Читать книгу: «Ныряющий кузнечик», страница 3

– Понятное дело. Только так. Была у нас в воинской части, совсем молодая преподавательница музыки. Она обучала в военном городке детей военнослужащих и гражданских лиц разным нотам. По-моему, их семь или восемь.

– Слава богу, что это ты почти знаешь и помнишь.

– Конечно, помню. У неё волосы каштановые и вверху, и внизу. Жена подполковника Ригсина. Очень культурная и обаятельная женщина.

– Только не говорите ничего пошлого, Аркадий Дмитриевич! Твой однобокий юмор начинает раздражать.

– Само собой, ничего пошлого. После того, когда она, значит, мне проигрывала этого самого… товарища Вивальди, то…

– То ты с ней погружался в мыслях в мир прекрасного!

– Раза четыре-пять в день, и столько же раз я с ней по вечерам… погружался…

– Как понять «раза четыре или пять»?

– Чего тут не ясного? Я её, Розу Васильевну, воспринимал и встречал телесно… прямо на рояле. Как это прекрасно! Но, правда, погружался не я.

– А кто?

– Мой ныряющий «кузнечик».

– Ты не исправим, господин Палахов. Я спрашиваю тебя о твоих впечатлениях, о прекрасной музыке Вивальди, а ты уходишь в сторону от основной темы нашего непринуждённого разговора.

– Ну, почему же, Ирина Трофимовна? Этот Вивальди мне до сих пор помнится. Правда, были и Моцарт, и Шопен. Но уже с другими дамами и в разных местах. Я очень музыкальный гражданин.

– Чувствую, что тебя уже не перевоспитаешь, Аркадий!

– Ну, тебе не угодишь… Не хочешь беседовать о музыке, то давай, я расскажу, что-нибудь, допустим, о бухгалтерском учёте или разведении карпов в заброшенных карьерах… ещё со времён Советского Союза.

– Ладно, не обижайся, господин майор железного запаса или пожизненной отставки, господин Палахов! Чёрт с тобой! Расскажи ещё что-нибудь доброе и нежное о сексе. А то ведь я ни черта не знаю. Только что с дерева слезла – и в жизнь!

– Не надо недооценивать своих возможностей и активно скромничать, Ирочка! – он почесал практически лысый затылок своей бедовой головы. – Тебе это не идёт. Ты очень многое в сексе умеешь. У тебя не такая уж и плохая школа. Стоит, конечно, ещё работать, работать и работать. Но кое в чём даже я тебе уступаю и даже взял бы тебя и в учителя.

Палахов торжественно и даже гордо посмотрел на Ирину левым глазом. А как же? Ведь он высказался открыто и прямо. Самому стало приятно, что он такой мудрый и наблюдательный. Аркадий Дмитриевич сел на любимого конька и стал рассказывать о своей теории полового совокупления. У него имелись кое-какие соображения на этот счёт.

А проводники Маша и Гриша всё ещё находились на нижней полке служебного купе. Они относительно активно занимались сексом. Правда, он уже помаленьку начинал выдыхаться. Изрядно вспотевший, но счастливый, Гриша стоял на коленях и держал её ноги в своих руках. Производил резкие, но уже редкие телодвижения.

Маша глядела на него с надёждой и говорила, почти с мольбой:

– Только не останавливайся, Гриша! Это будет не совсем хорошо с твоей стороны. Даже подло. А я верю в тебя.

– Всё нормально, Маша. Буду… почти без… остановок. Как наш… курьерский и пассажирский поезд. Я такой.

Самой собой, Григорий собрал бы все силы в кулак (и не только в кулак) и достойно завершил начатое дело, но… Но в дверь их служебного купе раздался настойчивый и нетерпеливый стук. К сожалению, она была и не заперта. Разве в такой сексуальной суматохе всё упомнишь?

К ним не вошёл, не ввалился, а даже ворвался примерно двадцатидвухлетний, черноволосый пассажир. Он был инструктором по пешему туризму. И пусть даже пассажирский поезд не так далеко отъехал от Москвы, но почти все обитатели поезда уже знали о специальности молодого человека.

