Читать книгу: «Поголовная радость», страница 2

Час настал. Твою шкуру баранью

На кирпичной повесят стене.

Ты за беды людские в ответе

И за мерзкое слово, за мат.

Твои сказки не только при детях

И при кошках похабно звучат.

Что у нас «президентом» зовётся?

Не грядущего светлого даль,

Не луна и, конечно, не солнце,

А тупая двуногая шваль.

Так зовётся при власти барыга,

Но не всякий ругается вслух.

А своё ты отбегал, отпрыгал

На костях человеческих, дух.

До всемирного править потопа

Часто жаждут иные рвачи.

На плечах голова или жопа?

«Президент» нецензурно звучит.

Культ диктатора

1.

Ему блюдолизы внушили,

Что добрый он демократ,

И старикашка плешивый

Безумно этому рад.

Но он молодым и ранним

Был садистом внутри.

Извилин в мозгу бараньем

Наверное, две или три.

Начальником став великим,

Толпе приближённых харь,

Он скромно сказал, без крика,

Что здесь он и бог, и царь.

Ни одного вопроса

Не прозвучало в ответ,

И завертелись колёса

Народных несчастий и бед.

Диктатор добрался до власти,

Баксов – двухсотый куль.

Страну разорвал на части.

Невероятный культ.

Истории бег по спирали…

Расчётлива и не глупа.

Вернут, что у нас украли

Он и барыг толпа.

Диктатор на время весел,

С гримасой плюёт на мир.

Приятели в куче кресел,

Пока продолжают пир.

2.

Но век для рвача – минута,

Время летит – не лежит.

История судит круто

И не прощает лжи.

Диктаторский культ – отрыжка

Разбойничьей суеты,

И угасает мыслишка

Слинять за кордон, в кусты.

Исчезла с черепа чёлка,

Время пришло – ослаб.

А он ведь трудился, как пчёлка,

Как на галерах раб.

Свой разум смешной возвышая,

В бедность вогнав народ,

Постиг он, что мох-лишайник,

Параша для… нечистот.

Лакеи исчезли куда-то,

Последний сбежал блюдолиз.

Диктатор – персона нонн-грата,

В блеф превращён каприз.

Рыночные карапузы

Для Отечества обуза,

Для народа срам стыд:

Притулились карапузы

У кормушек и корыт.

Из каких подземных трещин

Повылазил мелкий сброд?

Очень резво и зловеще

Грабил он честной народ.

Тешили друг друга щедро,

Нищих грабили сполна.

Всё в руках у гномов: недра,

Земли, фабрики, страна…

Что не нужно, то в уроне,

То разрушено вконец.

Карапуз сидел на троне,

Окончательный подлец.

Эти выродки кроили,

Что хотели, что могли,

Как цари, живут и жили

Беззаботные нули.

Слёзы, кровь, людские стоны

На дороге, на меже…

Карапузы вне закона,

Режиссёры грабежей.

Каждый первый нынче грешен,

Тяжкий грех людей в одном:

Не расстрелян, не повешен

Ни один разбойный гном.

В зверстве рыночном не слабо

Гномы строят кутерьму…

Да пора уже, пора бы

Разобраться, что к чему.

* * *

Камни собирают для того,

Чтобы их потом бросать по цели.

В тех краях, где равенство мертво,

Не дома же строят, в самом деле.

В тех местах, где братство – жалкий пшик,

И свобода – робкий звон грошовый,

Множатся землянки, шалаши

У страны с поруганной душою.

Всё в руках посмешищ из кругов,

Созданных на чёрных бедах махом.

Край родной – пожива для врагов,

Все, что не украли, стало прахом.

Над костями высятся дворцы,

Люд честной обманут и обгажен.

Прославляют недругов слепцы,

Впрочем, не слепцы, а скот продажный.

В суете больной ночей и дней

Не столкнуть народ с великой сцены.

Хватит нам и силы, и камней

Для неотвратимой перемены.

Оккупанты резво зло вершат,

В барстве неподсудного позора…

Но гремят булыжники в мешках,

Им лететь к желанной цели скоро.

* * *

Полз брюнет не кучерявый,

Лыс, что импортный гранат,

То налево, то направо,

Совершая променад.

Глазки – две больших булавки,

Пара килек вместо губ…

Он дополз до книжной лавки

Потому, что книголюб.

Задыхался он без чтива,

Пять минут прожить не мог.

Потому и полз он криво,

Будто пьяный осьминог.

В лавке хмырь с орлиным носом

Отвечал за книгосбыт,

Относительно причёсан

И фрагментами умыт.

Он – начальник в книжном зале,

Но скрипучий, что кровать.

