

– Они надежно спрятаны там, где им ничто не угрожает, – ответила она.

– Моя возлюбленная Элен, мы должны немедленно собрать вместе все

фигуры! Ты ведь знаешь, какой властью наделены эти шахматы! В руках

благонадежного монарха с ними не случится ничего дурного…

– Послушай, – прервала ее аббатиса. – В течение сорока лет я

игнорировала твои мольбы вскрыть стены монастыря и разыскать шахматы

Монглана. Теперь я скажу тебе почему. Я всегда знала точное место, где они

были спрятаны. – Аббатиса подняла руку, поскольку Екатерина собиралась

разразиться возмущенной тирадой. – Я также знала, почему шахматы опасно

извлекать на свет. Только святой смог бы устоять против такого искушения. А

ты совсем не святая, моя дорогая Фике.

– О чем ты? – вскричала императрица. – Я объединила разрозненную нацию,

принесла просвещение невежественным людям! Я усмирила чуму, построила

больницы и школы, прекратила войны, которые грозили расколоть Россию и

сделать ее легкой добычей для врагов! Ты полагаешь, я деспот?

– Я думаю только о твоем благополучии, – спокойно проговорила аббатиса.

– Эти фигуры способны вскружить даже самую холодную голову. Вспомни, шахматы

Монглана чуть не раскололи на части империю франков: после смерти Карла его

сыновья начали войну за престол.

– Обычная междоусобица, – фыркнула Екатерина. – При чем здесь шахматы?

– Только благодаря огромному влиянию, которое католическая церковь

имела в Центральной Европе, нам удавалось так долго удерживать под покровом

тайны эту темную силу. Но когда до меня дошли известия, что во Франции

принят декрет о конфискации церковной собственности, я поняла, что мои

худшие опасения могут сбыться. Когда я узнала, что французские солдаты

направляются в Монглан, все стало ясно. Почему в Монглан? Мы находились

далеко от Парижа, затерянные глубоко в горах. Были ведь аббатства богаче

нашего и гораздо ближе к столице. Разграбить их было бы куда проще. Но нет,

солдаты были посланы именно за шахматами. Я провела немало часов в

размышлениях, прежде чем у меня родился план: извлечь фигуры из стен

монастыря и так рассеять по всей Европе, чтобы их нельзя было собрать долгие

годы.

– Рассеять! – Екатерина вскочила на ноги, все еще прижимая к груди

шахматную фигуру, и заметалась по комнате, словно зверь по клетке. – Как ты

могла это сделать?! Ты должна была прийти ко мне и попросить помощи!

– Говорю тебе, я не могла! – ответила аббатиса голосом ломким и хриплым

– давала о себе знать усталость после долгого путешествия. – Я узнала, что

были и другие, кто знал о местонахождении шахмат. Кто-то подкупил членов

французского Национального собрания, чтобы провести Декрет о конфискации, и

направил их интересы в сторону Монглана. По слухам, этот человек действовал

из-за границы. О совпадении и речи быть не может: среди тех, кого эта темная

сила старалась подкупить, были великий оратор Мирабо и епископ Отенский.

Один был автором Декрета, другой – его наиболее ярым защитником. Когда в

апреле Мирабо заболел, епископ не отходил от него ни на шаг до самого его

последнего вздоха. Без сомнения, он отчаянно хотел перехватить

корреспонденцию, которая могла изобличить их обоих.

– Как тебе удалось все это узнать? – пробормотала Екатерина.

Отвернувшись от аббатисы, она подошла к окну и принялась смотреть на

темнеющее небо. На горизонте собирались грозовые облака.

– Эта корреспонденция у меня, – ответила аббатиса.

С минуту никто из женщин не проронил ни слова. Наконец мягкий голос

аббатисы снова зазвучал в полумраке комнаты.

– Ты спрашивала, какое дело так надолго задержало меня во Франции.

