Читать книгу: «Послания белого генерала», страница 8

Тянь-шань. Возвращение.

Внутренний телефон, так же как и мобильник, Маркин не любил. В свое время у него сформировался своеобразный брезгливый рефлекс. После того как разговаривал по телефону, хотелось руки и ухо тщательно отмыть. Рефлекс родился еще в молодости, когда он пришел работать в «контору» молодым лейтенантом после окончания школы КГБ в Минске и на второй неделе работы выслушал разнос от заместителя начальника управления. Заместитель не матерился, не повышал голос, но подверг молодого лейтенанта такому унижению, которого он ранее не испытывал. Маркин тогда выдержал. Собирался было подать рапорт, привести позорно обидные слова начальника, да и уволиться, но сдержался, вовремя вспомнил и применил старый прием, подсказанный когда-то вездесущей мамой: нарисовал карандашом на листе писчей бумаги портрет зама, порадовался схожести с прототипом, потом порвал на мелкие кусочки, бросил в унитаз и с облегчением помочился. Обида прошла почти бесследно. Только вот с тех пор телефонная трубка вызывала острое ощущение брезгливости. Дело дошло до смешного – в один прекрасный день он принес на работу флакончик со спиртом и протирал периодически руку и правое ухо.

Стоило подполковнику вспомнить этот эпизод, как зазвонил серебряным колокольчиком именно внутренний телефон. В трубке с обычным придыханием зазвучал голос полковника Архипова:

– Слушай сюда, сейчас к тебе придет один симпатичный мужик, Бекетов. Это касается твоего секретного дела. Запомни, решение по этому делу принимает первый зам директора конторы. прочем, я его к тебе сам сейчас приведу.

Трубка громко щелкнула, поскольку Архипов любил с особым смаком вгонять её в корпус телефона. Маркин сразу представил себе «доктора» и понял, что-то произошло. Впрочем, размышлять долго не пришлось. Дверь в кабинет бесцеремонно распахнулась и Архипов с полупоклоном пропустил посетителя вперед.

– Вот, Виталий Семенович, прошу любить, но не очень крепко.

– Да уж, наши начальники прямо-таки владеют искусством тонкого юмора – отметил про себя подполковник.

– Господин Бекетов все расскажет и обоснует вам, ммм… некоторые чрезвычайные, что ли… меры, которые мы с вами должны предпринять. Вы тут побеседуйте, а я пойду к генералу на доклад, через полчаса встретимся.

Маркин крепко пожал протянутую руку и изучающее посмотрел Бекетову в лицо.

– Виталий Семёнович, простите великодушно и не прожигайте меня своим взглядом, не забывайте, ваш взгляд теперь способен действовать как лазер. Я ведь вам упоминал о ваших быстро растущих способностях. Так что вы меня уж, пожалуйста, пожалейте…

–Бекетов, не ожидая приглашения, присел на кончик стула. – Не возражаете?

-Что вы, что вы, Владимир Петрович, чувствуйте себя, ну не то, чтобы как дома – это прозвучит несколько двусмысленно, но – спокойно и уверенно. Вы же знаете, что я, как и вы, сторонник сохранения баланса. В этом мы с вами союзники. Но как я понял, вас сюда привели чрезвычайные обстоятельства?

– Да, дорогой Виталий Семенович, и это очень волнительно – мы вступили в состояние неустойчивости. Вы можете иронизировать и отметить, что в такое состояние вступил ваш мир, а не мой. И будете неправы, поскольку потрясения во взаимосвязанных мирах неизбежно связаны между собой и опасны всем. Так же как и сто пятьдесят лет назад, в недрах Земли, глубоко под мантией, начались брутальные процессы. Не будем углубляться в научные объяснения. Просто доведу до вас констатацию наших аналитиков – возмущения подошли к опасным пределам, когда один из известных супервулканов может взорваться. И хотя вулкан расположен на другом континенте, его взрыв может привести к апокалиптическим бедствиям повсеместно. Не последнее место в активизировавшихся процессах играет этот ваш сверхмогучий прибор – Бекетов кивком указал на шкатулку.

