Долг ведьмы

Глава 12

Не знаю, сколько времени я так сижу, на камнях, в тени огромной скалы. Море, ласковым псом лижет прибрежную гальку и мои голые ступни. Пенный шелест, тёплое прикосновение воды, ветерок, сдувающий с щёк слёзы, успокаивают. Стараюсь ни о чём не думать. Небо чудесным образом меняет свой цвет, пронзительная лазурь бледнеет до светло-голубого, затем, небосвод становится сиреневым, с прожилками красного и рыжего. На горизонте полыхает закат, дробится в воде облепиховой гроздью, окутывая верхушки скал розоватой дымкой, окрашивая белоснежные крылья встревоженных чаек. Я твёрдо решила не ходить на пары, и целый день проваляла дурака, не появляясь в учебном корпусе. Не хочу встречаться ни со своей группой, ни с преподавателями, ни со студентами старших курсов, а уж тем более с Молибденом. Искать свободное место в аудитории под всеобщий смех? Бегать по столовой с полным подносом, ища где приземлиться? Нет уж, увольте! Никуда не пойду, пусть убивают или ведут, в такой страшный для всех, подвал. Главное, чтобы моя смерть была быстрой и безболезненной. Впихивать в себя информацию, которая мне не нужна и неинтересна, терпеть унижения, привязать себя к острову, быть готовой к выполнению задания, полученного от императора, навсегда быть разлучённой с сестрой, разве ж это жизнь? Глубоко вдыхаю вкусный, насквозь пропитанный йодом, свежестью воды и ароматом нагретого за день камня воздух. Люблю море, отвратительно плаваю, боюсь глубины, но люблю, какой-то странной, иррациональной любовью. Оно кажется мне живым, мудрым, имеющим свой характер и настроение. То хулиганит, бросаясь галькой и сбивая, выходящих на берег купальщиков с ног, то гневается, рокоча и обрушиваясь всей мощью на всё, что находится рядом, тоннами воды, то, вот как сейчас, утешает, нежно гладя кожу, о чём-то шелестя.

Чужое присутствие ощущаю не сразу, вздрагиваю лишь в тот момент, когда слышу бархатный, чуть хрипловатый баритон, и тут же ругаю себя за потерю бдительности. Курица и есть! Так мне и шею свернуть смогут, а я не замечу. Он стоит за спиной. Я застываю, напрягаясь, не зная, чего ожидать.

– Ты пропустила занятия, – тихо, словно боясь напугать двух чаек, сидящих на выступе скалы, произносит Молибден.

Молчу. Да, пропустила, и дальше намереваюсь пропускать. Делайте со мной, что хотите. Хоть обкакайтесь все! Больше не стану служить бесплатным клоуном и грушей для битья.

– И на обед не пошла, – в голосе куратора звучит нечто новое, тёплое, золотистое. Сожаление? Участие?

Чёрт! Да что я опять выдумываю, дура наивная! Ничего такого в его голосе не звучит. Просто мои уши слышат то, что хотят слышать. Это не твой Данила- Крокодила, не тот солнечный. смешливый парень, плюющий на законы, запреты и наказания, готовый дать в зубы любому, кто хоть пальцем меня тронет, благодаря которому, я – маленькая, худенькая с обезображенной, почти бесполезной ногой, выжила в жестоких условиях детского дома. Тот парень меня бы пожалел, обнял за плечи и сказал:

– Не хнычь, Мелкая, я рядом!

– Зря не пошла, – вздыхает Данила, бросая камешек в залитую всполохами заходящего солнца, воду. – Сегодня подавали безумно вкусные котлеты. Помнишь, в детском доме по праздникам тётя Люба готовила? Вот прямо такие же.

Молчу, а в уголках глаз набухают слёзы, в груди разгорается огонёк ностальгии. Да, в детском доме было не легко, но и хорошее там тоже происходило, например, праздники. Осенний карнавал, когда пол спортивного зала устилали палыми листьями, зажигали разноцветные фонарики, а столы ломились от, собранных в детдомовском огороде, овощей и фруктов. И чего там только не было, и яблоки, и квашенная капуста, и малосольные огурчики, и всевозможные салаты из моркови, свёклы и редьки. А новогоднего праздника весь детский дом, от малышей до старшеклассников ждал с нетерпением, подарки, вкусный ужин, театральная постановка, которую начинали готовить уже с октября. Мне же был всего милее праздник Весны и женщин. Цветы из бумаги, концерт, подарки лишь для девочек, чай с вкуснейшим тортом и конфетами, а ещё, полное освобождение от дежурств и прочих неприятных обязанностей по хозяйству. Ведь в этот прекрасный день всю работу поручали мальчишкам.