Теперь ты знаешь. Я должна была выяснить, кто направлял мою руку, кто

заставил меня извлечь шахматы Монглана из тайника, где они пролежали тысячу

лет. Это было необходимо, чтобы установить, кто был тем врагом, который гнал

меня, словно зверя, пока я не вышла из-под крыла церкви и не отправилась

через весь континент искать другое убежище для сокровища, порученного моим

заботам.

– Ты узнала имя того, кого искала? – осторожно спросила

Екатерина, поворачиваясь к аббатисе лицом.

– Да, я узнала, – спокойно ответила та. – Моя дорогая Фике, это была

ты!

– Если ты все знала, почему же ты все-таки приехала в Петербург? -

спросила царица, когда они с аббатисой на следующее утро прогуливались по

заснеженной дорожке, возвращаясь в Эрмитаж. – Я не понимаю…

Женщины шли между двумя колоннами солдат. Полк императорской гвардии,

поднимая снег казачьими сапогами, маршировал в двадцати шагах от них.

Гвардейцы были достаточно далеко, так что можно было говорить спокойно.

– Потому что, несмотря на все, я тебе доверяю, – сказала аббатиса,

слегка слукавив. – Знаю, ты боялась, что французское правительство рухнет и

страна впадет в хаос. Ты хотела быть уверенной, что шахматы Монглана не

попадут в неправедные руки. Но ты подозревала, что меры, которые ты

предприняла, мне не понравятся. Скажи-ка мне, Фике, как ты собиралась

отнимать у французских солдат их добычу, после того как они достали бы

фигуры? Предприняла вторжение русских полчищ во Францию?

– Я послала в горы своих солдат, чтобы перехватить французов на

обратном пути, – с улыбкой призналась Екатерина. – Мои люди не были одеты в

форму.

– Понятно, – проговорила аббатиса. – И что подвигнуло тебя на столь

крайние меры?

– Полагаю, я должна поделиться с тобой тем, что знаю, – ответила

императрица. – Как ты уже поняла, я купила библиотеку Вольтера после его

смерти. Среди бумаг оказался тайный дневник кардинала Ришелье. В дневнике

кардинал, пользуясь для секретности особым кодом, вел записи о своих

изысканиях касательно шахмат Монглана. Вольтер расшифровал код, и я смогла

прочесть то, что он обнаружил. Рукопись спрятана в подвале Эрмитажа, куда мы

теперь идем. Я настаиваю, чтобы ты взглянула на эти записи.

– В чем же важность сего документа? – спросила аббатиса, недоумевая,

почему ее подруга не упомянула об этом раньше.

– Ришелье проследил историю шахмат Монглана до мавров, которые

преподнесли их в качестве подарка Карлу Великому, до того момента, когда

шахматы попали к маврам, и даже дальше. Как ты знаешь, Карл предпринял много

крестовых походов против мавров как в Испании, так и в Африке. Но однажды он

защитил Кордову и Барселону от басков-христиан, которые пытались скинуть

мавританское владычество. Хотя баски и были христианами, они веками

совершали набеги на франкское государство, пытаясь захватить власть над

землями Западной Европы, в частности над побережьем Атлантики и горами, в

которых они чувствовали себя как дома.

– Пиренеи, – подсказала аббатиса.

– Точно, – ответила царица. – Баски называли их "Волшебные горы". А

тебе известно, что Пиренеи – родина самого загадочного и мистического

культа, который только знала земля со времен Христа? Именно из этих мест

вышли кельты и двинулись на север, чтобы осесть сперва в Бретани, а позднее

– на Британских островах. Чародей Мерлин жил в этих горах, а тайный культ мы

сегодня называем культом друидов.

– Этого я не знала, – проговорила аббатиса, глядя на утоптанный снег

под ногами.

Ее тонкие губы были сжаты, а морщинистое лицо напоминало камень с

древнего надгробия.