Так вот, мы выяснили, что уменьшить и даже остановить начавшийся дисбаланс можно только возвращением шкатулки вглубь Тянь-Шаня, на ее исконное место. Вся проблема в том, что кроме вас это никто сделать не сможет.

Вы убедились – ваше начальство мне доверяет. И на это есть веские основания. Так что вам прикажут все выполнить…

Но мне очень важно, чтобы вы это сделали осознанно, будучи уверенным в моей правоте. Можно было бы конечно не объяснять вам столь подробно, но вы человек въедливый и все равно попытались бы выяснять глубинные причины.

Маркин отвернулся к окну, услышал привычный шелест прибоя и до боли знакомый голос:

– Он прав.

Молча кивнул и прошелся вдоль стола. В тот же момент шкатулка выстрелила игольчатым белым лучом в кисть левой руки Бекетова. Тот болезненно сморщился, прикусил губу, но не издал ни звука, только попросил шепотом:

– Дайте воды.

Маркин открыл спешно бутылку любимого Ессентуки и подал Бекетову. Тот сделал несколько шумных глотков и поднес левую руку к глазам. На ней появилась татуировка – несколько неизвестных букв темно-синего цвета, похожих на бегущих зверей.

– Успокойтесь, Владимир Петрович, не думаю, что это нанесет вам особый вред. Это знаете ли, так, прощальный привет.

– Ваши бы слова да Богу в ухо, – пролепетал Бекетов, смачивая носовой платок и накладывая его на руку.

На следующий день подполковник Маркин с пузатой дорожной сумкой вылетел бортом МЧС в далекий Бишкек. Его сопровождали семеро крепких, хорошо экипированных спецназовцев ГРУ.

Российская авиационная база близ Бишкека встретила командированных на редкость приветливо. Яркое сентябрьское солнце не обжигало, а словно ласково массировало плечи. Более всего поражало сине-голубое небо, в котором плавало само спокойствие и не просматривалось ни облачка, ни пылинки. Казалось, небо притягивает к себе, словно магнит в дружеские объятия. Маркин шел по бетонным плитам аэродрома «Манас» и ощущал всем телом явное уменьшение земного притяжения. Что-то подсказывало в подсознании – оттолкнись от бетонных плит и взмоешь в невесомость.

Встречавший майор из батальона аэродромного обслуживания повел, как он выразился, «дорогих гостей» в столовую для летного состава. По дороге совсем не по-армейски доложил Маркину, что их группу ждет вертолет с прогретым двигателем, который и доставит их «к месту назначения».

Пилот вертолета, поблескивая новенькими капитанскими звездочками на летной куртке, четко козырнул, представился: капитан Семенец, достал из планшета карту и показал Маркину ориентировочный маршрут, прочерченный жирным синим карандашом. Синяя линия упиралась в окрестности города Джалалабад в Южной Киргизии.

– Здесь дозаправка, – сообщил капитан.

Далее синяя линия уходила строго на восток километров на двести и обрывалась.

– А дальше приказано руководствоваться вашими, товарищ подполковник, указаниями.

Маркин вгляделся в карту. Судя по скудным указаниям, оставленным скобелевской экспедицией, им необходимо было двигаться Атбашинской котловиной до Ферганского хребта, а далее – прямо к китайской границе, оставляя к югу могучую вершину Хан-Тегри.

Когда Маркин сделал набросок маршрута, летчик заметил:

– У Хан-Тегри периодически рождаются мощные вихревые потоки. Мы не знаем почему это происходит. Метеорологи только недоуменно разводят руками. И случается временами, вертолет начинает закручивать по спирали. Поэтому вот здесь – летчик обозначил точку на северном склоне – вам лучше высадиться. А через двое суток мне приказано забрать вас.

Через десять минут вертолет уже набирал высоту.

