Читать книгу: «Цена металла», страница 2

Люк не пошевелился. Только закрыл глаза – на миг. Когда открыл их снова, Серафина уже сделала шаг назад. Щёки вспыхнули, и она отвела взгляд, испугавшись того, что сделала. Он не сказал ни слова лишнего. Не пошутил. Не попытался разрядить тишину. Только посмотрел ей в глаза и произнёс коротко:

– Вернусь.

Девушка кивнула – быстро, почти незаметно. Без слов, без улыбки. Но для него этого было достаточно. Большего не требовалось.

Позади послышался голос:

– Мсье Дюпон, всё готово.

Он поднял руку, давая знак, и направился к джипу. Водитель уже завёл двигатель, второй экипаж ждал сигнала. Люк оглянулся в последний раз. Коумба стоял с прямой спиной, Жоэль всё так же опирался на забор, Мари держала платок обеими руками, как будто не решалась вытереть глаза, а Серафина стояла чуть в стороне, и в этот момент солнце осветило её лицо.

Он забрался в машину и захлопнул дверь. Джип тронулся. Медленно, почти церемониально. Не было прощальных криков, не было взмахов руками. Только взгляды, только движение вперёд, только пыль, поднимающаяся с дороги. И долгий, невидимый след в сердце – от дома, который стал ему ближе, чем всё, что он когда-либо знал.

Жаркое утро выжигало дорогу, петлявшую между холмами и редкими акациями. Машины шли на юго-восток, к Вилль-Роше, старым конвойным маршрутом, известном Дюпону до сантиметра. Он использовал его десятки раз, но сегодня что-то было не так.

Пыль, поднимавшаяся из-под колёс, быстро оседала, ветер был почти мёртв. Птицы в кронах молчали. Даже цикады, эти вездесущие скрипачи саванны, сбились с ритма. Мир словно затаил дыхание.

– Что-то не нравится мне эта тишина, – пробормотал сержант Ламбер, сидевший за рулём второй машины, чуть повернув голову к Дюпону.

– Мне тоже, – коротко отозвался Люк.

Он поднял руку, подавая знак второму водителю – увеличить дистанцию. Но было уже поздно.

Первый взрыв прозвучал глухо, но рвано – как будто земля сама захрипела. Передний джип взлетел на секунду в воздух, потом рухнул, перевернувшись набок. Пламя вырвалось из моторного отсека, дымились двери. Изнутри послышались крики.

– Засада! – рявкнул Ламбер, резко вывернув руль. Вторая машина ушла вбок, почти на откос, но не перевернулась.

Автоматные очереди прорезали воздух. Пули били по капоту, стеклу, двери. Люк рухнул вниз, укрывшись за спинкой сиденья, и одновременно дёрнул за плечо пулемётчика, вытаскивая его вниз.

– Назад! Назад! – закричал кто-то сзади, но это был голос паники.

Засада была грамотной: с обеих сторон дороги, в кустах, на возвышении. Стреляли скоординированно, короткими очередями, по секторам. У них было преимущество – внезапность и высота. Но они допустили одну ошибку – не учли, кто был во второй машине.

Люк выскользнул из салона, прикрываясь дверцей, и подполз к задней части джипа, откуда открыл ответный огонь из короткоствольного FA-MAS. Не стрелял вслепую – видел.

Один из стрелков высунулся из кустов, делая шаг к дороге – выстрел Дюпона сорвал ему кепку, второй – разворотил плечо. Тот рухнул, завывая.

– Оглушающая! – крикнул Люк и швырнул гранату в сторону левого фланга, где засела пара стрелков. Вспышка, глухой хлопок, и тени в кустах забегали, потеряв координацию.

Сержант Ламбер успел вытащить одного раненого из первого джипа, но второй боец остался внутри – живой или мёртвый, никто не знал. Пламя уже лизало бензобак.

– Капитан! – раздался крик. – Раненый! Глухой! В бедро!

Люк обернулся – за машиной сидел их пулемётчик, парень по фамилии Рено, держась за ногу, из которой сочилась кровь. Его губы были серыми, лицо – как пепел. Пуля прошла на вылет, но артерию, похоже, не задела. Ещё один выстрел – и кто-то упал на обочине, затихнув. Противник отступал – но не все.