– А ещё, на Корхебели растут холодные ягоды. По вкусу напоминают мятную жвачку, – Молибден продолжает говорить, под его подошвами шуршит галька. Он подходит ближе, садится рядом со мной. Боковым зрением вижу его профиль, льняные пряди, развеваемые ветром, свободную белую рубашку. Чувствую тепло горячего тела, мощь и силу, исходящую от него, прохладный запах утреннего моря. С трудом сдерживаюсь, чтобы не дотронуться до загорелой крепкой руки. И что за дурацкое желание?

– Сегодня у нас с тобой должно было быть индивидуальное занятие, почему ты не пришла? Я ждал.

Что он со мной делает? Нет, мне не кажется, в голосе Молибдена солнце, тёплые ласковые волны, нежность весенней листвы, доброта июльского дождя. Как раньше, как много лет назад. И я готова раствориться в этом голосе, погрузиться в него, нежится в каждой его ноте.

– А какой в этом смысл? – невесело усмехаюсь, стараясь отодвинуть, внезапно нахлынувшие, непонятные ощущения, на задний план. – У меня ничего не получится. Я серое туповатое существо. Которое мыслит штампами и шаблонами. Меня либо забьют на «Боевой магии», либо – поджарят или заморозят на «Созидательной». Разорвут одежду в раздевалке, накормят червями в столовой. Назови мне хоть одну причину, желать остаться здесь.

– Например, я – твой наставник, и человек, знающий тебя с самого детства. Разве этого мало? И стоит только мне сказать слово, твои однокурсники будут тебе пятки лизать, и в ладоши хлопать.

Свет его улыбки заставляет сердце сделать кульбит. Задерживаю дыхание, глядя на то, как его ладонь тянется к моей, медленно, осторожно, словно спрашивая разрешения.

– Не надо, – невесело ухмыляюсь, живо представив Милану и Валерию с высунутыми языками. – Обойдусь как-нибудь. Ты ведь знаешь, я никогда не искала ни чьей дружбы, не напрашивалась в компании. Не достают, и ладно.

Наши пальцы сплетаются. Его горячие, мои прохладные. Застываю, наслаждаясь моментом. Никаких планов! Никаких иллюзий! Всего лишь коротенькая передышка, кусочек из прошлой, той, далёкой-далёкой детдомовской жизни.

– Знаю, Мелкая. Тебе вполне хватало меня и сестры.

–Дай мне уйти, Данилка. Отправь меня домой.

Отчего-то, мне хочется назвать его именно так, как раньше, в нашем с ним отрочестве, весёлым, задорным именем.

– И что там, дома? – спрашивает он, а в голосе грустная насмешка. Правильно, на большой земле никто его не ждёт. Это здесь Данила Молибден – куратор, строгий преподаватель, сильный маг. А там кто? Сирота, бродяга, мошенник и вор. Вот только у нас с ним разные пути и разные цели. И меня, в отличии от него, на материке ждут.

– Свобода, – выпаливаю быстрее, чем успеваю подумать. – Там не нужно будет бояться штрафов, наказаний, магии, которая легко может свести тебя в могилу.

– Свобода? – Молибден поднимает брови, наигранно удивляясь. – Я думал, Мелкая, ты умнее. О какой свободе ты толкуешь? Страх перед увольнением? Жёсткая экономия на всём, в том числе и на основных продуктах питания? Самодурство начальников и чиновников? Оплёванные подъезды и переполненные трамваи? Нищий свободным быть не может, нигде! Свобода – для богачей. А здесь, Мелкая, тепло, светло, сытно, и мухи не кусают. Прекрасный вариант для таких отбросов, как мы. Тебе, дурочке, выпал счастливый билет, стать кем-то, подняться над всей этой серостью и гнилью, что тебя окружала. Это перспективы, шанс увидеть что-то ещё, кроме своего затхлого, воняющего плесенью, прогорклыми щами и дешёвым пойлом мирка.

