Читать книгу: «Послания белого генерала», страница 4

Огорчу тебя, Миша, командовать нашим войском поручат великому князю Николаю Николаевичу. Я думаю, как и ты – это катастрофа. Но тебе, именно тебе надлежит терпеть. И претерпев всё – унижения, гибель целых полков, принять на себя ответственность и победить во имя отчества. Кроме тебя никто не сможет. В этом смысл твоей жизни.

Запомни, когда царские прихвостни и бездари положат под Плевной («Почему там?» – подумалось Михаилу) впустую тысячи наших солдат – тогда испуганный царь будет искать твоей помощи. И ты уж тогда будь рядом, бери без сомнений все в свои руки. И все поймут, что настоящие победы – дело твоих рук, твоей воли и нашей скобелевской закалки!

Готовься все претерпеть, до той поры, пока не придет твое время. Оно придет. Верь мне, Миша!

Последние слова дошли словно шёпот ветра над порталом у входа в тайный храм, но генерал услышал.

Царица встретила генерала у входа долгим изучающим и сочувственным взглядом. А Скобелев, окинув скалы отчужденным взором, поставил заветную шкатулку на ступеньку у входа и стал молча седлать коня. Внешний мир стал для него пустой заставкой, тонким полотном, за которым скрывалась величайшая трагедия века. Он ощутил, прочувствовал эту трагедию в полной мере и чувствовал себя безмерно виноватым, поскольку был бессилен предотвратить надвигающийся вал смерти и насилия.

Никто не мог понять, почему Скобелев, вернувшись с правительницей из дальней поездки, стал спешно собирать весь отряд в обратный путь. Геодизисты только погрузились в работу, отнимая друг у друга единственный на весь отряд кипрегель¹⁴, нанося на карты горные пики, ущелья, очерчивая сырты (холодные пустыни) и зоны альпийских лугов. Ротмистр, увлекавшийся этнографией, уединился в палатке и делал там записи о быте одежде, обычаях аборигенов, о боевых отрядах горцев, их оружии и снаряжении. Скобелев прервал все работы. Сказал, оправдывая спешку:

– Скоро зима, пойдет снег, ударят морозы – в здешних горах так часто бывает, и нам не пройти тогда через перевалы.

Говорил об этом со смущением и внутренним несогласием с собой же. Ведь еще пару дней назад им была задумана небольшая экспедиция дальше вглубь горных хребтов, в самое сердце Тянь-Шаня, где расположились огромные ледники. Там находились, по предположениям генерала, тайные рудники, в которых добывались золото и алмазы, там пролегали тайные тропы к спрятанным в горах святилищам древних цивилизаций. Но все исследовательские экспедиции пришлось отменить – впереди была большая война.

Из своего похода Скобелев вернулся с новыми картами неизвестных доселе ни одному европейцу мест, с многочисленными подарками, золотой статуэткой Будды, несколькими свитками из китайской бумаги, выделанной два тысячелетия назад искусными китайскими ремесленниками. В свитках, написанных на уйгурском языке, описывались подлинные истории великих царств. Но главный дар правительницы Тянь-Шаня Скобелев утаил от чужих глаз, даже от казаков своего отряда, которым он доверял безгранично. Драгоценная шкатулка, обернутая блистающей шелковой тканью ярко-синего цвета, была уложена в кожаную сумку, пристегнутую к седлу.

При погрузке шкатулки случился конфуз – ординарец Скобелева уронил ценный груз. Когда попытался поднять шкатулку и при этом крепко прижал к груди, она непостижимым образом толкнула вконец растерявшегося прапорщика в грудь, вследствие чего он упал на спину, громко охнув при этом. Хорошо, что генерал оказался рядом, спешно подошел к упавшему, поднял вначале его, а потом шкатулку. И хорошо, что был готов к неожиданностям – шкатулка «разошлась» и резко толкнула генерала вправо и назад. Он сгруппировался, присел на корточки, потом громко рассмеялся, стараясь снять удивление и любопытство сослуживцев.

– Шкатулка необычная, иногда любит пошалить и развеселить владельцев, – Генерал поставил артефакт на луговую траву и почувствовал, как внутри перекатилось беззвучно что-то тяжелое, наполненное жизненной энергией и силой.

