Читать книгу: «Сумеречный патруль. Чёрный филин и посох Тота», страница 2

Глава 2

Дверь отсека для заключённых полицейского УАЗа открылась, и Илью ослепил свет фонарика нещадно, направленного прямо в его лицо, заставляя парня щуриться и отводить взгляд от двери.

– Ну что на свободу с чистой совестью? – усмехнулся человек с фонариком. Никитин по голосу догадался, что это был Мышкин.

– Привет, Валера. Рад тебя видеть… Точнее слышать.

– Ну что ж, богатым мне не быть, – с досадой в голосе выключил фонарь Мышкин.

– Все уже приехали? – поинтересовался Илья, продвигаясь к выходу согнувшись в полуприседе. Он уже предвкушал взбучку, которую ему устроит начальство, после устроенного им безуспешного преследования бадюли по улицам города – ведь свидетелями этого стали как минимум пара десятков непосвящённых, а апогеем его задержание полицейскими за стрельбу из огнестрельного оружия и нарушение общественного порядка.

– Пока только мы. Давай сюда руки.

Илья послушно вытянул вперёд руки на запястьях, которых красовались наручники:

– А Рыков с вами?

– Нет. Но скоро будет. Дежурный передал, что его вызвали вместе с Пучкиным на место происшествия. А ещё вроде как Резник должен подъехать.

От последней услышанной фамилии Никитина бросило в пот. Руки его были свободны и он, наконец, смог почесать кожу прежде закрытую оковами, которая беспрестанно зудела с того самого момента, как один из полицейских с большим рвением потуже защёлкнул наручник.

Кроме Мышкина в группе зачистке также были Сливко, Терехов и недавно, пополнивший ряды Управления молодой выпускник Академии ФСКА – лейтенант Касыгин. Они уже успели опоить полицейских зельем беспамятства, которые десятью минутами ранее задержали Никитина, и сейчас занимались тем, что подменяли им воспоминания и протоколы, а также блокировали место происшествия, чтобы больше никто из непосвящнных, не проник на территорию двора, пока здесь не отработают криминалисты. Калинина тоже была здесь. Она изучала следы борьбы Ильи с сумеречным в надежде найти какую-нибудь улику. Сверчок продолжал неистово заливаться, заявляя своё право на главенство во дворе и, возможно, таким образом, силился выгнать со своей территории незваных гостей.

Илья старался не показывать своего волнения от грядущей бури нравоучений и угроз, приукрашаемых самыми смачными эпитетами, но получалось у него плохо – он постоянно косился на Калинину, периодически бросающую на него укоризненные взгляды, и то и дело прикусывал нижнюю губу. Он хотел было подойти к Маше и поговорить с ней о случившемся. Однако боялся, что его начнут отчитывать раньше времени и в то же время надеялся на понимание с её стороны, почему ему пришлось нарушить ряд пунктов различных регламентирующих документов, и поэтому она поддержит его и во время доклада начальству всё же сгладит произошедшее или даже умолчит об отдельных нарушениях Ильи.

Во двор въехали две машины – это была ещё одна группа зачистки и криминалисты во главе с Синициным и томительное ожидание выволочки Никитиным продолжилось.

– Ну, ты даёшь, – усмехнулся Женя Синицын и похлопал Илью по плечу, – Я даже не могу припомнить, чтобы ещё кто-то устраивал такую погоню за одним сумеречным и сумел засветиться такому количеству непосвящённых.

– Умеешь подбодрить, – выдавил из себя улыбку Илья, храбрясь изо всех сил, – Зато я снова буду героем совещаний весь следующий месяц.

– Э-э-э, нет брат. Ты им будешь пока кто-то другой не накосячит, и желательно сильнее тебя. А превзойти тебя теперь будет очень тяжело, уж поверь мне.

Наконец ожиданиям Никитина, которые, как известно иногда бывают хуже смерти пришёл конец – во двор въехал седан представительского класса, в чёрном лаке которого, кажется, отражалась вся ночь города: дома, низкая металлическая изгородь, деревья, люди, свет фонарей, звёзд и самой луны.

– Вот он твой звёздный час, – съязвил за спиной Ильи Синицын и тут же поспешил уйти как можно дальше от эпицентра грядущей разборки, чтобы изобразить увлечённый вид изучения чего угодно, лишь бы казаться занятым важным делом и не попасть ненароком под раздачу.

Машина остановилась почти напротив Никитина и, словно выждав драматическую паузу, дальняя от Ильи задняя дверь седана открылась, и появился Пучкин. Даже тусклый свет сумерек не мог скрыть его раскрасневшегося лица, окроплённого каплями пота. Вид у него был настолько потерянный, словно он только что вышел из центрифуги и теперь плохо ориентировался в пространстве. Вторая задняя дверь машины открылась, и вслед за начальником оперативного отдела взорам вех предстал первый заместитель начальника управления ФСКА, полковник Резник. После появления Резника все замерли и прекратили свои занятия, даже сверчок смолк, не смея перечить авторитету большого начальника – воцарилась гробовая тишина.

