Читать книгу: «Пасынки богов», страница 3

На следующий день после уроков мой «пациент» снова пригласил меня в свой кабинет, где опять же за чаем торжественно и с радостью в голосе объявил, что вчерашнее лечение пошло ему на пользу и что он чувствует себя здоровым человеком.

– Исчезли тошнота, слабость, появился зверский аппетит, – рассказывал хозяин кабинета. – Сегодня утром я впервые за последний год закусил грибами и копчёной рыбой. И маринованными помидорами – тем, что ещё вчера мне было противопоказано и по чему я изрядно истосковался.

– Осторожней с копчёностями, – сказал я ему. – И с маринадами. Не надо рисковать.

– Ничего! – беззаботно ответил Геннадий Тихонович. – Я теперь здоров, как бык. Силы во мне – девать некуда.

Наши чаепития продолжались до конца учебного года. Примерно раз в полторы-две недели. Как правило, по пятницам, уже после уроков. Бывало, увидит меня Геннадий Тихонович, подмигнёт едва заметно и скажет:

– Зайди ко мне в кабинет. Разговор до тебя есть.

А я уже знал, что будет приятный на вкус чай с шоколадными конфетами, обычно из разряда самых дешёвых.

Во время одной из таких чайных церемоний мой старший товарищ и произнёс те заветные фразы, которые во многом определили мою жизнь.

– Максимка, ты талантливый мальчик, – сказал он с некоторым волнением. Должно быть, он заранее готовился к этому разговору. – Но задатки, которые у тебя есть, надо развивать. Иначе они заглохнут и сойдут на нет. И тогда ты станешь обычным, заурядным человеком, способным только тянуть лямку на какой-нибудь работе, дающей кусок хлеба, и не более того.

– Вы имеете в виду – развивать экстрасенсорные способности? – спросил я, уже догадываясь о сути предстоявшего разговора.

– Да, экстрасенсорные, так, кажется, они называются.

– А как развивать их?

– Прежде всего задайся несколькими вопросами.

– Какими?

– Кто ты? Куда идёшь? Зачем идёшь? Словом, определи своё предназначение, своё место в жизни. Уже сегодня. И начинай работать над собой. Для достижения поставленных целей.

– А как работать над собой?

– Ну не знаю. Могу только предполагать. Возможно, ты должен прислушиваться к себе, своим клеткам, анализировать чувства и мысли, владеющие тобой. И больше слушать природу: пение птиц, гомон насекомых, веяние ветра, шелест трав, наблюдать игру света и теней. Хорошо бы ещё заняться чтением специальной литературы о необычных человеческих талантах. Тебе видней – ты же у нас экстрасенс, а не я.

– Допустим, экстрасенс я пока никакой.

– Вот и сделай из «пока никакого» – настоящего, самого сильного в современной человеческой цивилизации. Реализуй полностью то, что дала тебе природа. Только ещё раз говорю: пока не вырастешь, держи свои способности при себе, не показывай их. По сути, ты ещё ребёнок – боюсь, как бы кто не возжелал использовать тебя в своих корыстных целях. Желающих получить выгоду за чужой счёт сегодня более чем достаточно.

Мой старший товарищ разговаривал со мной, как с равным себе. Я же неизменно воспринимал его учителем, наставником. И относился к нему без малейшего панибратства.

Однажды на уроке истории Геннадий Тихонович завёл речь о том, кем мы, ученики, видим себя в будущем.

Нас, сидящих за партами в полупустом классе, было всего пять человек – две девочки и три мальчика.

Обе ученицы сказали, что хотели бы стать врачами и лечить людей, а я сразу постигнул внутренним видением, что медиками им не бывать. Из-за отсутствия денег у родителей – на взятку, без которой в медицинский институт поступить было невозможно. Что одна из них, Дина Вихляева, устроится официанткой в ольмапольском кафе, но и там долго не продержится и вынуждена будет работать дворничихой. Вторая же, Рита Иванова, обречена долгими годами горбатиться с тяпкой на овощных плантациях Шабалиных. Хотя позже в её жизни пойдёт широкая светлая полоса; какая – я в тот момент не понял.

