Читать книгу: «Дантал», страница 6

– Как видишь, я лишь пытаюсь объяснить своё присутствие здесь и говорю тебе ровно столько правды, сколько ты слышишь. Тебе не следует пытаться обвинить меня в том, чего я не имею в помыслах.

– Тогда почему ты не прибыл к моему царю и не спросил обо всём у него? Вместо этого ты молча входишь в его земли и при этом ведешь себя как хозяин.

– Всё, чем я воспользовался у вас, уместится в нескольких бурдюках, и кроме этих глотков воды я ничего не взял. Ну а за убитую старую птицу я готов заплатить. Разве так поступают те, кто имеет дурные намерения?

– По-твоему, выходит так, что каждый, кто только возжелает, может беспрепятственно следовать там, где ему вздумается, при этом для него достаточно иметь всего лишь свою пищу, а всё остальное не имеет значения? Вот ты бы сам как отнёсся к подобному появлению чужаков в своей земле?

– Что верно, то верно. Мало кому такое будет по душе, но, прежде всего, нужно надёжно оберегать рубежи земель своего властителя и не давать даже малейшего повода для возникновения каких-либо недоразумений. Коль нет такого порядка, происходит то, что ты видишь, и моей вины в этом нет. Я ответил на все твои вопросы, ты же оставил безответным мой единственный вопрос.

– Признаюсь, мне неизвестно о пропаже ваших людей, но я перед тобой и одно лишь могу сказать тебе: разворачивайся и срочно покинь эти земли. Иного не дано. Я исполняю волю своего правителя.

– Тогда ты должен ясно понимать, что и я не по своей какой-то личной прихоти нахожусь здесь.

Бруакер молча развернул коня.

Оба полководца направились к своим войскам.

Шурдия вернулся на левый фланг.

– Сотник Сиргс других их войск не обнаружил. Похоже, они все здесь. Он не замечен ими и уже обошёл их, как и было велено ему тобой, – сообщил командующему стремительно подлетевший Гурис.

Тот нервно развернул скакуна.

– Хорошо. Будем атаковать. Другого выхода уже нет, – с этими словами Шурдия вытянул вверх руку блеснув полотном меча, приподнялся в седле, оглянулся по сторонам и указал в сторону врага.

Гурис возглавил конницу правого фланга. Громкой дробью ударили в барабаны. Отряды двинулись вперёд. Одновременно навстречу им тронулись и напатийцы. Их боевые колесницы на ходу выравнивались прямо перед египетским строем. Замысел Бруакера был понятен Шурдии.

Врезавшись в ряды его пехоты, внеся в них сумятицу, надвое разорвав её в слабом месте, окружив обе части по отдельности, тот явно намеревался завершить сражение разгромом каждой из них. Шурдия был готов к такой тактике.

Войска медленно сближались. Первыми не выдержали напатийцы. Рванув с места, колесницы устремились на египтян. Парные лошади, умело управляемые возницами, по бокам от которых находились по два лучника, быстро сокращали небольшое расстояние. Опытные египтяне тут же осыпали их стрелами и, не принимая удара, плотно прикрывшись щитами, раздвинулись перед ними, пропуская сквозь свои ряды. Вторая линия их пехоты мгновенно развернулась и вновь выпустила тьму стрел и копий, но теперь уже в спины проскакаквших мимо лучников. Сражённые в упряжках кони с грохотом падали, увлекая за собой свои раненые и здоровые пары вместе с колесницами, летевшими с треском через тела. Вскоре только несколько из них, чудом уцелевших, потеряв кто возниц, кто воинов, описав широкий круг, остановились в отдалении, не решаясь прорваться обратно, надеясь на помощь своей пехоты. Та, приотстав вначале, уже сошлась в битве с противником. Персидские сотни, заворачиваясь полумесяцем, охватывали её с боков. Перекрывая стук барабанов, земля наполнилась звуками боя: ржанием лошадей, лязгом оружия, стоном увечных и криками дерущихся. Стоял невообразимый гул.