– Что застыли?! – рявкнул полковник, а затем более спокойно и очень вкрадчиво добавил, слегка приподнимая руки вверх, словно подталкивая, – Продолжаем работать.

После этих слов все вновь принялись копошиться, но уже с двойным усердием.

Резник быстрым уверенным шагом приблизился к Никитину, вытянувшемуся как струна по стойке смирно, и принялся рассматривать его с ног до головы, сверлящим взглядом. Седеющие брови его застыли грозными дугами, почти соединяясь у сморщенной переносицы.

– Пучкин, ты где? – крикнул Резник.

– Я! – ответил Семён Павлович Пучкин, подпрыгнув на месте, словно внезапно очнулся после сна.

– Сюда иди, – кивнул Резник, обозначая взглядом, что Пучкин должен встать рядом с Никитиным.

Подполковник быстро засеменил и встал рядом с Ильё с раболепным видом, смотря на заместителя начальника Управления и уповая на его милость. Но её не последовало.

– Три статьи инструкции сумеречного патруля и две статьи положения о ФСКА. Это минимум того, что было нарушено всего одним сотрудником за каких-то тридцать минут, – тяжело выдохнул полковник.

– Готовься на пенсию, Пучкин, – голос Резника был твёрдым, но спокойным, однако по его, глазам, искрившим, будто молнии и периодически напрягающимся желвакам было понятно, что внутри его всё кипит, – Неужели так тяжело донести прописные истины до своих подчинённых и добиться от них выполнениях основ конспирации?

– Я…, – хотел было оправдаться, Пучкин, но тут же был перебит:

– Тебе слова не давали! – не выдержав, рявкнул полковник, – В рапорте свои мысли будешь излагать. У тебя на это время будет до восьми утра.

– Здравия желаю, – вмешался в воспитательный процесс офицер ОСБ подполковник Холод, рядом с которым, стоял начальник отдела зачистки управления, Рыков.

– А-а-а, – протянул Резник, – Николай Петрович, Роман Евгеньевич наконец соизволили нас порадовать своим присутствием.

– Извиняюсь, пришлось задержаться.

– Конечно, – по виду полковника было видно, что он готов был взорваться и отчитать опоздавших, не меньше, чем Пучкина с Никитиным, но всё же сдержался, – Приступайте к работе.

Рыков направился к сотрудникам своего отдела, а Холод – прямиком к Калининой.

– Итак, Илья Алексеевич, – неожиданно спокойным голосом продолжил Резник, – Что же всё-таки произошло?

Никитин уже успевший к этому времени мысленно несколько раз представить себе обстановку психбольницы, в которую он попадёт, после неудачного обнуления, стоял, полностью смирившейся с судьбой, с отрешённым взглядом – страшно ему уже не было.

– Товарищ полковник мы с лейтенантом Калининой проводили осмотр заброшенного кафе «Охота» на наличие сумеречных, уклоняющихся от регистрации в Управлении. После чего на меня напал бадюля, и я в состоянии аффекта начал его преследовать. Я просто не задумался о последствиях погони и в пылу борьбы забыл о возможных нарушениях инструкций.

– То есть преднамеренно нарушать ты ничего не хотел? – уточнил полковник.

– Так точно.

Лицо Пучкина оживилось, и в глазах появилась надежда, что всё произошедшее будет воспринято как не преднамеренное нарушение и тогда он, возможно, отделается объявлением не полного служебного соответствия, а то может и вообще только строгим выговором. Но в этот момент до них донеслась речь Калининой, которая давала объяснение Холоду:

– Да, я предупреждала Никитина о том, что открытое преследование сумеречных запрещено, когда бадюля, назвавшийся Василем, разбил витрину кафе. Однако старший лейтенант Никитин меня не послушал.

Такого скоропалительного и позорного раскрытия своей лжи Илья не ожидал. Пучкин тяжело выдохнул – его едва зародившиеся надежды на спасение были также безжалостно разрушены.

На лбу Резника вздулась вена над правым глазом. По его виду было понятно, что попытка обмана со стороны Никитина очень сильно взбесила его. Однако Резник принадлежал к той категории людей, для которых честь офицерского мундира означала, в том числе, сохранение достоинства на публике в любой ситуации. Поэтому он старался, как мог, хоть и не всегда успешно, будучи не тет-а-тет с подчинённым, сдерживать себя в эмоциях и выражениях, когда отчитывал их за провинности. Вот и сейчас он хоть и металлическим голосом, но крайне сдержанно сказал Илье:

– Сдаёшь все спецсредства, которые у тебя с собой, подполковнику Пучкину и едешь домой. С этого момента ты отстранён от оперативной работы до конца разбирательства. Завтра обоих жду у себя к восьми утра с объяснительными. Вопросы?