– Господа, проводники! – принципиально и неукротимо заявил он.– Поезд вот уже более четырёх часов тому назад отбыл от столицы нашей родины, а мне в купе до сих пор… Одним словом. Можно мне чаю?

– Мы тебе, наглый странник, не врачи, – ответил Гриша.– Мы не знаем, можно ли тебе чаю или нет.

– Но ведь вы – проводники, – не унимался инструктор по пешему туризму. – А горячий чай полезен для здоровья даже основательно больных дам и господ, если, конечно, он имеется у вас в наличии.

– Закройте дверь с той стороны! – томно, но настойчиво ответила Маша. – Какой вы не любознательный и назойливый! Вы что не видите, что у нас тут организовалось стихийное лежбище морских котиков?

Инструктор, наконец-то, обратил внимание на происходящее. И его весьма это вдохновило, появился и даже взыгрался определённого рода… аппетит. Маша и Гриша несколько стыдливо, но продолжали заниматься начатым делом. Останавливаться нельзя.

Ведущие медицинские академики уверенно утверждают, что такие внезапные обрывы интимной связи нежелательны и крайне вредны для здоровья обоих партнёров.

Но неугомонный инструктор осмелился подойти поближе к двум железнодорожникам, ставших на определённое время единым целым, как два сцепившихся пассажирских вагона. Сравнение с товарными тоже, вполне, подходит.

– Разрешите с вами познакомиться! – он протянул руку Григорию, как бы, невзначай зацепив указательным пальцем сосок правой груди Машеньки. – Я Пётр Матвеев, инструктор по пешему туризму. Но я специалист не только по туризму, но и по сексу тоже, в природных условиях. Люди с большим удовольствием общаются со мной.

Григорий не имел намерения останавливаться. Человек, отвечающий пусть за сиюминутное, но нежное и отзывчивое счастье своей напарницы и сменщицы. Да и не имел возможности «притормозить» потому, что та крепко держала его пальцами правой руки за мошонку.

Но даже в такой экстремальной ситуации проводник оставался человеком находчивым и серьёзным. Поэтому ответил незваному гостю или, точнее, пассажиру, умирающему без своевременного употребления определённой дозы чая:

– Пошёл вон отсюда, инструктор! Я, в недавнем прошлом, чемпион Московской области по боксу! И могу тебе нанести не только моральный ущерб в области твоей лошадиной челюсти.

Но пассажир Матвеев, пусть и робко переминался с ноги на ногу, пока ещё не

собирался покидать территории служебного помещения.

– Ты ещё здесь, ходячий… инструктор? – очень томно и несколько визгливо поинтересовалась Маша. – А-ах! Ты здесь?

После прозвучавшего вопроса проводницы в адрес очень реального лица, Гриша и Маша приняли сидячее положение. Усталые, но счастливые.

Она выглядела пободрее.

– Я ещё здесь, – ответил инструктор. – Куда же мне деваться?

– И чего же ты хочешь от нас? – уже гораздо миролюбивей поинтересовался у инструктора Григорий. – Чаю?

Матвеев ответил, но дрожащим, даже, каким-то, дребезжащим голосом:

– И чаю тоже хочу, но уже гораздо меньше.

Маша взяла со стола зеркальце, посмотрелась в него. Поправила пальцами причёску и просто сказала:

– Сейчас, инструктор, приведу себя в порядок и принесу тебе чаю… Не стакан, а целых полведра, но без заварки. Задарма! Будешь пить кипячёную воду и вспоминать нашу доброту и беззаботную, ничем не мотивированную щедрость.

Пешеходный инструктор настойчиво стоял перед ними. Можно было, вполне принять его за статую, если бы он ни переминался с ноги на ногу.

– Я вот посмотрел, как вы это, – нагло, но всё ещё застенчиво пробормотал он, – здесь… тут занимаетесь.

– Ну, и что? – пожал обнажёнными плечами Григорий. – У кузнечиков и у разных козявок примерно так же происходит.

– Ведь ты же, Петя, видел кузнечиков или паучков каких-нибудь? – поинтересовалась у инструктора по пешему туризму и сексу Маша. – Ответь честно и без утайки! Видел?