Из мальчиков Венка, сын Михаила Шабалина, заявил, что станет бизнесменом, другой, Пашка Гуркин, – лётчиком. И в самом деле, Венка пригрезился мне преуспевающим коммерсом – в не таком уж далёком будущем. Пашке же не видать было неба, как своих ушей, и Венка возьмёт его к себе телохранителем.

– А ты, Максим, кем хотел бы стать? – спросил под конец Геннадий Тихонович.

– Не знаю, ещё не определился, – ответил я, встав за партой.

Я не лукавил – личное моё будущее было словно в тумане. Но чего точно мне не хотелось, так это крестьянствовать, как мой отец, то есть чуть ли не круглыми сутками гнуть спину, чтобы обеспечить себя куском хлеба, пусть даже и с маслом. И никакая другая специализация тоже не казалась мне привлекательной. Лучше, считал я, находиться как бы в стороне от человеческого сообщества и только наблюдать, что в нём происходит. И за тем, что совершается во всех остальных мирах – животном, растительном, энергетическом, в микро- и макрокосмосе.

Уже когда мы остались наедине, Геннадий Тихонович спросил меня о сбыточности намерений нашего класса. Я рассказал всё как есть, в том числе и о себе.

– И ты собираешься всю жизнь оставаться сторонним наблюдателем? – спросил он с некоторой долей недоумения и осуждения. – Видеть, как люди страдают, горе мыкают, и кайфовать при этом?!

– Я не говорил про кайф. Просто в стороне мне было бы удобней. И желательней.

– Гм, желательней! А я вот что скажу: если у тебя появится возможность лицезреть общество извне, значит, будет и ресурс воздействовать на него.

– Как воздействовать?

– Хотя бы оказанием помощи попавшим в беду! И ещё. В любом случае, находясь вне или внутри человечества, ты всё равно будешь пользоваться произведёнными им продуктами и услугами. Которые надо оплачивать личным вкладом. Прежде всего вкладом в его развитие и облагораживание.

Директор серьёзно относился к нашему разговору и изначально старался задать моему будущему праведное направление.

Если откровенно, насчёт помощи людям мне прежде и в голову не приходило.

Только силёнок для этого у пацанёнка, каковым я в ту пору являлся, было, конечно, маловато. Всё ещё давали знать о себе травмы, полученные при падении с высоты. Я оставался худым и бледным и часто подкашливал, фигура была карикатурой на богатырскую.

Помимо экстрасенсорных способностей надо было развивать и физические данные. Однако с чего начинать и как это лучше делать, для меня оставалось тёмным лесом.

Глава шестая. Переселение

Весной, в мае, до нас донеслась нехорошая весть, что школу нашу закрывают. Как недостаточно укомплектованную. И что чукалинских учеников будут за восемнадцать километров возить на автобусе в среднюю общеобразовательную школу села Туркановка.

Мой треп на уроке истории по поводу закрытия оказался провидческим.

– Это будет не учёба, – сказал отец, узнав о нововведении. – За восемнадцать вёрст на автобусе, которому сто лет в обед и который по два раза на дню ломается! С лысыми покрышками и по нашим дорогам! Да ещё через Усманку, на которой каждое половодье мост сносит!

Усманка – это наша речка с деревянным мостом через неё. Летом – тихая, шириной не больше десяти метров. Но весной, при дружном таянии снегов, она становилась такой многоводной и бурной, что сносила все мосты и переходы. И после половодья на местах снесённого приходилось всё восстанавливать заново.

– Пока мост построят, – продолжал отец, – ещё две, а то и три недели учёбы долой! Этак совсем неграмотным можно остаться. А я хочу, чтобы мой сын нормальное образование получил, не хуже, чем у других! Лучше уж в Ольмаполе учиться, пусть и за тридцать километров. Туда хоть автобусы регулярно ходят.

Может, отец пошумел бы так, пошумел да со временем и смирился с очередным неблагополучием. И учиться бы мне в чужой неприветной Туркановке. Только новость о закрытии Чукалинской школы дошла и до тёти Розы. Недолго думая, она позвонила нам и предложила отцу переехать в Ольмаполь. На постоянное жительство.