Маркин никогда не видел горы с такой малой высоты и не отрывался от иллюминатора. Вспомнил, как в рассказах вертолетчиков о событиях афганской войны описывались опасности вихревых потоков в отрогах Гиндукуша. Временами, особенно осенью и зимой, погода могла меняться просто молниеносно. Здесь, в Киргизии, горы были еще более коварными. Спустя минуту, словно в доказательство мыслям подполковника, вертолет как-то боком потащило на мощную пирамидальную скалу, наплывавшую справа. По тому как завибрировал корпус вертолета и напрягся летчик, задавая машине резкий крен с одновременным подъемом, Виталий Семенович понял, что нешуточные приключения только начинаются.

Их высадили в той точке, где альпийские луга соприкасаются с сыртами – холодными пустынями на высоте четырех тысяч метров. С места высадки пошли строго на восток. Через пару часов поставили две четырехместные палатки. Спецназовцы работали споро и вежливо отказывались от услуг Маркина, неудачно пытавшегося забивать алюминиевые колышки. Через полчаса все уже пили горячий чай из черных пузатых термосов.

Ночью Маркин проснулся, ощутив легкие вибрации, исходящие от шкатулки, прислоненной к изголовью спального мешка. Скоро зазвучал знакомый шум прибоя в ушах:

– Виталик, сейчас ты услышишь и поймешь многое из того, что тебе откроет глаза на твой мир – прошелестел знакомый мамин голос.

Шум прибоя сменился на свист ветра и ударную дробь железных барабанов. С высоты птичьего полета Маркин увидел очень знакомый город, освещенный огромными кострами, чадящими ядовитым черным дымом.

Это был Киев, горящий от ненависти и неудовлетворенности. Показали близко лица людей, заряженные решимостью крушить бить, убивать всех несогласных.

Маркин почувствовал приближение чадящей площади, в горло проник сжимающий дыхание запах горелой резины, затем услышал хриплые голоса и ощутил вторжение чужих мыслей, наполненных жаждой мщения и страстного желания крошить, жечь, убивать. В мозгу учащенно бился горячечный пульс толпы, настроенной на насилие.

Потом ему показали КАК люди были доведены до такого состояния, КАК настраивались на сознание мощные информационные программы. На подопытных людях испытывались, а потом широко распространялись определенные способы внедрения в сознание того, что тебя обманывают, у тебя отбирают лучшую жизнь. В сознание вводились образы чужих удовольствий, чужих телесных радостей и гипнотический голос нашептывал: «Ты должен был все это иметь, но тебя лишили, тебя обокрали». Прокручивались сотни фильмов по телевидению и в кинотеатрах. А каковы были посылы мощных информационных зарядов по Интернету! Специальные картинки быстро проникали в мозг и превращались в мощнейшие аккумуляторы, накапливающие инфернальные чувства, которые в каждом сознании начинали срабатывать как автономные источники энергии. А эти энергии в свою очередь создавали информационную блокаду, через которую не проникали никакие другие образы, способные пробудить в человеке любовь, милосердие, радость – все это отвергалось. Если радость – то только от вида поверженного наземь врага, если удовлетворенность – то только от удачно нанесенного удара.

Поток специально сконструированной информации надолго охватывал сознание и человек превращался в управляемого зверя.

Когда мозг просыпался от такого вторжения, наступала тяжелейшая длительная депрессия.

Потом образы и звуки ушли. Но ощущение полета продолжило завораживать сознание. А внизу городские постройки сменились настоящим лесом, от которого исходил терпкий хвойный успокаивающий аромат. Лес притягивал, навевал мысли о вечном. Скоро показалась опушка, а за ней заснеженное поле изумительной белизны.

Маркин плавно приземлился на заснеженную площадку и слегка зажмурил глаза. Такой пронизывающей чистой белизны он не встречал ранее. Но инстинктивно опущенные веки скоро раскрылись, потому что белизна не давила, не травмировала, она просто поглотила все другие цвета, все ощущения своей первозданностью.