Чёрти что наиздавали,

А ему вот… продавать.

Покупатель встал на пятки

Из последних самых сил,

И в активной лихорадке

Срочно книжку попросил.

Пожелал в картинках книжку,

Ликом бел, как будто мел,

Про пузатого парнишку

И о том, как он худел.

А ещё про эльфов в бане,

И про сыщика в пенсне,

Про шаманку тётю Аню

И кукушку на сосне.

Про сенаторов и мэров,

Про забавы важных лиц,

Про простых пенсионеров

С их богатством без границ.

Про душевность президента,

Про последствия жары,

Про народные приметы…

Килограммов шесть муры.

– Надо поддержать мужчину!

Хмырь встревожил рыком зал.

– Принесите чертовщину

Ту, что лысый заказал!

Книголюб ушёл с задором,

Всем прохожим ни чета.

Он под первым же забором

Притулился и… читал.

– От рожденья до погоста,-

Пробубнил носатый хмырь. –

Люд зомбируют прохвосты.

Обложили даль и ширь.

Может, хмырь устал на книги

Взгляд бросать из маяты,

И бандиты, и барыги –

Не последние скоты.

Их приветливые рожи

Стали добрыми уже.

…Но такого быть не может

При великом грабеже.

Но наивные натуры,

Потерявшие мозги,

Верят в свет макулатуры.

Только не видать не зги.

* * *

Среди мусорных отходов,

Так похожи, что близняшки,

Сотни тысяч пешеходов,

Будто на лугу ромашки.

Не по внешности похожесть,

А по степени мышленья.

Под кнутами дни итожим,

Что чукотские олени.

Захотят – лишат работы,

В масках на плацу построят,

Снами вместе наши МРОТы

Раньше времени зароют.

Пожелают – бросят в бездну

Злых реформ от мародёров,

Что не просто бесполезны,

А законченные воры.

Мы единые в смиренье,

На лице ухмылки носим,

Будто веточки сирени,

Нас ломают, чтобы бросить.

Только нынче мало спроса

От зомбирванных клонов.

Молодеют кровососы

В наших бедах и поклонах.

Наши судьбы в мёртвой точке,

Жизни ставятся на карту.

Это всё пока цветочки…

По нелепому стандарту.

Нами правят оккупанты,

А не рытвины, ухабы.

Ад устроил нам не Данте

И очнутся нам пора бы.

Пусть страна воспрянет в крике,

Бунтом станет перепалка.

…Мы, по сути, разнолики,

А не мусорная свалка.

* * *

Под кожей у дуба –

Жировая прослойка.

Древесное сало –

Еда бедноты.

Но только вот грубо

Таёжная сойка

По-птичьи сказала,

Что это понты.

Нахальная птица

В речах экстремистка.

Твердила сердито:

«Не жизнь, а корьё!».

Но радостны лица

Элитного списка…

Тучнеют бандиты,

Жирует ворьё.

В нелепости дикой

Абсурдов победа,

Вранья километры

На дыбе лихой.

В пространстве безликом

Потужного бреда

Насытились ветры

Древесной трухой.

Но бройлерам ушлым

С уютных насестов

Недолго клевать

Дармовое зерно.

Пусть время разрушит

Доходное место

И мерзкая брать

Превратится в зеро.

В дубовых гробах

Похороним печали.

В осиновых кольях

Угаснувший мир.

Мы были в рабах

Только в самом начале.

…Пока на престоле

Унылый вампир.

* * *

Живёт в моём сознанье город,

Не малый, сказочно большой.

В нём на груди рубахи ворот

Рвут люди на ушах с лапшой.

Они погружены в протесты,

Им не желается пропасть…

Им обещает благовесты

Бандиты, что украли власть.

В протесте граждан миллионы

В нелепой, тесной кабале.

А ими правят бесов клоны,

Горды, что мухи на стекле.

Район центральный в нём тревожен,

Где всё украдено давно.

Мэр городской почти вельможа,

А по мышлению – бревно.

Там тоже жизнь тёчёт неровно…

Вконец разграблена страна.

Людьми повсюду правят брёвна

И уголовная шпана.

На свалку бешеной разрухи

Счастливый город тоже пал.

В нём бродят с косами старухи,

В один конец легла тропа.

В нём все – заложники рекламы

И часто с раннего утра

Выходят на протест упрямо

С шальными криками «ура».

Азартно рвать и принародно

Рубахи, майки и трусы

Уже нелепо и не модно

В краю картонной колбасы.

Рвут платья, кофточки, хотенья.

Рвут жизнь свою в лихой толпе,

И остаются только тени

На автостраде, на тропе

Заполнил и сердца, и лица

Великий всенародный бунт.