– Ты сможешь прочесть об этом в дневнике, мы почти пришли, – сказала

императрица, – Ришелье утверждает, что мавры завоевали Пиренеи и узнали

страшную тайну, которую веками хранили сначала кельты, а потом баски. И

тогда эти мавританские завоеватели зашифровали полученные знания собственным

шифром: они спрятали тайну в золотых и серебряных шахматных фигурах. Когда

стало ясно, что мавры могут потерять свое могущество на Иберийском

полуострове, они отправили шахматы Карлу Великому, с которым были

союзниками. Если кто и сможет защитить тайну, посчитали они, то только он,

самый могущественный правитель в истории цивилизованного мира.

– И ты веришь в эту историю? – спросила аббатиса, когда они

приблизились к величественному фасаду Эрмитажа.

– Суди сама, – сказала Екатерина. – Я знаю, что тайна гораздо древнее,

чем мавры, древнее, чем баски. Возможно, она даже древней, чем друиды. Я

должна спросить тебя, мой друг: ты когда-нибудь слышала о тайном обществе,

члены которого иногда называют себя масонами?

Аббатиса побледнела и остановилась перед входной дверью.

– Что ты сказала? – слабым голосом произнесла она и схватила подругу за

руку.

– А-а… – протянула Екатерина. – Значит, ты знаешь о нем. Когда ты

прочтешь рукопись, я расскажу тебе одну историю.

История Императрицы

Когда мне было четырнадцать лет, я уехала из своего дома в Померании,

где мы с тобой росли бок о бок. Твой отец незадолго до этого продал имение

по соседству и уехал на родину, во Францию. Вскоре мне предстояло стать

супругой наследника престола. Я никогда не забуду свою печаль, дорогая Элен,

от невозможности разделить с тобой мой триумф, о котором мы столько

говорили.

События, о которых я хочу рассказать, произошли со мной по пути ко

двору Елизаветы Петровны, в Москву. Елизавета, дочь Петра Великого, стала

императрицей, совершив дворцовый переворот. Всех своих противников она

впоследствии бросила в тюрьму. Так как она никогда не была замужем и уже

вышла из детородного возраста, она избрала наследником своего неразумного

племянника – великого князя Петра. Я должна была стать его невестой.

По пути в Россию мы с матерью остановились в Берлине, при дворе

Фридриха II. Молодой император Пруссии, которого Вольтер уже окрестил

Фридрихом Великим, пожелал поддержать меня, поскольку рассчитывал, что мой

брак поспособствует объединению России и Пруссии. Я была лучшим выбором, чем

родная сестра Фридриха, которую он не смог заставить принести подобную

жертву.

В те дни прусский двор был столь же блестящим, сколь скучным он стал в

последние годы правления Фридриха. Когда я прибыла, король приложил огромные

усилия, чтобы я чувствовала себя при дворе в фаворе. Он одевал меня в платья

своих сестер, усаживал подле себя на каждом обеде, развлекал меня оперой и

балетом. Однако, хотя я и была в те годы еще ребенком, его ухищрения не

обманули меня. Я знала, что Фридрих планирует использовать меня как пешку в

большой игре, где шахматной доской ему служила Европа.

Спустя некоторое время мне стало известно, что при дворе находится

человек, который провел при дворе в России около десяти лет. Это был

придворный математик Фридриха, его звали Леонард Эйлер. Я набралась смелости

и испросила у него личной аудиенции, в надежде, что он поделится со мной

глубоким знанием страны, куда мне предстояло отправиться. Я не могла

предвидеть, что наша встреча изменит всю мою жизнь.

Моя первая встреча с Эйлером произошла в маленьких покоях при дворе в

Берлине. Этот человек простых привычек, но блестящего ума встретился с

девочкой, которой в скором времени было суждено стать царицей. Вероятно, мы

были странной парой. Он был один в своей комнате, высокий мужчина хрупкого

телосложения, с длинной шеей, большими темными глазами и длинным носом.

Смотрел он немного искоса, поскольку из-за наблюдений за солнцем был слеп на

один глаз. Эйлер был не только математиком, но и астрономом.