– У меня как раз Спиридоныч, шофёр наш, на пенсию ушёл, – сказала тётя Роза. – Заступишь на его место. Обещаю – зарплатой не обижу.

Спиридоныч в «Таверне Кэт» не только баранку крутил, а ещё по мере надобности выполнял обязанности электрика, сантехника, плотника и грузчика. Но мой отец тоже был на все руки мастер, тётя Роза знала это не понаслышке. Заезжая в таверну, не раз помогал он что-нибудь исправить или сделать заново. И всё у него получалось быстро и ладно.

– И для Любани местечко найдётся, – убеждала тётушка. – Нам, вот, горничная ещё одна нужна. К тому же у меня в планах строительство второго гостиничного крыла. Да что в планах! Я уже землю под застройку купила. Сам понимаешь – работы на годы вперёд. А состарюсь, Максимка моё место займёт, он вместо меня хозяйствовать станет.

– Эх, какая ты быстрая! – ответил отец. – Бросить хозяйство, дом, в котором, считай, всю жизнь прожили, это тебе не хухры-мухры.

– Да какое хозяйство! Ты уж разорился, считай. У тебя, кроме своих рабочих рук да здоровья, на котором твоё огородное предпринимательство держится, ничего не осталось.

– Всё равно надо подумать.

– Думай, только недолго. Мне надо решение принимать: или вы будете со мной работать, или со стороны кого-то придётся нанимать.

Вечером собрались мы втроём за столом, и отец дословно изложил тётушкино предложение.

– Что скажешь, Любаш? – спросил он, откинувшись на спинку стула и подпирая голову рукой.

– Не знаю, что и ответить, – ответила мать с нерадостной улыбкой. – Страшно как-то срываться с обжитого места. И куда – в город! Это нам-то, сельским!.. Ой, нет, молчу, за тобой последнее слово.

– А что Максимка насчёт переезда скажет? – спросил отец, поворачиваясь ко мне.

– К тёте Розе – самое лучшее, что только можно придумать, – ответил я без тени сомнения. – И школа там – пять минут ходьбы от «Таверны Кэт». Разве сравнить с расстоянием до Туркановки!

Ещё мне подумалось о Камаше. Такого друга ни в Чукалине, ни где-либо ещё у меня никогда не было. Смелый, не знающий страха. С ним хоть куда! И Рыжван с Файзулой ребята – лучше не найти. Жалко только было расставаться с Геннадием Тихоновичем. Очень уж по душе мне были наши разговоры за чаепитием – на равных. И просто человеком он хорошим казался. Но с ним так и так наши дорожки бы разошлись, коль Чукалинскую школу под закрытие определили.

– Тогда договорились, переезжаем! – категорично, словно отрезал, сказал отец. И тут же позвонил тёте Розе.

Мы и огород перестали засаживать. Скоро, за несколько дней, распродали всю имевшуюся на то время скотину и с немногочисленным скарбом, оставив добрую половину вещей, подались в Ольмаполь. На постоянное жительство.

В то лето из Чукалина ещё восемь семей уехали. Всё из-за того же закрытия школы. Кто в Ольмаполь, а кто на дальнюю сторону к родне или хорошим друзьям.

За последующие несколько лет половина чукалинцев свои дома оставили, в основном молодые, трудоспособного возраста. В пустеющем селе не стало клуба, почты, медпункта. Пожарную команду и ту расформировали. И даже администрацию ликвидировали. Чукалино же перевели в ведение власти села Усиленного, расположенного в нескольких километрах.

Взамен упразднённых учреждений одна лишь небольшая беленькая церковка появилась. Да и та постоянно на висячий замок запертой была. За исключением воскресных дней, когда в неё приходили помолиться десятка полтора местных бабулек.

Мои родители свой дом хоть за треть цены, да продали, а большинство, которые уже после нас уезжали, позаколачивали окна и с тем отправились на сторону. Только одинокие старики остались в селе да несколько наиболее разворотливых фермеров вроде Мишки Шабалина.