Узнают скоро кровопийцы,

Почем сегодня лиха фунт.

В том городе не всё, как надо,

В нём зарождается разнос…

В протестах скрыта не бравада,

А горечь бед и муки слёз.

Пора потери подытожить

Среди жестокой суеты.

И пробегает дрожь по коже,

По голым спинам нищеты.

Унылый город в страшной сказке

Бунтующий, ещё живой…

С бандитов радужные маски

Срывает ветер штормовой.

Поголовная радость

* * *

Ни на кого не готовлю ножи я,

В тайне клинков не точу.

Часто читаю я мысли чужие,

Только читать не хочу.

Радость в одном, что немного двуличных,

Неадекватных господ.

Гнусная ложь ради мнимых приличий –

Это уже анекдот.

Думать одно, но промолвить другое –

Полный с душою разлад.

В собственном теле быть страшно изгоем,

В этом не Бог виноват.

Просто свершилась купля-продажа…

Что здесь твердить о добре?

Душу продавший не ведает даже,

Что он уже пешка в игре.

Он совершит злодейство любое.

Только ведь жизнь – не кино,

И до кончины не станет собою,

Это ему не дано.

Быть негодяем давно не зазорно,

Жизнь, словно тайна, пестра.

С телеэкрана с улыбкой притворной

Хищник желает добра.

Только я мысли читаю по взгляду…

Многие тысячи врак

Воспринимает народ, что награду

В бездне обещанных благ.

Мысли чужие порю жестоки,

Сквозь кипу улыбок видны.

Мыслей людских неуёмны потоки,

Чаще чисты, чем грязны.

В чёрных мыслишках коварство и зависть,

Недруга чую нутром.

Правда, всегда и везде опасаюсь

Зло перепутать с добром.

* * *

Суп с приправою чесночной

Сниться ночью голытьбе.

Всякий нищий озабочен

В чёрных думах о себе.

О себе, о малых детях…

Посмотри на них, страна!

Хорошо живёт на свете

Компрадорская шпана.

Всё шагает левой, правой…

Над собой позорят флаг.

Суп с чесночною приправой –

Это роскошь для бродяг.

По чужой шагают плоти,

По костям людским идут

Потому, что на работе.

Это их ударный труд

Мир тревогой опоясан,

Словно огненным ремнём.

На Земле бездомных масса,

Их всё больше с каждым днём.

Но в каких таких заветах,

Если память поднапрячь,

Восхваляется при этом

Узурпатор и палач?

Ни в каких заветах строго

Их не хвалят с давних пор.

Но тогда ж какому богу

Дружно служит бесов сбор?

Это всё покрыто мраком

В чутком чёртовом котле.

Оды им поёт со смаком

Рой лакеев на «руле».

Головы трещат от гулов,

Обещаний круговых.

Славный супчик из посулов

Среди буден роковых.

Суп с приправою удачный

Из бараньих курдюков

Не для нищих и бродячих,

Он для денежных мешков.

Холодец их черепашек…

Тут рецептов океан.

Кто не сеет и не пашет,

Тот, естественно, гурман.

Ненадолго их блаженство…

«Политологов» – в нору!

Их продуманные жесты

Голытьбе не по нутру.

В мире нашем расчудесном

Стоит жить «по чесноку».

Кто с народом, тот, известно,

Не повиснет на суку.

* * *

Я под каплями дождя пробегу,

Зонт широкий мне совсем ни к чему.

Сыч мне здешний громко скажет «угу»,

Поклонюсь я под осиной ему.

Что скрывать? Ведь мы знакомы с сычом,

На «Ленфильме» снимались не раз,

Никогда не бил сыча кирпичом,

Да и он ведь мне не выклевал глаз.

Дождь закончится – пойдёт разговор,

Про природу и про наши дела,

И о том, как молодой компрадор

Стал козлом, не превращаясь в козла…

Впрочем, незачем копаться в грязи,

Про людей нормальных речь поведём,

И о том, что дорожает бензин…

Процветает самый главный дурдом.

Я и сыч в местах привольных свои,

Наше детство тут когда-то прошло.

Ты ответь мне сыч, скажи, не таи.

Быть сычом у нас в стране тяжело?

Засмеялся сыч и так произнёс:

– Я вношу свои расходы в тетрадь…

А вот людям, если ты не прохвост,

Хоть под дерево ложись помирать.

Мимо солнечных лучей проскочу,

Мне совсем не нужен летний загар.

Помашу рукою резво сычу,

За картошкою спешу на базар.

Я решать свои проблемы иду,

И сычу хватает разных забот.

Поздно вечером от пирса в пруду

Отплывёт в привычный мир теплоход.

