Читать книгу: «Хранители пяти сердец», страница 4

Глава четвертая.
Посвящение

Ник следовал за Элвисом. Темный коридор, потом лестница, потом несколько дверей, скорее всего, металлических – это слышно было по лязгу открывающихся замков и скрежету петель. Запахло сыростью. «Подвал», – догадался Ник. Неприятно засосало под ложечкой. Элвис двигался с уверенностью хозяина. «Эх, не зря он мне не понравился. Зачем я согласился с ним идти. Надо было не ужинать, а сразу уходить. Проклятое безденежье, никак не накоплю на хороший рацион. Поймали, как хищника на приманку. Хотя какой я хищник. Так, мышь в мышеловке. После зерна на сыр повелась». Элвис шел, подсвечивая путь фонариком от смартфона, вдруг стало совсем темно. «Батарейка села», – предположил Ник. Вот каким надо быть идиотом, чтобы согласиться идти в темноте с незнакомым подозрительным типом. Глаза постепенно привыкали, и темнота сменилась полумраком. «Судя по расстоянию, мы уже где-то под Москвой-рекой», – ерничал Ник. Элвис внезапно остановился, так, что Ник споткнулся и чуть не упал ему на спину.

– Пришли. Антон, то, что сейчас будет происходить, навсегда изменит вашу жизнь, и вы должны решить для себя, хотите вы этого или нет. Если вы хотите оставить все как есть – дверь перед вами. Вы можете свободно уйти. Если вы готовы к переменам – проходите со мной. Вы обещаете всегда молчать о том, что узнаете. И принимаете все, что будет происходить с вами в дальнейшем. Вам не причинят вреда. Ваша жизнь изменится во всем. Но за это вы будете служить. Это важная и почетная служба. Ничего незаконного. Больше я вам ничего сказать не могу. Вам нужно принять решение.

– Элвис, я не знаю, кто вы и что вам от меня нужно. Я не понимаю, почему вы выбрали именно меня для какой-то службы. Я не хотел идти за вами, и мне все это очень не нравится. Я все потерял, осталась только жизнь, но и это для меня немало. Я давно уже не верю в чудеса и никому не доверяю. Я знаю, что взять с меня нечего, кроме моей жизни. И у меня есть опасения за нее. Но я очень хочу изменить свое положение, это так. Я хочу вернуться к нормальному существованию и вернуть то, что у меня отняли. Чужого мне не надо, и я не возьмусь за это, сколько ни просите. Я не буду совершать противоправных действий или причинять людям вред, хоть и живу под чужим именем в нищете. Если все происходящее будет по закону и справедливости, я готов и рад любой возможности изменить свою жизнь.

– Вы сильный. Вас ломали, но вы не сломлены. Ни слова больше. Проходите за мной. Все остальное в прошлом. Все будет по законам.

Дверь за Ником захлопнулась. Были слышны негромкая музыка, голоса и тиканье огромных часов. Их еще не было видно, но их размер можно было определить по звуку их крутящихся шестеренок где-то над головой. «Как будто зашли в механизм огромной часовой башни», – сравнил Ник. Везде стояли курящиеся светильники-лампы. Потолки были невероятной высоты, как своды католических средневековых соборов. Наконец они вышли в огромное помещение. Размером оно было с центральный зал Собора Святого Петра в Ватикане. Освещение было слабое. Можно даже сказать, полумрак. По всей территории расположились группы людей. Это были мужчины в длинных одеяниях, напоминавших туники или плащи. Все они были странного средневекового вида – их прически, жесты и речь были далеки от современных привычных образов.

В центре зала на полу расположился огромный компас. Или устройство, похожее на него. Стрелка компаса гуляла из стороны в сторону. «Нестабильное магнитное поле, – думал Ник, – судя по размерам помещения, мы где-то глубоко под землей». Вместо сторон света и букв обозначений на полу были нарисованы какие-то персонажи. Напоминали они скорее героев компьютерной игры или фильмов про пришельцев, слишком уж необычный у них был вид. Чуть поодаль он увидел огромную шахматную доску, вернее, поле, нарисованное прямо на полу. Фигуры на этом поле были античными статуями на пьедесталах. Они были высотой в три человеческих роста. Примечательным было то, что фигуры были живыми и двигались с пьедестала на пьедестал, словно повинуясь чьим-то приказам. Это были живые люди, но своим видом они походили на актеров античного театра – так много в их жестах и мимике было драматизма, и погружены они были в себя как в моноспектакле.