Подумал: «Она ведь живет своей жизнью, своими мыслями и хлопотами. И ей не нравится, когда посторонние вторгаются в её пространство. Надо все это учесть на будущее». – Как только эта мысль утвердилась, движение внутри шкатулки угасло. «Кажется, я начинаю тебя понимать», – решил генерал.

Всю обратную дорогу его преследовали сцены насилий и убийств, предсмертные крики женщин и детей, сжигаемых в церкви. Он не мог тогда знать, только интуитивно догадывался, что показанная ему сцена – это лишь фрагмент реальной картины массовых убийств мирных жителей, прокатившихся по всей Болгарии¹⁵. Страна оказалась беззащитной перед ордами турецких солдат и башибузуков¹⁶. Запах крови, дух насилия все более распалял турок, ощутивших безнаказанность. Дело шло к полному истреблению коренного населения Болгарии.

Фергана встретила Скобелева и его небольшой отряд теплым, удивительно свежим осенним воздухом, обилием винограда, гранат, джилан-джиды (дерево, плоды которого напоминают финики), тутовника. Но генерал словно не замечал этого изобилия, поскольку привез с собой из похода и тревогу, которая, как тяжелая горная скала нависла над его душой. Это была тревога за боль и страдания людей на далеких Балканах, за неподготовленность армии и страны к большой войне.

Словно гром с неба прозвучали газетные статьи о массовых убийствах мирных жителей в Болгарии, Боснии, Герцеговине, Сербии, Черногории. Солдаты и офицеры скобелевского отряда провели бессонную ночь в обсуждении трагических событий на Балканах. Только Скобелев не принимал в них участия. Он уединился в своем небольшом губернаторском доме в центре нового военного поселения и более суток не выходил из своей комнаты. Все решили, что впечатлительный генерал, который неоднократно высказывался с искренней болью о страданиях южных славян, уединился для того, чтобы скрыть эти свои переживания.

На самом деле, Белый Генерал погружался в совершенно новое для него состояние. Он словно воспарял над землями, изученными им еще в период учебы в Генеральном штабе по военным картам. В те годы он с генералом Драгомировым, своим главным наставником, профессором Николаевской Академии Генерального штаба подолгу корпел над картами Балкан, набрасывал возможные действия соединений противника и делал прогнозы.

С высоты птичьего полета видел генерал, словно на огромной карте, местность, где сходились враждебные армии и яростно разворачивались сражения. Далеко внизу двигались воинские колонны, взвивались дымки артиллерийских залпов, возводились редуты, строились целые укрепрайоны. Он мысленно набрасывал диспозиции, составлял планы военных операций. По приезде в Кишинев изложил все свои предположения генералу Драгомирову¹⁷, своему наставнику, изумившие впоследствии этого многоопытного генерала. Впервые тогда прозвучали названия: Шипка, Ловча, Плевна. По окончании войны Драгомиров, известный военный стратег, один из основателей Академии Генерального штаба, вспоминал об этом с мистическим ужасом: Михаил Скобелев знал почти все об испытаниях, которые предстояло пройти русской армии.

Турция хорошо подготовилась к войне: были сформированы мощные армии, оснащенные дальнобойной артиллерией, пехота получила новейшие винтовки, намного превосходившие устаревшие винтовки Крнка, которыми были вооружены русские полки (за исключением гвардии). Турецкая пехота, кавалерия, артиллеристы были хорошо обучены, их моральный дух умело возвышали многочисленные духовные наставники – муллы.

По всему получалось, что русскую армию могло спасти только чудо, только невиданный доселе подвиг одного человека, способного победить не только огромные турецкие армии, гораздо лучше русских подготовившихся к войне. Намного сложнее и просто на грани возможного, далеко за пределами обычных человеческих сил было победить бездарный и подлый генералитет, тот клубок завистливых интриг, который отбрасывал, порою уничтожал любые планы, способные принести победу.

В один момент генерал увидел себя рыдающим, лежащим подле убитой лошади. Всем своим существом он ощутил ответственность за свой небольшой отряд, захвативший главные позиции турок при Плевне¹⁸ и принявший на себя удар всей турецкой армии, в то время как основные силы русских по причине предательской бездеятельности военачальников и просто из чувства зависти, стояли в полном бездействии.