* * *

Убегунчик из России,

По-иному, эмигрант,

Не Игнатий, ни Василий,

А зовут его Курант.

Паренёк вот он… таковский,

Всё по ветру держит хвост.

По фамилии – Кремлёвский,

И понятно, что не прост.

Доложу я, между нами,

Он нахапал здесь сполна.

Есть теперь навар в Майями,

Дочка, тёща и жена.

А ведь был он патриотом,

Рвал рубаху на груди.

Обливался жарким потом,

Как приличный господин…

Либералов беспощадно

С грязью смешивал в пылу.

А теперь уже всё… ладно,

Спесь и гордость на полу.

Сталевары, лаборанты,

Инженеры и бичи,

Почему вы не Куранты?

Почему вы не рвачи?

Стали в нас одной натурой

И душа, и наша плоть.

Да и быть продажной шкурой

Не советует Господь.

Как же хряку-казнокраду

Оторваться от корыт?

Но таких немало к ряду,

Их расклад и шит, и крыт.

На него братва в обиде,

Мол, ничуть Курант не прав.

…Ждите, нищие, субсидий,

Гордо головы задрав.

Вы ограблены вчистую

Не народом, не страной.

Эту истину простую

Знает эмигрант с мошной.

В их разборки, бойни, свары

Добрый люд вникает зря.

Перебежчикам с наваром

Всякий шум до фонаря.

Крестики и нолики

Последние известия!

В них никакой символики

На бугорочках – крестики,

А под ними – нолики.

От тишины ли, шума ли

Себя в землице прячете,

Вы зря при жизни думали,

Что очень много значите.

Для родичей, конечно вы -

Утраты непомерные.

Святые, а не грешные,

Прекрасные, не скверные…

Но для свиней с баранами,

Что край великий слопали,

Остались безымянными

И вечными холопами.

Вы жили без заботушки,

Мечту храня под рёбрами.

Вам дядюшки и тётушки

В верхах казались добрыми.

Надежды те напрасные,

Что вера в байки лживые.

К народу безучастные,

Больны скоты наживою.

Но то же ведь не вечные

Они в земной обители.

За гробом обеспечили

Их адом небожители.

С портретика застенчиво

Палач глядит с короною.

Не верит опрометчиво

Он в песню похоронную.

Без чести и без честности,

На долларах ворованных…

Не будет в райской местности

Подонков коронованных.

Известия последние!

К иным путям всё ближе мы.

Своей страны наследники,

Но бесами обижены.

Дорогой необъятною

Летим на свет сквозь ноченьки.

Нет под крестами спрятанных

Нолей простых и прочего.

На Старте

Кладбище наше Стартом зовётся,

Но хохотать не спеши…

Вечная жизнь из лесного колодца

Кровью наполнит ковши.

Выпьем свой ковш перед долгим полётом,

Длится мгновение он…

К стартам грядущим и новым высотам

Смех наш взлетает и стон.

Если ты в этих местах посторонний,

Мимо пройди прямиком.

Вечно живое и Смерть не хоронит

Даже от Жизни тайком.

Не торопи наших стартов, прохожий,

С адским огнём не играй.

Если в надёждах ты слеп и ничтожен,

Лучше уж сам помирай…

Только и ты ведь – Бессмертия чадо,

Так что, будь скромен и тих.

Нам пожеланий на Старте не надо,

Чёрных мечтаний твоих.

Ты здесь невежда. Замечу резонно:

Жизнь мнимой смертью ценна.

В этих местах бесполётная зона

Полностью исключена.

Мысли твои и черны, и коварны,

Ты ведь от истин вдали.

В наших владеньях лукавые парни -

Просто ошибка Земли.

Это названье не иронично,

Старт, он и в Африке старт.

Ты улетай скорлупою яичной,

Здесь тебе, пришлый, не фарт.

Но у колодцев, заполненных кровью,

Будь же мудрее, дружок.

Не торопись предаваться злословью,

Юмор твой жалок, убог.

Канет былое, конечно же, в Лету,

За бесконечной тропой…

В небо взмывают со Старта ракеты,

Их не увидит слепой.

* * *

Мужик, послушай байку,

Полезную душе.

Жила-была Гудбайка

У речки в шалаше.

Взрослела с каждым годом

На диком берегу.

Откуда она родом,

Ответить не смогу.

Приезжим крокодилам,

Сказал мне здешний бай,

Она одно твердила:

– Гуд бай! Гуд бай! Гуд бай!

По-русски ни бельмеса,

Но четверо парней

Лишь ради интереса

Ходили в гости к ней.

С ней в городки играли

И в жмурки иногда,

Не помня о морали,

Не ведая стыда.