– Дым! – скомандовал Люк, перекатываясь за колесо. – Право! На тринадцать часов!

Боец бросил дымовую гранату, и белое облако рванулось вверх, отсекая правый фланг противника. В этот же момент Дюпон выдернул запасной магазин, вставил с точностью часового механизма, выдохнул – и начал стрелять. По траекториям. По вспышкам. По шансам.

Взрыв на обочине – вторая граната, на этот раз наступательная. Группа наёмников, пытавшаяся обойти с фланга, была накрыта осколками. Кто-то из них, крича, катился вниз по откосу, обхватив окровавленный бок.

Из дыма появился человек – один из наёмников, высокий, в пустынной расцветке, с РПК наперевес. Его глаза встретились с глазами Дюпона всего на долю секунды. В этих глазах не было ненависти – только удивление. Как у охотника, который сам попал в ловушку.

Выстрел. Одиночный. Прямо в шею. Тело рухнуло, скользнуло по траве, застыло.

– Капитан! – снова голос Ламбера. – Они отступают! Право – чисто! Центр теряет координацию!

– Бей по хвосту! – отрезал Люк.

Машин не было – только пехота, мобильная, хорошо обученная, но без прикрытия. Они не рассчитывали на сопротивление, тем более – на Дюпона. Несколько выживших бросились назад, к узкой тропе в кустарнике, откуда, видимо, пришли. Один прикрывал остальных – стрелял от бедра, почти вслепую. Профессионально, но обречённо. Ответный огонь срезал его, как буря ломает сухую ветку.

Бой стихал. Оставались лишь стоны, догорающая передняя машина и пыль, вновь опустившаяся на дорогу. Второй джип был изрешечён, но двигатель работал. Боец достал аптечку, в то время как другой, прямо на земле, тщательно и методично перебинтовывал Рено.

Люк подошёл к телу, что упало ближе всех. Лежал молодой человек, совсем юный – едва ли лет двадцати. На запястье татуировка – британская символика, но грубо сделанная. Рука сжата в кулак.

– Эти не из местных, – произнёс Ламбер, подойдя сзади. – Белые. По манере – родезийцы. Или ЮАР.

– Головорезы, – сказал Дюпон, и это было не предположение, а приговор. – Сека послал их. Проверка на прочность.

Он вытер лицо – в пыли, крови и поту оно казалось серым. Потом посмотрел на охваченный огнём остов первой машины. Там уже ничего нельзя было спасти.

– У нас один тяжелораненый. Один погиб, – отчеканил Ламбер.

– Времени на похороны нет, – отрезал Дюпон. – Рено – в кузов. Держать курс на Вилль-Роше.

– Да, капитан.

Пока машина развернулась, люди быстро и слаженно выполняли команду. Рено, хоть и полубессознательный, стиснул зубы и не издал ни звука, пока его переносили на импровизированных носилках. Знал: если начнёт кричать, остальные начнут думать о боли. Сейчас думать надо было только о движении.

Люк прошёл вдоль трупов на обочине. Не чтобы удостовериться – чтобы запомнить. Он смотрел в мёртвые глаза, в обожжённые ладони, в отполированные металлические эмблемы на обмундировании. У этих людей были фамилии, документы, командиры – всё это было неважно. Главное – они были направлены сюда. И кто-то дал им приказ убивать людей Дюпона.

Он запомнил лица. На случай, если придётся потом говорить с британцами. Или с кем-то ещё, кто притворится, что «не знал».

– Все готовы, – доложил сержант. – Машина может идти. Рено в сознании, но пульс слабый.

– Погибший?

– Хавьер. Первый джип. Удар пришёлся прямо под сиденье. Шансов не было.

Люк кивнул, не сказал «жаль», не сказал «так бывает» – просто запомнил имя.

Погрузились, джип тронулся – медленно, с трудом, но уверенно. Пыль снова поднялась, словно ничего не произошло, словно дорога хотела стереть память о том, что случилось. Дюпон сидел впереди, оружие на коленях, лицо закрыто платком. Его глаза не двигались – только смотрели вперёд, в дымку, куда уходил путь. Он знал, что это была первая атака. Проверка. Предупреждение. Генерал Н’Диайе и его люди теперь действовали открыто. И, возможно, это было только началом. Повернувшись к Ламберу, он произнёс глухо, почти шёпотом, но без тени сомнения:

– Надо спешить.