Белый Генерал перенес и это. Он всем своим существом понимал, что в ближнем будущем ему придется повторно, еще раз пережить весь ужас собственной беспомощности и ощущения, что его солдат и офицеров предали.

Но понял он и другое – то, что кроме него никто не способен всё это вынести. Пережить и победить вопреки предначертанным неудачам и гибели.

Вот это в полной мере оценили все младшие чины, рядовые, вся армия, за исключением царской свиты и генералитета. Лишь несколько генералов с пониманием отнеслись к идеям и делам Скобелева.

В конце войны, когда поверженные турки остановили сопротивление и готовились сдавать столицу, Стамбул, случилось неожиданное: главнокомандующий, вся царская свита оказались под необычайным давлением армии. Напомним, это уже не была армия крепостной России, в ней сражались свободные люди, которые к тому же не знали, что такое диктатура пролетариата. Скобелев в тот момент стал негласным главнокомандующим. Вся армия готова была выполнять только его приказы.

Романовы стали бояться Скобелева. Особо запаниковала продажная царская свита, старавшаяся заполучить побольше орденов и привилегий и объединившаяся с грабителями-интендантами¹⁹.

Скобелев стал национальной гордостью России и настоящим спасителем всех балканских славян. Его по-настоящему стали бояться и ненавидеть правящие элиты европейских стран, Турции.

Москва. Наше время.
Предупреждение Белого генерала

Маркин спешил на доклад к начальнику управления – он обязан был доложить о грядущем обострении ситуации в Узбекистане и Средней Азии в целом, предсказанном в последнем послании Белого Генерала. В подготовленной докладной он указал:

Очевидно, что рост безработицы, нехватка продовольствия и жизненных ресурсов в Южном Узбекистане, вкупе с растущей коррупцией в правящей элите приведут к росту протестных настроений. А там, где обнищание населения достигает определенных пределов, в массовое сознание начинают внедряться идеи воинствующего радикального ислама, тем более что в Узбекистан эти идеи проникли в далекие девяностые годы, когда в Намангане возникла первая на территории СССР вахаббитская община, умма.

Вывод войск НАТО из Афганистана приведет к тому, что многочисленные вооруженные формирования этнических узбеков, таджиков, туркмен, воюющих в составе группировок Аль-Каиды в Афганистане и на территории Сирии, укрепятся количественно и качественно, получат современные системы вооружения, поставляемые Саудовской Аравией и Катаром. Несомненно, что эти группировки, получившие богатый опыт ведения партизанской войны, прорвутся на территорию Узбекистана, скорее всего со стороны горных районов Таджикистана и Южной Киргизии, где граница практически открыта. Произойдет это в ближайшие 3-4 года.

Также несомненно и то, что основная часть населения одномоментно поддержит боевиков, молодежь пополнит их ряды. Первой против правительства поднимутся Наманганская, Андижанская, Ферганская области. В этих областях проживает около десяти миллионов человек, более половины из которых – молодежь. А через определенное время восставшие овладеют и всеми регионами Средней Азии.

На этом восставшие не остановятся, поскольку без экспансии вовне они обречены на провал. Они безусловно двинутся на север, к границам России, неся на своих зеленых знаменах идею создания всемирного халифата.

Полковник Архипов принял Маркина доброжелательно, что было редкостью. Похоже, нечастое временное затишье, отсутствие чрезвычайных происшествий, террористических актов, давало порою временное ощущение стабильности, благополучия и вводило полковника в состояние безмятежности, столь редкое в наше время. Прочитал внимательно послание из шкатулки, потом – докладную подполковника, кивнул доброжелательно:

– Давай Маркин, копай. Это как раз то дело, которое тебе подходит, только ты его и вытянешь. На следующей неделе нам докладывать генералу, так что работай, от других дел мы тебя освободим. Кстати, как там наш узбекский друг Саломов. Недельку еще подержим его в твоем распоряжении?

– Очень нужный и полезный нам человек, товарищ полковник.

– Ну вот и ладненько, – завершил разговор Архипов. -Через два дня жду с очередным докладом. Действуй.