–Что-то ещё? Это после того, как нас привяжут к острову? Ты шутишь?

– На изучение мира времени у мага предостаточно.

– А если я не сдам экзамены? Ты, как здесь у вас принято просто скажешь:» Значит, тебе не повезло»?

– Всё в твоих руках. Просто прекрати играть роль жертвы, бедной хромой девочки с низкими магическими способностями. Не иди против системы. Не отвергай свой дар, не гони его, не считай виновником всех твоих бед. Дай ему раскрыться. А, чтобы сделать это, услышь его в себе, полюби его, отнесись с благодарностью.

Небо стремительно темнеет. Почему-то ночь опускается на остров гораздо быстрее, чем на материк. От, пылающего всевозможными красками закатного огня, почти ничего не остаётся, лишь на горизонте рыжеет тонкая полоска. Ветер усиливается, и море, до сей поры, ласковое и тихое, начинает сердиться. С жадностью хватает гальку с берега, уносит, чтобы потом, швырнуть обратно, нервно и пренебрежительно. Шипит, оставляя на камнях кружево пушистой, розоватой, в догорающем закате, пены.

– С благодарностью? Ты о чём? Я лишилась всего, что у меня было. И да, тебе это покажется смешным, но меня вполне устраивал мой затхлый мирок, рядом с сестрой. Она- мой единственный родной человек.

Молибден садится ближе, его запах становится явственнее. Профиль, в темноте сгущающихся сумерек, кажется ещё более строгим, более волевым, более мужественным. Нет, это не тот мальчишка, защищавший меня и угощавший конфетами. Это- красивый, сильный мужчина, у которого, скорее всего, толпы поклонниц и воздыхательниц. Да и с чего я взяла, что преподаватель Молибден обходится лишь поклонницами? У него, наверняка есть и жена, и любовница. Тьфу! Да какое мне дело до того, кто греет ему постель? И какая только глупость в голову не лезет? Моя задача – выбраться с острова, а бороться за сердце и другие части тела преподавателя «Магического воздействия на живые объекты» я уж точно не собираюсь.

– Насколько я помню Полину, она не пропадёт. Можешь не беспокоиться о ней.

– Пропадёт. Уже почти пропала, – рассеяно говорю я, глядя на, трепещущую рыбину в клюве чайки. – Связалась с каким-то придурком, бросила учёбу. Я нужна ей, Данила. Но, вместо того, чтобы спасать сестру, мне приходится тратить драгоценное время здесь.

– Знаешь, чем отличается настоящая любовь от желания обладать? – вопрос Данилы кажется неожиданным, и я не знаю, что на него ответить. Однако, куратор ответа не ждёт.

– Когда человек искренне любит, он старается дать объекту своей любви то, что ему нужно. Пошутить, если ему грустно, посочувствовать, если ему это необходимо, уйти с пути, если он нуждается в свободе от тебя. Дай Полине жить своей жизнью и начинай строить свою.

–Здесь? – усмешка получается горькой, желчной, даже самой становится противно от этой желчи.

– Да, Мелкая, именно здесь.

Молибден рывком притягивает меня к себе, вдавливая в широкую, горячую грудь, и я слышу, как мерно, гулко бьётся его сердце. Кольцо рук с каждой секундой становится всё крепче, всё твёрже. Задерживаю дыхание, не зная, как реагировать, как не спугнуть это ощущение единения между нами. Млею, нежусь в каменных объятиях, молясь всем богам, чтобы время остановилось, позволило застыть в этом мгновении.

Какой же он сильный, какой мужественный. Притягательный, таинственный и властный. И как же хочется эту власть принять, подчиниться. Он опасен, как дикий зверь, по его венам бежит магия, способная разрушить, уничтожить, превратить в пыль…

Последняя мысль отрезвляет, окатывает ушатом ледяной воды.