Дальше Ник увидел столы, похожие на бильярдные, и на них были какие-то настольные игры, так по крайней мере ему показалось. Над столами нависла группа людей, явно что-то вычисляя и разыгрывая, они бросали игральные кубики, раскладывали таблички, и тут же был человек, который все это записывал перьевой ручкой, обмакивая ее в чернильницу, висящую у него на груди, в большой пергаментный свиток. Ник начинал догадываться: «Это подпольное казино, и меня решили пригласить сюда работать портье. Если это так засекречено, значит, платят хорошо и, возможно, обеспечивают жильем. Но если будет облава, мне с моими документами попадаться никак нельзя». В таких мыслях Ник прошел за Элвисом в глубь зала. Там была кафедра по центру, как президиум. И многоярусные скамьи в несколько рядов по сторонам.

– Вам нужно сменить одежду, – проговорил на ходу Элвис. – Чтобы вы не выглядели нелепо.

– Это я нелепо выгляжу?! Да у вас тут не казино, а Большой театр! Все в нарядах и декорациях! Ну ладно, я ведь принял правила игры, давайте ваш костюм. Только у меня аллергия на шерсть с детства. Не давайте мне ничего шерстяного, если можно, – бормотал на ходу Ник.

– Зайдите в этот кабинет, там будет смена одежды, вам необходимо надеть все, кроме обуви. Обувь вам пока не положена, свою не надевайте.

– Началась дискриминация! Зря я вообще с вами связался, мне еще не доставало ноги простудить – они единственный мой рабочий инструмент.

Они остановились, и Элвис легонько подтолкнул Ника в дверь. Она была таких же невероятных размеров, как и все здесь. Дубовая, на железных петлях. Нику стало страшно: из таких помещений в одиночку ему не выбраться, а Элвис куда-то засобирался. Ник вздохнул и вошел.

Огромная дубовая кровать с пологом стояла в центре комнаты. Также там был камин, в нем потрескивали поленья. У стены стояло бюро с набором письменных принадлежностей: чернильница, перья, листы бумаги. Кресло у камина, рядом сундук. На сундуке лежала холщовая рубаха, из того же материала брюки и плащ. Плащ был тяжелый, плотный, похожий на брезент, только чуть тоньше. Ник вспомнил, как летом у бабушки любил спать на раскладушке под навесом из брезента. Как барабанил по нему дождь, как влетали в него с жужжанием различные насекомые, падали, а потом вставали на лапки, расправляли крылья и отправлялись дальше по своим делам. Навес был сделан под наклоном, одна часть его была заведена над огромной бочкой для сбора дождевой воды. Как часто Ник представлял себя пиратом, а навес – парусом. Или воином, укрывающимся в засаде. Как же было счастливо…

Холщовая рубаха кололась, плащ придавил сразу к полу своим весом. Ногам было не холодно. «Наверное, подогрев пола сделали. Игорные деньги дурные, несчитанные, чего бы гектар отопления не проложить… Позвали меня явно не на роль крупье». У них другой дресс-код, уж кому, как не Нику об этом помнить.

Стук в дверь прервал его размышления – Элвис появился на пороге, Ник заметил, что тот тоже переоделся. Однако себя Элвис не обделил – бархатный плащ, шелковые брюки и рубаха. И самое главное – обувь. На нем были очень красивые туфли, какие носили щеголи в эпоху «короля-солнца». Это великолепие вызвало в Нике зависть и злость. «Ну почему я выгляжу как оборванец, если мне пообещали другой уровень жизни?»