Самым неожиданным для напатийцев стало внезапное появление за их спинами свежей персидской конницы. Теперь исход сражения был предрешён. Уже не имея никакой возможности для отступления, побросав оружие, все воины Напаты упали ничком на землю, поднимая руки над головами.

По команде Шурдии битва была прекращена. Кружась на коне посреди своих склонённых войск, Бруакер озирался по сторонам, ещё не веря в случившееся. Наконец, обречённо смирившись с поражением, он спрыгнул на землю, взглянул на окровавленный меч и бросил его себе под ноги.

Большая стая грифов, покружась над долиной, опустилась невдалеке на горные выступы.

* * *

Шесть сотен напатийцев были разоружены. Три с половиной сотни были убиты. Остальные, получив ранения, едва были живы. Из двадцати колесниц только восемь остались пригодными. Потери персидско-египетских войск составляли сто двенадцать человек убитыми, из которых семьдесят один были египтянами. Раненых в их рядах насчитывалось двадцать два человека.

После полудня у самого подножья гор все приступили к погребению погибших. Под присмотром персидского отряда напатийцы предали земле тела своих воинов. В стороне от них были захоронены персы и египтяне.

На ночь по велению Шурдии всех пленённых расположили в отдельном лагере, охраняемом конной сотней. Здесь же им была выделена часть еды и воды, из той, что имелась у них для этого похода.

В шатёр Шурдии, куда был приглашён Гурис, ввели Бруакера. Он был подавлен. Весь его смиренный облик свидетельствовал о сильных переживаниях от постигшего горя. Перемены, произошедшие в полководце в течение всего одного дня, были разительными.

Взглянув на него, Шурдия предложил ему сесть. Тот устало опустился на походный стул, слегка подался вперёд, упёрся локтями в широко расставленные колени и сильно сжал сплетённые длинные пальцы. Его высокий рост теперь скрадывался ссутулившейся позой. Без боевого одеяния и оружия, по рукам и ногам покрытый запёкшейся кровью, он был похож на простого мясника, на мгновение оторвавшегося от своего ремесла. Даже некогда белая ткань набедренной повязки была сплошь пропитана бурыми пятнами.

– Что теперь поведаешь мне, доблестный Бруакер? – спокойным голосом нарушил тишину Шурдия.

Услышав своё имя, тот поднял голову и взглянул ему прямо в лицо.

– Сказанное мной тебе было истиной, – не сводя с него глаз, продолжал Шурдия. – Но ты не поверил и стал моим пленником. Скажи мне, что будет с тобой по возвращении, если я отпущу тебя и твоих воинов?

– Не знаю. Всё зависит от того, куда ты пойдёшь дальше и кто придёт за тобой, – вздохнув, тихо ответил тот.

– Мне известно, что ты встал на моём пути, закрывая дорогу в горные ущелья. Не о тех ли местах ты так печёшься?

При его последних словах в глазах Бруакера блеснул огонёк, но тут же погас. Он напряжённо выпрямился.

– Не нужно молчать. Нам многое понятно. Хочу лишь узнать, насколько ты искренен, чтобы правильно решить твою судьбу. К тому же не следует забывать о том, что мы все воины, и по этой причине ты обязан отвечать на мои вопросы. Это не угроза. Это моё право победителя и твоя обязанность побеждённого.

– Хорошо, – после тяжких раздумий начал Бруакер. – Как ты верно сказал, я всего лишь воин, и со мной не делятся всеми сведениями. Думаю, о твоём вступлении в наши земли царю Куша и правителю Напаты было известно с самого начала. Видимо, не зная о твоих намерениях, приняли решение пропустить тебя. К тому же войск у тебя не так много. Именно по этой причине ты прошёл так далеко. О том, для чего ты здесь, пока никому, кроме меня, не известно, но взятое тобой направление стало уже опасным.

Он замолчал.

– Что ж, продолжай, – выдержав паузу, по-прежнему спокойно произнёс Шурдия.

– В двухдневном переходе отсюда находятся царские рудники. Может быть, на них твои люди. Этого я не знаю.

– Ты бывал там?

– Нет, – Бруакер опустил голову.