Да что это со мной? Совсем с ума сошла? Мы по разные стороны баррикад, и наша детская дружба- всего лишь прошлое, туманное и далёкое. Он монстр, беспощадный, циничный, бездушный. Монстр, без всякого сожаления, превративший молодую девушку в старуху, а парня, осмелившегося ему нагрубить – в кровавые ошмётки. Монстр, притащивший нас на этот проклятый остров, принуждающий учиться. Монстр, едва не раздавивший меня огромной глыбой.

Вырываюсь из такого сладкого плена мужских рук, отсаживаюсь подальше.

– Не надо, – шепчу, и мой шёпот сливается с шипением накатившей на берег волны. – Мне неприятно, Молибден. Как вспомню, что ты сделал с тем парнем в самолёте, дурно становится. Не прикасайся ко мне.

Вглядываюсь в такое знакомое, но в то же время такое чужое лицо. Что я пытаюсь прочесть в серых глазах? Сожаление? Разочарование? Обиду? Раскаяние? Глупая! Лицо Молибдена непроницаемо, спокойно. Ну, не желает девочка автомата на зачёте, не хочет развлечь строгого преподавателя, да и чёрт с ней! Сколько таких девиц в академии, ласковых, свободных, лишённых каких- либо принципов. Молчание затягивается, становясь неприличным. Надо уходить. Вот только, чего я жду? Ещё одного прикосновения?

– Мне здесь не место, – говорю, чтобы хоть чем-то заполнить воцарившееся неловкое молчание. – Ничего не получится.

– Давай попробуем, – бархат голоса ласкает, ластится мохнатым, рыжим зверем. – Протяни руку в мою сторону, закрой глаза и постарайся ни о чём не думать. Слушай море и свои ощущения.

Как заворожённая тянусь, ощущая мягкое тепло, а перед внутренним взором вспыхивают золотисто- янтарные искры. И мне приятно, марево манит меня, не даёт отдёрнуть руку. Хотя, зачем это делать? Напротив, хочется почувствовать его на себе, ощутить каждой клеткой своей кожи.

– Это моя аура. У магов она яркая и сильная, а остров делает её ещё сильнее, – откуда-то издалека доносится голос преподавателя. – Чтобы ощутить энергетическое поле человека, увидеть его и на него воздействовать, необходимо настроиться на него, на его волну. Не каждое прикосновение к чужой ауре будет приятно, не каждая подстройка безболезненна. Но, если ты выберешь путь целителя, убийцы, странника или говорящего, эти умения будут тебе необходимы, как воздух.

Боже! Как же он близко! Безумно, невероятно, умопомрачительно близко и в то же время, так далеко, на расстоянии вытянутой руки. Прикоснуться бы, нырнуть бы в это золотистое сияние, раствориться в нём, превратиться в одну из его молекул. В груди сладко и болезненно сжимается, в животе нестерпимо и постыдно тянет.

Голос Молибдена повелительно требует, чтобы я убрала руку, и очарование рушится, наваждение крошится, как разбитая глиняная статуэтка. Оглядываюсь по сторонам, натыкаюсь на спокойный, слегка насмешливый взгляд преподавателя.

– Ну вот, всё у тебя получилось, – говорит он, едва касаясь моей щеки кончиками пальцев. И меня, от этого прикосновения словно окатывает горячей волной, запуская по венам тысячи крохотных огненных искорок.

– Не смей, Илона! Не смей! – вопит благоразумие. – Это всего лишь проклятая магия! Они нас ломают, переделывают! Ты потеряешь себя, глупая!

– На следующем занятии попробуем освоить воздействие на ауру. Прорвёмся, Мелкая!

Молибден встаёт и уходит, а я не хочу, чтобы он уходил. Хочу задержать, попросить, чтобы остался. В голове роятся сотни вопросов: « Как он стал преподавателем? Легко ли ему было учиться? Побывал ли он на большой земле за все эти годы?» Но я смотрю ему в след, на белую рубашку, хвост на затылке и полоску загорелой массивной шеи, выглядывающей из-под воротника.

***

– А у Молибдена есть кто-нибудь? – спрашиваю я Олесю.

День рождения какой-то старшекурсницы Аришки или Маришки, на который меня она затащила, в самом разгаре. В бокалах плещется вино, изготовленное по хитрым магическим рецептам, на столе благоухают местные фрукты, шкварчат на сковороде золотистые кусочки мяса посыпанные колечками лука, пестреют бутерброды.