Машина набрала скорость. Сзади, на дороге, оставались кровь, дым и обугленная сталь. Впереди – пламя, которого пока не было, но он точно знал: оно уже начинает разгораться.

ГЛАВА 2

Машина въехала в Вилль-Роше под серым, выжженным небом. Пыль здесь была другой – не лёгкой саванной, а тяжёлой, жирной, с примесью графита и угольной сажи. Она покрывала здания, людей, одежду, как будто город сам пытался стереть лица тех, кто в нём жил.

Рено умер за пятнадцать километров до въезда. Сначала просто потерял сознание. Потом дыхание стало поверхностным. У парня не было шансов – потеря крови, шок. В таких условиях даже полевой госпиталь мог бы не помочь.

– Время смерти – 10:41, – тихо произнёс кто-то сзади, больше для отчётности, чем для смысла.

Люк молча кивнул, вылезая из кабины. Город начинался с горловины – широкого бетонного шоссе, разбитого гусеницами карьерных машин и военными грузовиками. По бокам – складские ангары, импровизированные рынки, пункты приёма руды. Дальше – застройка, беспорядочная, словно город рос не по плану, а как опухоль на теле шахт.

На улицах было всё, что он помнил: полуголые дети, бегающие между грузовиками; женщины с товарами на головах; мужчины в комбезах, чёрные от угольной пыли; пьяные белые – бывшие бойцы, спавшие под навесами, у которых давно не было отрядов и приказов. В воздухе стояли запахи пота, железа, масла и дешёвого алкоголя. Проститутки – в основном местные, но хватало и приезжих – стояли у входов в гостиницы, одетые ярко, почти вызывающе, но с такими же уставшими глазами, как у тех, кто охранял их. Кто-то махал рукой знакомым, кто-то трогался, кто-то курил, сидя на капоте старого джипа. Они были частью пейзажа. Как вывески пабов, как вонючая сточная вода, текущая вдоль тротуаров.

Люк прошёл через всё это, как сквозь дым. Его не замечали. Или делали вид, что не замечают. Он был здесь не первый год, не вызывал эмоций – был законом, костяком, тенью. Той самой силой, которая держит город от распада. Или придавливает его вниз – в зависимости от точки зрения.

У базы – бывший ангар, перестроенный под командный пункт департамента охраны стратегических ресурсов – стояли бойцы. Вся охрана здесь была его: бывшие легионеры, контрактники, авантюристы, которые выжили в слишком многих операциях, чтобы верить хоть во что-то. И местные – молодые, злые, умеющие слушать и стрелять.

В их глазах было уважение и лёгкий страх. Дюпон знал: его уважают не за должность, а за то, что он всегда возвращается живым. И у него – всегда порядок.

– Капитан, – навстречу вышел высокий мужчина с резкими чертами лица, в серой форме. Слегка кивнул. – Давно жду.

– Орлов, – сказал Дюпон. – Всё спокойно?

– Пока да. Но сегодня ночью пытались поджечь подстанцию на южной шахте. Отбились. Одного поймали. Местный. Но с инструкцией на английском.

Дюпон посмотрел на него.

– Это подтверждает, что они рядом.

– И что кто-то дал им карту объекта. Нашу карту.

Молчание повисло между ними. Потом Дюпон шагнул ближе, говоря глухо:

– Парень в кузове умер. Похороны – в два этапа. Первый – сразу. Второй – в рапорте, с подписью. Сделаешь?

– Уже делаю, – кивнул Орлов. – И, Люк… это только начало. Сека здесь. Я чувствую.

Внутри базы стоял запах: металл, масло, оружейная смазка, жареный кофе и пот – смесь, узнаваемая каждым, кто вверил себя войне. Помещение бывшего склада было разбито на секции: оперативный центр, склад, армейская кухня, спальные ниши под навесами. На стенах – карты, схемы рудников, спутниковые снимки. В углу стоял старый телевизор, по которому шел зацикленный выпуск французских новостей – без звука, только с субтитрами.