– Элвис, я буду вам очень признателен, если вы хотя бы намекнете, в чем заключается моя работа. Мне нужны деньги. Я знаю зарплату аниматоров, она чуть больше моей, курьерской. А мне завтра еще весь день заказы развозить. Уже, наверное, за полночь, – Ник привычно потянулся в карман к телефону, чтобы посмотреть на часы, но, увы, карманов в плаще не было, все его вещи остались в келье – так Ник стал называть то помещение, где переодевался.

– Антон, ты хороший парень, только иногда глупый. Все твои проблемы в жизни из-за наивности и доверчивости. Тебе придется меняться, хочешь ты этого или нет. Знание стоит на пороге, просто открой ему дверь, – пока Элвис произносил свой монолог, они пришли к кафедре.

Там уже расселись пожилые мужчины. Все они были с бородами, кто-то из них в капюшоне от плаща. И их одежда была роскошной. Пропасть в их с Ником социальном статусе была бездонной, так остро он это чувствовал, стоя на каменном полку босиком перед ними. На скамьи тем временем стали стекаться старцы со всего зала, и их было человек сто, стояли гомон и суета. Старец в центре кафедры коснулся колокольчика, и зал мгновенно стих. Слышны были только скрежет шестеренок в сводах да громогласное тиканье.

– Сын человеческой расы, рожденный в эпоху Солнца в Венере, прошедший двадцать четыре воплощения и находящийся в двадцать пятом, готов ли ты открыть память и принять опыт предыдущих жизней? – обратился старец, сидящий по центру кафедры к Нику.

Элвис сидел на первом ряду скамьи. В руках у него была табличка, обращенная к Нику, на которой высветились слова «Готов, владыка».

– Готов, владыка! – промямлил Ник в холодном поту.

– Сын человеческой расы, для чего ты здесь?

– Я прошу помочь осознать и раскрыть мое предназначение и убрать преграды с моего пути, – послушно читал Ник подсказки Элвиса.

– Рожденный в эпоху Солнца в Венере, что платишь ты?

– Намереваюсь служить во имя жизни и процветания человечества, – заикаясь, лепетал, повторяя слово в слово за Элвисом, Ник.

– Да будет так! – старец стукнул молотком по кафедре.

К Нику сзади подошли два молодых прислужника в рясах, похожие на католических монахов. Они надели на него большую золотую цепь с каким-то знаком отличия, что на нем – Нику рассмотреть не удалось. Откуда ни возьмись появились музыканты, и заиграла какая-то этническая музыка, потом появились танцующие девушки в тонких воздушных платьях и взяли Ника в хоровод. Потом подоспела еще группа девушек, они несли огромные подносы с едой, цветами и напитками. Ник робко взирал на все это великолепие и не знал, как ему поступить дальше: Элвис куда-то исчез и подсказок больше не было. Длилась вся эта церемония минут двадцать – старцы пили вино из кубков и закусывали.

Все это время Ник стоял перед кафедрой, опустив глаза. Его мутило, и голова кружилась, одна девушка предложила ему вина из кубка – оно оказалось крепким, густым и пахло малиной. Он малину с детства терпеть не мог, что же это за испытания такие!

Вдруг старец на кафедре стукнул молотком с криком «Следующий!», и музыка, танцы, пиршество – все молниеносно прекратилось, а Ника проводили к его келье. Он, не раздеваясь, упал на кровать и уснул.

Вода, много воды. Его поливают из шланга с огромным напором. Потом бьют. Потом опять поливают. Антон понимает, что вырваться живым ему отсюда вряд ли удастся. Что они хотят от него? Денег? Он готов все отдать, только бы выйти отсюда. А дети? А Инга? Где они? Не помню. Удар, и опять отключился. Очнулся. Привязан к стулу. За столом напротив человек, перед ним бумаги. Полумрак. Запах автомобильной резины. Человек в маске меняет голос.

– Подпиши и выйдешь живым отсюда. И дети с женой будут знать, что все с тобой в порядке.

– М-ы-ы-ы-ы.

– Освободи ему рот!

– Кто вы? Что вам нужно от меня?

