Читать книгу: «Послания белого генерала», страница 7

Ахал-теке

.

Асхабад. Январь 1881 года

Утреннее пробуждение было светлым и мягким. Шкатулка «подлечила» сознание, избавив Маркина от навязчивых образов войны, насилия, предательств. Очередная папка, притянувшая внимание Маркина, называлась «Ахал-Теке».

Из записей полковника Н.И. Гродекова, начальника штаба отряда генерал-адьютанта Скобелева. Красноводск.

…Разведка донесла о нескольких караванах с оружием, шедших в Геок-Тепе. По данным разведчиков, караван везет более трех тысяч новейших винтовок английского производства и три десятка митральез, что представляет для нас серьезнейшую опасность. Митральезы Гатлинга имеют потрясающую скорострельность и убойную силу. Насколько знаю, скорострельность – 300 выстрелов в минуту. Нарезная пуля бьёт на расстояние более версты! По данным агентов, караван везет огромное количество патронов, их хватит на то, чтобы десятикратно отстрелять всех русских солдат под стенами крепости. Расчетливые и скупые англичане становились безмерно щедрыми, когда надо было отстрелять русских. Доложил обо всем М.Д. Скобелеву. Он очень взволнован и всю ночь составлял какую-то новую диспозицию.

Маркин отложил в сторону листок с записями полковника Гродекова.

Было уже поздно… Вспомнил сцены сражений, картины строительства первой в Средней Азии железной дороги, масштабные свершения предков, умеющих работать слаженно, самоотверженно и очень, просто очень производительно. Все это не просто удивило, а буквально взорвало сознание Маркина. Ведь оно, это сознание, создавалось у каждого русского человека пластами отрицаний – до советского периода все было плохо, была отсталость и лень. До путинского периода была стагнация и отставание от Запада. А внутри этих пластов отрицания содержались еще более значительные псевдофакты – отрицались подвиги, жертвенность, полная самоотдача, стирались славные победы. Все это с одной целью – приподнять сомнительные достижения очередной правящей элиты и оправдать собственные ошибки, лень и безверие.

Маркин взял диктофон и начал скороговоркой пересказывать увиденное, опуская подробности жарких конных сшибок. Сегодня ему повезло. Батальные сцены были не столь обильными. Зато люди, характеры – все проплывало неспешно, все запомнилось. Эти люди, жившие и боровшиеся сто пятьдесят лет назад, были людьми служилыми. Они трудились, воевали, гибли от ран и болезней – все это делали сознательно для России, для ее будущего, которое виделось им славным и счастливым.

Что у них было в головах, то узнать трудно в полной мере, но их задушевные разговоры раскрывали в них одну всепоглощающую страсть – служение отчизне.

Перед глазами вновь и вновь вставали сцены последней победы Белого Генерала. Предстало лицо Михаила Дмитриевича с набухшими тяжелыми нижними веками, усталый взгляд, ссутулившиеся плечи. В 37 лет он выглядел пожилым, безмерно уставшим человеком.

Маркин вновь ощутил запахи зимней безводной степи, отдающие дымом горящего кизяка и кислым духом спешно перегоняемых отар баранов. А еще воздух впитал в себя тревожные звуки войны, гром пушек передового отряда, столкнувшегося с группами лихих наездников-текинцев.

Генерал ехал с группой офицеров вдоль прокладываемой железной дороги. Рядом на гнедом дончаке ехал крепко скроенный морской офицер. Чувствовалось, что езда на коне не по душе его морскому характеру. Один из ординарцев, догнавший их, громко позвал:

–Господин Макаров, вам телеграмма.

«Неужели тот самый Макаров, легендарный в будущем адмирал, реформатор и создатель нового русского флота»? – подумалось Маркину. – Да-а, у Скобелева был удивительный талант – подбирать себе помощников, которые становились такими же страстными устроителями России, настоящими соратниками и единомышленниками.

Первое, с чем столкнулся Скобелев – полное отсутствие дорог и даже намеков на них. Стало ясно, что задача стоит гораздо шире и сложнее, чем просто разгромить орды кочевников. Гораздо важнее было закрепить эту победу, создать в этих местах стойкое сообщество людей, связанное гуманными законами и традициями. Говоря словами генерала: «Самое важное здесь – из рабов сделать людей».