На полу лежало тело Рено, укрытое простынёй. Рядом – чистый автомат, аккуратно разобранный, и его жетон.

– Успел сказать что-нибудь? – спросил Орлов, поправляя ремень кобуры.

– Нет. Смотрел в небо, – тихо ответил фельдшер. – До самого конца.

Дюпон кивнул. Он подошёл к телу, склонился, коснулся пальцами края простыни, но не открывал. Это был ритуал. Живые – его забота. Мёртвые – долг.

– Завтра с утра, – сказал он. – Отправьте тело в шахтёрскую капеллу. Местный священник приедет – он знает, что сказать и делать.

– Да, капитан.

Они прошли в командный отсек. Здесь воздух был прохладнее – старый промышленный кондиционер трудился как мог. На столе – список объектов: прииски, насосные станции, дороги, склады. У каждого – свои пометки. Зелёные – безопасны. Жёлтые – угроза. Красные – потеряно или на грани.

– Смотри, – Грегуар Орлов указал на две точки на востоке. – Здесь были люди Секи. Одного снял снайпер. Старый наёмник, точно родезиец. Шёл с группой. Десять человек. С полным снаряжением.

– Цель?

– Предположительно – погрузочный узел №2. Оттуда идёт руда прямиком в порты. Если перережут – будут бить по франко-корпоративной цепочке. Это уже не просто партизаны. Это тактика.

– Значит, англичане платят им больше, чем мы думали, – хмуро произнёс Дюпон.

Он снял рубашку, обнажив плечо с тугой повязкой, промокшей от пота и крови – во время засады ему слегка задело кожу осколком. Неопасно, но напоминало, что опасность рядом.

– И они пришли не только за рудой, – добавил Орлов. – Они пришли за позицией. Сека не играет в долгую.

– Надеюсь, он придёт лично, – бросил Дюпон, наливая себе кофе. – Я устал от прокси.

– Тогда не расслабляйся. Сека знает, как устроен твой периметр. Кто-то слил схему. Не местные – они боятся.

– Тогда мы сменим схему. И начнём действовать жёстче. С первого же дня. Кто рвётся к нам – пускай знает, что ждёт за воротами.

Орлов усмехнулся.

– Снова старый Люк. Сначала – разведка, потом – приговор.

– Сначала – выбор. Потом приговор, а иногда наоборот.

Они переглянулись. Без улыбки и лишних слов. Два человека, знавшие, что ночь уже началась. Только ещё не стемнело.

После брифинга Дюпон вышел на крышу ангара. Здесь, над городом, воздух был чище, а звуки – глуше. Он часто приходил сюда в моменты, когда всё начинало скрипеть и сдвигаться – как старый механизм перед поломкой. Это было его место.

Перед ним – Вилль-Роше. Пыльный, беспокойный, живущий на грани истощения и безразличия. Улицы внизу были уже заняты дневной суетой. Караваны шахтёров медленно брели к рудникам. Женщины на базаре расставляли товар. Наёмники, возвращаясь из ночной смены, пили дешёвое пойло прямо из канистр, ругаясь на всех языках, известных бывшим империям. Но за этим движением уже чувствовалось другое. Город знал – грядёт что-то.

Где-то вдалеке встали тучи. Не грозовые – пыльные. Из шахт, из дальних перевалов, где шли колонны. Возможно – подготовка к удару. Возможно – случайность. Но Люк не верил в случайности. Не здесь. Не теперь.

Он зажёг сигарету, вдохнул, задержал дыхание. Закрыл глаза. Перед ним пронеслись лица – Коумба, Мари, Жоэль, Серафина. Тот ужин. Те взгляды. Их вера в него. И смерть Рено. Тепло его крови. Нельзя было больше терять людей. Нельзя было терять город. Этот проклятый, грохочущий, раздираемый Вилль-Роше. Дюпон услышал, как сзади открылась дверь.

– Люк, – голос Орлова был глухим. – Нам надо решать. Быстро.

– Я знаю, – ответил он не поворачиваясь. – Всё, что было… осталось там. Вчера.

Он сбросил сигарету вниз, посмотрел на горизонт.