Отец с матерью заняли один из номеров «Таверны Кэт», предназначенных для постояльцев. Но они недолго в нём прожили. Уже через недели полторы после переезда родители присмотрели продажный дом с приусадебным участком в посёлке Тихоновка, пригороде Ольмаполя, на улице Красной, километрах в двух от таверны, и, немного поторговавшись, купили его. Точнее будет сказать, домишко жилой площадью тридцать шесть квадратных метров.

Иногда я у родителей ночевал, но обычно – в тёти-Розиной гостинице.

Тётушка выделила мне прежнюю комнату, в которую я вселился, словно в родную обитель.

Разложив по местам своё немудрёное имущество, я позвонил Василию Камашову, и мы встретились в условленном месте на берегу Ольмы.

Василий явился вместе с Гришей Калитиным и Антошкой Файзулиным. Поздоровавшись и обсудив ситуацию с переездом нашей семьи в город, мы разделись, зашли в воду и поплыли наперегонки; оговоренную дистанцию я прошёл последним.

– Тебе поднакачаться надо, – сказал Василий, когда мы вылезли на берег. – Посмотри на себя, какой ты дохлый.

– Надо бы, – ответил я, легонько вздохнув. И подумал, что о причинах моего не совсем здорового вида им знать ни к чему.

– Устрой себе турник, купи пару эспандеров, гантели и начинай тренироваться.

– Так и сделаю, – с готовностью ответил я. – Обязательно, – мне хотелось быть достойным новых друзей и физически, и стойкостью характера.

Метрах в пятистах от берега, ближе к фарватеру, по которому проходили речные суда, виднелась резиновая лодка с одиноким неподвижным рыбаком. Вдруг рыбак встрепенулся и, быстро перебирая руками, начал что-то доставать из воды.

– Закидушку вытягивает, – уверенно определил Василий.

– Точно, закидушку, – поддакнул Гриша. – Что-то, видать, попалось.

Зрение у меня было острое, и я тоже разглядел и тонкую бечеву рыболовной снасти, и большую рыбину, показавшуюся из воды.

– Сазана вытащил, – сказал Василий. – Вон как на солнце засверкал. С метр в длину будет. И весом килограммов на тридцать.

– Нам бы такую лодку, – сказал Гриша. Он почесал затылок. – Вот бы уж половили!

– Где её возьмёшь, – несколько отстранённо проговорил Василий. – Резиновая лодка хороших денег стоит. Ни у меня, ни у тебя их нет, – он сунул руку в боковой карман штанов и достал двухрублёвую монетку. – На два рубля лодку не купишь. Может, Чалдон нам денег одолжит?

Он бросил на меня улыбчивый взгляд.

С Гришиной подачи ольмапольские мальчишки стали называть меня Чалдоном ещё в прошлый мой приезд, со дня нашего знакомства.

– Сейчас в моих карманах ни гроша, – спокойно ответил я. И тут же, сам не зная почему, добавил: – Но очень может быть, денежки у меня появятся. Уже к вечеру.

– Откуда они у тебя появятся? – недоверчиво сказал Василий. – Брешешь ты, Максимка. Сам только что говорил – засуха вас разорила.

– А ему Роза Глебовна денег даст, – сказал Гриша, улыбаясь во весь рот. – Она у него богатая.

– Никто просто так мне денег не даст, – продолжал я гнуть своё. – Только говорю, нужную наличку я заработаю.

– Прямо на целую лодку?

– На целую!

– Да ты знаешь, сколько она стоит?!

– Не важно, сколько, чую только, сумею заработать.

– Как? С твоими мускулами?! – стоял на своём Гриша. Он имел в виду физический труд.

– Я, Рыжван, не мускулами, а головой работать буду, точнее – своим подсознанием.

– Как это – подсознанием?

– А так, тебе не понять.

– Врёшь ты всё!

– Ничего не вру!

Наш довольно долгий запалистый разговор Василий слушал молча. И лишь под конец сказал:

– Максимка, знаешь что, треп гнать иногда можно, но только за свои слова отвечать придётся.

– Отвечу! Уже к вечеру деньги на лодку появятся. Самое позднее – завтра.

– Ну ты и болтун, – сказал Гриша, снова расплываясь в скептической улыбке. – Таких, как ты…

– Молчи! – оборвал его Василий. И повернулся ко мне. – Это всерьёз насчёт лодки, не травишь?

