Читать книгу: «От язычества к христианству. Путями последней Австразии», страница 3

Глава 1. Арктическая прародина

1.1. Антропогенез и палеогеография

Прежде чем непосредственно приступить к интересующей нас теме, а именно к реконструкции традиционных представлений изначального человечества и их сравнению с православным вероучением, мы должны остановиться на предварительном, но необходимом рассмотрении теории северного, полярного происхождения человечества, которой мы так или иначе будем касаться на протяжении всего нашего исследования. Несмотря на веские доводы, приводимые исследователями в подтверждение арктической теории происхождения человека, она по-прежнему замалчивается. Это связано, в первую очередь, с инерциальностью сознания многих «серьезных» ученых. Перефразируя слова выдающегося голландского филолога, профессора Германа Вирта, они до сих пор пребывают в психозе ex oriente lux («свет с Востока»), который владеет их умами «в качестве навязчивого гуманитарно-теологического представления».

Пожалуй, первым трудом, посвященным теории северного, арктического происхождения человека, стала книга американца Вильяма Уоррена «Найденный рай. Колыбель человечества на Северном полюсе», которая впервые увидела свет в Бостоне еще в 1885 году [117].

Автор сближает проблему изначальной прародины с вопросом о месторасположении библейского Эдема, из которого были изгнаны прародители человечества Адам и Ева. Начав с того, что ни средневековые европейские легенды о путешественниках, достигших рая, ни древние или современные автору теологи, равно как этнологи и антропологи, не приводят убедительных сведений о возможном месторасположении земного рая, Уоррен замечает: «Из прочтения предыдущих глав может создаться впечатление, что, какое бы воображаемое место Ган-Эдема из Бытия не было предложено, оно исследовано и найдено неприемлемым. Осталась, однако, одна область, которой наиболее редко уделяли внимание астрономы, физики и специалисты по исторической географии – это естественный центр единственно-исторического полушария. При обсуждении привлекательности этого сюжета, а также неисчерпаемого количества связанных с ним выдумок, замечательно, что именно завершающим годам XIX века досталась обязанность разрабатывать и серьезно испытывать суть предположения о том, что колыбель человечества, Эдем изначальной традиции, находился на северном полюсе, в области, затопленной во время всемирного потопа».

Однако при утверждении такой гипотезы Уоррен сразу столкнулся с проблемой доказательства самой возможности обитания человека на широтах, где огромные площади заняты ныне водами Северного Ледовитого океана, а немногочисленные острова скованны вечной мерзлотой. Поэтому целую главу он посвящает доказательствам того, что, во-первых, в древности арктические области представляли собой значительные по размерам участки суши, которые сегодня находятся ниже уровня океана; а во-вторых, того, что некогда климат Заполярья был намного мягче современного.

Конечно, в конце XIX века палеогеографические знания были еще крайне скудны, но уже тогда геологи не считали первоначальным современное распределение суши и моря. В частности, было известно о существовании на рассвете Третичного времени, в эпоху эоцена, обширного континента в арктических широтах. В доказательство Уоррен приводит высказывания наиболее авторитетных ученых своего времени: геолога Ч. Лайеля, Д. Гейке, А. Уоллеса, полярного исследователя барона Норденшельда и др.; из которых следует, что на рассвете Третичной эпохи в Арктике существовал древний континент, объединявщий Европу и Северную Америку; а также и то, что на этом континенте царил субтропический или умеренный климат.

Другим автором, развивавшим в своих трудах теорию арктической прародины, однако в более узком ключе, а именно в вопросе происхождения ариев (которые у него равнозначны всем индоевропейцам вообще), был индийский исследователь вед Бал Гангадхар Тилак (к его труду «Арктическая родина в ведах», посвященному как раз этой теме, мы еще не раз будем обращаться на страницах этой книги). Тилак существенно дополнил геологическую аргументацию Уоррена, за счет более точных для своего времени данных [99].