– Вопросы не задавай! Здесь документы на всю землю, которую ты получил от своего отца. Ты подпишешь документы, что согласен продать. Денег ты не получишь. Зато будешь жить. Тебе уже три раза предлагали продать. Не захотел продать – отдашь. И пойдешь отсюда живым и почти невредимым.

– Вы знаете, кому я могу позвонить, когда я отсюда выйду? Вы зря это затеяли, у вас ничего не выйдет.

– У тебя больше нет покровителей. У тебя их нет и быть не могло. Потому что ты никто. Человек, у которого могли быть обязательства перед памятью твоего отца, позавчера отправлен на пенсию. Еще два твоих потенциальных защитника уже ждут свою долю от этой сделки. Ты не умеешь быть внимательным и благодарным, Антон. Ты думал всю жизнь получать в одно рыло? Так не бывает. Каждый каждому должен. Твой отец очень хорошо знал этот закон и потому смог превратиться из председателя подмосковного колхоза в богатого и уважаемого человека. Он точно знал, что, кому и когда должен. А что должны ему. А ты – дурак, Антон. Никчемный мажор. Прожигатель жизни и раздолбай. Единственное достижение, которым ты можешь похвастаться, – это твои дети. Да и то, если бы не терпение Инги, твоя семья давно разрушилась бы. Телок твоих она терпит ради детей. Так что не подпишешь ты – спустя время твое наследство передаст нам она. Как вдова. А сейчас у тебя есть выбор. И это твое большое преимущество.

Антон чувствовал, как с мокрых волос стекает вода. Нет, это пот, от страха он вспотел, будучи еще мокрым. Сердце его бешено стучало. Единственное, что он чувствовал, – это дикий, животный страх. Никогда, никогда в своей жизни он и предположить не мог, что так бывает, что так может быть с ним.

Его отец – Михаил Антонович Чепрасов, орденоносец и трудоголик, человек старой закалки, стена, за которой Антон провел всю свою жизнь вплоть до прошлого года. Антон был третьим его ребенком. В первом браке у отца были две дочери-погодки, Антон не общался с ними, потому что обе они выучились в московской консерватории и эмигрировали в Штаты, когда он только родился. Отец дал им денег на переезд, но отъезда не простил, и они почти не общались. Антон знал, что виделись они с отцом лишь однажды, когда тот был в Америке с большой ельцинской делегацией. Они не приезжали, он не звал. Михаил Антонович был человеком принципов и считал, что Родина, как мать – ее не меняют. На матери Антона отец женился, когда та пришла к нему девушкой-практиканткой. С вузовской скамьи и сразу замуж. Отец тогда возглавлял один из отделов Минсельхоза СССР и курировал аграрный имущественный комплекс страны. Начиналась перестройка, отец ушел поднимать целину в подмосковный колхоз, потому что все, что было ему дорого, рушилось на глазах. Потом не стало страны, развивалась кооперация, наползала приватизация. Отец и эту модель не принял, но приватизировал всю землю, считая, что так спасет колхоз от разграбления. Земля через десять лет стала золотой. Часть отец продал. Часть заложил под бизнес и стал большим предпринимателем. Чем занимался отец, Антону никогда не было интересно. Он не любил учиться, экономический факультет МГУ был для него большим испытанием, и диплом он получал, чтобы отец подарил ему новый спорткар. Такое было условие. И на Инге он женился, потому что она была дочкой друга Михаила Антоновича, тесть им сразу подарил квартиру в доме на набережной с видом на Кремль. Инга не была красива, но была хорошо образована, породиста и верна. И любила Антона как никакая другая из женщин. Только ему это было не нужно, он не ценил Ингу и не любил. Он относился к ней как к еще одной обязанности и тяготился общением с ней и ее любвеобильной навязчивостью. До рождения дочек так точно. Он вытерпел свадьбу и все дурацкие приготовления к ней, но когда закончился их медовый месяц и они прилетели в Москву из свадебного путешествия, Антон отдал жене свой багаж и, посадив ее в такси, уже спешил на другой рейс, где ждали его друзья, чтобы лететь на соревнования по гонкам в Европу. Отец Инги после таких пассажей не считал Антона за человека и почти не общался с ним до рождения первой внучки. Когда родилась Анна, тесть примчался под роддом, забыв все обиды, и они пили за рождение сначала в ресторанах, а потом на рассвете на набережной у Лужников. Потом появилась вторая дочка, Инга ушла в материнство и оставила его в покое, лишь изредка скандалами добиваясь внимания к себе. Антон иногда был с ней нежен, и этого хватало на месяц-два, чтобы он мог спокойно жить в свое удовольствие.