А потому первое, за что взялся Скобелев – строительство железной дороги от Красноводска вглубь степей и пустынь. Именно железная дорога способна внести главный перелом в жизнь этого края. Начало ее создания можно считать точкой отсчета в освоении края и строительстве новой жизни.

Но как это трудно, неподъемно стронуть с места в тех условиях, которые тогда сложились. Единственный путь подвоза всего необходимого – через Каспийское море. И этот путь взялся освоить славный морской офицер Макаров. Через Каспий пошли первые пароходы и самоходные баржи, груженые новенькими паровозами, стальными рельсами и шпалами.

Необычайная способность Скобелева привечать талантливых единомышленников, притягивать их к себе сработала и в этот раз. Молодой флотский офицер С.О. Макаров в чем-то был двойником Белого Генерала. В недавней русско-турецкой войне капитан Макаров вершил невозможное. Всем известно, что после Крымской войны у России не было флота на Черном море. В последующие годы раздираемой противоречиями стране было не до создания бронированных кораблей, но Макаров нашел способ борьбы с броненосцами турецкой империи. С его парохода, переделанного в боевой корабль, на воду спускались обычные прогулочные катера совсем малого размера. Единственным и главным оружием их были длинные шесты с закрепленной на конце шеста миной. На полном ходу малютка-катер врезался в броненосец противника, срабатывал ударный взрыватель – и вражеская посудина получала смертельную пробоину. Мало было шансов выжить и у атакующих. После нескольких удачных атак изумленные и испуганные турецкие моряки держались подальше от русских «джинны» (сумасшедших).

Пробили склянки. На пришвартованном к молу плоскодонном пароходе, от которого исходил запах разогретого металла, мазута и потных тел матросов и солдат зазвучали боцманские свистки. С видимым ускорением задвигались могучие морские краны. Маркин стоял в центре группы флотских и пехотных офицеров в Красноводском морском порту.

Скобелев, наблюдая за разгрузкой пароходов, привезенных доблестным моряком по Каспию, смахнул набежавшую слезу, снял с себя Георгиевский крест, полученный за победу при Шейново, и надел его капитану. Степан Макаров также снял с себя Георгиевский крест и вручил его Скобелеву. Побратимы крепко обнялись. Стоявшие рядом морские и пехотные офицеры дали залп вверх из револьверов и трижды прокричали громкое «ура». Впереди был главный штурм. И надо было в очередной раз сделать невозможное.

Скобелев – лихой генерал, рубака и насквозь военная душа стал строителем, хозяйственником, строгим и требовательным начальником большой стройки.

Со стороны казалось, всю мощь России сверхусилием генерал двинул в азиатские пустыни. И пустыня отступала, нехотя, злобно огрызаясь. Железная дорога строилась невиданными ни по тем временам, ни по современным меркам темпами – по одной с четвертью версты в день. Там, где по степи начинали резво бежать стальные кони, воцарялся мир и порядок. Скобелева вначале осаждали нахальные крикливые подрядчики, надеявшиеся «срубить» хорошие деньги за строительство дороги. Но ощутив всю строгость, с которой генерал боролся с разного рода казнокрадами, любители легкой поживы оставляли попытки взять подряды. А когда они увидели, каким темпами ведутся все работы, поняли – им здесь делать нечего.

Внешне Скобелев был холоден, спокоен, расчетлив, готовя труднейшую военно-политическую операцию -штурм сильнейшей в Средней Азии крепости Геок-Тепе. Там сгруппировалась 40-тысячная армия текинцев, прирожденных воинов, наводивших страх на всю Центральную Азию.

Коварные британцы, расстреляв Кабул из тяжелых гаубиц, готовили себе коридор к Каспийскому морю. Вождям туркмен-текинцев потекло британское золото, новейшие дальнобойные винтовки и десятки тысяч патронов.

Предшественник Скобелева, генерал Ломакин, по непроходимым пескам подошел было к Геок-Тепе, но штурм не удался. Понеся большие потери, русские полки отступили. Лучшая по тем временам текинская конница, оснащенная новенькими английскими винтовками, с легкостью прорвалась в тылы русской армии, грабя обозы и громя небольшие гарнизоны.