– Ладно, Камаш, я пошёл, – сказал я, напуская на себя глубокомысленный вид.

– Куда?

– Узнать о деньгах.

И я отправился к «Таверне Кэт». Ответ на вопрос о денежках можно было получить лишь в заезжем доме, и нигде больше.

Однако, очутившись в стенах заведения, я растерялся. Зачем было плести о деньгах? Где я их возьму? Что подумают обо мне Камаш, Рыжван и Файзула, когда мои обещания так и останутся пустой болтовнёй? И как после этого сложатся наши отношения?

Снедаемый тягостными мыслями, я поднялся на чердак и присел на одну из поперечных балок.

Не знаю, сколько времени прошло, но только моё внимание как бы исподволь привлёк странный более тёмный флёр в дальнем конце чердака, клубившийся в виде невысокого округлистого облачка, – он словно народился из ничего и теперь покачивался на тонкой призрачной ножке, оставаясь на одном месте.

Не отводя от него глаз, я встал, прошёл вдоль левой стороны кровельного навеса, опустился в конце чердака на колени, осмотрелся и заглянул под левую же стропильную ногу. Там оказалась удлинённая выемка. В начале выемки было пусто, но я просунул руку дальше, глубже, и пальцы нащупали замотанный в тряпицу какой-то тяжёленький предмет с прямоугольными формами.

Сердце моё дрогнуло в предвкушении чего-то чрезвычайно необычного.

Вытащив находку, я прошёл к чердачному оконцу, снова присел на лежавший рядом деревянный обломок и начал разматывать частично сопревшие от времени тканевые слои.

Под тканью оказалась жестяная коробка «Монпансье». Размерами примерно четыре на двенадцать и восемнадцать сантиметров.

Дыхание затаилось; я поддел ногтем валикообразный окаёмок крышки, потянул вверх, ещё потянул, крышка поддалась, и… моему взору предстало содержимое коробки: кольца, брошки, серёжки, цепочки. Всё из жёлтого переливающегося металла, наверное, золота. Многое украшено изумрудными и рубиновыми камешками.

Собственно, лично для меня найденные побрякушки ничего не значили, а вот для многих других людей!.. Несомненно, эти штучки стоили немалых денег. Вспомнилась встреча с ольмапольскими товарищами на берегу реки и обещание найти нужную сумму для приобретения резиновой лодки!

Закрыв коробку, я замотал её в ту же тряпицу, спустился с чердака, разыскал тётю Розу и попросил пройти со мной в комнаты, которые она занимала.

– Что-то случилось, мой мальчик? – спросила тётушка.

– Секретный разговор, – ответил я со значением. – Секретный и, возможно, с очень серьёзными последствиями.

– Ну раз с серьезными, тогда пошли.

Оказавшись в апартаментах Розы Глебовны, я попросил её запереть дверь на ключ и, когда она, милостиво улыбаясь, выполнила мою просьбу, вынул из-за пазухи коробку, поставил её на стол и, размотав тряпицу, открыл крышку.

Тётушка замерла, околдованная золотым и прочим блеском, исходившим от грудки украшений.

– Где ты взял эту бонбоньеру? – спросила она немного спустя.

– Нашёл.

– Где нашёл?

– На чердаке, под стропилом. Случайно.

После довольно продолжительного созерцания драгоценностей тётя Роза аккуратно, одну за другой, достала их и коротенькими рядочками разложила на столешнице. Колечки в один рядок, серёжки – в другой, цепочки – в третий и так далее.

Кончилось тем, что она снова сложила украшения в жестяную ёмкость. За исключением броши в виде бабочки, инкрустированной сапфировыми камешками.

– У меня есть один хороший приятель, – сказала тётушка. Лицо её пылало от возбуждения. – Он ювелир. Эту брошь я покажу ему. А бонбоньерку мы пока определим сюда.

Она поместила жестяную коробку в небольшой стальной сейф, вмурованный в стену, и закрыла на ключ с применением только ей известного кода.

– О нашей находке никому ни слова, – сказала тётя Роза, проницательно глядя на меня. – Ни отцу, ни матери – ни одной живой душе. Понял?