Отца не стало быстро, в один день. Антон был на Ибице и еле успел прилететь, чтобы попрощаться. Ему не могли дозвониться сутки. Так было весело и беззаботно…

И ведь ничего не почувствовал. Нигде не шевельнулось. А потом этот звонок от Инги со слезами, криками и упреками. Он даже не понял сразу, пришел в себя, пока летел. И начал пить прямо в самолете. От страха и неизвестности. От горя потери. От осознания, что ничего не умеет и не понимает: что делать с отцовским бизнесом, с семьей, с жизнью. Все решал отец. Он знал ответ на любой вопрос. А Антон – нет. Что он умел, так это жить в кайф, отдыхать, тратить. Запой на полтора месяца. Инга забрала детей и уехала к родителям. А к нему приходили и приходили какие-то люди. Он не помнит их. Поили. Бумаги какие-то подсовывали. Уговаривали. Туман. Сплошной туман во всем.

Глава пятая.
Ужасный сон

– Сандра, я очень рад, что вы пришли в себя! Пожалуйста, выпейте еще немного. Это чай из лотоса, его свежий урожай мне привозят каждый год из Тибета.

Хозяин дома помог Сандре приподняться на подушке и поддерживал чашку, пока она пила.

– Доброе утро, или какое сейчас время дня, Адам Александрович! Что со мной? Я ничего не помню после того, как раздали таблички. Что было? Я от нервов выключилась? Где Ариадна? Меня никто не искал у вас?

– Дитя мое, вы слишком взволнованы и задаете много вопросов. Вам нужно восстановить силы и прийти в себя. Чуть позже я вам объясню причины вашего состояния. А сейчас вам не о чем беспокоиться.

– Адам Александрович, я вам очень благодарна за такое отношение. Но я взрослая и прекрасно понимаю, что просто так в нашем мире ничего не бывает. Вы не мой любовник, вы не любовник Ариадны, насколько мне известно. И мне непонятен ваш мотив. Для чего вам, солидному и уважаемому человеку, возиться со мной, рискуя нажить себе врага в лице моего бывшего мужчины? Денег у меня нет в том количестве, которым я могла бы вас отблагодарить без риска обидеть. Что во мне за интерес?

– Александра, я уже давно не интересуюсь амурными отношениями. Можете быть спокойны, ничего такого я взамен не попрошу. Моя поддержка вам вызвана тем, что вы редкая девушка. Вы сильная и женственная, хладнокровная и чувствительная, мудрая и безрассудная, терпеливая и решительная, прощающая и справедливая. И в вас есть очень важное качество – вы абсолютно независимы от материальных вещей. Вы не привязываетесь ни к чему.

Принесли еду. Какой-то суп и овощи. Негусто. «Может, попросить чего-нибудь повкуснее?» – подумала Сандра.

– А вы попробуйте, вам понравится, – Адам Александрович присел за стол, приглашая жестом Сандру. Она попыталась спрыгнуть с кровати, как обычно она делала после пробуждения, но ее так качнуло, что она обмякла и сползла на пол. Хозяин дома поспешно встал и протянул ей руку.

– Извините, я должен был предложить вам помощь.

Сандра вопросительно взглянула на него и взяла его руку. Она оказалась на ощупь удивительно крепкой, и его поддержка вселила в Сандру спокойную уверенность.

– Я не люблю супы и овощи. И почти не придерживаюсь диет. Сладкого не люблю, меня это сильно выручает. Ем и пью что хочу, – со вздохом попробовала первую ложку гостья. Бульон оказался настолько вкусным, что ей перехотелось быть вежливой и поддерживать беседу, а только есть. В голове стало яснее, она вспомнила свои видения во время игры.