Внезапно впереди появилась бледно-желтое пятно в сером обрамлении, которое поплыло покачиваясь к Маркину. Скоро пятно начало превращаться в лицо с пышными русыми бакенбардами. Через минуту в пяти шагах от Маркина остановилась одетая в белую генеральскую форму фигура. Белая материя сливалась с девственной белизной снежного поля и, казалось, Белый Генерал и есть часть первозданной белой пустыни.

– Пожалуй, так оно есть. – Нарушил молчание Скобелев. В его больших голубых глазах пробежали искорки легкой иронии. Маркин понял, что он и генерал открыты друг другу и улавливают любые потоки мыслей и переживаний.

– Уважаемый Виталий Сергеевич, периодически все мы остаемся наедине с собой. И если верно настроиться, то становимся частью огромного объединенного сознания. Сейчас мы в нем вдвоем.

В свое время я не смог противостоять силам разрушения и ушел с земного плана с надеждой – что смогу вопреки всему помочь. Нас с вами объединило страстное желание помочь нашей матушке-России. Нас теперь двое, и шансы наши возросли. Вы не напрасно обозначили меня генералом «Вопреки». Всю жизнь я делал большое дело для России вопреки воле властей имущих и вопреки обстоятельствам. После жизни продолжил. Теперь вот появились вы – и тоже вопреки всему. Так что вас можно назвать подполковником «Вопреки». Не обижайтесь. Давно не шутил и кажется совсем утратил такую способность.

Итак, мы с вами встретились вопреки линейной логике, вопреки воле тех властителей Земли, которые решили избавиться от России, от ее духа, поскольку это противоречит их представлению о мироустройстве. Они создали «Дранк нах остен», несколько раз пытались вырезать из мировой истории наше Отечество. Потом изобрели атомную бомбу, им тогда казалось – русский вопрос решен. Просчитались. Потом нацисты на киевском майдане тоже решили, что ликвидировали русский вопрос. Скоро в полной мере вкусили плоды такого решения. Теперь изобрели новое оружие. Вы, так же как и я, начали докапываться до истины, до ужасающей мощи этого оружия. И кажется, кое-что начали понимать. Теперь нам с вами предстоит разработать защиту от этого оружия. Да-да, именно нам с вами, поскольку мы осознали, что в нашей тысячелетней истории скрыто многое, то, что предстоит познать глубинно, со всей возможной силой осмысления. Именно там есть здоровое начало, то, на чем крепится сама жизнь.

Выжить в современном мире, захваченном катастрофическими глобальными процессами – настоящее искусство. И мы должны этим искусством овладеть.

Все, что я сейчас говорю – это привычная , если так можно выразиться, словесная «упаковка». А вот содержание внутри этой упаковки несколько необычное. И это внутреннее нам с вами надо со всем тщанием обсудить.

Но это – впереди. А сейчас о завтрашнем дне: дорогу вы найдете без особых стараний. У вас внутри уже много такого, чего вы в себе и не подозреваете. Но вам предстоит побеспокоиться о спутниках. Среди них самый устойчивый – капитан. Он может пройти с вами до полверсты от черной долины. Не далее. Потом пусть вернется назад. И пусть заночуют без вас, поскольку вы освободитесь только утром следующего дня. Да, еще одно – ни в коем случае не берите с собой спутниковый телефон, да и свой мобильный. Там среда их отторгает. Прощайте, до завтра.

Генерал коротко кивнул, не спеша повернулся к белоснежной пустыне, пошел назад не оборачиваясь, сняв белоснежную фуражку и переложив ее на локоть левой руки.

Перед рассветом Маркин словно окунулся в волну нетерпения. Мысленно ощутил притяжение древнего храма, который стал ему близким, понятным и непостижимым образом раскрыл перед ним целый мир, блистающий удивительными озарениями, яркими красками новых открытий.

Когда все было уложено в рюкзаки, Маркин решительно встал во главе небольшого отряда. Капитан осторожно посоветовал свериться с компасом, но Маркин пояснил, что хорошо запомнил дорогу и компас в таких аномальных местах не нужен и даже вреден. Шкатулку он нес сам, даже на минуту не доверяя ее никому.