– Кузнечиков видел, и не только в кино, – подтвердил предположения проводницы Матвеев. – Но ведь вы-то люди. Это звучит гордо! Ещё в начале двадцатого века об этом какой-то писатель сказал. А вы вот не хотите… звучать.

– А что у нас не так, инструктор? – Гриша был настроен почти дружелюбно. – Улыбаемся, что ли, криво?

– Я инструктор не по улыбкам, а по пешему туризму. Ну, ещё, кроме того, и по сексу. Я же говорил. А звать меня Петя, – ещё раз наполнил пришедший за чашкой чая в служебное купе проводников. – И мне обидно… Вы даже не запомнили моего имени, и вот стою перед вами в смущении. При этом я лишён малейшей возможности попить свежего чая.

– Чай мы тебе доставим на место твоего дорожного обитания, – заверила его Маша, – в самое ближайшее время.

– Поэтому ныряй из нашего служебного купе и резво скачи отсюда, кузнечик! – порекомендовал ему Гриша. – А то ведь моё хорошее настроение может внезапно смениться на плохое и даже скверное.

– Я запросто ушёл бы, – в раздумье ответил инструктор по пешему туризму и сексу. – Но меня удивляет и даже раздражает ваши действия во время эротического соития.

– Чем ты не доволен? – подала голос Маша. – Что тебя лично не устраивает, Петя?

– Буквально всё! – инструктор не мог держать в себе полезную информацию. – Вы, прекрасная девушка, во время телесного сближения с партнёром в таком положении должны, просто обязаны расставлять ноги шире. Вы ведь красивая дама! Не спорьте! По технологии так и положено. А вот ваш партнёр и коллега по работе, если держит ваши ноги в своих руках, то ведь их следует поднимать выше.

Маша почесала мизинцем правой руки сосок левой груди. С нескрываемым интересом она оглядела инструктора с ног до головы. Он начал для неё представлять определённый интерес. Но пока ещё в качестве трахальщика-теоретика. Ведь и это не так уж и мало.

Правда, утверждение не бесспорно и не безупречно. В противовес ему не в своё давнее время сказал поэт: «Мертва теория, мой друг, а древо жизни зеленеет». Не мы, получается, а именно классик немецкой литературы Гёте пусть иносказательно, но выразился примерно так: «Красиво и долго болтать можно о чём угодно, но вот сделать… Тут уж, извините! Не каждый может да и желает».

Впрочем, возможно, великий Гёте во время написания этих бессмертных строк и не думал о сексе. Такое предположение, вполне, допустимо. Поэтому имеется смысл оставить классика немецкой литературы в покое.

– Допускаю, господин Матвеев, что Гриша в процессе нашего совокупления не правильно, не по технологии, держал мои ноги, – согласилась с Матвеевым Маша. – Так что предлагаешь именно ты, Петя?

– Так, ничего, – просто, но со знанием дела ответил Петя. – Но я вот показал бы на практике, как надо… Теория без практики, сами понимаете… Это всё равно, что заниматься любовью по Интернету.

– Любопытно! – интерес к новому знакомому у Маши возрастал с каждой секундой. – Век живи – век учись!

Глаза у Маши настойчиво заблестели. Она ведь ещё в годы юности считалась очень любознательной девочкой, и с этим никто и ничего не мог поделать.

Она тут же вспомнила о работе и сделала очень серьёзное и озабоченное выражение лица и сказала своему напарнику:

– Товарищ Ермолов, сейчас мы проезжаем, точнее, скоро будем проезжать, ответственный полустанок… с переездом. Это почти что Байконур. А как раз, начинается ваша… твоя смена, Гришенька. Надо с красным флажком постоять в тамбуре с открытыми дверьми… чтобы тебя отчётливо видели, наблюдали снаружи.

– Знаю! – без особого восторга пробурчал Гриша. – Там тоже будет маячить баба… э-э, стоять женщина с флажком. Я уже давно во всём разобрался. Ещё на трёхмесячных курсах проводников.

– А перед этим, – дала указание Мария своему товарищу по работе, – собери, Гриша, в коридоре стаканы, которые на меня упали вместе с чаем… Время ещё имеется. Успеешь!