– Вы были там, куда закрыт доступ большинству живущих, – словно прочитав ее мысли, глядя ей в глаза, сказал пожилой джентльмен.

– Как вы можете знать, где я была в своем видении? Вероятно, я больше, чем нужно, выпила на голодный желудок. Скорее всего, от алкоголя и моя теперешняя слабость.

– Александра, там, куда вы прошли уже с первого раза, годами тренируются и мечтают оказаться множество людей. А вам удалось это с легкостью.

– У вас принято что-то добавлять в алкоголь? Я должна предупредить, что не употребляю, даже не курю. Поэтому вся эта ваша нирвана – без меня в следующий раз, пожалуйста. Или я съеду сегодня же. Я хочу доверять дому, в котором нахожусь.

– Александра, никто ничего не употребляет. Более того, здесь это запрещено. Я говорю об особом состоянии, которое вы ощутили. Попробуйте вспомнить, как это было.

Сандра почувствовала, как по телу прошла теплая волна, потом еще одна. Она прикрыла глаза и как будто оказалась в потоке, состоящем из частиц золота и розового масла. Он был вязкий, теплый, и из него не хотелось выходить. Ей было так хорошо, что мысли рассеялись сами собой, Сандра стала частью этой энергии, а энергия стала частью нее, проходя сквозь все ее тело. Это было опять то самое состояние бесконечного счастья и неизведанного блаженства. Это продолжалось несколько секунд. Потом поток выключился, стало темно, холодно и неуютно. Она открыла глаза. Щеки мокрые от слез, дрожь в руках.

– Адам Александрович, голова кружится, помогите мне лечь, пожалуйста. И побудьте со мной, мне холодно и одиноко. Слишком явные контрасты.

– Все хорошо, дитя мое. Ты вступила в фазу перемен в своей жизни и судьбе. Ты будешь меняться, а перемены никогда не даются просто так. Меняется мир вокруг тебя. И внутри тебя. Ты перестраиваешься. Что-то перестанешь замечать вовсе. А к чему-то станешь особенно чувствительной. Как это будет именно у тебя, мне сложно предсказать, все слишком индивидуально. Но я буду рядом, и ты можешь на меня рассчитывать всегда.

Сандра уснула, и сон ее был тревожен. Шли какие-то видения, зачастую неприятного, ужасного содержания, она просыпалась, потом опять проваливалась в дрему, переходившую в липкий сон. Через несколько часов ей стало так страшно во сне, что она вскочила и побежала босиком через весь дом. Она плохо ориентировалась и попала сначала в комнату охраны. Ее трясло и знобило. Зуб на зуб не попадал. Она позволила себя завернуть в плед, и чьи-то руки ее подняли и пронесли по лестницам и коридорам дома.

Адам Александрович не спал. Он что-то рассматривал через лупу, расположившись за своим столом. Сандра догадалась, что она у него в кабинете. На стенах везде были развешены старинные географические карты и астрономические таблицы. На столе у него стоял огромный глобус с интерактивным изображением. На нем были видны погодные условия и мировые события. Сандра села в кресло у камина и смотрела на голубой шар с большим интересом. В кабинете было почти темно, только отблески камина и горящих свечей давали свет. И глобус был очень ярким пятном на этом фоне. Ей казалось издалека, что она видит фигурки людей. Адам Александрович тем временем закончил рассматривать какой-то древний манускрипт и сел напротив нее.

– Адам Александрович, мне страшно и плохо. Мне некомфортно. Я не понимаю, что со мной происходит. Я схожу с ума? Мне снились очень страшные сны, и видения сменяли их. Я уже сутки это вижу. Помогите мне. Мне холодно и жарко одновременно. Я то слышу свое сердце в голове, то как будто не дышу совсем. Со мной раньше такого никогда не случалось.

– Дитя мое, расскажите, что вы видели?

– Я не могу это произнести, мне очень страшно.