В упомянутой книге, впервые изданной в 1903 году, он говорит о ледниковом периоде уже как о доказанном факте, а также о существовании по меньшей мере двух таких оледенений. И хотя сегодня насчитывается до семи таких периодов, однако время конца последнего из них Тилак определяет примерно в 8–10 тыс. лет назад, что близко к мнению современных геологов; при этом время формирования протоарийской общности у этого автора совпадает с последним межледниковьем. Относительно же палеолитического человека вообще Тилак замечает, что его существование «можно удревнить еще более и установить, что он жил и в третичную эру». По поводу природных условий арктического региона, в которых происходило формирование человека, Тилак пишет следующее: «Конец плиоцена и весь период плейстоцена отмечены резкими изменениями климата и началом наступления ледниковья и межледниковья. Но сейчас доказательно установлено, что этому периоду предшествовало произрастание обильных лесов, подобных тем, что в наше время могут встречаться только в зонах тропического или умеренного климата, причем местом их распространения были тогда возвышенности Шпицбергена, где солнце с ноября по март скрыто за горизонтом, а это значит, что в те дни в Арктике превалировал теплый климат».

К третичному периоду относит в своей теории время происхождения человека и Герман Вирт. В своих трудах этот голландский ученый также приводит данные, полученные при исследованиях северных островов, касающиеся останков флоры доледниковой эпохи тех областей земли, которые находятся ныне за полярным кругом. Речь идет, в частности об Исландии, Гренландии, Земле Гриннелла и Шпицбергене. К примеру, отложения последнего, кроме господствующих хвойных пород (сосна, пихта, секвойя) содержат останки лиственных растений (береза, тополь, ольха, дуб, орешник, платан, ива, четыре вида клена и два вида магнолии). На месте пресноводных озер встречаются останки икры лосося, арктической нимфеи (кувшинки), осоки и болотного камыша. Такая растительность, по словам Вирта, требует среднегодового показателя температуры, по крайней мере, не ниже + 8°, в то время как сегодня он может опускаться до 20° ниже нуля. Что касается ископаемой флоры северной Гренландии, то Вирт приводит данные, согласно которым в доледниковый период она соответствовала климатическим условиям, которые мы находим ныне, к примеру, в окрестностях Женевского озера, где среднегодовая температура составляет не менее +10°, и объясняет сильные изменения климата в этой зоне перемещением полюса в Третичном и Четвертичном периодах [121].

Именно изменением положения полюсов по отношению к континентам и океанам, приводящим в свою очередь к изменению направления теплых течений и воздушных масс, многие ученые объясняли возникновение периодов оледенений. Эта теория существует на правах гипотезы и в настоящее время[6]¹. Утверждая это, Вирт ссылается на открытия немецкого метеоролога Альфреда Вегенера, который еще в 1912 году высказал идею о том, что материки перемещаются, а Атлантический океан образовался в результате раскола древнего суперконтинента. В пользу этого утверждения Вегенер привел неопровержимые аргументы: сходство береговой линии и ископаемых останков Африки и Южной Америки, а также следы великих оледенений пермского и каменноугольного периодов, расположенные ныне вблизи экватора. Т.о. этот немецкий ученый формулирует теорию «дрейфа материков» и т.н. «мобилизма» – перемещения крупных литосферных плит, признанную ныне всеми исследователями[7]². Но, несмотря на это, вплоть до середины 60-х годов нашего столетия большинство геологов полагало, что очертания материков и океанических бассейнов остаются неизменными.

Итак, по мнению Вегенера, южноамериканский материк отделился от африканского еще в мезозойскую эру, и стал удаляться от него по направлению к западу. Связь же между Европой и Северной Америкой сохранялась до конца Третичного – начала Четвертичного периодов, или даже до более позднего времени.