И что началось в западной прессе! Газеты Лондона, Берлина, Вены кричали о разгроме русских, о крушении колоса на глиняных ногах, пророчили полное изгнание русского духа из Средней Азии.

Текинцы провозглашались свободолюбивыми повстанцами, сокрушающими русские полки и дивизии во имя свободы. А обнаглевшие протеже британских политиков, получив очередной обоз с британским оружием, устремились в глубокие рейды по всем провинциям Туркестана, грабя нещадно все встречавшиеся на пути поселения.

Вся западная пресса как-то разом «забыла» о том, что туркмены-текинцы были «свободными» разбойниками всей Средней Азии. Традиционный промысел – скотоводство отошел на второй план, поскольку рядом были развращенные бездельем и рабским трудом Хивинское ханство, беззащитные вилайеты обширного Бухарского эмирата, и пожалуй, самый лакомый кусок – богатые персидские провинции. Персидские правители беспечно считали, что текинцам до них далеко. Текинцам это было на руку, их летучие конные лавы в несколько дней преодолели иранские полупустыни и неожиданно вышли на Мешхед, достигли сказочно богатого Нишапура. Персидское, бухарское, хивинское воинство в страхе разбегались перед конными отрядами текинцев.

Страшные в бою, беспечные как дети в мирной жизни, текинцы с детской жестокостью отрубали головы сопротивлявшимся воинам и купцам, пинками разгоняли жалких, просящих пощады охранников караванов, идущих через Кызыл-Кумы. Коран запрещал рабство, но текинцы не очень-то уважали Коран. И тысячи рабов после диких набегов появлялись на невольничьих рынках Багдада, Тебриза, Анкары.

Особо охраняемый британский обоз вез текинцам митральезы Гастингса. Дальнобойные прототипы пулеметов со скоростью стрельбы триста выстрелов в минуту и дальностью поражения более версты (пятьсот саженей, или 1,0668 километра) были смертельно опасным оружием. Получив сведения о том, что обоз с новым оружием вот-вот прибудет к текинцам, Скобелев решил: промедление может обойтись в тысячи жизней российских солдат. Операцию по захвату обоза решил возглавить лично.

Караван в двести двадцать верблюдов остановился на ночевку в двух переходах от Ахал-Теке. Охрана его уже знала, что в командование русской армией вступил Скобелев и поэтому ночная смена была удвоена. Но это не помогло. Особо обученные казаки без единого выстрела сняли охрану. Потом, также без выстрелов, спешенные казачьи сотни вошли беззвучно в лагерь, подрубили веревки палаток, в которых крепким сном спали многочисленные конвойные. В южной оконечности обоза вспыхнула револьверная стрельба – конвойные лихорадочно отбивались. Но было поздно. Пытающихся оказать сопротивление рубили шашками. В предрассветных сумерках разобрались – основная часть конвоя англичане и сикхи²⁵. Часть из них изрублена казачьими шашками, остальные, со связанными руками, ожидали смерти.

Каково же было удивление Белого Генерала, когда к нему привели группу английских офицеров, сопровождавших супероружие. Память сразу воскресила сцену двадцатилетней давности – нежно-зеленый цвет луговой травы в парижском предместье, жесткое падение в коровий навоз. Злобная радость на лице породистого английского подростка Вильяма Гордона, а через несколько минут – полные страха, смешанного с ненавистью, у юного отпрыска английских пэров, когда Миша Скобелев втиснул кусок свежего коровьего навоза за шиворот поверженному врагу.

По-английски Белый Генерал спросил с явной усмешкой:

– Вильям, тебе явно не хватило того урока, который я тебе преподал в пансионе Жирардье? Ты заставил меня задуматься, каким же образом я могу тебя убедить не ставить более русским людям подножки и не заставлять нас падать. Поставки самого современного оружия нашим врагам я бы оценил как военное преступление. Как бы ты сам оценил свое положение? Ведь я второй раз бью тебя!