– Александра, вы были в храме с большим маятником. Что вы чувствовали тогда? Разве вам было страшно? Как вы относитесь к тому видению?

– Нет. Мне там было хорошо. Так хорошо, как никогда в жизни не было. Я не знаю, как это объяснить. Я как будто стала частью всего, и оно стало частью меня. И это был полет. Нескончаемый полет. Я жила в нем по-настоящему.

– Да, дитя мое, вы все совершенно правильно интерпретируете. Вы там были настоящей. Так чувствует себя в своем настоящем истинная суть человека, в разных частях мира называемая по-разному, здесь ее зовут душой. Пока она не воплощается. И вот здесь начинается то, что вы почувствовали за последние сутки. И это испытание дано абсолютно всем без исключения. Когда вы окрепнете настолько, чтобы выйти в мир и видеть, что происходит там, вы увидите, что миллиарды людей живут с закрытыми глазами. Они спят. И лишь единицам среди этих миллиардов выпадает удача проснуться и жить в своем настоящем. Но это путь. И это служение. Служение начиная с земного воплощения. Вы увидели обе стороны, вы вольны в своем выборе, куда направить свои усилия.

– Адам Александрович, я точно не сошла с ума? Вы серьезно мне это сейчас говорите?

– Абсолютно.

– Какой выбор я должна сделать? Я не понимаю.

– Вы можете уже начиная с этой минуты начать двигаться по своему пути. Это будет непросто, на этом пути вам предстоит много испытаний. Или вы можете вернуться туда, где были раньше. Видения прекратятся, со временем вы вообще о них забудете. Вы станете прежней Сандрой, возможно, даже вернетесь к прежнему мужчине и образу жизни. Но второго шанса в этом воплощении вы уже не получите.

– Что значит в этом воплощении?

– Это значит, что из своего дома – все его видят по-разному – вы увидели только вход в него – души отправляются в свой земной путь. Кому повезло, тот возвращается быстро. Кто проявит себя неправильно, отправляется в очередное воплощение, и так может продолжаться до бесконечности. И в это время с душой происходит все то, что вы увидели в неприятных видениях.

– Сколько времени у меня на раздумья?

– Спите. Утро вечера мудренее. Я буду рядом, и не бойтесь видений. Их не будет, я об этом позабочусь.

Сандре снилась их старая родительская квартира. Они жили там все вместе, пока родители не развелись. Маленькая Надя в кроватке и она сама за детским столиком делает уроки. Первый класс, такой важный в жизни каждого. А отец ушел. Сразу, как отпраздновали Новый год. Было очень весело – елка, подарки. Гости почти все разошлись, а папа сидел и курил в кухне и разговаривал с их гостьей, какой-то женщиной. Потом туда зашла мама, послышались звон посуды, крики. Мама с плачем выбежала, папа за ней. Эта женщина поспешно оделась и ушла. Отец ушел с ней. Прямо в новогоднюю ночь. С тех пор Сандра ненавидела Новый год и, став взрослой, никогда его не отмечала. И вот она одна с сестрой. Она с ней, пока мама стоит в очереди в магазине внизу, потому что дома совсем нет еды. Кормить Надю и стирать пеленки Сашенька уже умеет отлично. Но вот играть с ней пока не получается: очень много дел по дому и уроки. Надя играет сама в свои погремушки. Вот уже другая квартира. Они переехали в нее недавно. Здесь другой класс и другая учительница. Сашеньке она не нравится. В школу Сашенька ходит сама. Это очень далеко. Нужно долго идти через огромный спальный район, потому что их дом стоит последним, почти в лесу. Они переехали сюда летом, потому что папина новая жена родила брата Сашеньке и Наде. И папа сказал, что квартиру надо разменять. Вместе с прежней квартирой папа разменял еще их цветной телевизор на два черно-белых, себе и им, но Сашенька еще помнит, как выглядят цветные мультики. Холодильник привез старый советский, рычащий как трактор, а новый импортный папина новая жена велела забрать. И магнитофон кассетный, который папа привез из командировки вместе с куклой в розовом платье, он тоже забрал. Только куклу оставил. Да и то, наверное, потому, что Надя ей подстригла ресницы и чудесные золотые волосы превратила в слипшийся пучок, запихнув в них кусок пластилина. Мама почти каждый день плачет. Сашенька, как может, ее успокаивает, старается учиться на отлично и помогать во всем. Папа почти не приходит. А если приходит, приносит что-то очень ненужное. Например, копченую скумбрию. Она горькая, липкая, и руки от нее потом не отмыть. То ли дело папина родная сестра, любимая тетя Валя. Никогда и не сказать, что они родные с папой. Тетя Валя работает геологом, экспедиции на Крайний Север – часть ее любимой профессии.