– Сегодня начинаем играть по-взрослому.

Офис Дюпона был когда-то складским помещением – бетонные стены, металлический потолок, вентилятор, ленивая лампа под железным плафоном. Здесь не было ничего лишнего: карта страны на стене, пара стульев, сейф, стол, телефон с радиопередатчиком. Всё остальное – оружие и документы – хранилось в соседнем помещении, под замком.

Сейчас на столе лежало досье. По центру – отпечатанные ленты радиоперехвата. Слева – рукописные сводки с блокпостов. Справа – спутниковая съёмка столицы, переданная французским Генеральным штабом.

Грегуар Орлов вошёл без стука. Как всегда. Он держал в руках кожаную папку и пачку сигарет.

– У нас всё, – произнёс он. – Можешь считать, что это официально.

Люк не сразу поднял голову. Он смотрел в карту, словно пытаясь найти в ней смысл, которого не существовало.

– Говори.

Орлов вытащил одну сигарету, зажал в зубах, не закуривая. Его лицо – камень, глаза – сталь.

– Переворот состоялся этой ночью. Столица под контролем генерала. Президентский дворец взят без открытого штурма – спецподразделение из бронетанкового батальона вошло под предлогом усиления, вырезали охрану, заблокировали здание. По данным – Мбуту арестован. Возможна его казнь в течение суток.

– Подтверждённые источники?

– Четыре независимых. Один – военный диспетчер на аэродроме Мон-Дьё. Второй – наша агентура в пресс-службе. Третий – рация одной из дипломатических миссий, четвёртый – прямая трансляция местного радио: «Национальный фронт спасения объявляет о создании временного военного правительства под руководством генерала Армана Н’Диайе».

– Мбуту жив?

– Пока да. Но его окружение уничтожено. Командиры лояльных частей – либо убиты, либо исчезли. Один из них, полковник Сангу, успел выйти на связь с нашими. Двое суток назад. После этого – тишина. Вероятно, его нашли.

Дюпон выдохнул через нос. Взгляд оставался пустым – сосредоточенным, но отрешённым, он ждал продолжения.

– Переход под контроль занял менее шести часов. Это значит – всё было готово заранее. Карта движений показывает: они шли по ключевым узлам, как по учебнику. Электричество, правительственные здания, радио, гарнизон. Всё сработало. Кто стоял у руля – понимал, что делает.

– Кто выполнял зачистку?

– Подразделения второй армейской группы и части бронетехники. Отдельный отряд спецопераций – возможно, те самые «Серые», которых мы давно не видели. Плюс внешние наёмники.

Дюпон медленно потянулся к телефону – потом передумал. Положил ладонь на карту.

– Вилль-Роше? – спросил Дюпон, всё ещё глядя на карту.

– Пока тихо, – ответил Орлов. – Но это «пока». Здесь держится всё на порядке и твоём имени. Если мы покажем слабость – начнётся цепная реакция. А если сюда двинет бойцов Н’Диайе удерживать придётся каждую улицу. В одиночку.

– Он не пошлёт их сразу, – покачал головой Люк. – Ему нужно, чтобы мы выглядели агрессорами. Пока он «спасает нацию». Он начнёт с подкупа. С вбросов. С протестов шахтёров. Потом – локальные стычки. Только после – штурм.

– Тогда нам нужно начать раньше, – спокойно сказал Грегуар. – Превентивно. Зачистка агитаторов, контроль шахт, фильтрация каналов связи. Иначе он отрежет нас от логистики и начнёт ломать по одному.

Дюпон молчал. Его взгляд метался по карте. От Вилль-Роше – к Ла-Креюз, к Сен-Флёру, к Кингане.

– У нас есть списки? – спросил он. – Те, кто пошёл за ним?

– Частично. Информаторы работают. Но многие – в серой зоне. Даже в штабе могут быть люди, уже играющие на две стороны. Мы держим улицы, но не мысли. Это Африка, Люк. Здесь всё решают не только пули. Здесь всё решает время.

Дюпон взял ручку и начал аккуратно вычёркивать красные зоны на карте. Медленно, один за другим.