Обычная студенческая вечеринка, какие устраиваются в любой общаге, любого учебного заведения. Никаких магических трюков, никаких фокусов. Устали студенты от чудес.

Заливаются смехом девицы, парни курят, и по кухне стелется горьковатый дым, бородатый мужик в футболке неопределённого цвета, что-то подбирает на старенькой, видавшей виды, гитаре. В распахнутое окно, смотрит жёлтое око луны. Ночь дышит сладостью магнолий и солью морского бриза.

Тяну из бокала душистую, с лёгкой, чуть уловимой горчинкой, бордовую жидкость, в теле и голове легчает, краски становятся ярче, на душе светлее.

– Подсела уже? – смеётся раскрасневшаяся Олеся, опрокидывая в себя уже шестую или седьмую порцию пойла местного производства. – Обычно такое происходит на четвёртом или пятом занятии с ним.

– Ну, так есть или нет? – спрашиваю, и сама удивляюсь тому, что мне это кажется важным. Ведь не собираюсь же я бороться за Молибдена? Или собираюсь? Хотя, чёрт возьми, какой из меня боец?

Олеська смеётся, запрокинув голову, стуча свободной от бокала ладонью по заляпанной столешнице.

– Есть, конечно! – выдавливает она сквозь смех. – Такой красавец быть один точно не может. Молибден с Натабеллой. Весьма гармоничная пара. Но ты не переживай особо. У тебя к Молибдену не в серьёз. Всего лишь магия, будь она неладна. Все первокурсники проходят через это, даже парни. Ты прикинь!

– Парни? – пьяно хихикаю, краем сознания понимая, что мне уже хватит.

Перебор гитарных струн становится громче. Несколько девиц затягивают жалостливый романс. Какая-то парочка начинает кружится в танце, натыкаясь то на углы стола, то на других студентов.

– Ну да! Знаешь, как Русланчик пересрался, когда влюбился в Молибдена. Уж очень за свою сексуальную ориентацию переживал. Просто у Молибдена очень сильная аура, как у любого мага. А тут ещё и касаешься её, работаешь с ней. И она начинает притягивать тебя. И вот, ты восхищаешься этой силой, хочешь присвоить себе.

Пьяно хохочу, а в задурманенном сознании трепещет слабый, неуверенный, но такой яркий огонёк мысли о том, что с Русланчиком да и другими студентами он вряд ли обнимался. Почему-то эта дурацкая мысль греет, бежит колючими мурашками по венам, приятно щекочет сердце, и я готова обнять целый мир.

– Обо мне сплетничаете?

Чернявый лопоухий парень, обнимает нас с Олесей за плечи, обдавая стойким винным духом. Рубашка расстёгнута, грудь и тощий живот покрыты густым тёмным волосом, сквозь тонкую кожу отчётливо видны рёбра, хоть анатомию скелета грудной клетки изучай.

– Ага! – весело соглашается Олеся. – Рассказываю первокурснице, как ты в Молибдена влюбился.

Ожидаю, что парень обидится и уйдёт, но тот начинает ржать, долго, с наслаждением, искренно, вызывая желание улыбнуться в ответ.

– Было такое, – отсмеявшись соглашается старшекурсник. – А у тебя уже был урок с нашим великим и прекрасным?

Весело, как-то по-дурацки, киваю, не понимая, да и не желая понимать, что именно так меня развеселило, история Русланчика, всеобщее настроение или сам факт того, что мы сейчас говорим о Молибдене.

– Ты пойми, – вгрызаясь в кусок мяса, мычит парень. – Каждый из преподов обязан вызывать у студента некие эмоции. Умению воздействовать на эмоциональный фон учат на пятом курсе. Милевская вызывает стыд и ощущение собственного несовершенства, Зима- восхищение, а Молибден – влюблённость. Здесь под контролем даже наши собственные чувства. Ну, так выпьем за боевое крещение!

Чокаюсь с ребятами, пью. А потом вновь пью, за знакомство, за начало учебного года, за любовь, за мир во всём мире.

С первыми звуками арфы мы расползаемся по комнатам. Я порываюсь прибрать на кухне, ведь это так неприлично оставлять грязь. Но Олеся уводит меня, объясняя, что мупы сами всё уберут, и я успокаиваюсь.