Шурдия и Гурис переглянулись.

– Как сильно они охраняются? – спросил Гурис.

– Я не знаю. Такое держится в строжайшей тайне. Думаю, вам туда не попасть, даже если бы у вас была целая армия.

– Не слишком ли ты принижаешь достоинства наших воинов? Я вижу, ты невысокого мнения о них? – слегка раздражённо повысил голос Шурдия.

– Я не о том. Уж больно ненасытны эти рудники. Огромное множество рабов постоянно поставляется туда, и, несмотря на это, их всё время не хватает. Такое количество не удержишь в повиновении малым числом войск.

– Тебе что, жалко рабов? – удивлённо спросил Гурис.

– Тех, что добыты в войне, нет. Но туда часто забирают своих, за долги, – как-то с горечью ответил тот.

– Вот видишь, ты сожалеешь о судьбах простых людей, а меня понять не захотел, – с укором произнёс Шурдия.

– Я выполнял приказ.

– Те, кто уводит в рабство должников, тоже исполняют волю правителей. Не так ли? – Шурдия, понимая, что разговор ведётся уже не о том, о чём следовало, всё же из нарастающего желания как можно больше узнать об этом человеке задавал отвлечённые вопросы.

– Да, выходит так.

– Скажи, у тебя есть семья?

– Нет.

– Что сулит твоя страна за твоё поражение?

– Я не вернусь в Напату.

– Почему? У такого, как ты, военачальника наверняка много заслуг перед ней?

– Чтобы смыть позор, этого недостаточно. Здесь со мной находятся те, с кем довелось мне пройти много войн. Сегодня я впервые не сумел привести их к победе. Что для меня наказание правителей, если главная моя кара – во мне самом. Я увидел их склонёнными, значит, они уже не верят в меня, – Бруакер взглянул в лицо Шурдии глазами, полными отчаяния, и, с сожалением махнув рукой, низко опустил голову.

Воцарилось молчание. Четыре ярких факела по углам шатра потрескивали сгорающим маслом, отбрасывая от сидящих множество косых теней.

– Может, ты и прав, – задумчиво произнёс Шурдия, понимая, что перед ним находится человек чести, истинный воин и хороший военачальник.

Его признания не являлись предательством, а были лишь соблюдением правил войны. И не боязнь за свою судьбу привела его к откровению. Тому, кто не раз бывал на грани жизни и смерти и вдруг осознал свою ненужность среди людей, никакой палач не страшен.

Шурдия поднялся. Бруакер выпрямился и спокойно посмотрел на него.

– Не знаю, как и чем тебе можно помочь, – неожиданно проникновенным голосом очень искренне произнёс перс.

Пройдя в дальний угол, недолго постояв, развернувшись, он продолжил:

– Я готов освободить тебя и твоих воинов, но после того, как продолжу свой путь, вас от наказания уже ничто не спасёт. Стоит ли идти по своей воле в рабство к тем, кому служил верой и правдой? Уйти обратно я уже не могу. Выход у тебя только один – присоединиться ко мне. Если такое предложение устраивает тебя, то я сочту за честь иметь под своим началом такого, как ты, полководца. Обещаю при возвращении в Египет наградить твоих людей. Там, в моей стране, вас оценят по достоинству. К тому же для тебя появляется возможность спасти своих воинов от бесславной погибели и вновь обрести их веру. Ну а если не доведётся вернуться, вместе поляжем в твоей земле.

Гурис не меньше Бруакера был удивлен словами командующего.

– Можешь пока не отвечать. Подумай до рассвета. Большего времени дать не могу, его и у меня остаётся не так много.

Бруакер встал, взглянул прямо в глаза Шурдии и решительно вышел из шатра.

* * *

– Как думаешь, что будет с пленными? – Данталу после бурного дня и первой в его жизни битвы не спалось.

– Отпустят, – зевая, ответил лежащий рядом Форкис.

– Они же снова придут и других приведут. Тогда нам точно не выбраться отсюда, – удивился юноша.

– Значит, казнят, – засыпая, равнодушно прошептал тот.