– Я не привычен к беседам, – начал он. – Я лишь недавно приехал из

страны, где за разговоры могут повесить.

Это было первое, что я узнала о России, и уверяю тебя, предупреждение

Эйлера сослужило мне добрую службу в последующие годы. Он рассказал, что

царица Елизавета Петровна имеет около пятнадцати тысяч платьев, двадцать

пять тысяч пар туфель, что она швыряет туфли в головы министров, если не

согласна с ними, и по малейшему своему капризу посылает людей на виселицу. У

нее тьма любовников, а в пьянстве она еще более невоздержанна, чем в амурных

похождениях. Царица не терпит, если у кого-то имеется свое мнение.

Когда мне удалось сломать лед его неловкости, мы с доктором Эйлером

стали встречаться чаще и провели немало времени вместе. Он предложил мне

остаться при дворе в Берлине и стать его ученицей по математике, поскольку

разглядел у меня большой талант к этой науке. Однако это, увы, было

невозможно.

Эйлер даже готов был ради меня поступиться интересами Фридриха, его

покровителя. На то имелась веская причина, и дело было не только в том, что

король Пруссии был не слишком одарен в математике. Эйлер объяснил мне эту

причину в последнее утро моего пребывания в Берлине.

– Мой маленький друг, – сказал он, когда я пришла к нему в лабораторию

в это судьбоносное утро, чтобы попрощаться.

Я помню, он полировал линзы шелковым шарфом – он всегда этим занимался,

когда думал над какой-либо задачей.

– Я должен кое-что рассказать тебе перед тем, как ты уедешь. Я хорошо

изучил тебя за последнее время и знаю, что могу довериться тебе. Однако если

ты по неосторожности проговоришься о том, что я хочу тебе рассказать, то

подвергнешь нас обоих огромной опасности.

Я заверила доктора Эйлера, что скорее умру, чем выдам его тайну. К

моему удивлению, он ответил, что вполне может случиться именно так.

– Ты молода, беспомощна, ты – женщина, – сказал Эйлер. – Вот почему

Фридрих выбрал тебя своим орудием. Россия – темная империя. Возможно, ты не

осознаешь этого пока, но эта великая держава в последние двадцать лет

управлялась исключительно женщинами: сначала Екатериной Первой, вдовой Петра

Великого, затем Анной Мекленбургской, которая была регентшей своего сына

Ивана Шестого, и теперь Елизаветой Петровной, дочерью Петра. Если ты

продолжишь эту славную традицию, то окажешься в опасности.

Я вежливо слушала напутствия джентльмена, хотя в душе у меня зародилось

подозрение, что солнце повредило ему не только глаз.

– Существует тайное общество людей, которые чувствуют, что их миссия на

земле – изменить путь цивилизации, – сказал мне Эйлер.

Мы сидели в его кабинете, окруженные телескопами, микроскопами,

пыльными книгами, разбросанными поверх толстого слоя бумаг на столах

красного дерева.

– Эти люди, – продолжал он, – называют себя учеными и инженерами, но по

сути они – мистики. Я расскажу тебе все, что знаю об их истории, поскольку

это может быть очень важным для тебя. В году тысяча двести семьдесят первом

принц английский Эдуард, сын Генриха Третьего, отправился в крестовый поход

к берегам Северной Африки. Он высадился в Акре, городе неподалеку от

Иерусалима, стоявшем там с древних времен. О том, что он там делал, известно

мало. Мы знаем только, что он участвовал в нескольких битвах и встретился с

вождями мавров, которые исповедовали ислам. В следующем году Эдуард был

отозван в Англию, так как умер его отец. По | возвращении он стал королем

Эдуардом Первым, и что было с ним потом, ты можешь прочитать в книгах. Чего

ты там не найдешь, так это того, что он кое-что привез с собой из Африки.

– Что это было? – с любопытством спросила я.