Она так увлекательно рассказывает о них, когда приезжает в отпуск в Москву. Тетя Валя всегда привозит какие-то немыслимые гостинцы – икру, потрясающего вкуса красную рыбу, вяленое мясо, морошковое варенье и много шоколада. Им в пайке положен шоколад, а она собирает, сама не ест и для племянниц везет. У нее нет своих детей. Есть муж, но он не приезжает, потому что он местный, с Севера, и ему в Москве грустно без природы. Тетя Валя всегда останавливается у Сашеньки и Нади, к папе не едет. Она ходит по музеям и театрам, берет Надюшу с Сашенькой и ведет их парк, на аттракционы, в цирк, в зоопарк. Какое же это счастье, когда у тети Вали отпуск. Отпуск у тети Вали долгий, северный. Она покупает много вещей, оставляет их, едет в Адлер на Черное море, потом возвращается, забирает вещи и опять в экспедицию. И так каждый год.

Папа возил их с мамой на море один раз, когда Нади еще не было, но Сашенька почти ничего не помнит из этой поездки. Ей про нее рассказывает мама. И всегда грустит, поэтому Сашенька старается не напоминать и рассматривает фотографии тайком, доставая из дивана старую мамину сумку, в которой они хранятся. Помнит лишь, что тогда в Коктебеле было много слив. Они стояли прямо на земле в плетеных корзинах и источали медовый аромат. Над ними роились осы. Сашенька набирала в тарелку эти сливы, залезала на лавочку и ела, наблюдая за осами. Очень сладкие сливы, темно-синие с матовым напылением, а внутри золотые с продолговатой колючей косточкой. А еще она помнит небо Коктебеля. Оно было таким розово-голубым. Лавочку, на которой Сашенька ела сливы, обвивал розовый куст. И когда Сашенька смотрела на небо сквозь лепестки, оно было розовым и голубым одновременно.

Сандра плакала. И от этого проснулась. Адам Александрович сидел у ее кровати и что-то читал. В свете ночника его профиль был очень красив. И как-то очень надежен. Он повернулся к ней и подал платок.

– Дитя мое, что вы оплакиваете?

– Адам Александрович, мне приснилось мое детство.

– Твоя душа сейчас вернулась из дома, ей грустно, вот ты и плачешь. А сны – это лишь еще одна иллюзия, принимаемая человечеством.

– Да, Адам Александрович, мне очень грустно и одиноко, как никогда не было. Внутри пустота.

– Ты не одна. Я ведь рядом.

– Можно я вас обниму, Адам Александрович? Мне это очень, очень нужно сейчас.

– Конечно, Сашенька.

– Как вы меня назвали? Меня так только родные зовут, – Сандра выпорхнула из-под оделяла и залезла на диван, где сидел Адам Александрович.

Она обняла его так крепко, как только могла. Он гладил ее по голове, и слезы полились у нее ручьем. С каждым его движением ей становилось все легче. Боль из детского воспоминания отпускала. Сколько они сидели, обнявшись, – она потеряла счет времени.

Но в этом объятии она нашла то, чего ей так недоставало всю жизнь, – она почувствовала свою нужность. Она чувствовала, что она нужна ему, а он очень нужен ей. И не было причин тому и объяснений. Это было ощущение, проходящее через всю ее душу.

– Адам Александрович, что это? Я влюбилась в вас?