Возвращаясь к себе, Маркин уловил ощущение нетерпения, стремление пробежать, долететь до кабинета, закрыть дверь и коснуться шкатулки, услышать шум прибоя в ушах, увидеть образы. Подумалось: «Уйти в прошлое насовсем, в какой-то миг погрузиться настолько глубоко, чтобы забыть вернуться обратно… Внутренний голос насмешливо заметил

– И зажить там привольной молодецкой холостой жизнью.

Маркин подавился смешком и ускорил шаг.

Войдя в кабинет, подполковник почувствовал, что смещение баланса, которое он заметил в прошлый раз, стало критическим. Воздух был насыщен энергиями, напоминавшими электрические разряды. Движение быстрым шагом от двери к подоконнику сопровождалось явным шумом и потрескиванием в ушах. В то же время эти несколько шагов привычно оказали благотворное воздействие на подполковника – ушла привычная головная боль. Маркин с удивлением прошелся по кабинету и обнаружил, что перестал хрустеть правый коленный устав, приносивший ему множество неприятных ноющих болей, особенно длинными осенними ночами.

Над шкатулкой, стоящей на правом краю стола что-то происходило, и все пространство выше неё медленно колыхалось, плыло, так бывает в пустыне в жару – горячий воздух плывет, колеблется, искривляя воздух и создавая призрачные иллюзии, рождая замысловатые миражи.

Маркин привык периодически оценивать свою жизнь и работу опытным аналитическим взором профессионала-контрразведчика. Этот его профессиональный взгляд выдал тревожную оценку. В последние дни многое он стал делать произвольно, словно полностью подчинился некоему внутреннему, прежде глубоко спрятанному «я». Вот и теперь он сделал то, за что еще неделю назад назвал бы себя «шизиком» – слегка склонил голову и поздоровался:

– Привет, успел по тебе соскучиться… И знаешь, я стал нетерпелив и «раздвоился». Один, привычный, побитый жизнью пятидесятилетний «я» делает привычные дела, решает мелочные проблемы. А второй, прежде глубоко скрытый «я» – с нетерпением рвется к тебе, все время поторапливает, как будто говорит: «Эй, брось ты всю эту суету. Вот оно, настоящее! Иди и будь там. А все остальное переждет. Да ты сам вскоре почувствуешь, в какой бессмысленной суете живешь и все время пропускаешь главное, главную цель своей жизни… Стоп!» – Маркин не без усилия остановил себя и вслух продекламировал:

Мы будем работать, все стерпя,

Чтоб жизнь, колеса дней торопя,

Бежала в железном марше…

Но любимый Маяковский не помог. Призыв к работе был не чем иным как желанием опять погрузиться в мир, принадлежавший прежде Белому Генералу.

Маркин раскрыл очередную папку Саломова, вторую по счету, достал стопку листов. На первом из них была наклеена вырезка из какого-то журнала.

Скобелев: преодолеть разделение

Михаил Скобелев сделал невозможное: рядом с ним неизбежно происходила поляризация – все люди делились на его сторонников и противников. Такого не происходило ни с одним военачальником, ни с одним политиком. Вокруг него всегда собирался круг единомышленников, готовых вместе с ним идти на любой смертельный риск. Против него всегда плелись интриги и заговоры. Создавалось стойкое убеждение, что Скобелев непостижимым образом снимал невидимое покрывало, скрывающее истинную суть людей, и их скрытые помыслы становились явными.

На следующей папке была наклеена фотография развевающегося флага Соединенных Штатов Америки и крупными розовыми буквами написано «Януарий Мак-Гахан».

На листах пожелтевшей бумаги текст был напечатан на старинной пишущей машинке, не выбивавшей букву «и», запятую и двоеточие. Эта буква и знаки были вписаны выцветшими фиолетовыми чернилами. Неизвестный автор вещал:

– Близкий друг и соратник Скобелева Алоизий Януарий А. Мак-Гахан, талантливый американский журналист и прозаик, после знакомства со Скобелевым, его идеями, его страстными устремлениями, стал мыслить скобелевскими категориями. Казалось, это знакомство изменило его душу и восприятие мира. Его публицистика обрела удивительную способность завораживать читателя, погружать его в реалии войны и насилия, наполненные человеческими страданиями.