– С собой он привез знание о величайшей тайне, история которой началась

на заре цивилизации, – ответил Эйлер. – Однако вернемся к моему рассказу. По

возвращении Эдуард создал в Англии общество людей, с которыми он

предположительно поделился своим секретом. Мы знаем о них мало, но

передвижения их можем отследить. После покорения скоттов это общество

распространилось в Шотландию, где на некоторое время затаилось. Когда в

начале века якобиты бежали из Шотландии, они вместе с этим обществом и его

учителями перебрались во Францию. Монтескье, великий французский поэт, был

посвящен в орден во время своего пребывания в Англии, и с его помощью во

Франции в тысяча семьсот тридцать четвертом году была учреждена Ложа наук.

Спустя четыре года, до того как стать королем Пруссии, Фридрих Великий

вступил в тайное общество в Брауншвейге. В тот же самый год Папа Клементин

Двенадцатый издал буллу, приказывая уничтожить общество, которое к тому

времени распространилось в Италии, Пруссии, Австрии, Нидерландах, а также и

во Франции. Это общество обладало такой властью, что парламент католической

Франции отказался исполнить папскую буллу.

– Зачем вы мне все это рассказываете? – спросила я доктора Эйлера. -

Даже если я когда-нибудь узнаю, какую тайну хранят эти люди, чем это мне

поможет? И что я смогу с ними сделать? Хотя я и стремлюсь к великим

свершениям, я еще ребенок.

– Из того, что я знаю об их целях, – мягко сказал Эйлер, – если это

братство не уничтожить, оно уничтожит мир. Да, сегодня ты ребенок, но скоро

тебе предстоит стать женой наследника российского престола, первого

правителя-мужчины этой империи за последние два десятилетия. Ты должна

выслушать все, что я расскажу тебе, и крепко-накрепко запомнить это.

Он взял меня за руку.

– Иногда эти люди называют себя масонами, братством вольных каменщиков,

иногда – розенкрейцерами. Однако какое бы имя они ни выбрали, их объединяет

одно. Истоки их учения кроются в Северной Африке. Когда принц Эдуард привел

это общество в Западную Европу, они называли себя "орденом архитекторов

Африки". Они утверждали, что их предками были созидатели древней

цивилизации, что это они вырубили и сложили камни пирамид Египта, построили

висячие сады Вавилона, Вавилонскую башню и врата. Они знали тайны древних,

но я думаю, они были созидателями чего-то еще, чего-то более редкостного и

могучего…

Эйлер замолчал и послал мне взгляд, который я никогда не забуду. Он

преследует меня и сегодня, почти пятьдесят лет спустя, как будто это

случилось только что. С ужасающей четкостью я вижу его даже во сне, ощущаю

дыхание Эйлера на шее, как будто он наклонился и что-то шепчет мне.

– Я думаю, что они были создателями шахмат Монглана. И считают себя их

полноправными хозяевами.

Когда Екатерина закончила свою историю, они с аббатисой некоторое время

молча сидели в библиотеке Эрмитажа, куда принесли рукопись Вольтера.

Екатерина следила за подругой, кошка за мышонком. Аббатиса смотрела в окно

на плац, где императорские гвардейцы приплясывали от холода и дули на руки.

– Мой муж, – мягко добавила Екатерина, – был поклонником Фридриха

Великого, короля Пруссии. Петр одевался в прусскую форму при дворе в

Петербурге, В нашу первую брачную ночь он расставил игрушечных прусских

солдатиков на нашем ложе и заставил меня командовать полками. Когда Фридрих

своей властью учредил в Пруссии орден масонов, Петр присоединился к ним и

посвятил этому свою жизнь.

– И потому ты свергла его с трона, посадила в тюрьму, а затем

распорядилась убить, – заметила аббатиса.

– Он был опасным маньяком, – сказала Екатерина. – Но я не причастна к

его гибели. Спустя шесть лет, в тысяча семьсот шестьдесят восьмом году,

Фридрих основал великую ложу африканских архитекторов в Силезии. Король