Глава 13

Магия это или не магия, со всеми такое происходит или не со всеми, однако, я всё чаще ловлю себя на том, что жду наших с Молибденом занятий. Тороплю время, вглядываясь в расписание, тщательно крашусь и расчёсываюсь, прежде чем отправиться на встречу с бывшим товарищем. На кануне очередного урока, перед сном, ворочаюсь, представляя, как Данила дотронется до меня, как проведёт шершавыми кончиками пальцев по внутренней стороне предплечья, как легонько коснётся волос. Не давая себе, даже в фантазиях, зайти слишком далеко, я прокручиваю один и тот же, придуманный диалог, одно и то же прикосновение по сотни раз, а потом, измучив себя окончательно, чтобы унять тянущую боль внизу живота и колотящееся сердце, заставляю себя думать о сестре, со стыдом понимая, что думать о ней не слишком- то хочется. Весь день, до начала заветного урока меня потряхивает от радостного волнения, и весь мир кажется ярким, светлым, волшебным. Игнорирование сокурсников и презрительные взгляды некоторых студентов старших курсов больше меня не волнуют. Они по-прежнему шепчутся за моей спиной, стараются отсесть подальше, в столовой или аудитории, посмеиваются, если я спотыкаюсь или, хромая, направляюсь к доске, но моя душа, моё сознание остаются чистыми от грязи обид и злости. Мне всё это неважно. Важны лишь занятия с Молибденом, его глаза цвета грозового неба, горячие ладони, мимолётно, еле уловимо касающиеся меня и тёплое, мягкое золото его ауры, в которую так хочется завернуться, стать одной из её мерцающих искр. После случая на пляже, Данила больше меня не обнимает, даже попыток не делает, стараясь прикасаться ко мне, как можно реже. И я постоянно, каждую минуту, жалею об этом.

– Дура ты, Илона, – ругаю я себя, восхищённо гладя взглядом крепкую, мускулистую спину преподавателя, загорелые руки, покрытые пушком льняных волосков, покачиваясь в волнах бархатного голоса. – Какого хрена тебе понадобилось отталкивать его? Кому нужны твои принципы, которые ты и сама готова предать, уже предала? Кто тебе этот гопник? Кто эта Регина, с таким остервенением избившая тебя в душевой? А у Молибдена, наверняка, и в мыслях ничего дурного не было. Он просто хотел пожалеть бедную, страшненькую, хромую девчонку, как-когда- то в детстве. И я жду. Напряжённо, затаив дыхание, ловя каждое слово жду, повторение того его порыва. Однако, преподаватель Молибден вежлив, доброжелателен, мягок, но отстранён. И я собираю, коллекционирую его похвалы, его улыбки, адресованные только мне, его касания моей руки во время урока. Складываю всё это в шкатулку своих сокровищ, чтобы потом, ночами разглядывать их так и эдак и мечтать, мечтать, мечтать. Мне нравится в нём всё, его походка, его улыбка, его крепкие руки, предмет, который он ведёт. Волшебным образом я начинаю успевать и по другим предметам, кроме, разумеется боевой магии. Мне по-прежнему не удаётся выстроить щит. Иглы, сверкающие молнии, песок и тучи омерзительных насекомых – всё это пугает меня, заставляет сжиматься в комок и дрожать, хотя вся группа уже легко может не только защитить себя от нападок Милевской, но и контратаковать. А вот физкультура больше не пугает. После обязательного ритуала построения, Милевская швыряет мне пояс для плавания и отправляет к пляжу. И пока мои однокурсники с высунутым языком совершают марш броски с препятствиями, я с наслаждением барахтаюсь в волнах утреннего, остро и свежо пахнущего моря. Спешу на пары, с удовольствием выполняю задания, и каждую свою маленькую победу мысленно посвящая ему – Даниле Дмитриевичу Молибдену. Чёрт! Да у меня больше язык не повернётся назвать его Крокодилом или Данькой.

Урок созидательной магии. Да, по сравнению с той же Анной или Светланой, я полный ноль. Но всё же, кое-что у меня получается. Нужно лишь вплести в изделие часть собственной магической энергии, чутко прислушиваясь к своему самочувствию. Головокружение, кровотечение из носа, учащение пульса или жажда – прямое свидетельство того, что маг потратил слишком много ресурса. Сегодня мы создаём вещи, помогающие в быту.