Конечно же, Григорий собрал в кучку, в одно место личной черепной коробки, весь свой имеющийся головной мозг. Он пытался сообразить, что же происходит.

С величайшим трудом придя с помощью сложных умственных аналитических сравнений и сопоставлений к возможной истине, он выразил вслух некоторое предположение. Ему показалось, что это даже, в какой-то степени, и открытие и провидческое предсказание:

– Я, получается, уйду, а инструктор Петя останется с тобой. А вдруг он…

– Ну, прямо не знаю, – обиделся Матвеев.– Какие-то неуместные подозрения

с вашей стороны в мой адрес. Я такие недоверия не понимаю и даже, где-то, обескуражен и расстроен.

– Тогда пусть он отвернёт свою загадочную физиономию в сторону и не пялится на тебя! – на всякий случай, дал указание Григорий. – А ты, Маша, оденься! Так у меня на душе будет спокойней.

– Всему своё время! После и оденусь. А то вот сейчас прямо начну то одеваться, то раздеваться… Для этого найдутся свободные минутки, – понятно, Мария была умна и рациональна, а главное – практична. – Тебе надо чего-нибудь одеть, Гриша, и взять в левую руку мешок. В него ты соберёшь стаканы. В правую ладонь пристрой красный флажок. Чего-нибудь на себя одень!

– Не дурак, – ответил Гриша. – Знаю!

Он извлёк из фуражки Машины бикини, натянул их на себя. Григорий поступил так не в знак протеста, а чтобы вот подчеркнуть, продемонстрировать инструктору, что они с Машей – почти одно целое. На голову надел фуражку. Молчаливо и сосредоточенно достал со второй полки парусиновый мешок и красный флажок. Сунул их под мышку.

Стаканы он собрал стремительно и принёс в служебное помещение, где пока ещё ничего подозрительного не происходило. Маша и Петя вели мирную беседу о том, есть ли на Марсе жизнь.

Григорий с гордым видом и весьма удовлетворенный происходящими событиями вышел из «служебки» в коридор.

Да славный и молодой проводник был, действительно, не дураком. Разве только… фрагментами. Но никоим образом не считался и со стороны не казался абсолютно круглым и неисправимым недоумком. Нормальный мужик, но с оригинальной манерой поведения и зловещей внешностью. Таких нынче, под активным влиянием социальных сетей, очень даже немало. Внутри добрые, а снаружи… извините, пожалуйста.

Так что, сноровистый и сообразительный проводник Гриша опять вернулся в купе проводников. Он оглядел себя в большое зеркало и с ног до головы и поправил на голове форменную фуражку и поинтересовался у Маши:

– Ну, как я выгляжу?

– Нормально! Смотришься, как на пляже, элегантно, – кивнула головой проводница. – Сейчас же лето. Но ты так долго уходишь, Гриша.

– Я так и думал, – сказал проводник. – Летняя пора.

Только одна Маша и знала, каких усилий воли ей стоило, чтоб не улыбнуться. Но её устраивал любой вариант, лишь бы Григорий, как можно быстрей нарисовался в тамбуре с красным флажком и приступил к исполнению своих служебных обязанностей.

– Правда, у тебя кое-что… выпадает из бикини, – всё же, заботливо заметила она. – Но ничего… В принципе, нормально… Так что, иди, Гриша! И не возвращайся, пока не покоришь видом своим весь мир!

– Постараюсь покорить, – серьёзно среагировал на слова коллеги Гриша. – Иначе нам, проводникам, нельзя.

– Я боюсь, что… э-э вашего Гришу не поймут, – с некоторой опаской и тревогой за судьбу почти незнакомого человека сказал инструктор по пешему туризму. – А если и поймут, то не совсем правильно.

Григорий никогда не лез за словом в карман и был очень находчивым и фрагментами весёлым, поэтому он принципиально посоветовал мало знакомому гражданину:

– Не суй нос в наши дела… производственные, Петя! Я самый надёжный Машин партнёр, и она не собирается вводить против меня никаких санкций.

А Маше он сообщил очень нежно и конкретно:

– Я скоро вернусь. Если он к тебе начнёт приставать, то нос у него окажется на затылке. А тебя, Маруся, мне придётся выбросить из поезда. Причём, на полном ходу. Со слезами и причитаниями, но я сделаю это.