Согласно представлениям современного варианта гипотезы мобилизма – «новой глобальной тектоники», некогда все материки входили в состав единого пра-материка, получившего название Мегагея, который существовал по крайней мере с начала протерозойской эры[8]¹. К началу палеозоя Мегагея раскололась, в результате чего возникли два протоматерика – южный Гондвана и северный Лавразия[9]². Гондвана в течение всего палеозоя оставалась довольно стабильной областью, высоко стоящей над уровнем моря. Лавразия возникла несколько позднее, вероятно, ее образование завершилось в девоне (350–400 млн. лет назад), когда соединились Северо-Американская и Восточно-Европейская платформы. В следующем, каменноугольном периоде (345–280 млн. лет назад), в результате т.н. «тектоно-магматической эпохи герцинской складчатости» на месте Уральского моря появляется горная страна, простирающаяся до Алтая. Это вызвало слияние протоконтинентов в единый массив суши, получивший название Пангея (от греческого pan – «все» и ge, gaia – «земля»). Этот материк существовал на протяжении палеозойской и большей части мезозойской эр. Разделение могло произойти не ранее конца юрского периода, поскольку при исследованиях океанического дна Атлантики с помощью глубоководного бурения в некоторых местах были обнаружены отложения юрского возраста (190–135 млн. лет назад), но нигде не встречены более древние. Итак, к концу юрского – началу мелового периодов мезозойской эры Пангея раскололась на два огромных материка. Северный включал в себя территории, которые позднее станут Европой, Азией и Северной Америкой; а южный объединял в себе наряду с Африкой, Южной Америкой, Антарктидой и Австралией, также и отколовшийся от Африки Протоиндостан. Между этими двумя древними материками простирался мелководный палео-океан Тетис [8]. Что касается Арктической области, то определенно можно сказать о том, что на протяжении большей части мезозойской эры там располагался глубоководный залив Северной Пацифики – Южно-Анюйский океанический бассейн. Во времена юрского периода на месте залива формируется замкнутый морской бассейн, периодически соединяющийся с океаном Тетис через проходящий по территориям будущих Уральских гор Тургайский пролив; а также через мелководные морские пути, связывающие его с Атлантикой и Пацификой (Тихий океан). На западе формируется т.н. Западный внутренний морской путь, проходящий через Северо-Американский континент в район сегодняшнего Мексиканского залива. Согласно данным палеоботаники летние температуры позднего мезозоя в Арктике достигали 18–21°С, а зимние не понижались ниже +4 – +6°С.

В начале третичного времени (палеогене) Арктический бассейн представлял собой бессточное пресноводное озеро-море, временами соединявшееся с южными океанами, мелководным Западно-Сибирским морем и эпиконтинентальным Тургайским проливом; а подводный Ломоносовский хребет был частью нынешнего Сибирского хребта. В это время (около 55 млн. лет назад) в Арктике царил субтропический климат. Среднегодовая температура на полюсе была на 20 градусов выше современной. Тогда еще не существовало известных сегодня горных цепей Пиренеев, Апеннин, Альп, Карпат, Крыма, Кавказа и Гималаев. На их месте все еще простирался теплый мелководный океан, остатки которого известны нам сегодня как Средиземное, Черное, Каспийское моря, а также Персидский залив и моря Малайского архипелага. Европа соединялась с Северной Америкой и была отделена от Азии широким проливом. Максимальных размеров океан достиг около 40 млн. лет назад, после чего с началом бурных процессов горообразования, в середине третичной эры, он распался на несколько самостоятельных бассейнов, а еще позднее на его месте возникла мощная горная цепь, протяженностью тысячи километров, отделившая северную часть Евразии от Южной, что, несомненно, повлияло на ухудшение климатической обстановки. Непосредственным следствием этого стало изменение палеоботанической обстановки. На протяжении последних 25–3 млн. лет назад вечнозеленые леса тропиков и субтропиков сменили листопадные породы. Современное же положение материков в северной Атлантике, разделенных океаном, по мнению ученых, существует только со времени окончания последнего оледенения, т.е. примерно в течение 10–12 тысяч лет (см. рис. 3).

Рис. 3: Реконструкция северной полярной области (слева направо): ранний и средний мезозой (до 190 млн.л.н.), поздний мел (65 млн. лет назад), палеоген (55 млн. лет назад)