– Итак, – Зима пробегает взглядом по лицам студентов, уголки губ чуть приподняты, в глазах лукавый прищур. – Кто ответит мне, чем магически-изготовленные предметы отличаются от магически-улучшенных предметов?

– Изготовленные предметы создаются самими магами. У них маленький энергетический запас, и служат такие предметы недолго, – тараторит Регина, периодически прочищая горло. Всё же, старческие голосовые связки с молодой прытью девочки-отличницы не справляются. – А предметы улучшенные, это обычные предметы, заряженные магией. И они могут служить десятилетиями.

Так вышло, что на всех уроках я сижу рядом с Анатолием. Он- единственный, кто спокойно относится к моему соседству.

– Приведите примеры магически изготовленных предметов и магически улучшенных предметов.

Зима машет в сторону Регины, предлагая ей сесть на место, однако та не унимается, уж слишком ей хочется блеснуть знаниями.

– Примером изготовленной вещи может быть ковёр-самолёт или матрас-облако, как в целительской. А пример улучшенной вещи – самолёт- беспилотные или кастрюля-самоварка, или пылесос.

За окнами покачиваются широкие пальмовые ветки, слышно, как с призывной игривостью плещется море. Жарко. Сегодня, наверное, самый знойный день за всё время моего пребывания на острове. Как же хочется сбросить с себя одежду, встать босыми ногами на горячую гальку, вдохнуть горьковато-солёный воздух и с разбега ухнуть в мягкие, гладкие, как шёлк, морские волны, ласковые, тихие, ярко-голубые. Но нет, лекция тянется, тянется, как липкая сосновая смола. И встреча с морем мне предстоит лишь вечером. Да и не только с морем, но ещё и с ним. От одной лишь мысли о Молибдене в сердце что-то ёкает, сжимается, а кожу обдаёт кипятком. Я так погружаюсь в собственные мечты и ощущения, что по началу не чувствую, как в бок толкает чья-то рука. И лишь когда тычок становится сильнее, оборачиваюсь в сторону красного и мокрого от жары соседа.

– Пора валить отсюда, – шепчет Анатолий. От бывшего чиновника стойко пахнет потом, и я с трудом сдерживаюсь, чтобы не поморщится, не в коем случаи не выказать своего отвращения. Наверняка, мужчина и сам понимает, что пахнет отнюдь не розами.

– Вы со мной говорите? – искренне удивляюсь, так как привыкла и смирилась к полному игнорированию. В конце концов у меня была Олеся, Руслан, ну и, разумеется, Молибден.

– Я человек статусный, девочка, – губы растягиваются в резиновой улыбке, однако глаза остаются цепкими и серьёзными. – И выше всех этих студенческих игрушек. Всему своё время. Вот, посмотри на Лидию.

Анатолий указывает взглядом на седую голову пожилой женщины, склонённую над тетрадкой, на острые лопатки, обтянутые тканью формы академии.

– Смешно и глупо. Ей бы внуков нянчить, а она что делает? Пишет конспекты, руку тянет, бегает, как старая собачонка за стайкой молодых девиц, возглавляемых Миланой. Смотреть противно!

Согласно киваю. Да, как не крути, а чиновник прав, для каждого дела своё время. Детский сад – дошколятам, школа- школьникам, а институт – студентам, молодым, горячим, свободным как в суждениях, так и в бытовых вопросах.

– А я думала, вам так же, как и всем понравилось учиться, – протягиваю я, всматриваясь в одутловатое, не выражающее никаких эмоций, кроме усталости и желания сполоснуться, лицо однокурсника.

– Знаешь, – Анатолий жуёт нижнюю губу, затем протирает взмокшую шею и лоб платком. – Чтобы жернова системы тебя не перемололи, необходимо быть для неё незаметным, делать так, как делают другие, но при этом не терять себя. Да, чтобы добиться того, чего я добился, мне пришлось и через людей переступать, и задницы лизать. Но, кто-то лижет и входит во вкус, а кто-то лижет, а потом моет язык с мылом. Главное, знать, ради какой цели ты это делаешь и быть уверенным, что эта цель стоит того.