– А ты, однако, Гришенька, очень ласковый и добрый,– ответила Маша, – и заботливый. Так печёшься о моей дальнейшей судьбе.

– Как вы можете обо мне так плохо думать? – в который раз обиделся Матвеев, глотая слюну. – Я ни разу к вашей Маше не пристану.

– Но вы, Пётр, мстительны и тоже… непредсказуемы, – вздохнула проводница. – Чуть что, сразу «не пристану».

– А чего ваш соратник по… сексу на меня всякие нехорошие слова говорит? – инструктор закатил глаза к потолку. – Мне совсем ни к чему носить собственный нос на… затылке. Никуда не годится. Ничего в этом симпатичного не вижу.

Проводник посмотрел в глаза инструктору и угрожающе вздохнул.

Но Мария не дала ни малейшей возможности своему товарищу по работе долго пребывать в сомнениях.

– Иди, Гриша! И не груби доброму человеку! – голос Марии прозвучал сурово и даже властно. – Имею же я право в свободное от работы время пообщаться с… инструктором несколько раз. Мне про туризм полезно кое-что знать.

– Не понимаю, зачем тебе, Маша, интересоваться пешим туризмом, – удивился Григорий. – Мы же всегда на колёсах.

– Это на тот случай, – пояснила Мария, – если вдруг наш поезд свалится по дороге в какой-нибудь кювет. Тогда мне, тебе и дружному коллективу пассажиров придётся до следующей станции идти пешком и питаться полевыми мышами и лягушками.

– Можно и кузнечиками, – заметил проводник. – В некоторых странах их с большим удовольствием принимают в пищу, вместо овощного салата.

– Вот поэтому, Гриша не тяни резину! – сказала Маша. – Мне срочно необходима консультация по пешему туризму. Уже терпения никакого нет.

– Ну, если для тебя общение с этим малохольным типом так важно, – рассудительно изрёк проводник, – примерно, как с самым главным железнодорожником страны, тогда я пошёл.

А надо заметить, что Григорий при всех своих недостатках был человеком дела. Поступил именно так, как сказал. Он, на самом деле, с очень серьёзным видом уже окончательно и бесповоротно вышел в коридор. Дверь затворил за собой осторожно. Правильно, представитель сильного пола, даже если он временно находится в бикини, должен оставаться мужчиной.

Как только произошёл акт последнего выхода проводника за пределы служебного купе, Мария подняла глаза на пешеходного инструктора и с нескрываемым любопытством поинтересовалась у него:

– Так как, вы говорите, Петя, каким образом мне следует раздвигать ноги при… совокуплении?

Инструктор робко, но уверено присел на краешек нижней полки, рядом с основательно обнажённой Машей.

Он застенчиво, но весьма и весьма решительно с некоторым трудом впихнул свою интеллигентную ладонь правой руки с длинными изящными пальцами пока ещё в невидимое пространство, чуть-чуть прикрытое кучкой уже слипшихся каштановых волос на лобке. Проводница почти не ойкнула, но мечтательно и с заметной готовностью к чему-то особенному закатила глаза в потолок.

Правда, по её выражению глаз можно было и не понять, что всё это происходит именно с ней. Она делала вид, что настойчивые и уже ритмичные действия пальцами правой руки Пети, её абсолютно не интересуют.

Возможно, в данный момент инструктор представил себя пианистом… Но, впрочем, нет. Матвеев наверняка посчитал себя стоматологом и резко предположил, что внутри её шикарной вагины имеются пока еще не запломбированные зубы.

Что уж там скрывать, он всегда отличался высокой степенью любознательности, но только в одном… направлении. Имелась бы возможность, то он попытался втиснуть туда и собственную голову. Но это было нереально. Поступить именно так, а не иначе инструктору Пете помешали бы его большие растопыренные уши. Начало их тесного знакомство началось.

При открытом тамбуре, почти на ступеньках входа в вагон в полный рост стоял Гриша. Как положено, фуражка на голове, в правой руке – красный флажок, в зубах сигарета. В бикини грациозен и невозмутим, и отдалённо напоминал Аполлона. Но не совсем обычного, а вот, к примеру, после его заплыва в открытой воде на дистанцию тридцать тысяч метров. Ведь некоторая утомлённость читалась на его свирепом лице.