– Тогда начнём с тех, кто уже показал зубы. Не ждать, пока они нам вырвут горло. Работаем на опережение. Ставим блокпосты. Доступ к шахтам – только по пропускам. Радио – на фильтр. Любой саботаж – арест. Повстанцев с оружием – на месте.

– Подтвердить приказы?

– Подтверди. Но скажи: пока без крови. Если можно.

– А если нельзя?

Люк посмотрел на него. Долго. Спокойно.

– Тогда как учили.

Орлов кивнул. В его лице не дрогнуло ничего. Он развернулся, чтобы выйти, но остановился в дверях.

– Слушай, Люк…

– Что?

– Если шахтёры действительно пойдут за ним тебе придётся стрелять в тех, кто ещё вчера звал тебя братом. Будешь готов?

Дюпон не ответил сразу. В кабинете вновь воцарилась тишина. Только радио на заднем фоне прокашливалось, шипело, будто задыхаясь от новостей, которые не могло удержать.

– Нет, – сказал он наконец. – Не буду. Но, если понадобится – сделаю это.

Орлов кивнул и ушёл. Дюпон остался один. В комнате, где на карте страны с каждым часом появлялось всё больше красного. В стране, где никто больше не был просто другом или врагом. Где каждый мог оказаться будущим мертвецом.

Он медленно встал, подошёл к окну, посмотрел на улицу. На людей, идущих по своим делам. На город, ещё не охваченный огнём. И на себя – в отражении стекла.

– Добро пожаловать в ад, – тихо сказал он.

Штабная комната была пустой. Только голос спутникового терминала, глухой, с едва различимым французским акцентом, нарушал тишину. За окном уже начало смеркаться. Люк стоял, склонившись над терминалом, пальцы сжаты на гарнитуре, глаза прикованы к мигающему экрану, на котором шли полосы связи и идентификаторы.

– Канал стабилен, – произнёс техник, сидевший в углу. – У вас двадцать минут. Потом перескачет спутник.

– Вызов линий «Дельта-5» и «Рапсодия», приоритетный код, – отрезал Дюпон.

– Код принят.

Экран дрогнул. Шум в динамике сгустился – как будто кто-то с той стороны долго не мог поверить, что действительно слышит его.

– Месье Дюпон, – раздался наконец спокойный голос. – Говорит Бюро по международным операциям. Все под контролем?

– Вилль-Роше удерживается. Вчера была атака на колонну. Потери – один убитый, один тяжелораненый. Повстанцы действуют профессионально. Это не местные. Группа британской ориентации, вероятно – через частных подрядчиков.

– Мы в курсе, – перебил голос. – Контакты установлены. С генералом Н’Диайе ведутся консультации через нейтральных посредников. Обсуждается статус французской дипмиссии и экономических объектов.

– То есть вы с ними уже говорите? – глухо произнёс Дюпон.

– Мы говорим со всеми, кто контролирует обстановку. Ваша задача – сохранить контроль над рудниками.

– Сколько? – спросил Люк, уже зная ответ.

– Все объекты, находящиеся в концессионном управлении, должны продолжать работу. Любые попытки саботажа – нейтрализовать. Повторяю: удержать рудники любой ценой.

– Вы знаете, что они поднимают шахтёров. Поддержка генерала растёт. Волнение начинается внутри. Если дойдёт до столкновений – это будет мясорубка. Здесь не будет «точечных решений».

Пауза.

– Капитан Дюпон, – голос стал холодным. – Мы понимаем риски. Вы не просто легионер. Вы директор охраны стратегических ресурсов. Вы получили доступ к информации, равной посольскому уровню. Ваша ответственность – системная. Это не война. Это – защита интересов Французской Республики. И, если придётся выбирать между двумя сотнями рабочих и критическим редкоземельным каналом – вы знаете, что делать.

Люк не ответил. Он смотрел в экран. Там были только цифры. Код линии. Тайминг. Поток информации. Но за этим голосом он слышал другое: равнодушие, отточенное опытом. За ним – министры, аналитики, борд-директора корпораций. Ни один из них не знал, как выглядит лицо мёртвого шахтёра. Ни один не видел, как орут дети, когда пули срываются в толпу.

– Сколько у меня времени? – спросил он после долгой паузы.