Голос преподавательницы становится на октаву выше и громче, а взгляд холодных глаз впивается мне в лоб. Мы мешаем вести урок своим шёпотом, и сейчас нас или выгонят, или оштрафуют.

– Сегодня, мы попробуем создать предмет, помогающий в быту. Хочу вас предупредить сразу, ваши изделия долго не проживут, всего несколько минут, ведь долговечность изделия напрямую зависит от силы магической энергии, а она у вас пока не столь сильна.

Возня. Каждый достаёт свой инструмент. Я тоже кладу перед собой лист бумаги и карандаши. Ну и что можно создать с помощью этого. Хорошо Лидии, она легко свяжет какую-нибудь салфеточку, и всё, задание выполнено. А чем в быту может помочь рисунок?

– Мне всё это не нужно, – шепчет чиновник. – У меня на большой Земле осталась работа, дом, семья. Нужно уходить, пока мы окончательно не застряли здесь.

Понимаю, что он прав, что наша жизнь- на материке, но глупая душа отчего-то начинает ныть. Она уже стала срастаться и с этим местом, и с Молибденом. В ней, с каждой секундой пребывания на острове, всё ярче, всё увереннее пробивается росток надежды. Надежды на наше с Данилой будущее. И пусть не скоро, не сегодня и не завтра, но душа готова подождать, ведь пока ей есть чем заняться – рассматривать и перебирать сокровища шкатулки.

– Почему вы говорите об этом со мной? Вы ведь понимаете, что я- далеко не бегун.

Действительно, почему? В нашей группе пятнадцать человек, но побег он предлагает тому, кто и бегать-то не может.

– Во- первых – вы кажетесь мне гораздо разумнее остальных, и так же страдаете от нахождения здесь. А, во- вторых – умение быстро переставлять ноги нам не понадобится.

Эх! Знал бы он, насколько я не разумна. Настолько, что, как раз, перестала испытывать страдания по поводу нахождения на острове. Напротив, я уже привыкла засыпать под звуки арфы и стрёкот цикад, просыпаться от щебета птиц, вдыхать сладость магнолий, горечь кипарисов и солёный аромат моря, ловить открытыми частями тела поцелуи южного солнца и томиться в тягучем, сладостном предвкушении встречи, ждать, мечтать, считать минуты. Отказаться? Предложить чиновнику подыскать себе другого партнёра?

– Ничего не получится, – с уверенностью произношу я. – У нас нет самолёта, а на своих двоих нам вряд ли удастся уйти с острова.

Приходится резко понизить голос и придвинуться к Анатолию ещё ближе, так-как вокруг уже шикают и бросают недовольные взгляды, намекая на то, что мы мешаем им работать. Да уж, чем качественнее отлажена система, тем быстрее и охотнее винтики принимают навязанную им роль. Анатолий обнимает меня за талию, целует в щёку. Однокурсники удивлённо, и даже с каким-то брезгливым любопытством переглядываются между собой, пожимают плечами, шепчутся. Ещё бы! Мы сейчас выглядим, как пылкая, нетерпеливая влюблённая парочка. Ага! Хромоножка и потный толстяк, то ещё зрелище! Всё, теперь по академии поползут слухи. Плевать!

Эх, бедняга Анатолий! Как же от него несёт. Точно! Создам картину, освежающую воздух. Что же нарисовать? Розу? Букет ландышей? Нет, необходимо нечто лёгкое, нежное, бодрящее. Нарисую большой зелёный лист и прозрачную жемчужину росы, дрожащую на этом листе. Рисунок выходит неплохим, но это пока всего лишь изображение на бумаге. Кладу руки на свою работу, дышу глубоко и медленно. Вдох- выдох, вдох-выдох. Пальцы слегка покалывает, а из точек, расположенных в самом центре ладоней струятся потоки энергии. Вплетаются в рисунок, и я ощущаю лёгкое головокружение, а ещё, едва уловимый запах свежей листвы и воды.

Зима подходит к каждому, разглядывает изделия. И, о чудо!

Моя персона удостаивается похвалы. Чёрт! Я, оказывается, не так уж и безнадёжна!