Первые, достоверно принадлежащие к роду человек (homo), высшие приматы появились только в конце плиоцена, накануне начала первой эпохи четвертичного периода – т.н. плейстоцена, который характеризуется чередованием холодных ледниковых эпох и теплых периодов межледниковья. Время начала плейстоцена определяется разными авторами в промежутке от 0,7 до 3,5 млн. лет назад. На его протяжении мощные (до 3 км.) ледовые щиты не раз покрывали северные земли Евразии и Америки. Это было временем обитания первых архантропов. Наиболее древние из них – это синантроп из Данау (Юго-Западный Китай), живший до 1,8–1,6 млн. лет назад, и питекантроп с острова Ява (Индонезия), живший около 1,7 млн. лет назад. Наряду с анатомическими признаками, сближающими архантропов с современными людьми, таким например, как прямохождение, они имели архаичные черты в строении черепа, приближающиеся к примитивным приматам – малая высота свода черепа, отсутствие выступающего подбородка и т.д. Несмотря на то, что они изготавливали грубые рубящие орудия, их вряд ли можно назвать людьми. Не имея способности к человеческой речи или каких бы то ни было признаков существования у них представлений о сакральном, их следует считать животными и предками человека только в отношение эволюционного развития морфологии тела, постепенно приближающейся к человеческой.

Во времена, непосредственно предшествовавшие наступлению плейстоцена (эоплейстоцен), Арктический океан оставался довольно ограниченным, замкнутым бассейном. Говоря о вертикальных неотектонических подвижках земной коры на протяжении этой эпохи, Г. И. Лазуков отмечает: «Особенно большими эти изменения были на севере Евразии, где огромные площади имеют шельфовые пространства, занятые ныне Баренцевым, Карским, Восточно-Сибирским и другими арктическими морями. В конце плиоцена они были сушей. Береговая линия располагалась севернее и находилась на 300–400 метров ниже современного уровня океана. Евразия и Северная Америка были огромным единым материком, береговая линия которого проходила на сотни километров севернее современной. Балтийское и Северное моря были сушей. Суша, вероятно, была и на и месте Берингова и Охотского морей» [57].

Подводя итог можно сказать, что в эпоху эоплейстоцена Арктический бассейн представлял собой внутреннее море циркумполярного континента, береговая линия которого проходила на сотни километров к северу по сравнению с ее сегодняшним расположением. На основании изучения проб взятых из массивных отложений хребта Ломоносова, можно говорить о том, что это древнее море на самом деле представляло собой огромное пресноводное озеро.

Уровень Арктического бассейна за время плейстоцена также неоднократно изменялся. «В конце плиоцена – эоплейстоцене на арктическом побережье Евразии почти повсеместно начинается морская трансгрессия, масштаб и время проявления которой имели региональные особенности» – пишет Е. И. Полякова, излагая современные палеогеографические представления [79]. Резюмируя данные приведенные в монографии этого автора, можно сказать, что на востоке Евразии (п-ов Чукотка, север Якутии, Новосибирские острова) размеры трансгрессии были относительно не велики, отложения соответствующие этому повышению уровня мирового океана обнаруживаются не везде, причем распространяются узкой полосой вдоль береговой линии, в приустьевых участках межгорных долин и низменностях. Это позволяет говорить о том, что с конца плиоцена на протяжении всего плейстоцена, уровень моря в этих областях был близок к современному. Что касается Западной Сибири и Восточной Европы, то здесь масштабы трансгрессии были намного большими.

Точное время окончания трансгрессии, определить затруднительно. Можно лишь констатировать, что отложения, обнаруженные на водоразделах в бассейне реки Печеры, содержащие в своем составе вымерший вид микроскопических морских водорослей (диатомей) Thalassiosira nidulus, по времени формирования ограничены верхним временным пределом 280 тыс. лет. В бассейне Северной Двины осадконакопление закончилось несколько позднее, по крайней мере, отложения регрессирующего бассейна, включающие в свой состав Neodenticula seminae, начали формироваться не ранее 300 тыс. лет назад.

Таким образом, это понижение уровня мирового океана охватывает весь нижний и средний плейстоцен. Что касается нижнего плейстоцена, то соответствующие начальным этапам трансгрессии отложения ледниково-морского характера связаны с окским оледенением, во время максимума которого граница ледника проходила через северные районы Украины, юг Белоруссии, нижнее течение Камы.