Вильям приподнял голову, отчего и так сильно выступающий подбородок сделал его похожим на бульдога, вставшего в боевую стойку:

– Каждая агрессия обязательно встречает сопротивление и мы считаем своим долгом помогать этому сопротивлению.

Скобелев рассмеялся:

– В таком случае, господин Гордон…

– Генерал Гордон, – поправил его англичанин, еще выше задрав подбородок.

– В таком случае, генерал Гордон, ваша страна, и это несопоставимо с Россией, встретит столько сопротивления, что ненависть покоренных народов накроет ее с головой. Количество завоеванных Британией территорий раз в десять больше вашей страны.

– Ты ошибаешься, Михаил, мы, англичане, владеем искусством убеждать покоренных в том, что они обрели величайшее благо, покорившись нам, мы их дисциплинируем, понуждаем трудиться производительно. Поэтому напоминаю тебе о прописной истине – собака ласково лижет руку, бьющую ее, и получает за это пищу и возможность выжить во враждебном мире. Так было и так будет.

А вы, русские, провозглашаете покоренных братьями, дарите им пищу, образование, все блага, приучаете их к лени. Уверяю, в ответ вас ждет только неблагодарность.

– Что тут сказать, вы овладели искусством колонизации как никакая другая нация в мире!

– Господин Скобелев, я просто исполняю свой долг, так же как и вы свой. Я не во всем согласен с моим правительством. Я внимательнейше читал все статьи господина Мак-Гахана в «Дейли Мэйл». Я искренне жалел болгар и восхищался вашими подвигами под Плевной и у Шейново. Но здесь, под Геок-Тепе, я выполняю свой долг, не обсуждая приказы.

– Ладно, господа, прошу ко мне в палатку. Я не намерен вас надолго задерживать, но кое-какими соображениями поделиться просто обязан.

Скобелев торопился, поэтому не стал особо церемониться. Приказал вернуть офицерам холодное оружие, сикхам велел отдать штыки, снятые с винтовок. Напоследок пожелал:

– Господа, не мешайте нам и не делайте пожалуйста пакостей. Можете передать тем, кто вас послал сюда – они люди подлые и беспринципные. С нами, русскими, так нельзя. Особенно не рекомендую это делать в будущем, поскольку в будущем я прикажу англичан в плен не брать.

Прощаясь, Вильям наклонил голову, отчего сразу исчезло чванливое бульдожье выражение лица и, глядя увлажненными глазами прямо перед собой, прочитал:

There are two dangers in our life

First is not getting your harts desire

The other is getting it²⁶.

Мне кажется, я попал в цейтнот и разочаровался в своих жизненных целях. В этом заслуга Мак-Гахана и твоя отчасти. Напоследок хотел тебя предупредить – ты стал легендой, настоящим Белым Генералом, настолько опасным человеком для миропорядка, устраиваемого правителями, что на тебя началась настоящая охота. Твои родители погибли в результате заговора. Прими мои соболезнования. И тебя тоже вознамерились убить – очень коварным способом, так, чтобы все показалось бытовой банальной смертью. В общем-то чудо, что ты еще жив. Буду молиться за твое здоровье.

Гордон щелкнул каблуками, слегка наклонил голову и шагнул в темноту, за приподнятый полог палатки.

Недостроенная железная дорога все же обеспечила подвоз огромных партий вооружений и продовольствия. Штурмовые полки получили поддержку мощных крупнокалиберных пушек. Оставшийся до крепости путь преодолели на верблюдах. Поисковые партии нашли и выкупили в отдаленных аулах тысячи верблюдов, чтобы все необходимое было переброшено к текинской крепости. За верблюдов расплачивались щедро – золотом, поскольку Скобелев приказал денег не жалеть и мирное население уважать и щедро расплачиваться золотыми монетами за любую покупку. Всего удалось заготовить семнадцать тысяч верблюдов, которые успешно за несколько дней перебросили все армейские грузы, а главное – пушки прямо до крепости Ахал-Теке и рядом лежащего кишлака Геок-Тепе. Так что беки и военачальники текинцев были поражены, когда увидели перед собой расположившуюся полукругом небольшую, но первоклассно экипированную русскую армию.