По щёчкам её впалым

Бродил болотный жук.

Куда она пропала,

Не знаю, не скажу.

Мужик ответил просто

На сказочку мою:

– Не задавай вопросов!

Зовут меня Сенкью.

Сенкью! Какое счастье!

С каких таких планет?

Живут здесь люди часто,

Кого здесь только нет.

…Охотник-медвежатник

Сюда притопать смог

И разогнал бомжатник,

Подальше от берлог.

* * *

Исчезло время звонарей,

Есть миг для вздоха…

Эпоха мыльных пузырей –

Не так уж плохо.

Распузырилась ширь и даль,

И жить не мило.

Над горизонтом не вуаль,

А дети мыла.

Порою нечем и дышать,

Надежды в крахе…

И улететь спешит душа

Из-под рубахи.

Да что ж такое над страной,

В домах и скверах?

Нас убивает мир иной

В туманах серых.

Туман растает, будто снег

В апрельской сини.

У пузырей не долог век,

В терпенье сила.

Они взорвутся в суетне,

Став мыльной пеной,

И проходимцы в мир теней

Уйдут степенно.

От почитателей муры

Уйдёт удача…

Да чтоб их съели комары,

А как иначе?

А Русь воспрянет и поймёт,

Теперь уж скоро,

Что государство есть народ.

Не компрадоры!

Неприметная Аука

Аука в роще неприметна

И не во сне, а наяву

Встречает ранние рассветы

С протяжным возгласом «а-у».

Да ей ли в роще быть беспечной?

Она здесь каждый час и год.

Сутуля узенькие плечи,

Всех заблудившихся зовёт.

Но роща шире с мигом каждым,

За горизонты пролегла,

В ней травы высохли от жажды,

Кругом ни света, ни тепла.

Аука мечется, что птица,

Мы в роще мрачной все в родстве…

Ей кажется, мелькают лица

В усталой и больной листве.

Она кричит безумно, стонет,

За окриками – боли жест.

Но ветер голос громкий гонит

Подальше от унылых мест.

А-у! А-у! Не докричаться.

Не отзывается никто.

Лишь облака по небу мчатся,

Что кони в шерстяных пальто.

Аука, как же ты устала…

Но видно, твой удел таков,

Сойдут фигуры с пьедесталов

И явятся на крик и зов.

Из бронзы, чугуна, бетона

Они бредут не без труда,

Неторопливо, полусонно…

Но людям не прийти сюда.

Ты отдохни чуть-чуть, Аука,

В молчанье посиди во мгле.

…Произошла такая штука,

Что нет нас больше на Земле.

В толпе кричащей

Рабами молчащими, что ли,

Нас представляет тьма?

Кричащей толпе бы волю!

Молчание – не от ума.

Средь ночи памятник чёрный

Прохожим качает права.

Молчит, как большой учёный…

Чугунная голова.

Молчит, будто крик убитый,

Что не рождённый миг.

С таким, извините, бытом

Пора перейти на крик.

Снег на площади пудрой -

Мнимая седина…

Про истуканов мудрых

Сказка давно смешна.

Не мудростью даль искалечена,

А тупостью… без прикрас.

Просто промолвить нечего,

Кроме чугунных фраз.

Настало время кричания,

С истиной рандеву.

Сбросим молчащих плечами мы

С постаментов в траву.

Час мощного крика долог,

Это на годы стон.

Ты Вельзевул или Молох,

Или кошмарный сон?

Безмолвья гнетущих событий

Я никогда не приму.

Кричите же, говорите!

Не уходите во тьму…

Было слово в начале…

И быть ему суждено.

…Солнце кричит лучами

За горизонтом давно.

Поголовная радость

Радость не укорочена,

Когда вас не до конца

Грабят и днём, и ночью

Отзывчивые сердца.

Народ, поголовно радостный,

Восторженный, как в кино,

Будто всегда под градусом.

А ведь протрезвел давно.

Грабят людей сатрапы,

Разбой возводя в закон,

И не идут по этапу,

И не сидят под замком.

С продуманных телеэкранов

Несут беспросветный бред,

Держат за стадо баранов,

Даже тех, кого нет.

С тронов тёмного града

Катятся беды в люд.

Для бессловесных – радость

Их палачей уют.

Радость, рождённая в страхе,

Неукротимый гоп-стоп…

С песней весёлой к плахе

Идёт за холопом холоп.

Радость неукротимая -

Бессилия госпожа.

Есть ведь нечто интимное

В разбоях и грабежах.

Грабят не просто, а вкрадчиво,

С любовью творят разбой.

Счастье ворья оплачено

Всеобщей, одной судьбой.