Начало среднего плейстоцена, которое датируется примерно в 300 тыс. лет назад (при продолжительности всего периода в 100–150 тыс. лет), на Русской равнине совпало с лихвинским межледниковьем. «Это межледниковье, – как отмечает Лазуков, – продолжительнее всех последующих, и для него характерны неоднократные смены ландшафтов. Осадконакопление в это время происходило при… высоком уровне океана. Об этом свидетельствуют мощные толщи морских отложений (до 50–100 метров). …Обычно морские отложения залегают на десятки метров ниже уровня моря. В современную сушу по древним речным долинам они вдаются широкими заливами-эстуариями на многие десятки (Прибалтика) и даже сотни километров (север Русской равнины и Западной Сибири)».

Последующее за теплым периодом максимальное среднеплейстоценовое оледенение (в Альпах определяемое как рисское, в Восточной Европе – днепровское и московское, в Сибири – самаровское) также происходило в условиях высокого уровня мирового океана. Характеризуя его, Лазуков пишет: «Наибольшие размеры ледники имели на Русской равнине. В Восточной Сибири оледенение имело в основном горный и полупокровный характер. Только на западе (Путорана) был крупный ледниковый покров. Однозначной оценки мощности льдов нет. Многими признается, что в центре ледникового питания (район Ботнического залива) она достигала 5 км. В районе Ленинграда мощности оцениваются до 3 км, в Москве – 1, 5–2 км, а в краевых частях донского и днепровского языков – в 300–500 м. …На севере Евразии максимальное оледенение развивалось в условиях обширной, трансгрессии Полярного бассейна, воды которой проникали на сотни километров в пределы суши. Уровень моря был на 100–120 м выше современного. Именно благодаря синхронному развитию с трансгрессией днепровское (самаровское) оледенение было максимальным: создались особенно благоприятные соотношения между теплом (холодом) и влажностью».

Таким образом, современные палеогеографические представления исключают возможность присутствия человека в Арктике ранее начала верхнего плейстоцена и не столько потому, что этому препятствовали климатические условия Арктического региона, сколько из-за высокого уровня Северного океанического бассейна[10]¹. Следует отметить, что основоположники арктической теории (Уоррен, Вирт, Тилак) писали свои труды в конце XIX – начале XX века, т.е. в то время, когда не была определена даже приблизительно длительность Четвертичной эратемы. Для них Третичное время – это эпоха, непосредственно предшествующая ледниковому периоду (плейстоцену), то есть двум известным на тот момент оледенениям, разделенным одним межледниковьем. Поэтому ничто не препятствовало тому, чтобы связать прародину человечества с землями, освобожденными от вод в процессе эоплейстоценовой регрессии, а процесс антропогенеза приурочить к длительной Третичной эратеме. Казалось бы, доводы, приведенные основоположниками теории северного, полярного происхождения человечества в пользу самой возможности существования человека на территориях, расположенных за полярным кругом, не могут быть приняты сегодня в силу современных палеогеографических данных: ведь известная геологам еще в начале XX века регрессия мирового океана в последующем сменилась выраженным повышением его уровня, а значит предполагаемые предки человека не могли оставаться в заполярье дольше конца эоплейстоцена. Эти заключения будут на самом деле верными только в том случае, если мы будем продолжать настаивать на теории, которая относит происхождение человека современного типа к третичному периоду. Однако если мы беспристрастно рассмотрим данные современной антропологии, то мы не найдем для этого весомых оснований.

До недавнего времени в антропологии существовали две гипотезы о происхождении неоантропа. Это теории поли- и моноцентризма. Теория полицентризма была впервые сформулирована Ф. Вайденрейхом в 1938 году. Как указывает Я. Я. Рогинский: «Он утверждал, что от синантропа произошли монголоидная и американская расы, от яванского питекантропа – австралийская раса, от родезийского человека – негрская или бушменская раса, от палеоантропов Передней Азии – европеоидная раса. Важными фактами, на которые опирается Ф. Вейденрейх, можно считать специфические черты сходства между синантропом и монголоидами – лопатообразные резцы, ореховидные вздутия на язычной поверхности альвеолярного края нижней челюсти и некоторые другие особенности зубов и скелета. При сопоставлении питекантропа и австралийской расы Ф. Вейденрейх ограничился общей особенностью их – отсутствием глубокого желоба между чешуей лобной кости и ее выступающим краем над глазницами» [57]. Что касается родства родезийца с негрской расой и ближневосточных палеоантропов с европеоидной расой, то оно не было аргументировано морфологическими фактами.

