Читать книгу: «Алая заря», страница 5

Дальше день потёк куда интереснее. Человек выпивал и предавался воспоминаниям, что от давности лет заметно потускнели и потеряли форму, но всё ещё будоражили дух. Хорошие воспоминания сменяли плохие и наоборот. И что раньше казалось хорошим, теперь вспоминалось с дурнотой; а от чего было не по себе – ныне представлялось крепким и верным. От некогда страшного теперь появлялась улыбка, а от прежнего веселья хотелось в сердцах сплюнуть. И всё же любые воспоминания кончаются грустью, пусть хоть и светлой. Утверждаешься лишь: чего бы изменить – не изменишь, чего бы повторить – уже не повторишь. И вся жизнь как сон прошла. И лишь один обман менял на другой и на третий. И никакого никому дела до твоего трепещущего сердца. Вздохнул человек и прикрыл глаза. То ли от хмеля, то ли от нахлынувших чувств привиделось человеку следующее:

Видит он свой земельный надел, только нет на нём ни обветшалого порядком дома его, ни перекопанных земляных гряд с клубникой, ни чучела, что возвышалось над ними. Нет ни жены, ни детей здесь. На шести родных сотках нет государства, и не видно Ротшильдов с Рокфеллерами. Пусто, свободно. Не чувствуется даже проклятой жары, наоборот – весьма прохладно. Посреди участка, вся покрытая инеем, растёт алая роза – одинокая и гордая. От мороза сохнут и чернеют её лепестки, и всё же она ещё полна жизни. С севера валят лиловые тучи – ясно, что грядёт пурга. И толстыми тяжёлыми слоями ляжет снег на одинокую розу. А весной, когда снег сойдет, от неё не останется и стебелька. И никто не узнает, что она когда-либо была на свете.

Всё это ведение промелькнуло перед человеком за миг, словно одним объёмным кадром. Кольнуло в сердце у человека – стало ему жаль прекрасную розу. Верно то, что никто не увидит её красоты за этим косым забором. А если роза не откроет свою красоту хоть бы кому-то, кто это сможет оценить, сам факт её существования становится бессмысленным. Зазря она росла, тянулась к солнцу, принимала форму.

Человек отогнал от себя неприятные и довольно странные ощущения. Глупо это всё. Он совершил затяжной глоток и почувствовал, как горьковатый пьянящий напиток разливается по нутру. Картина мира смазалась и выглядела уже куда приятнее, чем секунду назад. Так-то лучше. И ничего лишнего.

Внезапно чёрный кабель выскочил из-под стола и помчался к забору, вдоль которого прогуливалась соседская кошка. Грациозное животное, не дожидаясь скорой расправы, запрыгнула на забор и через секунду была такова.

Данная сценка повеселила человека.

«Хорошее приобретение, своих денег стоит», – в очередной раз подумал он. Прогнав неприятеля, пёс вернулся на место. И снова потянулся ленивый жаркий день.

Вскоре человек уже порядком захмелел. Бессистемно он переводил взгляд из стороны в сторону, ни на чём не задерживаясь и ни о чём особенно не задумываясь. Человеку было хорошо. Все тревоги растворились, и ничто не отвлекало его от пустого безоценочного созерцания.

Вороний кар, раздавшийся где-то совсем рядом, заставил человека включится в реальность и осмотреться по сторонам. Проклятое воронье сделалось больно умным – они стали слишком быстро понимать, что пугало не несёт в себе угрозы. И если он хочет новый телевизор, он должен следить за крылатым отребьем.

Только старик подумал об этом, как большая ворона, словно из ниоткуда, появилась у него перед самым носом. Человек не успел даже выругаться от удивления, как пёс, словно чёрная молния, вылетел наперерез птице и смял её прямо на лету. Только перья посыпались на дощатый пол, и кровью окрасились белоснежные клыки пса.