Поезд перед полустанком, как положено, притормозил… Дежурная по переезду, при виде Гриши, уверенно изумилась, но при этом успела тщательно его разглядеть. Да, того самого проводника, который, конечно же, не в состоянии был скрыть под бикини даже малой части того, что справедливо зовётся в некультурном невоспитанном народе «женской радостью».

Её, двадцатилетнюю, красивую, незамужнюю, в синей железнодорожной форме… немного шокировало такое новшество.

Пассажирский поезд, кстати, вообще, обнажённый, с невозмутимым Гришей и со всеми остальными, находящимися внутри его, торжественно и медленно проехал мимо полустанка. А дежурная с красным флажком, словно окаменев или, даже очугунев, стояла, кусая нижними зубами собственный симпатичный и аккуратный нос.

Потом она начала медленно пятится назад, к шоссейной дороге.

А мимо, по её краю, страшный, бородатый рыжий бомж катил с любовью и некоторой осторожностью тележку с тряпьём. Разумеется, он одет был почти точно так же, как беспризорник Гаврош из времён Парижской Коммуны.

Но российскому бродяге, явно, стукнуло чуть побольше… под пятьдесят. Впрочем, у бомжей, бичей, бродяг и нищих возраста… нет, и они оторваны от активной и кипучей общественной и политической жизни. Не увлечены развитием крупного, как бы, бизнеса, не играют на биржах, и есть предположение, что не принимают участия в олимпийских играх, даже в качестве зрителей.

Дежурная по полустанку всё ещё пятилась назад, рассуждая, почти вслух, почему это так часто возможное, её личное счастье проезжает мимо на курьёрском пассажирском поезде. Оно ведь было так близко. Его даже при великом желании можно было сшибить с рабочего места какой-нибудь жердиной, потом обнять, приласкать незнакомца в бикини, глянуть ему в глаза и тихо прошептать: «Я так долго тебя ждала».

Она сходу села прямо в тележку с тряпьём. Бомж, увлечённый своим занятием, невозмутимо продолжал путь. Он, будто бы не обратил внимания, на то, что его тележка стала несколько тяжелее.

Бомж вместе с тележкой и не пришедшей в себя с двадцатилетней мечтательницей на сексуальные темы съехал с главной дороги на тропинку, ведущую в рощу.

А в седьмом купе напротив друг друга за столиком сидели Ирина и Аркадий и продолжали интеллектуальный разговор.

– Но никак не могу понять, – откровенно признался и повторился отставной майор, – почему мне часто сниться Жанна из Подольска. Можно сказать, в последнее время это мой родной город. Он находится не так далеко от воинской части, в которой совсем недавно я служил. Дикость какая-то!

– Пусть себе сниться, – с некоторым безразличием казала Ирина. – Ей заняться нечем, вот она тебе и мерещится. Я не ревную. Мне то… Да и сон ведь.

– Оно, конечно так. Но она, незнакомка, как бы, голая прилетает ко мне по ночам. Я её не знаю, но совершенно не против таких встреч, даже во сне. Я уже говорил. Но мы… это…телесно соединяемся с ней. Периодически.

– Ну, ты, Аркадий, Геракл! Даже во время сновидений с кем-то сливаешься.

– Ничего не поделаешь. Я часто подчиняюсь воле своего ныряющего «кузнечика».

– Явная слабохарактерность.

– Ни в коем случае! Я, правда, повторюсь. Но ещё раз скажу, что секс – это, в конце концов, и спорт, и приятнейшее времяпровождение… И настойчиво подчёркиваю: он служит для продолжения рода.

– И что, она от тебя кого-нибудь родила?

– Кто?

– Твоя летающая Жанна?

– Опять шутишь? Я, вообще, говорю только про интимную близость с ней и не больше.

– Секс без любви – совсем не здорово. Я тоже тебе уже об этом говорила.

– Любить можно только картошку в… костюме или конные скачки.

– Ты – болван, Аркадий Дмитриевич. Но чёрт с ней с любовью!