После короткого привала и обеда Маркин опять неутомимо зашагал впереди. Капитан сердито заметил, что товарищ подполковник уже немолод, не тренировался и надо бы быть осторожнее на такой большой высоте. Маркин прислушался к тяжелому дыханию шедших сзади спецназовцев и ответил, что он в хорошей спортивной норме, и прибавил хода.

Ближе к вечеру вышли на «тропу шайтанов». Маркин внутренне напрягся и отметил про себя:

– За полтора века ничего не изменилось. Интересно, каким чудом эти скальные фигуры держатся над тропой. Непостижимо. – Потом на правах старшего скомандовал – Делаем здесь привал. А дальше я иду один. Вас, наверное, проинструктировали, что наступит такой этап. Располагайтесь на ночевку и меня не ждите. Буду только завтра.

Не присаживаясь, двинулся по тропе вперед, к чернеющим на фоне темно-синего тяньшаньского неба исполинам. Почувствовал, как в рюкзаке перекатился, смещаясь, тяжелый груз. Подумалось:

– Шкатулка решила поддержать мою решимость. А ведь жаль, что придется расстаться.

Внезапно мамин голос в голове прошептал:

– Сыночек, и она и я теперь будем рядом с тобой всегда, где бы ты ни находился. Мы теперь неразлучны – и это великий дар судьбы. Не сомневайся. Сомнений в том, что ты делаешь, теперь не будет. И это тоже великий дар. Цени и верь.

Через два часа Маркин был у входа в храм. В дороге ему ничто не помешало, только скуластый щербатый «шайтан» заговорчески подмигнул, заметив взгляд Маркина. Он словно влетал на подъемы, не чувствуя усталости. А однажды, на спуске, почувствовал, что тропа ушла вниз и воспарил над ней. Страха не было. Было сожаление – что придется приземляться. Через минуту ноги сами спружинили, приземляясь, нащупали скалистый грунт и продолжили марафон по черной тропе, словно обрели самостоятельность и стали независимы от сознания.

А вот и она, черная долинка и темнеющий овал входа в храм. Над входом веселыми синими искорками подсвечивалась надпись. Здесь его ждали…

Ночное путешествие было длиною в жизнь. Он прожил эту жизнь рядом с Белым Генералом и вместе с ним отдал ее служению России. Видел сквозь время неизвестные ранее факты, события, вдыхал гарь походных костров, ощущал радость побед, горечь утраты близких.

Белый Генерал, прохаживаясь по залу, открыл внезапно легким движение невидимую дверь и жестом пригласил Маркина войти первым. Дверь была низкой и узкой. Протискиваться пришлось боком сквозь полутораметровый скальный грунт. А за узостью прохода внезапно и вольготно открылся огромный зал, драпированный ярко-синими портьерами из неведомого материала, гасящего звуки.

– Милейший Виталий Семенович! Во-первых, простите великодушно за «милейший» – ведь я частью своею живу в том самом забытом девятнадцатом веке. Во-вторых, очень даже неплохо, что мы возвращаемся с вами к временам полуторавековой давности, удивительно похожим на день сегодняшний.

Тогда мы стояли у выбора пути и моя наивность позволила разрушить тот наш мир.

Вспомните генерала Рохлина, знаменитого командира корпуса из вашего времени. Пятнадцать лет назад он задумал исполнить то, что мне не удалось в 1883. Тогда я тоже собрался со своим корпусом идти к Москве. Не для того, чтобы свергнуть Императора, а для того, чтобы спасти Россию и вместе с нею – несчастную семью Романовых. Ведь я им готовил почетную отставку от власти и роль монархов, подчиняющихся конституции. В тот момент переход к конституционной монархии был единственно верным для России…

Несчастный Николай Второй – его нещадно порол розгами венценосный папаша. Представьте себе Александра Третьего – здоровый нахальный тип с налитыми кровью глазами. Мне довелось дважды его наблюдать таким. Но как он уродовал маленького Николая! Оттого мальчик вырос нерешительным и слабовольным. Да… Сейчас все были бы живы, наверное благоденствовали бы. Вместо этого предпочли смертельный заговор против меня. Вот получили расплату. Я не сторонник теории заговоров. Но должен предупредить – то, что сейчас происходит и что будет происходить вокруг России – это настоящий дранк нах остен, глобальный поход Запада на Россию, не менее опасный, чем вторжение Германии 22 июня сорок первого. В качестве форпоста Запада избрана Украина. Ныне она все более превращается во враждебный России анклав, все более ориентированный на войну и кровь.