Ответа не последовало, и Резник всё тем же тоном добавил – Выполняйте.

Илья всё это время настраивавшийся на то, что Резник вот-вот сорвётся и начнёт на него кричать, чувствовал себя не в своей тарелки и даже в какой-то мере обманутым из-за того, что ожидания не оправдались. Внутри Ильи вновь запустился процесс ожидания порции гневных оров, к которому теперь добавилось самобичевание – чувствовал себя он крайне паршиво.

Ко всему этому добавлялось разочарование в своей напарнице.

«От любви до ненависти один шаг», – думал Никитин. Если час назад он испытывал смешанные чувства к Маше, то сейчас он ненавидел… ненавидел всем сердцем Калинину, которая, как ему казалось, своей неуместной и никому не нужной честностью, подставила его и сдала со всеми потрохами начальству. Илья передал все спецсредства Пучкину и, молча, побрёл домой, гневно посмотрев на Калинину, когда проходил мимо неё.

Глава 3

– Я дома! – крикнул Илья, зайдя в квартиру.

– Слава Богу, Илья Алексеевич, вы вернулись, – запричитал домовой Прохор, выходя в прихожую из гостиной, откуда доносился звук работающего телевизора.

– Ну, давай, начинай жаловаться, стукач, – донёсся вдогонку домовому протяжный голос.

– Что у вас сегодня случилось? – не прибегая к помощи рук, небрежно снял обувь Никитин и раскидал её перед входом.

– Я не успеваю за ним убираться, Илья Алексеевич, – тут же убрал раскиданные кроссовки домовой, аккуратно поставив их на обувную полку под вешалками, – А сегодня он решил поесть, не отрываясь от просмотра телевизора и, конечно же, вся комната теперь в его корме. Он постоянно и везде оставляет сор – будто он не кот, а свинья!

– И не надейтесь, что я снова поведусь на вашу разводку с тем, что писком моды у знати сейчас является привычка – есть на полу из мисок! – снова раздался голос из гостиной.

– Он от телевизора не отходит, – сделав тише свой голос, произнёс Прохор.

– Просто я навёрстываю всё, что пропустил в кинематографе за эти годы! И вообще ещё одна жалоба в мой адрес, халдей, и моему милосердному терпению придёт конец!

– Послушайте, Илья Алексеевич, – заговорщицки продолжил шёпотом Прохор, приблизившись к Никитину почти вплотную, – Разговор был, что он останется у нас на зиму, а прошло уже полгода как он у нас живёт. Может, вы скажете, что ему пора съезжать…

Ай! – Домовой подпрыгнул на месте, быстро растирая правую кисть, которую мгновение назад укусил Кошечкин.

– Вот видите! – воскликнул Прохор, тряся указательным пальцем устремлённым на дикана-кота, – Он ещё и кусается! Вот, его благодарность за всё!

– Мерзкий домовой, – прищурился Кошечкин, склоняя голову набок, – Продолжаешь ябедничать. Мало тебе?

У Ильи не было желания дальше вникать в очередную мелочную ссору сумеречных, а тем более наблюдать её. Он и поинтересовался то произошедшим конфликтом только для приличия, поэтому кинув ключи на комод, Никитин направился на кухню.

Сумеречные переглянулись.

– Что-то случилось, – многозначительно прошептал Прохор.

– А то я без тебя не понял, капитан очевидность. Пошли, узнаем что стряслось, – громко выдохнул дикан через ноздри, настраиваясь на серьёзный разговор.

Когда сумеречные зашли, Никитин уже сидел за столом, перебирая в руках пустую кружку.

Домовой включил газовую плиту и поставил греться чайник, косясь на хозяина квартиры, а дикан запрыгнул на стул рядом с последним.

– Илья, я тут несколько фильмов посмотрел и вот что подумал: давай, Прохор будет нас с тобой как-нибудь по-особенному называть, для солидности. Ну, например: господин или милорд. А лучше как в Бэтмене, – «мастер». Мастер Никитин, мастер Кошечкин. Как? Звучит?

– Угу, – не отрывая взгляда от кружки, выдавил Илья.

– Что случилось? – не терпеливо выпалил Прохор, садясь за стол напротив Ильи.

– Кажется, меня скоро уволят из ФСКА со всеми вытекающими…

– Да ну! – воскликнул Прохор, округляя глаза.

– Пф, – махнул лапой Кошечкин, скептическим голосом добавляя – Опять, небось, какая-нибудь чепуха, не стоящая и выеденного яйца и раздутая до небывалых размеров.