– Вот именно! Я это уже испытал. Любил в далёкой молодости одну серьёзную женщину. Так она меня обула по полной программе. С тех пор даже вялой попытки не делал жениться.

– А я тебя, Аркаша, и не заставляю на себе жениться. У меня всё везде есть… Я ведь про другое говорю. Ты, всего лишь, эротический попутчик.

– Я тебя не совсем понимаю, только частично.

– Чего тут понимать, Аркадий Дмитриевич? Я просто тебе доверяю, как сексуальному партнёру, и с кем попало таких близких связей не имею. Не хочу, чтобы ты думал, что я – распутная баба.

– Понятно, Но я такого о тебе и не думаю, – ухмыльнулся отставной офицер. – Но, однако, все женщины вокруг тебя, получаются, развратницы и проститутки. А ты просто честно даёшь всем, кто активно попросит.

– Вот уж и не всем. С чего это ты взял, что всем? Я имею право выбора. Вот тебя выбрала, практически старого бегемота и развратника, с твоим «кузнечиком», который меня немного порадовал.

– Мне приятно, Ирина, что ты о нём хорошего мнения.

Он игриво глянул в её глаза и повернул лицом к вагонному окну, в котором настойчиво мелькали деревья, дома и даже люди. Палахов, ласково повалив Ирину грудью на столик, умелым и уже отработанным движением направил своего «кузнечика» туда, куда и надо было, куда традиционно… необходимо. Славный ныряльщик и на сей раз не подвёл отставного майора Палахова.

Попутчики, не сговариваясь, начали синхронные движения. Под стук вагонных колёс. Но эти настойчивые звуки временами заглушали иные, совсем не характерные для движения железнодорожного экспресса. Слышалось отчётливое чавканье и хлюпанье.

Если на секунду прикрыть глаза, то, вполне, можно представить, что по вязкой болотистой почве выбирается на твёрдую дорогу обычный бурый медведь.

Впрочем, ничего особенного в этом звуке не читалась. Всё там, у Ирины, уже далеко не в потайном «пространстве» мощно увлажнилось. Одним словом, для «ныряльщика» отставного майора простора хватало с лихвой. Поэтому он и нырял, и нырял, и нырял….

Надо сказать, что Ирина была не совсем простой женщиной. Она обладала даром предвидения. Учительница рисования твёрдо знала, что через пару таких вот активных, но интересных и увлекательных половых актов она будет передвигаться по купе и вагону… на раскорячку. Примерно так же, как это делают мастера замечательной японской борьбы сумо, причём, не рядовых, а с мировым именем.

Слегка оказывая посильную помощь партнёру движением бедёр, Лемакина любовалась просторами родной земли. Облизывая и кусая губы, она страстно и нежно, но с некоторым придыханием произнесла:

– Смотрю и восхищаюсь! Как огромна и богата наша страна. Леса, поля, реки… Да и все богатства, что лежат в недрах. И всё это, Аркаша, принадлежит народу.

– Конечно, Иришка. Кому же ещё? Но не всему народу, а только отдельным его представителям. Среди них имеются и такие, которые и прописки-то российской не имеют.

Она хотела возразить, что-то сказать в защиту всем известных господ и дам, уже почивших и пока ещё здравствующих, но настал момент завершения их соития. Ей сделалось, в основном, томительно и сладко. Да и он тоже понял, что, живёт на белом свете не зря. Ведь дарит же, всё-таки, прекрасные мгновения милым дамам.

С чувством удовлетворения, они распрямились, как две стройные ивы, по стволам которых полчаса тому назад прошла танковая колонна. Точнее, из полусогнутого состояния пришли в нормальное – почти встали в полный рост. Потом сели рядом и… обнялись. Тут слова не нужны. Впрочем, без них никак невозможно обойтись. Почти все двуногие существа любят поговорить, особенно, те, кому нечего сказать и кто не способен связать даже двух слов.

Но Ирина Трофимовна не относилась к такой категории граждан и всегда знала, что, где и когда сказать, и она, возможно, невпопад, но произнесла:

– Господин Палахов – ты прекрасный любовник. Но говоришь только об эротике.