Словно карту военных действий увидел Маркин спроектированную на стену картину столкновений. Жирными синими стрелами были отмечены направления ударов «западных» и оборонительные обводы «восточных». Замелькали названия городов и населенных пунктов, обнесенных синими и красными кружками.

– Я тут заготовил вам одну историю. Считаю, вы просто обязаны вжиться и прочувствовать все, что начало происходить и развивается страшной болезнью по Украине.

От пули до пули два стакана

Знакомый голос, лишенный зачатков музыкальности, напевал:

Вот пуля пролетела и ого!

Вот пуля пролетела и ого!

А от пули до пули два стакана…

Маркин пробуждался после погружения в небытие и с трудом возвращался к действительности. Этот фрагмент из старой киношной песни, переделанной на свой лад пожилым бойцом, стал ключевым, засев в памяти подобно старой заигранной пластинке, назойливо ширкающей в мозгу.

– Михалыч, кончай про свои два стакана, – недовольный голос, в котором сквозь нарождающийся басок звучали явно мальчишеские интонации, резонансно отозвался болью в правом виске. В пальцы правой руки Маркина ткнулось что-то горячее, скользкое и показавшееся опасным. Сработал сигнал тревоги, заставивший собраться, сконцентрировать все внутренние силы. Это помогло. Новая реальность пришла ощущением майской свежести в воздухе, насыщенном ароматом цветущих яблонь. В ту же долю секунды подполковник очнулся и понял, что ему с самым доброжелательным видом вручают стакан горячего крепкого чая, настоянного на листьях смородины и цветках ромашки.

– Ты чего, Петя? Опять возмечтал о своей Марии Николаевне? – В висках Маркина, очнувшегося в теле Петра Панфиловича Наливайко, командира третьей роты батальона ополченцев ДНР «Восток», гулко вибрировала кровь. Это было громкое и в тоже время устойчиво-крепкое биение сердца, надежно служившее своему хозяину все последние месяцы тяжелых боев под Славянском. Его рота имела потери только «трехсотые», в то время как в других ротах было много «двухсотых»²⁷. И этот факт его возвышал и несказанно радовал.

Петр нехотя потянулся и поставил на ладонь, обмотанную свежим белоснежным бинтом, обжигающий стакан чая. Похоже, в смешном фольклорном изыске Михалыча две пули и два стакана отражали две жизненные противоположности его бытия. На войне так бывает.

А за бетонными блоками, стоящими перед ним неровной линией, цвели изысканным белым цветом стройные яблони. Они явственно светили прямо в глаза лучиками яблоневых цветов. Этот образ был настолько четким и пронзительным, что Наливайко разглядел маленьких мохнатых пчел, собирающих нектар с цветков.

– Господи, какое чудо наша земля! Какое чудо майский яблоневый цвет и такой яркий неповторимый мир вокруг, – подумалось Наливайко. И тут же боковое зрение услужливо подбросило другую картинку – боевую башенку БТР²⁸ с развернутым в сторону яблонь длинным стволом КПВТ²⁹.

В мозгу у Петра всплыли знакомые боевые характеристики разной боевой техники и вооружений, и он сразу вспомнил весь свой афганский опыт, начиная от свернутого бинтика в левом кармане и маленького флакончика спирта в правом. Он вспомнил, что в его батальоне, охранявшем и оборудовавшем аэродром в Баграме³⁰ более половины младших офицеров оказались в ташкентском госпитале с диагнозом «гепатит». Только он и несколько офицеров, последовавших его примеру и протиравших руки и ложку спиртом, остались тянуть лямку под Баграмом.