– Чего сразу не порубили? – не унимался Дантал.

– А так неинтересно.

– Ты всё шутишь, а мне вот не до сна, – возмущался младший брат.

– Лучше признайся, страшно было? – переворачиваясь, спросил Форкис.

– Очень. Я-то поначалу ничего увидеть не мог. Глаза пеленой заволокло. Вроде того, как будто я чуточку даже ослеп. Чуть с коня не слетел. Вот тогда я сильно напугался и тут же прозрел. Хуже всего, когда долго ждёшь. Потом уже некогда думать. Голова пустая становится. До сих пор передо мной стоит тот, кого первого сшиб.

– Он ещё долго будет являться к тебе. Так всегда бывает. Ты не бойся. Со временем такое проходит, – успокаивал его брат.

– Да, наверное, – повернувшись к нему, прошептал тот.

– С колесницами у них неправильно вышло. Не нужно было в один ряд идти. В две колонны надо было, чтобы цепью, друг за другом. Много бы положили. Не додумались, вот и попались. А всё спешка. Хотели числом взять, – Форкис стал увлечённо делиться мыслями, забыв на мгновение про усталость и сон, о котором весь вечер мечтал.

– Верно. Пока первые развернулись бы, до задних ещё черёд не дошёл бы, а потом – по кругу. Поди попробуй одолей их при такой быстрой езде, – соглашался Дантал.

– Ты у меня стал самым настоящим воином, – Форкис коснулся пальцами подбородка юноши. – Конечно, лучше было бы тебе не видеть и не знать всего этого, но ничего не поделаешь, коль такому суждено было случиться. Не переживай сильно. Мы вместе, а это самое главное. Ладно, давай спать, уже поздно.

– Давай.

* * *

Незадолго до рассвета Бруакер уже находился в шатре персидского командующего.

– Ты обдумал моё предложение? – встретил его вопросом Шурдия.

– Да. Я принимаю его. У меня нет другого выхода.

– Только по этой причине?

– Я верю тебе.

– В таком случае всем твоим воинам предстоит скорая встреча в бою с сородичами. Не будет ли измены?

– Я знаю, ты не отпустишь нас. Даже если пощадишь, все мои люди станут рабами в тех рудниках. Они тоже понимают это.

– Но служа мне, они обрекают своих близких на рабство. Ведь то, на что ты соглашаешься, и есть предательство!

– Мне тяжело слышать такие слова. По-своему ты, конечно же, прав. Прежде я никогда не находился перед подобным выбором… Долгие годы мои воины провели в походах. В них они и состарились, так и не успев обзавестись семьями. У многих из них не осталось никого из родных. Что им терять? Служа правителю, они ничего не нажили кроме ран и увечий. Обещанное тобой вселяет хоть какую-то надежду на спокойный остаток жизни. В этом походе ты не пришёл убивать. Твоя цель – найти и уберечь от смерти простых подданных своего повелителя. Такая забота нам неведома. Не веря в твои намерения, я встал на твоём пути и в равном сражении был одолён тобой. Ты не свершил расправы над нами. Перейдя на твою сторону, я лишь пытаюсь предоставленной мне возможностью сохранить жизни своим воинам. Думаю, они заслужили такое отношение. Ну а если доведётся вступить в сражение, что ж, значит, другого не дано. Пусть задумаются те, кто с утра направляет нас на бойню, а к вечеру уже не помнит о нас. Вчера, когда первый из моих воинов бросил меч, он не предал меня, он утратил последнюю веру в себя и в то, что может настать долгожданный момент достойной оценки его преданного служения.

– А как же честь?

– Она не потеряна там, где жива доблесть.

– Разве воину, склонённому в битве, присуще такое?

– Мужество чуждо тому, кто идёт бессмысленно на смерть. Да и отчаяние не лучший спутник и советчик, а всего лишь жалкий поводырь. Признание поражения от достойного противника – это и дань, и награда. Служение без веры всегда имеет один исход – проигрыш.

– Твои слова свидетельствуют о твоей мудрости. Признаюсь, они очень понятны мне и отчасти приятны. Осталось убедиться в их единении с поступками. Готовь свои войска к выступлению. Лично тебе я доверяю.