«Моя задача – сберечь солдатские жизни» – повторял Белый Генерал, объезжая позиции русских войск. И это удалось. Штурм начался с артподготовки, убойная сила которой и стала решающей. Но более всего текинцев деморализовало известие о том, что русские полки ведет сам Ак-паша. Когда двигавшиеся рассыпным строем русские отряды приблизились к полуразрушенным стенам, защитники были уже надломлены. Агония началась уже в первые минуты штурма. Крепость пала за несколько часов.

Общие потери русской армии составили четыреста человек – многократно меньше, чем в предыдущих кампаниях. Текинцы потеряли убитыми тысячи, еще больше было и раненых…

Оказалось, Скобелев, задолго до сражения побеспокоился и об этом. Весь день после взятия крепости санитары и солдаты-победители собирали раненых текинцев. Их лечили русские доктора наравне с ранеными солдатами и офицерами российской армии.

Более всего всех туркмен – и воинов и мирных жителей – поразило то, что уже в первый вечер после успешного штурма по городу задымили походные армейские кухни, на которых все мирные жители, раненые и пленные получили продукты на равных с российским солдатами. Причем все видели, что продукты для текинцев в полной мере соответствовали мусульманским традициям: все было приготовлено из баранины и говядины. В последующие дни продовольствие также справедливо распределялось среди населения. И никаких казней и пыток! Как это отличалось от традиций кочевников – пытать и жестоко казнить пленных.

Известия о победах и делах Белого Генерала разлетались по туркменским кочевьям словно степные птицы. Молва гласила – военная сила, магический успех и милосердие Ак-паши не знает предела. С ним нельзя воевать, ему нельзя противоречить. Он знает предначертания Корана лучше любого мусульманина. А потому надо покориться и жить по его законам.

Когда Белый Генерал в сопровождении лишь нескольких ординарцев подъезжал к Асхабаду – крупному опорному пункту текинской армии, его встретил хорошо вооруженный отряд конников в семьсот человек. За спинами всадников виднелись новенькие английские винтовки. Предводитель отряда неспешно подъехал к небольшой группе всадников, сопровождавших генерала, и склонил голову в огромной текинской папахе. Скобелев приветливо улыбнулся и сказал:

– Ваш отряд будет моим эскортом. Мы пришли с оружием, но несем с собой мирную жизнь, свободу и справедливый порядок..

Масса текинских конников встретила такое обращение с криками одобрения и скандированием: «Ак-паша!». В Асхабад Белый Генерал въезжал в плотном окружении гордых туркменских всадников, готовых отдать за него жизнь. Все остальные туркменские селенья сдавались без боя. Что важно – разом схлынула волна вражды и ненависти. Все текинцы без колебаний приняли российское подданство.

Мечта о британском коридоре к Каспийскому морю ушла в небытие. Английские, австрийские и немецкие газеты, вовсю раздувшие версию о разгроме текинцами очередной российской агрессии, стыдливо умолкли. Опубликовали лишь скупые военные сводки о полной победе русского оружия.

Английский премьер Дизраэли в ярости запустил тяжелую серебряную чернильницу прямо в украшенную роскошной лепниной стену.

Россия вздохнула с облечением и надеждой.

Маркин кончил диктовать, выключил диктофон и представил себе, как дочь, проникшись духом удивительных свершений, преодоления неимоверных трудностей, быстро набирает текст, все более погружаясь в легенду. В последний раз она так и сказала:

– Папа, я воспарила, взлетела над миром и увидела нечто ранее незаметное взгляду и недоступное пониманию. И это благодаря Белому Генералу. Он ведь и легенда и человек одновременно, его дух жив по сей день. Спасибо тебе, папочка, я получила вторую жизнь и начинаю жить ею. Я необыкновенно счастлива!

Маркин почувствовал, как к горлу подкатил комок и повлажнели глаза. Подумалось:

– А ведь еще месяц назад я и мечтать не мог увидеть такой ожившей принцессой свою дочь!