– Так точно!

– Этот клад находился в моём доме, выходит, по закону он принадлежит мне и только мне, и делиться им ни с кем не следует. Ни с государством, ни с кем-либо ещё. Давай помалкивать. Иначе могут найтись охотники за чужим добром.

Роза Глебовна могла бы и не объяснять необходимость сохранения нашей тайны. Я был уже не маленький и всё прекрасно понимал.

Хозяйка таверны немного скептически взглянула на меня и тут же, всплеснув руками, схватилась за голову.

– Ой, что это я! – воскликнула она. – Помрачение ума, что ли, началось?! Надо же, что сморозила: мне и только мне принадлежит! Ах, какая ушлая нашлась, ах, какая! Нет, этот клад, Максимка, теперь наша общая собственность. И мы должны разделить его пополам. По существующему закону. Или как-то иначе, но по обоюдному согласию.

– Мне ничего не надо, – сказал я, смущённый наплывом горячих тётушкиных чувств. – Все украшения – ваши.

– Ну уж нет! – воскликнула моя дорогая родственница. – Ни за что! Сколько-то и тебе перепадёт. И поверь – в достаточной мере.

В тот же день тётушка побывала у своего ювелира, и он купил у неё упомянутую выше брошь. За весьма значительную сумму.

Глава седьмая. Рыбаки

Вернувшись от ювелира, тётя Роза вновь привела меня в свои комнаты, сказала, за сколько продала золотое украшение, и спросила, что бы я хотел получить в качестве награды за найденный клад.

Я без утайки рассказал о моей с друзьями мечте купить надувную резиновую лодку.

– Хорошо, – сказала тётя Роза. – Вот деньги. Покупайте своё плавсредство. А это тебе сверху. На рыболовные снасти. За то, что ты такой замечательный мальчик – честный и много на что способный.

И она вручила мне ещё почти столько же, сколько выделила на лодку.

Когда я уже взялся за ручку двери, тётушка остановила меня.

– Вас ведь четверо, – сказала она. – Не тесновато в резиновой лодочке будет?

– Так лодки-то разных размеров бывают. Хоть на четверых, хоть на пятерых. Купим такую, чтобы всем поместиться.

– Ладно, иди. Если не будет хватать, ещё добавлю. Но не роскошествуй – не злоупотребляй моим расположением!

Позвонив Василию, я сообщил насчёт денег.

– Можно идти покупать.

– Ух ты, вот молодчага! – послышалось в ответ. – Сказал – сделал! Своё слово держишь. Ладно, сейчас уже поздно, все магазины, кроме продуктовых, закрыты. Собираемся завтра утром у «Белого теплохода». Там самый большой выбор. Рыжвана и Файзулу я предупрежу.

«Белым теплоходом» назывался магазин, где продавали разные рыболовные снасти, а также спортивные и туристические товары.

Тёти-Розиных денег хватило на пятиместную «Чайку» – лодка так называлась – и на спиннинг для меня.

Из магазина мы сразу же направились к Ольме. Накачали насосом надувные секции, спустили «Чайку» на воду и разместились, кому как понравилось.

Хорошо, что купили пятиместную лодку. Немалая длина и ширина нашего плавсредства позволяла располагаться с полным комфортом.

Василий сел на вёсла, Гриша разлёгся на заднем сиденье, закинув ногу на ногу, Антошка расположился возле него на днище, а я устроился на самом носу.

Сначала мы взяли было курс туда, где чаще всего виднелись лодочки рыбаков и где, по мнению моих товарищей, мог быть самый хороший клёв. Но я предложил ехать дальше, к противоположному берегу.

– Зачем? – недоумённо спросил Гриша. – Откуда тебе знать, в каких местах рыба водится?

– Мне кажется, там больше повезёт.

– Камаш, слышишь, что он говорит?!

– Слышу! Давайте туда, куда Чалдон покажет.

Мы пересекли фарватер, по которому ходили крупные речные суда, и остановились метрах в трёхстах за ним.