Глава третья

Корабль купца Прета вот уже тридцать восьмой день плыл по Красному морю, преодолев две трети его вод. Он держал курс на северо-запад, возвращаясь от берегов Индии в Навкратис. Сорокадвухлетний Прет разительно выделялся среди своего окружения из-за довольно высокого роста и весьма крепкого телосложения. Курчавые чёрные волосы, стянутые вокруг головы красной лентой, слегка спадали ему на плечи и развевались при каждом дуновении ветерка. Бронзовый загар, покрывавший его мужественное лицо и ладное тело, красиво сочетался с его просторным белоснежным хитоном, туго перехваченным на талии широким коричневым поясом из кожи. Такого же цвета сандалии завершали его простое одеяние, выказывая в нём принадлежность к греческим кровям. Отпущенные на время плавания усы и бородка были аккуратно подстрижены и придавали его облику более зрелый возраст.

Немногословный по жизни, в это утро он был по-особенному молчалив и задумчив. Вот уже восемь месяцев прошло с того дня, как он покинул свой дом, до которого теперь оставалось чуть более полумесяца пути. Он очень скучал по дочери, и чем ближе находился к родному городу, тем сильнее тосковал по ней. Казалось, время замедлило свой ход, и изрядно потрёпанное судно едва скользило по водной глади. С тех пор, как умерла его жена Эрифила, минуло четыре года. Их дочери Ортии тогда было всего лишь десять лет. Два последующих года после смерти её матери он не покидал свой дом, стараясь быть рядом с дочерью. Нелепая роковая случайность совершенно неожиданно отняла жизнь у его супруги, оставив в этом мире его вдвоём с Ортией.

Тот день начинался как обычно, и ничто не предвещало беды. Накануне, довольно поздно завершив торговлю с прибывшими издалека купцами, он возвратился домой и решил наконец-то отоспаться. Утром, когда он ещё находился в своей постели, к нему вдруг вбежала одна из служанок и сквозь рыдания стала пытаться что-то сказать, всё время жестикулируя и указывая в сторону двери. Так и не сумев понять её, но уже почувствовав, что что-то случилось, он выбежал из комнаты. Прямо на выходе из дома сгрудилась прислуга, тут же расступившаяся перед ним. Эрифила неподвижно лежала на спине, касаясь головой нижней ступени. Из-под её волос медленно расплывалась густая кровь. У её ног в луже воды валялись осколки кувшина. Едва он успел приподнять её голову, она умерла, натужно выдохнув. Цветы, её страсть, её и погубили.

Эрифила всегда сама ухаживала за ними, высаживала, стригла, поливала их, не доверяя никому свои любимые занятия. В это утро, по своему обыкновению, она и занималась чем-то подобным. Видимо, как он понял, выронив кувшин с водой и поскользнувшись, она ударилась о грань ступени.

Прет всегда с горечью вспоминал тот злополучный день. Тоска по супруге, так рано покинувшей его, была невыносимой. С их самой первой встречи Эрифила заполнила собой и всю его душу, и весь окружающий его мир. С той поры всё, к чему он стремился, всё, что он творил, было связано с ней и посвящалось только ей. Он долго не мог свыкнуться со страшной мыслью, что её нет и никогда уже не будет. Каждый раз, возвращаясь домой, он подолгу стоял перед воротами, не решаясь отворить створку, и когда, набравшись духу, всё же делал это, то с надеждой оглядывал двор, желая увидеть её. Но её нигде не было. В такие мгновения жуткая холодная пустота заполняла всю его душу, острыми иглами разрывая его сердце. Не входя в дом, он выхватывал меч и срубал в ярости все цветы, растаптывал их ногами, после чего уходил прочь, подальше от дома, где в одиночестве валился на землю и долго лежал, терзаясь муками и бессилием.