Может быть, что-то слепиться

Для ждущих у моря погод.

Но радостная нелепица

Всё процветанья ждёт.

* * *

Со всем своим житейским багажом,

С которым скоро уходить в дорогу,

Я не нуждаюсь в мнении чужом.

Есть у меня своё, и… слава Богу!

Ничьи, ни в чём советы не нужны…

Тем более, дешёвые приказы.

А вы, мои советчики, вольны

Опалами считать стекло и стразы.

Но выслушать готов любой совет,

Не действуя кому-нибудь в угоду.

Так получилось, что на старость лет

Обрёл мой разум нужную свободу.

Я никому советов не даю,

И будьте же, пожалуйста, любезны,

Живущие в придуманном раю

Меня не угнетать из мрачной бездны.

Дни юности давно умчались в тень,

Остались от неё скупые блики….

Нередко в ней иной двуногий пень

Считал себя и мудрым, и великим.

Их было много, и сейчас – полно…

Мне не дано форсить в чужих штиблетах.

Нас тянут каждый час и день на дно

Трухлявые пеньки при партбилетах

Как тяжело не сделаться рабом,

От пошлых отбиваться околесиц.

Ведь при раскладе нынешнем, любом,

На годы тупость эта, не на месяц.

Доволен буду я, бескрайне рад,

Что точки зренья совпадают наши.

Но только думай сам, мой друг и брат,

Пей истины нектар из чистой чаши.

По большакам в наш мир идёт беда,

По тропам и порой по их развилкам…

Не состоял я в кланах никогда,

Нет кукловода над моим затылком.

* * *

Никого ко мне в гости вчера не пришло…

Впрочем, нет. Что-то было, гремело, стучало.

Я достал из чулана от шлюпки весло

И прибил эту жуть для начала.

А в свершеньях своих оказался я прав,

Оборону держать даже в спешке годится.

Здесь кончину нашли не удав, ни жираф,

А мечтаний моих посиневшая птица.

От удара веслом не тускнела она,

Таковой птица счастья была по природе.

Правда, я синих пташек перебил до хрена,

Эти трупы гниют у меня в огороде.

Из столицы летела она, не со звёзд,

И впорхнула в мой угол с телеэкрана.

По стране синих птиц рассылает прохвост,

Лживый старый бандит с мозгами барана.

До сих пор синим птицам, твореньям вранья,

Верят многие нищие люди.

Только нет среди них и не будет меня.

Презираю барыг с их тупым словоблудьем.

На просторах страны птичьи трупы гниют,

Не поют песен радостных барды…

А на наших костях олигархи куют

Гнев людской и «свои» миллиарды.

Никого ко мне в гости не надо никак,

Одиночество счастье и радость отныне.

Да вчера ещё въехал самый крайний дурак,

Что в зловонной живёт чертовщине.

Не живёт – прозябает во лжи круговой,

В ядовитых речах, что в свалочном дыме.

Зарастут птицы счастья травой луговой,

Вперемешку с костями людскими.

* * *

Любому ясно кобелю,

Ежу, в конце концов,

Я страны НАТО не люблю,

Не строю в них дворцов.

А вот магнаты наших мест

В неведомом пылу

Себе устроили насест

Во вражеском тылу.

Там олигарх и депутат,

Лакеи всех мастей,

Там не отстреленный отряд

Чертовок и чертей.

Их патриотами зовут

Под ежедневный свист.

А я же постоянно тут,

Но, как бы, экстремист.

Нас миллионы таковых,

И нищих – пруд пруди,

Что мрут средь будней роковых

С надеждою в груди.

Какой-то дикий ералаш

Царит в краю родном.

Чиновники впадают в раж

На хлебе дармовом.

Им надоело хлеб жевать

С улыбкой, как в кино.

Они не знают, что желать

Всё куплено давно.

Всё продано за Океан

От имени господ…

В оффшорах зарубежных стран

Людские кровь и пот.

* * *

Если ты такой богатый,

Как начальник шапито,

Почему тебя гранатой

Не взорвал ещё никто?

Ты сказал, жена и детки,

Да и сам доходам рад.

А ведь спишь на табуретке,

Как приезжий акробат.

Ты наврал мне отрешённо…

Но широк мой кругозор.

Даже в поле лягушонку

Нищим числится – позор.

Потому сидишь у рынка

Ты с протянутой рукой

Без задора и без рыка,

И нерадостный такой.

Знаю, ты не безработный,

Но в шарашке частных лиц

Ишаки и бегемоты

Бережливы без границ.

На людских тучнеют рёбрах.

Им указчик – сатана.

Стала к нам давно недоброй

Богатейшая страна.