Там, в Афганистане, Петр Панфилович Наливайко, окончивший год назад Ташкентское высшее общевойсковое училище, из взводного быстро вырос в командира роты. Тогда ему пришлось все силы бросить на обучение молодых солдат, прибывающих в роту. Особо трудно было обучать важнейшему на войне приему – метанию наступательной гранаты из положения «стоя». Вся закавыка состояла в том, что метавший гранату солдат-новобранец после броска должен оставаться стоять, поскольку осколки от наступательной гранаты не долетают до наступающего бойца. В том и фокус, что враг, рядом с которым граната взрывалась, ошеломлен, контужен, ранен осколками, а за это время боец просто обязан расстрелять его из положения «стоя» и добежать до врага, а самое главное при этом – остаться живым.

Вот для этого и стоял офицер рядом с солдатом, метавшим гранату. Единственное, что делал незаметно Наливайко – прикрывал офицерским планшетом пах. Дело в том, что осколки и в самом деле не долетают до стоящих, а вот запал, точнее его фрагменты, иногда долетали. И на практике этот непредсказуемый запал зачастую летел на уровне паха и мог оставить офицера инвалидом, не способным иметь детей. А детей Петр Наливайко хотел очень, потому что страстно любил молодую жену, Марию Наливайко, ждавшую его в далеком мирном Ташкенте в общежитии ТашГИПРОГОРа, где она работала архитектором. Детей они завести не успели.

Такую же жесткую практику обучения новобранцев Петр Наливайко ввел и в ополчении Донбасса, в котором он возглавлял вначале третью роту ополченцев, а совсем недавно по совместительству стал заместителем командира батальона по обучению новобранцев. Особо пригодился его опыт стрельбы из гранатометов. Здесь обучение было особо трудным, особенно из РПГ-7³¹*. Его Петр про себя называл «контузмёт», поскольку у неопытных бойцов он вызывал контузию, иногда тяжёлую. Петр всегда сам объяснял ополченцам, что РПГ-7 просто похож на большой дробовик слоновьего калибра. При выстреле ту самую часть трубы, в которой происходит взрыв порохового заряда, надо прижимать головой к плечу. А заряд срабатывает аккурат против уха. И если боец неподготовлен, то после гранатометного выстрела он просто выбывает из строя на пару часов. Пришлось применить старый, испытанный в «афгане» прием – дербанили старые ватные матрасы и делали из ваты маленькие подушки у правого уха, закрепляли их бинтом. Это всегда выручало и контузий было намного меньше. Тех бойцов, кому вручались «мухи» учить было проще простого. Главное, чтобы сзади никто не стоял и не сгорел от реактивной струи.

Петр поднес к губам пузатый граненый стакан, любимую посуду Михалыча. Губами ощутил мягкий вкус травяного чая. Сразу пришел аромат цветущего сада, расцветшего в полную силу в срединной России, где гармония природы, удивительное сочетание цветов, запахов и метафизической тайны русского бытия незаметно вводит восприимчивого человека в состояние легкого, удивляющего и манящего транса.

Михалыч был как раз таким восприимчивым человеком, влюбленным в жену, сына, внука, в родной дом и сад. Он был удовлетворен всем, что дала ему жизнь, и не просил у судьбы денег, славы, чинов и почестей.

– Редкое качество у человека, дай Бог каждому вот так думать и жить – сразу на земле все конфликты и войны прекратятся – подумал Петр. И тут же мысленно осекся – Михалыч, если правильнее – Кожухов Федор Михайлович вот уже месяц как записался в ополчение Донецкой народной республики. И несмотря на то, что Федору Михайловичу исполнилось 55 лет, он исправно тянул лямку бойца ополчения. Можно сказать, успешно прошел курс молодого бойца и даже побывал в двух боестолкновениях. В последнем он очень даже удачно выстрелил из гранатомета и поджег бронетранспортер национальной гвардии, неосторожно подошедший к засаде ополченцев. Правда, после гранатометного выстрела у Михалыча потекла кровь из правого уха и явственно проявилась приличная контузия. Но это нисколько не огорчило его. Напротив – он с гордостью рассказал об этом своей «старухе», приехавшей к нему на блокпост с продуктами и сменным термосом свежезаваренного травяного чая. У жены затряслись мелкой дрожью руки, но Михалыча это не очень смутило.