Сначала человек растерялся, и некоторое время ему понадобилось, чтобы прийти в себя. Но когда он смекнул, что произошло, задорный смех сам собой вырвался у него из груди. Вволю отсмеявшись, человек широкой мозолистой ладонью схватил пса за загривок и с силой прижал его к земле, другой рукой пытаясь вытащить из его пасти воронью тушку. Пёс угрожающе рычал и упирался, но всё же подчинился. Человек с довольством оглядел дохлую птицу, держа её за край крыла. Удовлетворив любопытство, человек вышел с террасы и, щурясь от солнца, направился в сторону огорода. Он пронёс трупик облезлой вороны мимо грядок с клубникой, где тень неутомимого пугала легла на них. Подойдя к забору, человек, размахнувшись от плеча, зашвырнул убиенную птицу далеко за ограду, на задворки. Затем человек, отряхнув руки и утерев пот с лица, отправился домой, чтобы поведать другому человеку о случившемся.

***

Совсем скоро, как и обещала маленькая ласточка, она уже мчалась в сторону гнезда, рассекая кончиками крыльев горячий летний воздух. Никакого улова в этот раз её не ожидало, потому как днем установилась столь нестерпимая жара, что вся гнусь испарилась в попытке спрятать свои ничтожные тела от яростного лика немилосердного солнца. Впрочем, ни пустой желудок, ни обжигающие перья лучи не омрачали рассудок прекрасной птахи. От кончика точёного клюва, до острой вилки хвоста её хрупкое тело пронизывал невидимый глазу стержень. Он был отлит из сладостного предвкушения, всеобъемлющей гордости и великой ответственности, что поочередно зародились в молодой матери и день ото дня укрепляя её тело и дух. Опираясь на этот стержень, маленькая птичка могла бы за раз обогнуть весь мир и, если понадобится, нашла бы силы развеять все тучи на небе.

Поднырнув под покатую крышу человеческого убежища, славная ласточка окунулась в густую тень. Прохладный воздух чуть слышно зашумел между перьями, как ей показалось, нашёптывая тревожные вести. Человека и пса не было на своих местах, лишь только вытянутые тёмные бутыли возвышались над столиком. На шершавом деревянном полу широким веером были раскиданы длинные грязные перья, поломанные и смятые. Можно было поклясться, что ранее их здесь не было. Открывшаяся картина, без сомнений, имела дурной характер. В груди ласточки кольнуло, словно маленькая игла, неясная тревога прошла сквозь её ребра. Внутренности её тут же захолодели, а голова закружилась. Не задерживая более взгляда на мрачных останках, она поднялась к потолку. Гнездо выглядело как и раньше, и ничто не выдавало беды, но ощущение потери, ещё не ясной, уже зародилось в грудной клетке молодой матери. Маленькая птаха на лету силилась разглядеть драгоценные яйца сквозь чернеющий овал входа, но плотный балдахин мрака скрывал реальность внутри него. Крылья птички с каждым взмахом всё больше тяжелели, а взгляд дрожал. Всё сильнее она напрягала глаза – так, что её внимание превратилось в единый тоннель, соединенный с уже совсем близким гнездом. Почти в беспамятстве от одолевшего её ужаса маленькая ласточка влетела в гнездо, и мрак окутал её от кончика точёного клюва до острой вилки хвоста.

И нет свидетелей, кроме что Бога, кто мог бы поведать о том, что почувствовала славная ласточка, когда увидела разорённую кладку и мелкие осколки скорлупы – всё, что осталось от её гордого наследия. Стержень внутри, бывший некогда средоточием жизненных сил, разом раскололся на тысячу острых ядовитых осколков, что пронзили немыслимым горем душу крохотной пташки. Полная безумия ласточка, словно метеор, вылетела из омертвевшего в одночасье гнезда и, не имея других путей, устремилась прямо в голубое безмятежное небо. Истлевая на лету, сжигаемая горем в сто крат сильнее, нежели и адским огнём то было бы возможно, несчастная птаха, взмыв высоко над миром, рассыпалась в прах. Подхваченный ветром из-под её крыльев пепел стал расползаться по небу, образуя тяжёлые дождевые облака. Облака эти были столь черны и плотны, что более ни единый солнечный луч не проходил сквозь попону скорби, в которую обернулась душа молодой матери.