Читать книгу: «Конструирование адекватности. Поиск оснований. Часть II», страница 5

Идеалисты и реалисты

Иногда может возникать мысль о том, что в политической, экономической и другой действительности присутствуют реалисты и противостоящие им, не совсем адекватные, идеалисты , но все такое – это только мысли. Проблема, скорее всего, заключается в ином:

– Иногда кто-то решает, что его мысли (ментальное), его концепция – это «то, что происходит в последнем значении», а не только «его мышление о том, что происходит».

– И тот, кто предлагает свое мышление в качестве последнего происходящего, в итоге может оказаться в ситуации определенного слабоумия, но определять такое понятием «идеализм» – это тоже только упрощение.

Реалисты и идеалисты о том, что происходит, обладают только «учениями». И разговоры о том, что кто-то следует фактам, и он реалист, а кто-то не следует – и он идеалист, – это слабые разговоры, так как «выделение фактов – это всегда мышление». То есть и те и другие следуют за своим мышлением и взаимодействуют с происходящим, являясь этим происходящим. То есть не просто мышлением, а неким происходящим-мышлением, без возможности являться сильным происходящим без мышления, и в отсутствии способности обладать особым последним мышлением о происходящем.

И случается, что кто-то проиграл, следуя за своим мышлением: исходя из наличествующих оценок, решений, действительных условий, происходящего и другого; а кто-то выиграл по разным причинам. И тут, в такой точке, у выигравшего может возникнуть радикальная мысль о том, что это произошло, потому как он реалист, сверхпрактик, и его действия и мысли – это последняя истина. Но в итоге такой «реалист» тоже становится очередным идеалистом…

И, возможно, любой утверждающий себя в качестве действительного реалиста – это всегда пока еще не знающий о таком идеалист?

И если, почему-то, кто-то вообразит, что его «истина» является чем-то последним или «чем-то большим, нежели то, что происходит», но затем происходящее двинется в каком-то очередном направлении. То после возникнет последующее разочарование, и реалист в итоге обрушения своего мышления ощутит себя слабым идеалистом.

Конечно же, все такое мышление о том, что «факты – это всегда мышление», не отвергает особого «соответствия мышления и происходящего». То есть ментальные конструкции позволяют оценивать нечто в происходящем или то, что можно определить словами «факт», «событие», что также предполагает создание искусственных экспериментов, что в последующем предполагает выявления того, что определяется словами «закономерность», «теория», «концепция», «целостная картина», «система».

Но, опять же, вся эта человеческая деятельность и все произведенные в результате мыслительные конструкции и обнаруженные с помощью мышления закономерности – это все не будет вскрывать «вещь в себе» в последнем значении. И такие конструкции, в любом случае, – это, опять же, из мира мысли.

А выявленные закономерности и вскрытое в качестве истины разве не говорит о том, что наше мышление тождественно происходящему? Но тут опять окажется, что наше мышление о происходящем, даже определяющее это в качестве закономерности – это нечто существующее в качестве особой онтологии, которая почему-то позволяет производить нечто значительное с этим происходящим, но оно, опять же, им стать не может, и понять его может только через упрощенные схемы, через мышление.

И соответствие, и последующее присутствие в этом происходящем – это все же присутствует, но попытки дать такому окончательное мыслительное определение – это только попытки…

Но «глобальные попытки определить это все, и себя в этом», то есть конкретная «теория адекватности» – имеют для Человека обязательные глобальные последствия…

И без таких «глобальных теорий о том, что происходит» – Человек быть не может в качестве Субъекта этой странной Истории, которая предполагает обязательный глобальный рассказ о себе, что и подразумевает «внешнюю» возможность быть в таком в качестве Участника. С постоянным выявлением смысла, перипетий и драм, и возникающих осмысленных Целей в этом происходящем. А после и тех, кто против всего этого очередного действительного в качестве происходящего…

То есть отсутствие глобального понимания, определения себя, рефлексии о себе, попыток определить происходящее в окончательном значении – предполагает отсутствие Актора и подразумевает бессубъектное происходящее, или вещь.

И мысли «реалиста», утверждающего, что он особый практик, который, согласно его представлениям, действует в канве действительного происходящего, вне различных идеальных конструкций, – могут быть. И реалист, утверждающий, что «глобальные теории о том, что происходит, его не интересуют» – кого-то обманывает. Возможно, себя или тех, чьи «глобальные представления о происходящем» подвергаются атаке с его стороны, со стороны его происходящего?