До встречи со Скобелевым Януарий весьма скептично относился к России, ее будущему и видел туркестанские походы обычным колониальным захватом новых территорий. Участие в туркестанских походах, бессонные ночи в долгих страстных спорах со Скобелевым под огромными звездами Хивы и Ферганы преобразили журналиста. Он увидел жизнь и борьбу Михаила Скобелева в совершенно ином свете и в последующем всю страстную натуру публициста направил на то, чтобы эти идеи стали близки и понятны миллионам читателей во всем мире.

Во время долгих ночных споров под звездами Самарканда, Ходжента, Ферганы Скобелев со всей страстностью рассказывал Мак-Гахану о многочисленных бедах западных славян, сербов, болгар, хорватов, переживших многовековое иго турецкой империи. Не менее страшен для славян был католический Запад, так как они были зажаты в тиски между Австро-Венгрией и турецкой империей, готовыми стереть их национальное самосознание.

Вскоре под воздействием этих идей Мак-Гахан добился благосклонности американского генерального консула в Стамбуле Евгения Шулера и 23 июля 1876 года отправился по его заданию в Болгарию для освещения зверств турецкой армии и башибузуков при подавлении Апрельского восстания болгар.

В своих репортажах, опубликованных в ведущей британской газете «Дэйли Ньюс», в петербургском «Голосе» Мак-Гахан рассказывал, как турецкие солдаты согнали жителей деревни Батак в церковь и затем церковь подожгли. Из семи тысяч жителей деревни в живых осталось только две тысячи. Да и тех турецкие солдаты жестоко пытали, чтобы выяснить, куда спрятано золото и драгоценности. Януарий писал о зверствах, пытках, изнасилованиях в болгарских городах и селах – Пловдиве, Пештере, Пазарджике – (всего в пятидесяти восьми городах и селах) было убито пятнадцать тысяч мирных жителей, разрушено пять монастырей.

Многие европейские и российские газеты перепечатывали статьи Януария, в которых чётко просматривались скобелевские идеи.

Все это вызвало безудержную ненависть у тайного правительства Европы – масонов, которые тогда уже заявили претензию на мировое господство, на создание мирового правительства. Их лидер, всесильный и начисто лишенный представлений о чести и нравственности британский премьер Бенжамин Дизраэли, рассчитывавший бросить все военные ресурсы Британской империи на поддержку Турции, был лишен такой возможности. Могучий политик был обезоружен именно Януарием Мак-Гаханом, близким другом и соратником Скобелева.

Правительство Австро-Венгрии, с ненавистью воспринявшее идеи освобождения западных славян, также готовилось объявить мобилизацию и ударить в тыл русской Дунайской армии, но вынуждено было попридержать свою прыть, поскольку в поддержку русской армии и в защиту болгар выступили восторженные читатели Мак-Гахана – Чарльз Дарвин, Виктор Гюго, Джузеппе Гарибальди, Оскар Уайльд.

В те дни, когда военная удача покинула русские полки, когда Скобелеву приходилось лично вести штурмующие колонны на редуты Ловчи и Плевны, рядом с ним постоянно находился Мак-Гахан, писавший яркие, правдивые, пронизанные обостренным чувством сопричастности рассказы о мужестве русских солдат и офицеров. Его репортажи, в отличие от странных, туманных оперативных сводок из окружения главнокомандующего Дунайской армии показывали, как тяжела была война, как много преступных ошибок совершали эгоистичные и лживые, бездарные царские родственнички.

И здесь Януарий всей силой духа, всем интеллектом помогал Скобелеву и его соратникам – настоящим русским офицерам ломать и крушить мощную турецкую военную машину. Именно тогда Скобелев утвердился в непреложной       истине, что на войне нравственный фактор троекратно превосходит фактор физический.

Януарий часто сопровождал Скобелева во время поездок на передовую. Михаил и Януарий были ровесниками. Скобелеву только исполнилось тридцать три года, Януарию – тридцать два. Оба были молоды и беспечны. Неразлучный со Скобелевым ординарец и верный друг Гукмасов в таких случаях замечал: «Господа, вы не можете жить вечно, это понятно, Но зачем так настойчиво призывать смерть?».