После этого он запрыгнул на стул рядом с домовым и, щурясь, принялся вылизывать свою переднюю лапу.

– Нет, на этот раз всё серьёзно, – шмыгнул носом Никитин и рассказал сумеречным о проверке кафе «Охота», преследовании бадюли с последовавшими разборками, и о том, как Калинина всё рассказала начальству, даже не пытаясь оправдать совершённые им нарушения инструкций.

– Вот, как-то так, – закончил рассказ Илья.

– Недолго музыка играла – недолго фраер танцевал, – тяжело выдохнул дикан, – Опять придётся в коробках ночевать.

– Ты можешь хоть раз не только о себе подумать?! – возмутился домовой.

В ответ Кошечкин лишь небрежно махнул лапой и отвернулся, и продолжил намываться.

– А это что? – сам у себя спросил Никитин, доставая из кармана красный камень, про который он уже и забыл.

– Это сердолик, – словно, между прочим, произнёс Прохор, наливая в кружку с пакетиком чая кипяток, – Его в Дренем Египте очень любили использовать.

– Точно, – вспомнил Илья, – Он же выпал из статуэтки бадюли, когда мы с ним боролись.

Кошечкин пристально посмотрел на камень и тут же оживился:

– Кажется, не всё потеряно.

– Ты о чём?

– Да о том, что этот камешек возможно ключ к нашему спасению.

– В каком смысле? – не выдержал и домовой, не понимая восторга дикана.

– Да ты что, балда, – обратился Кошечкин к Прохору, – Совсем ничего не чувствуешь и не видишь? Ладно, он – человек и ловчий ещё молодой, но ты то!?

– Вообще-то это ваша – диканская, прерогатива – видеть любое сумеречное проявление, – начал было оправдываться домовой, но едва подойдя к камню ближе, тут же суетливо затараторил, – Подожди, подожди. Ну, ни чего себе! Он весь горит!

– Мне кто-нибудь объяснит, что происходит? – не выдержал Илья, сгорая от нетерпения.

– От камня исходит такая сильная энергия сумеречного мира, что даже я её заметил…

– Это часть не простой безделушки, Илья, – перебил домового Кошечкин, – Я за всю свою жизнь ни разу не видел такой мощной штуки. А ведь это только часть какого-то артефакта, как ты говоришь. Если честно мне даже тяжело представить какого объёма силой обладает весь артефакт.

– И он очень древний, – не решительно дотронулся пальцем до сердолика Прохор и тут же одёрнул руку.

– То есть, бадюля, который убежал от меня сегодня имеет при себе очень сильный артефакт сумеречного мира?

– Да, – не сводя глаз с камня, ответил Кошечкин.

– А какой именно силой он обладает? Он может нести угрозу людям и сумеречным?

– Мы тебе этого с Прохором не скажем, потому что сами не знаем. Мы не можем по отдельной части чего-то сказать, что может штука в целом, как и ты не сможешь по одной гайке ответить от какой она конструкции. Я только чувствую и вижу сумеречную энергию, даже если она замаскирована, а тут она настолько сильна, что это даже пугает.

– Значит, бадюля скорее всего скрывался не потому, что у него разрешения не было, а чтобы скрыть статуэтку, которая является древним и мощным артефактом.

– Именно, – кивнул головой дикан, довольный и преисполненный снисхождения, словно терпеливый учитель, наконец дождавшийся правильного ответа от своего ученика, – И сумеречный, который скрывается с такой штуковиной, вряд ли обладает ею на законных основаниях. А если ты найдёшь этот артефакт, то возможно тебе простят сегодняшнюю оплошность и оставят в ФСКА – победителей же не судят.

– Вполне возможно. В положении о ФСКА есть какая-то статья о том, что любые действия оперативника оправдываются, если они способствовали пресечению серьёзного преступления. Надо бы выяснить, что это за артефакт и где может прятаться Василь… – задумался Илья, – Но сейчас я не могу пойти и отдать этот камень. В Управлении могут мне не поверить, что он является частью статуэтки, которая находится у сбежавшего бадюли. Скажут, что специально придумал, чтобы в ФСКА остаться – проникнуть в мой разум и воспоминания они не могут, чтобы подтвердить мои слова, как и обнулить.

– Значит, тебе придётся поднапрячься и самому найти этого бадюлю, и артефакт.

– А как вы говорите, выглядела эта статуэтка? – вмешался Прохор.

– Да-а-а…, – протянул Илья, вспоминая, – Как голова какого-то животного…

– Наверняка кошка, – самодовольно вставил Кошечкин.

– Скорее собака, – прервал момент ликования дикана Никитин.

– Точно Древний Египет, – резюмировал Прохор и поставил на стол кружку с чаем и тарелку со свежеиспечённым пирогом, от которых устремлялся вверх тонкими струями пар.