5. Слом субъектии

Революции и контрреволюции возникают не тогда, когда эксплуатируемый восстает против эксплуататоров, или когда правящих атакует класс снизу или сбоку, или класс из вчера контратакует новых правящих. Конечно, все это будет происходить в итоге, если, опять же, гибнущая субъектия не будет захвачена до, во время или после.

Революции происходят тогда, когда нынче правящих охватывает смысловое слабоумие, когда они не способны и не хотят продолжать производить сильную мысль, а затем и другое, то есть реальное управление, действие. И сначала ум правящих поражает всеобщая бессмысленность (слабоумие) , а после, через время, произойдет революция, которая поставит точку этого исторического тупика.

И во времена слабоумия правящие перестают создавать смысл «в куда-то», и тогда, возможно, – это не правящий, а праздный класс. И такой праздный быстро превращается в субстанцию, которая не способна создавать обычные и особые, в том числе интеллектуальные продукты, которые затем становятся основанием для всего этого происходящего.

И кто-то, возможно, выдернет следующую странную мысль из неявленного, которая вынесет на поверхность других, или особую мысль схватит часть правящих, и тогда у них будет новый шанс, а может быть, и не будет.

И все происходящее – это открытая особая книга, и каждый участник является тем, кто пишет историю в ней, и в таком присутствуют неустановленные константы, но нет сильной определенности и нет завершенности до тех пор, пока смерть не завершит всех, ну или всех участников конкретного противостояния.

Гибель мысли – гибель цели, и…

Если цель погибла³¹, то вместе с этим исчезает и субъектия, и субъект в том числе в итоге может перестать быть или станет другим³². И если итоговая цель потерявшего смысл собрания – это ликвидация субъектии, то таким и становится присутствующее образование, процесс, жизнь, идеалы, нормы, ценности…

Предположим проблемы создателей проекта. Было взято экономическое учение ХIХ века. Конечно же, можно сказать, что был еще и…, конечно же, был, как и многое другое, и сюда можно вставить и различное всеразвитие мысли до этого…, до этого… вглубь веков…, вглубь мышления… Сюда также нужно отнести сумму позитивистских представлений ХIХ века. Конечно, можно сказать, что там была еще загадочная диал… Абракадабра! И что это? Итак, значительная экономическая теория и плюс еще какие-то мысли. А как же быть с таким учением, как …м? Его можно извлечь из работ… ну извлечь… И что-то из речи н… И конечно же, сюда можно добавить что-то из Гегеля, и таким образом уйти от примитивного (позитивизма), а в итоге в качестве неких младогегельянцев предположить «диалектическое учение о мире». Но а где тут полноценная замкнутая философская негативная метафизика, где тут учение о тотальном всеобщем? Увы, но даже и его нет. И очередные слабые представители могут утверждать, что были открыты последние законы мироздания, но можно уточнить: какие, где они записаны и Кто их передал? То есть необходимо точно определить, от Кого и Кем конкретно было получено такое «откровение», и в каком «источнике» после было записано столь сильное знание?

Итак, что такое научный…? В нем, возможно, присутствовали такие части:

– Экономическое учение (теория). Но любая теория – это упрощение, это сведение сложности к чему-то простому, к какому-то упрощению. А любое упрощение – это все же не то, что происходит на самом деле. И все константы теории, все аксиомы и связи потом – это все, опять же, нечто, что после проверки временем окажется сущностью с особым онтологическим статусом, а после – и ничтожностью, которую в любом случае опротестует происходящее.

– Вырванные диалектические рассуждения Гегеля³³; абстрактное развитие через противоречие; специфическое классовое учение; о господине; учения о стадиях развития объективного духа, формациях, отчуждении, эксплуатации и другом… Но как могут противоречия исчезнуть, если само развитие предполагает постоянное противопоставление? Форма, содержание, синтез, антисинтез, ирригационные цивилизации, спираль…, тождество мысли и бытия… И что в таком варианте Конец Истории – это конец противоречий, то есть конец развития, то есть конец Истории, то есть конец вида? И если История – это сверхблаго, то как можно желать ее завершения? И как государство может оказаться в музеях вместе с каменными топорами, если государство – это понятие, то есть как материалист может быть субъективным идеалистом? Почему возникает желание эксплуатировать – это родовая травма человеческого вида, это нормальность, это перекос, этого нет, а если нет, то?.. И всегда можно отрицать в таких рассуждениях то, что это особое младогегельянство. Но это не отменяет факта, что все эти метафизические построения очень схожи с тем, что разворачивается в работах Гегеля.