Теория моноцентризма, напротив, утвердила тезис о происхождении всех рас человечества из одного центра и дальнейшее их распространение по всей земному шару. В пользу своей точки зрения моноцентристы приводят факты, свидетельствующие о сходстве всех современных рас Homo sapiens, в тех признаках, которыми они резко отличаются от других антропоидов: у всех рас есть подбородочный выступ, обеспечивающий возможность членораздельной речи, у всех отсутствует надглазничный валик, у всех рас самый крупный коренной зуб первый, а не второй, как у палеоантропов и, наконец, соотношение ширины затылка с высотой черепа, а также длины основания черепа с его высотой сходны у всех рас и резко отличны от палеоантропа. Но наиболее веский аргумент моноцентристов заключается в данных, полученных палеогенетиками.

Впервые сравнительное исследование ДНК было предпринято профессором Калифорнийского университета в Беркли Алланом К. Уилсоном, который получил в 1987 году ДНК 147 людей разных рас. Результаты исследования были опубликованы в журнале «Science» в 1992 году. Для исследования была выбрана ДНК митохондрий – клеточных органелл, находящихся в цитоплазме, а потому наследующаяся только по материнской линии, поскольку зародыш получает цитоплазму только от яйцеклетки. По этой же причине митохондриальная ДНК не вступает в процессы скрещивания с ДНК отца, и все изменения в ее составе можно приписать нейтральным, не жизненно важным мутациям, которые, как предполагается, протекают с постоянной скоростью. Кроме того, митохондриальная ДНК обладает большей вариабельностью, что является следствием ее более высокой мутагенной активности. Было выяснено, что расхождение в нуклеотидном составе участка ДНК (названного «гипервариабельным сегментом 1») между людьми разных рас и континентов, с одной стороны, и наиболее близкими в морфологическом отношении к человеку шимпанзе – с другой, составляют около 42%. Зная, что эволюционные линии этих высших приматов и человека разошлись около 5 млн. лет назад, не составило труда определить темп мутации и вычислить время дивергенции наиболее вариабельных образцов ДНК человека и таким образом определить время жизни «праматери человечества», которое составило 200–100 тысяч лет назад, или по уточненным оценкам японского ученого Сатоси Хораи 143 тысяч лет.

В целом в генотипе шимпанзе и человека в среднем отличается каждый сотый нуклеотид, в то время как ДНК людей разных рас имеет различие только в каждом тысячном. Наибольшие различия в гипервариабельном сегменте 1 митохондриальной ДНК, достигающие внутри современного человечества 2%, наблюдаются между африканцами, живущими к югу от Сахары и представителями всех других рас. Эта бушменская раса, которая согласно археологическим данным заселяла некогда весь Африканский континент, характеризуется очень низким ростом, узким носом, более светлой кожей по сравнению с другими африканцами, наличием складки верхнего века у внутреннего угла глаза (эпикантус), характерной для монголоидной расы и довольно плоским лицом. Само ее существование, казалось бы, должно говорить в пользу полицентризма. В генотипе передающейся только по линии отца Y-хромосомы у некоторых представителей бушменской расы была найдена мутация, не обнаруженная у представителей других рас; в чем можно видеть следы генетических контактов данной расы с древними автохтонными популяциями палеоантропов.

Эти данные с позиций миграционной теории, которая одна может примирить аргументацию как моно-, так и полицентризма, указывают на большее присутствие в южно-африканской подрасе генов автохтомного населения Африки, происходившего непосредственно от палеоантропов, поскольку Центральная Африка, явилась естественным географическим тупиком, где теснимые человеком современного типа палеоантропы сохранялись в чистом виде наиболее длительное время. Факты метисации палеоантропов и людей современного типа известны, к примеру, из находок на горе Кармел в Палестине, а также из материалов более поздней Суньгирьской стоянки во Владимирской области. Таким образом, в настоящее время синтетическая миграционная теория, позволяющая связать воедино сильные стороны моноцентризма и полицентризма представляется наиболее обоснованной.