Именно с той поры дом для него опустел, и даже двор утратил прежнюю торжественность. Никто не решался украсить его цветами. Всегда весёлая Эрифила могла с лёгкостью развеять его тяжкие думы, облегчая его душу, наполняя его разум нежностью и теплотой. Её неизменно мелодичный звонкий голос, словно журчащий ручеёк, в своём звучании был чист и свеж. Услышав его, все обитатели дома сразу настраивались на лёгкое, какое-то праздничное и игривое поведение. Маленькая Ортия ни на шаг не отходила от матери, всё время что-то щебеча и при каждой возможности обвивая её ручонками.

Однажды, по прошествии двух лет после смерти Эрифилы, он после долгого пребывания не у дел впервые совершил дальнее плавание и вернулся домой, а войдя в свой двор, был поражён произошедшими там переменами. На миг ему вдруг почудилось, что она жива и всё, что произошло с ней, было лишь страшным сном. Весь двор, как прежде, благоухал запахами и пестрил разноцветьем. От неожиданности он прислонился к стене, не смея пошевелиться, не отрывая взора от множества красивых цветов. Сердце невольно затрепетало. Увиденное дальше сковало дыхание. На ступенях дома спиной к нему стояла Эрифила. Такого не могло быть. Он присел и закрыл лицо руками. В голове зашумело и гулко застучало от нахлынувшей крови. Пошатнувшись, он выставил руку, упёрся ею в каменный настил под ногами и с усилием стал подниматься. Эрифила обернулась к нему. Перед его глазами всё тут же дрогнуло и стало медленно расплываться, оставляя лишь белый силуэт идущей навстречу к нему женщины.

– Отец, – сквозь звенящий в ушах стук услышал он тихий голос, – что с тобой? Тебе плохо?

Пелена постепенно рассеялась, и вместе с ней стал отдаляться и затихать шум в голове.

– Дочь моя, это ты. Моя чудная Ортия, – прошептал он, обнимая её. – Всё хорошо. Я дома. Я с тобой.

Прет часто вспоминал тот день, вновь и вновь переживая волнительное состояние. Тогда он долго не мог прийти в себя. Наполненная горем душа ослепила его, охватив всё его сознание. Он совсем забыл о том, что его дочь не может быть вечно маленькой, и впервые по-настоящему увидел и услышал её. Она заметно подросла, но самое удивительное заключалось в том, что внешне она была очень похожа на свою мать. Различия между ними он почувствовал несколько позже, когда сумел окончательно успокоиться от пережитого, ясно осознавая, что чуда всё-таки не произошло.

С той поры его сердце заполнилось любовью к дочери, постепенно вытеснившей из него почти всю боль, но только до той самой последней грани, за которой навсегда остались тоска и печаль. Сегодня пошёл пятый год, как не стало Эрифилы. Все его думы были о ней и о дочери.

* * *

Далёкие и прежде неизведанные земли Индии, к берегам которой Прету довелось попасть впервые, произвели на него двоякое впечатление. Особых богатств и разнообразия среди того товара, которым торговали в дельте реки Инд, он не увидел. Купцы из городов Аргант и Каспапир по каким-то причинам не прибыли в те сроки, которыми он обладал.

Торговля с представителями племён Гандаров, калатиев и ониев, хотя и была интересной, но всё же не могла раскрыть для него всех возможностей здешних государств. Ему следовало проплыть дальше, обогнуть южные берега и добраться до дельты реки Ганг. Из рассказов купцов, бывавших там, Прет знал, что вся мощь Индии – власть, наиболее крупные города и богатые торговцы – располагалась именно в её долине.

В той стороне особо выделялась страна Магадха, в столице которой – в городе Раджагриха – размещалась правящая династия Харьянка, основанная и управляемая отважным царём Бимбисарой, разгромившим и подчинившим себе соседнее государство Анчу, ведшим ожесточённые войны на севере с объединёнными племенами Личчхавов и на западе – с государством Аванти. Несмотря на такое сложное положение, правитель Магадхи всячески поддерживал и развивал торговлю с западными странами, создавая для этого все возможные условия.