Водный участок для ловли был выбран удачней некуда. К полудню на куканах у нас уже были четыре крупные щуки, три судака, тоже не маленьких, два жереха, два сазана килограммов на семь каждый и ещё десятка полтора рыбёшек помельче.

Наш командир предложил сделать так: по щуке – семействам каждого из нас. Остальную крупную – Розе Глебовне. В знак признательности за денежное обеспечение. А из мелкой рыбёшки сварить уху для нашей рыбацкой артели. Прямо на берегу Ольмы.

Так и сделали. Мои товарищи пошли разносить рыбу по адресам, а я остался собирать хворост и разводить костёр.

Уха получилась на удивление. Мы съели её всю без остатка и решили на следующее утро возобновить ловлю.

Мои товарищи думали, что я заберу лодку к себе, но я сказал, что лучше оставить её у Камаша. От их дома до Ольмы ближе всего было.

Не передать словами, как тронуло Василия моё доверие. С того раза лодка так и прижилась у него.

Тётя Роза из доставшейся ей части улова распорядилась приготовить разные блюда и постояльцам, и обслуге, в том числе моим родителям. Ну и сама попробовала судачьей ушицы.

Вечером, когда я явился с Ольмы, она погладила меня по голове и с ласковой улыбкой сказала:

– Кормилец.

Наш квартет рыбачил почти всё лето. Я-то ладно, мне можно было возле таверновской кухни столоваться, и проблемы с едой для меня и без пойманной рыбы не существовало. А вот у моих товарищей речная добыча стала заметной добавкой небогатым семейным финансам и провианту. Потому как родители их порой оставались без зарплаты, а бывало, что и без работы, неделями, а то и месяцами. Иногда им даже буханку чёрного хлеба не на что было купить.

Не единожды я отдавал свою часть улова друзьям.

После рыбалки они в большинстве случаев сразу бежали на рынок или пристраивались возле какого-нибудь бойкого магазина и продавали рыбу прохожим. Цену слишком не набивали, и товар у них разбирали слёту.

Случалось, к нам подъезжала рыбоохрана, но, помнится, дважды на куканах вообще ничего не было, а в третий раз…

В тот день у меня появилось предчувствие, что надо быть настороже.

– Робя, – сказал я, оглядывая из-под ладони водный горизонт, – а давайте привяжем куканы и садки к бакену, – нам везло, рыба так и шла на крючки. К тому времени мы уже килограммов шестьдесят наловили и хотели продолжить путину. – Вон к тому, ближнему, – я показал на красный плавучий знак, возвышавшийся над водой в сотне метров от нас.

– Зачем, Макс? – спросил Антошка.

– Так лучше будет, – ответил я и потрогал шнур одного из куканов. – Для всех нас. Вот увидите.

– Да ладно… – начал было возражать Гриша, но наш командир его остановил.

– Раз Чалдон сказал к бакену, значит, к бакену.

Едва мы отошли в сторону, оставив рыбу у конусовидного плавучего знака, как к нам подрулила моторка с рыбинспекторами. Хотели они взять нас «за жабры», а на единственном нашем кукане, прицепленном к надувашке, один лишь окунёк болтается.

– Что-то вам не везёт и не везёт, – сказал старший инспектор по фамилии Арзамасцев.

Он достал сигарету и закурил. Облачка ядовитого дыма поплыли в нашу сторону. От невыносимого противного запаха невозможно было дышать.

– Да, не везёт, – продолжил инспектор, буравя нас начальническим взглядом. – Сколько ни подъезжаем, всё в вашей лодчёночке пусто. Ну-ка признавайтесь, куда рыбу подевали?!

– Нет у нас никакой рыбы, – преспокойно ответил Василий. – Мы ведь больше загораем здесь, отдыхаем от школьной учёбы. Рыбалка – это от нечего делать, чтобы не скучно было.

– Ну-ну, загорайте, – хмуро буркнул инспектор. – Только не перегрейтесь на солнышке.

Моторка отвалила от нас и погнала дальше вверх по Ольме.

– Вот гады, – прошипел Василий. – Первые браконьеры на реке. Только вид делают, будто порядок наводят, а сами…

– Что сами? – спросил я.

– Так говорю – первые браконьеры. От них весь вред.