А Петр с удивлением размышлял о судьбах человеческих, о Михалыче, которого все в жизни устраивало и очень часто даже радовало. Часто возвращался к вопросу: «Почему же Михалыч, такой удовлетворенный жизнью и судьбой пошел на войну? Может, именно этот вопрос Петр все чаще задавал себе, чтобы разрешить эту странную загадку – почему он, Михалыч, другие вступили в ополчение, а сосед – Гриша Крутьев так и трудится на шахте, получает исправно зарплату, пропускает после смены свои законные сто грамм на кухне и не думает идти воевать. Так в чем же дело?

Словно отвечая на этот заклятый вопрос Михалыч, сделав глоток чая и подняв взгляд куда – то высоко, вдруг заговорил об этом, о главном.

– Видишь ли, Петя, смотрел я по телевизору на все эти безобразия на Майдане в Киеве, возмущался, негодовал, но никогда и в мыслях не допускал, что воевать решусь против них. Наоборот думал, стерпится – слюбится. Как-нибудь поладим. Ведь они такие же как мы, славянских кровей. И я говорю на ридной мове. Мы друг друга понимаем. Да вот случилась такая история: поехал я к тетке на день рождения в Харьков. Тетка-то старенькая, уж очень просила меня: «Федя, приезжай, может последний раз тебя перед смертью тебя увижу». Я и поехал. Было это два месяца назад, аккурат 22 марта, после крымского референдума. Живет тетка на улице «Шахтерской», недалеко от центра. И метрах в ста от теткиного дома увидел я страшную драку. Парни молодые, человек двадцать, с красно-черными повязками на лицах били ногами и битами двоих совсем молоденьких ребятишек с георгиевским повязками на рукавах. Бьют – не то слово. Убивают. Да приговаривают: «Вот вам, москалям, подарок от Георгия Победоносца. Раньше вы нас били, теперь мы вас убивать будем. Подбежал я к ним и попросил:

– Дети, смилуйтесь, ведь у них матери, сестры дома их живыми ждут. Красно-черные на минуту остановились. Посмотрели на меня, загоготали. Потом двое обхватили меня, руки вывернули. Сказали:

– Смотри, москаль поганый, раз пришел. Начали на моих глазах тех ребят убивать. Били ногами в пах, зверски, чтобы мальчишки те детей не могли иметь. Потом по почкам коваными ботинками. А потом – по головам битами. По-моему, убили их. У обоих были виски да затылки разбиты. Меня убивать не стали. Пинули несколько раз сзади коваными ботинками. Попрощались словами:

– Помяни, дед. Через пару месяцев и тебя, и твою москалиху, и твоего москаленка порешим. Придем и порешим, чтоб землю нашу украиньску не поганили.

И ведь по-русски все говорили, чтоб я понял…-Михалыч поставил стакан с чаем в нишу и тяжко вздохнул. – С тех пор и пришел переворот в сознание. – Михалыч поясняюще повертел пальцем вокруг правого уха, где еще была видна капля малиново запекшейся крови.

Петр прихлебнул подостывший чай. Вкуса не почувствовал.

– А ведь Михалыч всё это верно уловил, на уровне подсознания. Такими, какие мы есть сейчас, на нашей родной земле не выжить. Забьют. Там, на той стороне столько ненависти, что никакими словами и мирными делами ее не остановить. Затопит, смешает с грязью, мусором и утянет в небытие. Да вот в чем беда – не все это поняли. Женщины всей силой своей интуиции это ощущают, потому и кричат истерично. И правильно! А мужики думают – пройдет, перегорит. Слепцы! Да что ж сделать надо, чтоб все увидели и осмыслили?