Сравнительно недавно в европейских палеоантропах видели эволюционную стадию развития человека. Несмотря на их архаические черты (малая высота свода черепа, выступающий сплошной надглазничный край лобной доли, покатый лоб, скошенные щечные поверхности скуловых костей, отсутствие подбородочного выступа, и особое строение гортани, не допускающее наличия членораздельной речи), указывалось на то, что поздние палеоантропы – неардентальцы имели довольно развитую мустьерскую культуру. Она была названа так по наименованию пещеры Ле-Мустье во Франции и характеризовалась значительно усовершенствованной техникой обработки каменных орудий (различные рубила). Также в качестве аргумента в пользу того, чтобы рассматривать палеоантропов как предковую стадию человека современного типа приводился довольно веский довод о том, что нигде не были найдены останки палеоантропов, перекрывающие слои с останками людей современного типа. Однако сейчас доказано, что неардентальцы не только сосуществовали с людьми современного типа, но и могли смешиваться с ними.

Факты одновременного сосуществования и метисации неардентальцев и людей современного типа были получены в 80-е гг. при исследовании находок из пещер Схул, Табун и Кебара на горе Кармель в Палестине, где еще в 30-е гг. XX века, были обнаружены остатки палеоантропов, обладавших многими чертами сходства с современным человеком (Схул) и собственно неардентальцев (Табун, Кебара). Первоначально, сразу после обнаружения они были отнесены ко времени 40–45 тыс. лет назад. Однако позднее эти находки были датированы в 100 и 120 тыс. лет соответственно (по исследованию зубов мамонта, найденных на уровне погребений). Подобные находки «архаичных неоантропов» были сделаны в Джебел-Кафзех возле Назарета: при их исследовании методом радиоуглеродного анализа был получен возраст в 92 тыс. лет, а методом электронно-спинового резонанса – 115 тыс. лет. Наиболее древний череп, относимый к Homo sapiens, был обнаружен в пещере Омо (Эфиопия), неподалеку от северного побережья озера Туркана в 1965 году. Отложения полевого шпата, взятого из пемзы, лежащей ниже и выше места находки методом аргонового датирования дало возраст 195 и 104 тыс. лет, что в среднем дает 150 тыс. лет. Аналогичные находки костных человеческих останков, сделанные в Танзании (Летоли-18) и в Южной Африке (пещеры Бордер и Класиес), датируются возрастом 120–150 тыс. лет. Эти находки синхронны появлению классических европейских неардентальцев, которые около 130 тыс. лет назад сменили т.н. ранних палеоантропов («пренеардентальцев»), распространенных в эпоху среднего плейстоцена.

Однако находки «раннего неоантропа» никак не связаны с «ориньяком» – древнейшей из известных сегодня культур верхнего палеолита, чьим творцом, несомненно, признается человек современного физического типа. На Ближнем Востоке, т.е. там, где обнаружены находки «архаичного неоантропа» ориньякская культура по самым смелым датировкам появляется никак не ранее 36 тыс. лет назад, и имеет европейское происхождение. Это касается и собственно людей современного типа, которые в Палестине и Ливане появляются 30–40 тыс. лет назад и не имеют остаточных черт неардентальцев.

В 1997 г. профессором Сванте Паабо были проведены работы по сравнению митохондриальной ДНК, выделенной из фрагмента позвонка неандертальца, найденного в 1856 г. в Фельдгоферовской пещере близ Дюссельдорфа в Германии (долина Неарденталь), с соответствующим генетическим материалом современного человека. В последовательности из 370 нуклеотидов отличия наблюдались по 27 позициям (7%), тогда как у современных людей самых разных рас максимальное различие наблюдается только по 8 нуклеотидам (2%). В результате удалось установить, что различия в генотипе указывают на расхождение эволюционных линий неоантропа и неардентальца около 600 тыс. лет назад, то есть еще на уровне архантропа, а, следовательно, палеоантропы не являются предками современного человека и представляют собой параллельную тупиковую ветвь эволюционного развития гоминид. Эти результаты были подтверждены в 2000 году независимым исследованием материалов митохондриальной ДНК, извлеченной из костных останков неардентальского ребенка, найденных в Мезмайской пещере на Северном Кавказе и датированных с помощью радиоуглеродного анализа возрастом в 29 тыс. лет.