Поймав мой недоумённый взгляд, Василий пояснил:

– Рыбу они ловят: и осетров, и стерлядь, и шемаю, и вырезуб – любую запретную к ловле. Хоть в нерест, хоть когда. Себе и своим дружкам. И городским начальникам.

– Начальникам – это кому?

– Мэру Гнездилину, начальнику милиции Сушакову, главному прокурору Хрунову – всех не сосчитать. И Тиняеву, конечно.

– Тиняев – это кто?

– Это банкир, владелец заводов, газет и пароходов – местный денежный мешок. Без его согласия не назначаются ни мэр города, ни остальные большие властители.

Так я впервые услышал о Тиняеве. Потом судьба не раз сводила меня с ним лицом к лицу, и именно по его милости я оказался погребённым в Галаевой пещере.

– Да ведь мы тоже браконьеры, – сказал я после недолгого размышления.

– Нет, – возразил Василий, – мы не браконьеры. Мы только разрешённую рыбу ловим. А если когда больше вылавливаем, чем по закону положено, так это не с жиру, а от нужды, потому что дома, бывает, жрать нечего – по милости этих же начальников, банкиров и прочих кровососов, сидящих на шее народа.

Поймав ещё несколько рыбин общим весом килограммов восемнадцать, мы погребли к бакену и, забрав ранее припрятанную добычу, направились к берегу.

– А вот это уже серьёзно, – сказала Роза Глебовна, когда я пришёл с полным рюкзаком лещей, судаков и сазанов. Примерно треть своей части добычи я оставил родителям, а две трети преподнёс тётушке. – Только, милый мой, рыбалкой ведь нельзя злоупотреблять. Потому как рано или поздно вы с ней залетите. И за вас родителям придётся расплачиваться.

После случая с рыбинспекторами, когда нам удалось обвести их вокруг пальца, Василий Камашов стал относиться ко мне с ещё большей уважительностью. И при выезде на рыбную ловлю непременно спрашивал у меня, где лучше всего поставить лодку.

На что я скромно отвечал примерно следующее:

– Кому, как не тебе, знать, куда! Ты же у нас самый опытный рыбак.

– Ладно, Макс, не прибедняйся. Говори.

– Мне кажется, опять будет клевать по ту сторону фарватера. Только не где мы в прошлый раз вставали, а вон там, напротив затонувшего баркаса.

Корма этого баркаса виднелась на отмели возле противоположного берега, заросшего тростником.

Без всяких разговоров Камаш гнал лодку к указанному месту, и нам снова везло.

Я же как свои пять пальцев видел несметные косяки судаков, сазанов и бёршей, позёмкой проплывавшие над самым дном Ольмы. И заранее знал, в какую сторону лучше забросить удочку.

Со временем Гриша с Антошкой тоже поверили в моё предвидение и неизменно ждали, когда я скажу, на какой курс ложиться, чтобы выйти к очередному скоплению рыбы.

И в большинстве случаев я знал куда. Но иногда нарочно указывал пустое место. В те дни, когда семейства моих друзей и так были обеспечены уловами под завязку. Нет, не с целью умерить рыбацкий азарт. Просто мне хотелось, чтобы все считали меня не ясновидящим, а всего лишь удачливым рыбаком. Которому, однако, не каждый раз везёт.

Напутствие директора Чукалинской школы не забылось, и я по возможности скрывал свои необычные внутренние качества.

Однако порой в голове у меня словно что-то замыкало и способности предвидения и другие экстрасенсорные восприятия окружающего мира исчезали сами собой. И тогда на вопрос, где лучше заякорить лодку для рыбалки, я честно отвечал, что не знаю.

– Как это? – недоумевали солодочники. – Всегда знал, а сегодня не знаешь!

– Сегодня мой мозг отдыхает, – говорил я. И приводил запомнившееся выражение из какой-то книжки: – Если у тебя есть фонтан – заткни его, дай отдохнуть и фонтану. Мой же «фонтан» заткнулся по собственному желанию, не спрашивая моего согласия.

– Опять о своём «фонтане»! – говорили мне в ответ. – Надоел ты уже с ним. Придумай что-нибудь новенькое.