Время общего позора…

В тихом сквере, у берез,

Почему ещё не взорван

Автор злых метаморфоз?

Магнаты и… лопухи

В почёте у российских компрадоров,

По мненью не рождённой детворы,

Любители турецких помидоров,

Ночные хоккеисты и воры.

Тому, кто не родился сложно верить,

Быть может, здесь смешной и жалкий слух.

Но стоит знать одно, по крайней мере:

Кто возлюбил бандитов, тот лопух.

Но лопухи в почёте нынче тоже

У своры буржуазной новизны.

Ведь лопухов сияющие рожи

Назвать несложно лицами страны.

За воровские кланы, свиты, касты,

Жирующих на краденом добре,

В ответе банды гадов разномастных,

Пусть не сейчас – по завтрашней поре.

Людей нормальных грабят нагло, зримо,

И, как баранов, гонят в нищету.

Но лопухи кривляются, что мимы,

Горды кусочком сахара вот рту.

Они – опора для борзых магнатов,

Которым сгинуть час настал в былом.

Не спорю, муха всякая крылата,

Но гнусно объявлять её орлом.

А наши лопухи – не просто зомби,

Они за крохи с барского стола

Отца и мать заставят жить на бомбе

И нищего разденут догола.

Магнатам служат праведно и чётко

За горсть монет кровавых… чаевых

По воле бесов отобьют чечётку

На домовинах мёртвых и живых.

Нам к лопухам пора бы приглядеться,

Не так они наивны и тупы,

А просто на костях хотят погреться

Людей, нуждой добитых, из толпы.

Напрасно называем лопухами,

Как бы, простых, доверчивых… скотов.

С магнатами лежать им в общей яме,

Даже и тем, кто стать иным готов.

Всё продано, разделено по долям,

Уже не годы, а часы лихи.

Магнатам здесь по-прежнему раздольно

В единой связке с ними… «лопухи».

* * *

Старый пень от эпатажа

Вот уже не первый год

Ограбления и кражи

Экономикой зовёт.

Проходимцу-воровайке

Быть бандитом по нутру.

Мерзкий пень не на лужайке,

Не в осиновом бору…

Нашу грабит он обитель,

На груди дорог и троп

Пень гнилой – руководитель

Нас поставил на гоп-стоп.

Но мы верим дружно, свято

Каждый час и каждый день,

Что архангел он крылатый,

А не оборзевший пень.

Как нелепы наши будни,

В бедах сёла, города…

Мы же не пеньки, а люди,

Можем мыслить иногда.

Нас протесты и речёвки

Не избавят от оков.

…Праздник близится корчёвки

И сжигания пеньков.

* * *

Я на ящике плыву по реке.

Очень весёл от колен до бровей.

На заморском говорю языке,

Не понятным даже цаплям в траве.

Я, наверное, в душе президент,

Ведь любитель поболтать ни о чём.

Я совсем не олигарх и не мент,

И не цельтесь вы в меня кирпичом.

Я вам сказок расскажу два мешка,

Переводчика ищите в кустах.

Я считаю над собой облака,

Их развесили в различных местах.

Уплываю в светлый завтрашний день,

Мимо наших процветающих сёл.

Может, я в своих сужденьях олень

Или старый и наивный осёл.

Вижу я, как колосятся поля,

И стада на сочных травках тучны.

Хорошо, когда в карманах Земля,

Вся страна у обнаглевшей шпаны.

Я на ящике плыву в мир мечты,

Мне осталось только верить брехне.

Я потерян в море лжи, только ты

Раз в неделю вспоминай обо мне.

* * *

С овцы паршивой шерсти клок,

Не скромничай, бери!

Сунь десять тысяч в кошелёк,

Что дали блатари.

Не откупиться им никак

От нашей бедноты.

Нас так не грабил даже враг,

Как здешние кроты.

Им снова требуются власть,

Везунчикам судьбы,

Чтобы спокойно красть и красть,

Людей вгонять в гробы.

Не продавайся под галдёж,

Под их закон косой!

Не голосуй за их грабёж,

Голодный и босой.

Но шерсти клок возьми. Твоё!

Не часть скупых щедрот…

Верь, очень скоро шакальё

Народу всё вернёт.

Оно ответит за разбой

На всей Земле сполна.

Лепить не стоит в разнобой

Конфетки из говна.

Возьми же шерсти клок с овцы,

И не сочти за труд!

…Не долговечны подлецы,

Друг друга продадут.

Не у нас

В стране запредельной магнаты за люд не тревожатся,

Там депутаты с министрами только разбою обучены.

Не президент в нёй, а хитро-нахальная рожица,

Миллиардер, почему-то, возможно, мираж неизученный.