Идти туда Прет не решился. Для такого сложного плавания, особенно при обратном направлении, ему мешали сильные тёплые течения, приходящие с юго-запада к берегам Индии и уходящие от них на юго-восток. Но главной причиной отказа от такой затеи было состояние его судна, старого военного египетского корабля, когда-то давно отслужившего своей основной цели и доставшегося ему от отца вместе с торговым делом. Некоторые детали судна были слегка изменены. Форштевень – передняя часть мощного килевого бруса – был освобождён от металлического тарана. На далеко выступающей кормовой её части – ахтерштевне – теперь вместо одного были установлены два крупных рулевых весла. По-прежнему по оконечностям корабля жёстко крепились ограждённые площадки для лучников. На топе двуногой съёмной мачты с узким прямоугольным парусом для них также имелась плетёная корзина. В остальном всё оставалось нетронутым. По возвращении домой кораблю требовался очень тщательный ремонт, но наилучшим вариантом было бы приобрести более новое судно, и, конечно же, обязательно торговое, о чём всерьёз подумывал Прет.

* * *

Море было спокойным. Небольшие волны плавно разбегались в стороны от идущего корабля. Близкий розовато-красный высокий скалистый массив у самой воды оставлял узкую ровную линию золотистого песчаного берега, заманивая людей подойти к нему и ступить для отдыха на его мягкий покров.

Пройдя небольшое расстояние, Прет, поддаваясь нарастающему в нём соблазну, повелел приблизиться к отмели и встать на якоря. Вода, и без того прозрачная во всём море, в этом месте своей чистотой ещё больше напоминала собой огромную плоскую каплю утренней росы, слегка подрагивающую от соприкосновения с судном, искрящуюся и переливающуюся яркими красками донного рельефа.

Отстегнув пояс и сняв сандалии, легко вскочив на бортовой планширь и ловко оттолкнувшись от него, Прет в красивом прыжке вошёл в воду. Ощутив в первое мгновение приятную обволакивающую прохладу, он, вынырнув на поверхность, уже через три-четыре гребка понял, насколько тёплой была вода, прогретая солнцем в этом неглубоком месте.

Долго плескаясь, уходя как можно ближе ко дну, где царил свой причудливый мир, Прет удалился от корабля и вскоре вышел на пологий берег, обжигая ступни раскалённым вязким песком. Пройдя с десяток шагов, он оказался у самого подножья гор, уходящих каскадами высоко вверх. Вблизи они не были такими гладкими, как казались издали, и имели шероховатую поверхность и более серый оттенок.

Оглянувшись, он окинул взором бескрайний водный простор, посреди которого неподвижно чернело бортами его старое судно. Отсюда, с берега, оно выглядело маленькой ветхой лодчонкой, одиноко и сиротливо ожидавшей его возвращения, при этом совершенно не вписываясь в яркую синеву моря и неба, словно стыдясь своего жалкого вида и торопясь поскорее покинуть эти райские места, более не омрачая собой царящую здесь красоту. От такого невольно возникшего сравнения Прету стало неприятно и даже обидно за свой корабль и за людей, что находились на нём.

Пробежав обратно, он бросился в воду и, рассекая её гладь сильными гребками, устремился подальше от берега. Небольшая стайка пёстрых мелких рыбёшек, напуганная его внезапным появлением, быстро изменяя направление своего движения, стала скрываться среди зарослей причудливых ярких кораллов. Залюбовавшись их поразительным видом, набрав побольше воздуха, Прет опустился ниже под воду, стараясь поближе рассмотреть эти странные заросли, так напоминающие своими красками его цветущий двор. На миг ему показалось, что он парит над ним и вскоре должен увидеть свой дом. Улыбнувшись своим фантазиям, по-детски выпятив губы, он выпустил тоненькую струйку воздуха, тут же превратившуюся во множество мелких пузырей, уносящихся вверх.

«Вот бы моей Ортии увидеть всю эту красоту. А может, мне что-нибудь удастся прихватить ей в подарок?» – промелькнула приятная мысль.

В тот момент, когда он вытянул руку и почти уже коснулся ближнего коралла, он уловил лёгкое движение воды, колыхнувшее и его, и небольшую рыбу, проплывавшую рядом.