Дома Маркин, обняв жену и дочь, забыв о традиционных процедурах, уединился в своем кабинетике. Два дня назад дочь собственноручно, утверждая свой прорыв в лечении травмы позвоночника, закрепила на самой высокой точке двери самодельную табличку с вензелями «Пристанище мечтателя». Подполковник провел ладонью по табличке и явственно ощутил легкий теплый поток, исходящий от нее. В эти дни в его жизнь вторгалось так много неожиданностей… И эта табличка стала одним из загадочных символов необычных превращений.

В последние дни Маркин спал всего по три-четыре часа в сутки и чувствовал себя превосходно – отступили сердечные боли, коленные суставы перестали ныть и щелкать при подъеме на лестницы.

– Не шкатулка, а чудо-доктор, – подумалось подполковнику.

Какая-то странная, знакомая и неожиданная одновременно сила притянула его к столу, на правом углу которого образовалось и мгновенно уплотнилось темно серое облачко. Маркин автоматически, не раздумывая, вытянул из облачка чернильницу и ручку – подарок из прошлого века. На ручке из серебристого металла было выгравировано «Manchester, 1877». Не спеша ощупал поверхность массивной крышки, выполненной из знакомого, теплого на ощупь лазурита. Следом выплыла стопа плотной желтоватой бумаги маслянистой на ощупь. В правом верхнем углу первого листа надпись на немецком гласила, что бумага изготовлена на бумагопрядильной фабрике «Обермюллер».

Привычным жестом макнул перо в чернильницу и написал изысканным почерком, словно отмежевавшись от многочисленных упреках в свой адрес за писание «как курица лапой»:

– Скобелев, и сам того не сознавая, стал надеждой огромной массы русских людей, утративших было веру в Россию. Атмосфера того времени была такова, что все мыслящие люди видели разрушительный путь разделения общества и страны, ведущий к почти полному распаду. В стране все продавалось и покупалось: честь, надежды, верность, даже родственные чувства. Вопрос был только в цене. А Скобелев нашел и выстрадал другой путь, путь преодоления. Он отучал целый народ от привычки быть рабами и рабовладельцами, призывал к тому, чтобы трудиться вместе и солидарно.

Он знал о надвигающейся мировой войне, революции и следующей апокалиптической мировой бойне. Он задумал все это переиграть так же, как переиграл предначертанное и смог разгромить турок и, что было намного труднее, преодолеть, подавить алчную свору царских прихвостней.

Рука сама, словно управляемая двойственной силой, подкрепленная мыслями и чувствами близкого душевно человека, начертала:

– Один призыв – и вся Россия пошла бы за ним, веря в него и бесконечно доверяя избранному им пути. И он решился. Его корпус, расквартированный в Беларуси, был полностью готов к маршу на Санкт-Петербург, где военные должны были объявить о создании новой Конституции, а монархия Романовых заняла бы в стране место советчика и символа, не более.

После долгих дискуссий с Аксаковым, трудных, порою трагических минут ощущения тупиковости в развитии страны, Михаил Дмитриевич нашел ту струну, которая должна была сыграть лейтмотивом, возвышающим многонациональный статус державы.

Почувствовав обжигающий порыв человека, вставшего рядом, страстного и неудовлетворенного, Маркин продолжил:

– У России уникальная, единственная мире история собирания, защиты от уничтожения целых народов. Эта часть истории России не просто забыта. Нет! Её стараются всеми немыслимыми средствами вырвать из памяти, стереть из мировой истории.

Самое печальное, что внутри России, в ее правящей элите, эта тенденция стирания, стремление оболгать, исказить собственную историю становится установкой, причем беспрецедентно жесткой.

Иногда кажется, что внутри России гораздо больше её врагов, чем во всем внешнем, пестром и яростном, непримиримом мире.

Парадоксально, но такой же была ситуация в России в конце восемнадцатого века. Совершив трехсотлетний виток многократно наполненный граненым выбором между жизнью и смертью, Россия вновь вернулась к необходимости выбирать путь.

Остается только удивляться, насколько неиссякаемы источники существования России – единственного на земле государства, щедро растратившего собственные ресурсы на спасение и развитие других народов.

Другие страны давно уже сгорели бы, истощились, и растратив жизненные силы, ушли с земного плана, как сотни других цивилизаций. Но только не Россия! Ей уготована другая судьба.