– До конца фазы активации – семьдесят два часа. После этого Франция не сможет гарантировать поддержку на месте. Консулов пытаемся эвакуировать. Контактный центр будет переведён.

– Понял. Ожидаю документальное подтверждение.

– Уйдёт в течение суток. Bonne chance, capitaine.

Связь оборвалась. В комнате снова стало тихо.

Люк снял гарнитуру, медленно положил её на стол, точно уравновешивая каждый жест. Техник в углу замер – не дышал.

Дюпон знал, что он слышал достаточно, чтобы понять: что-то изменилось. Он остался в комнате один. Тишина больше не была пустой – она звенела. Подошёл к стене, где висела карта объектов – те самые шахты, за которые ему велели сражаться «любой ценой». Он провёл пальцем по точкам: рудник Сен-Шарль, выработанный до предела; узел на плато Кила Мой, где работало три сотни местных; центральный прииск – сердце всей концессии. Каждая точка – как приговор. Каждая точка – как смерть в перспективе.

Он закрыл глаза – и тени прошлого вынырнули, как будто ждали.

…Чад, 1981. Деревня на границе с ливийской зоной. Приказ – не выпускать никого. Даже женщин и детей. Дюпон тогда пытался спорить. Командир сказал: «Или они – или наш радар». Радар остался. Людей – не осталось. Он помнил запах после работы артиллерии. Помнил, как держал ребёнка за руку – пока та не остыла.

Он открыл глаза. Карта перед ним дрожала.

Это был тот же приказ. В другой форме. Без униформы. Без офицерской прямоты. Теперь – через спутник. Через вежливый голос чиновника. Через цифры и протокол.

Сохранить рудники.

Даже если для этого придётся стрелять в тех, кто вчера дал ему воду. Кто посадил его за стол. Кто поверил, что он – не как все.

Серафина.

Он вспомнил её лицо. Как она держала корзинку с повязками. Как её губы касались его щеки. Как она сказала: «Оставайтесь».

Он сел. Взял карандаш. Долго смотрел на чистый лист перед собой. Потом написал только одно: «Любой ценой – чья цена?». Подчеркнул.

Поднялся. Вышел из кабинета. За ним закрылась дверь. Глухо, как последняя точка в приказе, за которым скрывалась новая война.

Флёр-дю-Солей официально получил независимость 13 августа 1960 года. Дата, вписанная в учебники, отмечаемая государственными праздниками, запечатлённая на марках и памятных монетах. Но реальная дата обретения суверенитета до сих пор не наступила.

После ухода французской администрации и символической передачи власти молодому государству, Франция не ушла – она переоделась. Вместо губернаторов – инвестиционные советники. Вместо колониальных войск – частные военные подрядчики. Вместо командиров гарнизонов – директора департаментов по добыче и экспорту стратегических ресурсов. Всё осталось. Изменилась вывеска.

Сразу после провозглашения независимости между Парижем и Мон-Дьё был подписан пакет соглашений, известных в дипломатической переписке как «Рамочные протоколы о сотрудничестве». Эти документы стали юридической основой для создания обширной сети французских концессий – прав на разработку, добычу и экспорт полезных ископаемых, формально находящихся в собственности Флёр-дю-Солей, но фактически контролируемых структурами с регистрацией в Париже, Лионе, Женеве и на Кайманах.

Ключевые игроки:

"Besson-Roche Énergie" – эксклюзивный оператор по редкоземельным металлам (неодим, иттрий, тантал);

"Compagnie Minière d’Afrique Centrale" (CMAC) – владелец крупнейших алмазных приисков, особенно в зоне Кила Мой;

"SudTransLog" – компания по логистике и оборонной инфраструктуре, связанная с Министерством вооружённых сил Франции;

Все эти организации действовали под прикрытием якобы местных филиалов, с совместным капиталом и фиктивными должностями для представителей местной элиты. На деле же: вся техническая документация велась на французском; финансовые отчёты уходили напрямую в Париж; контрактные споры решались не в судах Флёр-дю-Солей, а в арбитраже при Торговой палате Франции.