«Наверное, корабль подошёл ближе», – первое, что пришло ему в голову.

Приняв вертикальное положение, удерживаясь частыми махами рук, он плавно развернулся в оборот, задрал голову, но днища судна над собой, вопреки ожиданию, не увидел. Снова почти неуловимый поток шевельнул его сзади. Выпустив ещё немного воздуха, он вновь развернулся.

«Может, акула? Ведь мне говорили, что их здесь очень много», – Прет стал быстро и внимательно осматривать округу.

Ничего похожего на большую рыбину не было. Справа тянулась подводная береговая линия скал. Скользнув по ней взглядом, устремляя его дальше вперёд, он вдруг увидел что-то странное, от чего во всём теле ощутил озноб. Сотни мурашек ледяными шипами пробежали по спине к затылку. Он отчётливо почувствовал, как стали подниматься волосы на голове. Примерно в двадцати шагах от него в скале у самого дна чернел вход в пещеру, куда медленно входило нечто, напоминающее человека, но даже отсюда можно было понять, что оно обладало огромным ростом и мощным сложением. Его уже не было видно из-за темноты грота, но перед глазами Прета ещё стояла его могучая тёмная спина, посередине которой, сужаясь сверху вниз, тянулась полоса густого ворса, шевелящаяся от движения воды.

Выпустив остатки воздуха, он вынырнул на поверхность и что есть сил поплыл к кораблю. Забравшись по канату на борт, он сразу присел, тяжело дыша, пытаясь успокоиться и собраться с мыслями. Его помощник Лисипп, встревоженный долгим нахождением хозяина под водой, был искренне рад тому, что купание наконец-то закончилось. Протянув полотенце и выждав пока хозяин оботрётся, он тут же подал ему чашу с вином, и, когда склонился, вновь наполняя её, почему-то резко отпрянул. Заметив его странное движение, Прет поднял голову. Глаза помощника выражали ужас.

– Что с тобой? – не понимая, спросил Прет.

Не сказав ни слова в ответ, тот опустился рядом с ним на колено, коснулся рукой его плеча, приподнял на ладони прядь его волос и поднёс её к его лицу. Прет взглянул на неё, закрыл глаза и откинул голову. Он долго не размыкал век. В то что случилось он не поверил бы никогда. Его волос наполовину был седым…

* * *

Все последующие дни до самого прибытия в город Навкратис кораблём командовал Лисипп. Прет перестал есть и всё время молча пил вино, засыпая и пробуждаясь с этим напитком. Он заметно похудел, и лишь его лицо стало опухшим и приобрело нездоровый серый цвет.

В доме, помимо дочери Ортии, его возвращения дожидался гостивший у них купец Диагор. Они и встретили Прета, столь странного в поведении.

На их расспросы о случившемся с ним Лисипп, кроме того, что знал, ничего добавить и пояснить не мог. Диагор, отложив отъезд, остался ещё на время, желая помочь Ортии и узнать о причинах перемен, произошедших с Претом. Дважды потребовав от Лисиппа подробного изложения, понимая, что рано или поздно, но его друг придёт в обычное состояние, не запрещая давать ему вино, старец стал подолгу размышлять, сопоставляя всё известное ему о тех местах в Красном море. Он понимал, что чему-то страшному подвергся Прет, иначе, как он полагал, сильный и здоровый мужчина не мог вот так в один миг поседеть. Этот факт более всего тревожил Диагора, не знавшего за свою долгую жизнь ни единого подобного случая.

Прошло пять томительных дней, пока Прет не начал приходить в себя. Он попросил принести ему еды, и это его простое желание уже было хорошим признаком, свидетельствующим о его выздоровлении. В доме всё сразу ожило. Люди засуетились, радуясь тому, что подступившая было беда обошла их хозяина стороной.

Сидя за столом, Диагор незаметно, но внимательно следил за другом, с удовольствием отметив про себя его привычный осознанный взгляд. В последующие дни, не досаждая ему вопросами, выжидая подходящее для этого время, он занимался своими торговыми делами, поручая различные задания двум своим помощникам.