– Я уже от тебя это слышал, – проворчал он. – О чём ещё прикажешь беседовать.

– Ну, вот. Обиделся. Поговорим о сексе. Я же не виновата, что ты несёшь всякую ахинею. А ведь я уверена, что ты человек умный, пусть и одноглазый.

– У меня пока их два.

– Пусть даже три или четыре. Но мне неприятно… Ты пытался меня убедить в том, что я – распутная баба. Так?

– Я такого не говорил. А воя физическая и моральная сила идёт от того, что тебе не везло с мужиками. Они были и есть слабее тебя, Ирина.

– Возможно. Но не больше не будем об этом. Я уверена, что зрение у тебя восстановиться, и ты станешь генералом.

– Хорошо бы.

– Так всё и произойдёт.

Ирина встала перед ним в полный рост, частично обнажённая и прекрасная. Палахов прижался к её животу головой, засунув свои натренированные пальцы глубоко и туда, куда желалось. Она тяжело задышала. Ну чего там… Конечно же, учительнице рисования начало становиться по-настоящему хорошо. Но снова она ожидала того момента, когда ретивый «кузнечик» нырнёт в возбуждённое пространство, находящееся между её ног.

Палахов встал на ноги, наклонил её лицом в сторону столика. Как говорится, она очутилась в положении между низким и высоким стартом. Блаженно закрыла глаза, но не удержалась и нежно, и требовательно сказала:

– Ну, чего ты там резину тянешь? Чего задумался, солдат? Давай! Побыстрей и поактивней! Я устала ждать. Давай им всем, твоим недругам, вот этими нашими сближениями, частыми и активными, отомстим, за то, что тебя отправили в отставку.

– Хорошо, – согласился с ней Палахов. – Давай же мстить, мстить и мстить! Пусть нам будет хорошо, а им – не очень. Но, наверное, и они что-то умеют…

Он раздвинул руками её «половинки» и заставил своего «кузнечика» нырнуть отважно и глубоко. Она глухо произнесла «ах» потому, что неутомимый ныряльщик упёрся бесшабашной «головой» во что-то твёрдое, и уже почти до боли знакомое. Понятно, в шейку матки.

Их частые соития стали в течение дня уже доброй традицией.

А недалеко у переезда, мимо которого давно проехал их поезд, тележка с тряпьём валялась под деревом. Вроде, это был ясень или даже могучий дуб. Впрочем, какая разница. Рядом вперемешку… валялась одежда дежурной по полустанку и лохмотья бомжа и бродяги.

Он, уже исправно сделав своё дело, в стороне от недавнего места действия, неторопливо надевает на себя рваные штаны. Она была всё ещё обнажена, но с красным флажком в руке. Приходя в себя, они с интересом наблюдали за полётом кузнечиков, ныряющих в густую траву.

Сначала дежурная по полустанку встала на четвереньки, потом выпрямилась и торжественно, как морская царевна, сошла вниз с бугра. Потом ей пришлось снова опуститься на корточки для того, чтобы собрать в охапку свою форменную одежду.

При этом она старалась не потерять красный флажок. Только на момент положила его на землю. Потом снова взяла его в правую руку. Это тогда, когда уже почти оделась. Снова встала в полный рост. Но уже не такая интересная. А всё потому, что не… голая. Уже не так симпатично выглядела.

Ведь женщину красит не шляпка с цветами и не замысловатая юбка до пят, а вот именно эта самая её… нагота. Вот и спрашивается. Зачем же их одевать, когда они раздетые гораздо приятней? Правда, не все. Некоторых так и стараешься побыстрей покрыть верхней одеждой, чтобы не смотреть на их жуткие чересчур упитанные или худые измождённые телеса и чтобы сердце кровью не обливалось.

Ведь впечатлительных мужчин гораздо больше, чем эмоциональных женщин. Потому некоторые представители уходят в пожизненный запой или устраиваются работать вахтовым методом только с той целью, чтобы никогда и ни при каких обстоятельствах не любоваться своими жёнами, которые стремятся ненароком раздеться, чтобы своим видом преждевременно вогнать своих супругов в гробы. Видимо это с их стороны страшная месть за загубленную молодость.