Эта система работала – и работает – по одной простой формуле: президент Мбуту получает стабильную личную ренту и политическую защиту (в обмен на лояльность), а Франция – гарантированный доступ к стратегическим ресурсам, необходимым для функционирования её промышленности и оборонного комплекса.

Руда отсюда шла прямиком на французские заводы: в Тулон, Сент-Этьен, Ле-Бурже. Из редкоземельных металлов делались электроника, навигационные системы, вооружение. Из алмазов – шли поставки для машиностроения и ювелирного сектора. За фасадом гуманитарной помощи и культурного обмена скрывалась машина по выкачиванию богатства из тела страны.

А тем, кто пытался противостоять этой системе, объясняли: ваша стабильность стоит вам дешевле, чем кажется. И если вы не готовы подчиниться – вас заменят. Или снаружи. Или изнутри.

Вся эта система нуждалась в точке опоры – фигуре, которая могла бы быть и военным, и дипломатом, и оператором грубой силы, но при этом обладать хоть минимальной легитимностью в глазах местных. Такой фигурой стал Люк Огюст Дюпон.

Официально – капитан в отставке. Де-юре – директор Департамента безопасности и охраны стратегических ресурсов. Де-факто – комиссар французского интереса в регионе.

Назначение Дюпона в Флёр-дю-Солей не было случайным. Его послужной список, его прошлое в Легионе, его работа в Чаде и Джибути, его дисциплина и отсутствие политических амбиций сделали его идеальным кандидатом. Он не стремился к власти. Он умел поддерживать порядок. Он знал, как убивать тихо, и как договариваться громко. Формально он был подчинён правительству Флёр-дю-Солей, но на практике: только он имел право на окончательное утверждение состава личной охраны шахт; только его подпись открывала транши на выплату бонусов французским подрядчикам; только он мог разрешать или запрещать транзит военных колонн на территории концессионных зон; и только он знал все коды к закрытым каналам связи с Парижем. Никто в стране – включая самого Мбуту – не обладал таким уровнем доступа и автономии.

Именно по предложению Дюпона была создана гибридная охранная структура, объединяющая:

Бывших бойцов Легиона (в основном из 2e REP и 1er REG);

Франкоязычных контрактников из Бельгии, Канады и Центральной Европы;

Обученных местных, прошедших программу во французских штабах;

И, по неофициальным данным, – агентов французской разведки, работающих под прикрытием “технических консультантов”.

Этот аппарат не был армией – но был достаточен, чтобы контролировать промышленную инфраструктуру всей страны. Он не участвовал в парадах. Он не носил гербов и отчитывался только наверх.

Взамен ему разрешалось многое: ведение негласных операций против повстанцев; арест и «нейтрализация» активистов, подозреваемых в связях с антифранцузскими группами; контроль за радио и внутренними сетями связи в концессионных зонах; принятие решений на месте – без оглядки на законы.

Такая структура могла существовать только при одном условии: пока Франция закрывала глаза. И Франция закрывала. Не потому, что не знала, а потому, что сама проектировала этот механизм. Система работала, но за счёт человеческой цены, о которой в Париже предпочитали не вспоминать.

На приисках, контролируемых CMAC, рабочий день длился по 12–14 часов. Официально – с перерывами, с санитарным контролем, с медицинской поддержкой. На деле – с резиновыми дубинками, с отсутствием страховки, с ежедневным травматизмом. Несчастные случаи не фиксировались. Людей хоронили прямо в заброшенных штреках, заливая известью.

Женщины из деревень, находившихся рядом с логистическими узлами, попадали в долговые сети. Им обещали работу уборщицами или кухонными помощницами, а на деле – превращали в обслугу для наёмников. Проституция была негласно разрешена в пределах концессий. Некоторые французские офицеры даже получали от этого процент через прикормленные «агентства бытового сопровождения».

Французские корпорации оплачивали государственные стипендии детям “лояльных” племён, но закрывали школы в регионах, подозреваемых в симпатии к повстанцам. Это называли «программной оптимизацией».

Электричество доходило только до территорий, где находились производственные комплексы. В деревнях за пределами инфраструктурного кольца люди зажигали керосиновые лампы, чтобы видеть, как мимо проходят бронированные колонны, везущие металлы и алмазы в порты.