Не все там Рублёвы конкретно живут на Рублёвке

И лихо, с азартом играют и в нарды, и в теннис.

Один из Рублёвых с рожденья жил чётко, в кладовке,

Имея из мебели лишь табуретку да пенис.

В кладовке Рублёв обитал, где хранятся и грабли, и швабры,

Вообще, нелегально, что корабельная крыса на суше.

Мужик был смекалистым, добрым, частично и храбрым,

Натренирован три дня и три ночи и гречки не кушать.

Но холодно было ему и чрезмерно, пожалуй, прохладно,

А то ведь и жарко в реальной, но жизненной практике.

Существовал мужичок не слишком-то бодро и складно,

Но не у нас это было, а в самой дремучей галактике.

От страшных и диких миров нас избавят пусть силы небесные…

От сновидений подобных и тараканы элитные взбесятся.

Под впечатленьем кошмарным всегда происходит известное:

Каждый из них в компании дружной пожелает повеситься.

Импортная бесовщина

Ловелас на бабе снежной,

В челюстях окурок.

Полоумный дядька нежный

Или полудурок?

К снежной он пришёл подружке

Бесом забугорным.

В час ночной мужик в пивнушке

Переел попкорна.

Да куда ж нас затащило?

Что за рай помойный?

Разгулялась бесовщина

В мире неспокойном.

Жизнь потешная такая,

Числится красивой.

Не постичь её, вникая

В бред кобылы сивой.

Пострашней она КОВИДа,

Монстр мужского пола.

Человеческого вида,

Но внутри – крамола.

Нет души внутри. Валюта…

Нищих обобрала.

Врёт нахально, бредит круто,

Даже небывало.

Смотрится кобыла ярко

На телеэкране.

Нищим делает подарки

Фигою в кармане.

Власть взяла, как пряник с полки,

Как ухват за печкой.

Резво сняли шкуры волки,

Каждый был овечкой.

Стали жертвами интриги

Годы, люди, страны…

Выползли на свет барыги,

Бывшие угланы.

Обливает нас поносом

Бесов клан с рассвета.

На простейшие вопросы

Не даёт ответа.

Прозябать в кобыльем ржанье

Господам и дамам…

Сельские и горожане

Сходу стали хламом.

Мы пока живые, вроде,

Смерти не приемлю.

Но бесовское отродье

Нас вгоняет в землю.

Вольно дышится вампирам…

Долог пир их шумный.

Полудурок правит миром

Или полоумный?

* * *

Жизнь на разграбленной земле

Идёт и вкривь, и вкось.

Вновь обнуление нулей

Над нами началось.

Придуман дьявольских процесс

Для нищих и рабов.

Жесток мучительный абсцесс

В большой стране гробов.

Плоть разлагается живьём

Несчастья здесь и там.

Мы оды звонкие поём

Ничтожествам, нулям.

Видна их подлость за версту,

Плывёт за ложью ложь

Шваль обнуляет пустоту,

И свой вершит грабёж.

В их каждой фразе жалкий жест…

За что ж нулям почёт?

Нести по жизни тяжкий крест

Велел вам, смерды, чёрт.

Пусть тот, кто не лишён ума,

Поверит в явь, не в сны.

Вся нулевая кутерьма -

Погибель для страны.

В ней станет только смерть судьбой.

Смех превратиться в плач.

Опять с нуля идёт разбой,

И вновь прощён палач.

* * *

На театральной сцене

Сидит навозная муха.

Заслуженная актриса

Изображает пчелу.

Живёт назло Мельпомене,

По возрасту – не старуха.

Ей улетать за кулисы –

Ни к городу, ни к селу.

Она блатная, как песня,

В которой слова забугорны.

Заслуженной мухе навозной

Орден вручал пахан.

Ты хоть удивись, хоть тресни,

Здесь вовсе не юмор чёрный,

А новый расклад сёрьёзный

В одной из отсталых стран.

Липучую грязь потащило

В творческое словоблудье.

Что было когда-то – скверно,

Но только сейчас – кранты.

Оплаченная чертовщина

Впадает в маразм при людях

И требует в буднях серых

Простора для мухоты.

Героями главными стали.

Не люди, а сплошь букашки.

Из мухи нынче несложно

Сделать большого слона.

А тех, кого освистали,

Споили из общей фляжки

Замысловатые рожи

Из кошмарного сна.

Мерзкая сцена всё шире.

В крике, в плаче и в стоне

Народ погибает славный,

Страна испускает дух…

Чудит олигарх плешивый,

Состарившийся на троне.

Он режиссёр здесь главный

В окружении мух.

В смрадном ветре