– Части философского позитивизма ХIХ века. Вера в то, что наука может стать положительным учением о последних основаниях…

– Различные мысли философов эпохи итальянского гуманизма, эпохи французского, английского, немецкого просвещения, эпохи модернизации и становления Нового мира, мира производства, мира капитала, мира особой эксплуатации, мира колонизации…, мира рывка… глобального мира.

– И что-то еще, что было позже отброшено…, и о чем не принято говорить…, и это особая древняя мечта, о которой по дороге забыли, так как эклектическое учение превратилось в неполноценную негативную метафизику, которая отрицает любое утверждение об отсутствии (присутствии)³⁴ оснований… (напр., христианский экзистенциализм).

Но как, оставаясь «настоящим ученым», «настоящим позитивистом» и действительным материалистом, но все же несмотря ни на что, каким-то образом получить доступ к тому миру, миру, из которого возникает некий особый энтузиазм, некая энергия, дающая особый толчок всему «материальному» происходящему? И как могут сожительствовать вместе и детерминированная история, и особый источник силы? А что делать с личностью, которая, допустим, не является выразителем классовых интересов, и если вдруг окажется, что не классы – вершители истории, а нечто иное, и даже не личность? И классы вдруг окажутся одним из многих концептуальных упрощений? И как, предполагая нечто нематериалистическое, или даже при этом нечто гуманистическое³⁵ – оставаться настоящим объективным исследователем, который не верит во всякие прорывы из какого-то такого, то есть именно оттуда, или тут нужно будет признать в некоей материи некую духовную составляющую, но что тогда, какой-то особый примитив (эссенциализм)?

В любом случае, странный духовный порыв был в итоге все равно отброшен, но вместе с ним угас и тот энтузиазм, после остывания которого, как указывал Бердяев в «Истоках», может возникнуть упадочное мещанство и мелкобуржуазность, ставшие мышлением европейских масс уже в ХIХ веке. В итоге, отпадение от сильного смысла прикончит все предыдущее, все мечтания и стремления, что стало действительным для всех в 70-е, и окончательная реальность такого – это конец, который наступил чуть позже. Конец, который предвещает новое мировое средневековье, предрекаемое Бердяевым в различных работах и другими мыслителями, и список их упоминаний слишком значителен. И в глубине под возникшим новым особым миром, там, внутри, под его подвалом, будут сокрыты развалины того древнего мира рывка, мира, который умел и мог мечтать… И если надежда не сбыться таковому? И как быть с предрекаемым детерминизмом и все же надеждой, надеждой на то, что… «вера и страсть»…

Но как же без «обращения к колодцу» выигрывать войны, как противостоять вторжению, как всем вместе устремляться через пропасть в момент разрыва и катастрофы, как соединять ничем не связанные поколения, как приходить и уходить, как беречь созданное кем-то вчера, как и зачем создавать нечто вечное и нетленное, как сохранять целостность и единство?

И как, отрицая ту реальность, в которой, опять же, все присутствуют постоянно незримо, можно защищать это тленное тут, без надежды соединить это все зыбкое с чем-то другим? В таком материальном мышлении – все прах, и все случайность, конечно же, она детерминирована, но что толку? Для каждого его начало, его предназначение – это загадка, и детерминизма тут слишком мало для противостояния присутствующему страху, безумию, насилию, эксплуатации, жестокости, бессмысленности, несправедливости, скотству, рабству, смерти. И для того чтобы решиться противостоять всему этому, всему этому злу, всему миру детерминизма, миру бесполезности, миру проигравших, миру, где все места и роли известны заранее, где существуют те, кому принадлежит все, и те, кто в таком мире – это чей-то только инструмент, говорящий скот, безгласная тварь, орудие производства или что-то похуже, нечто особо-ненужное, что нужно уничтожить вместе со всем его потомством.

И для противостояния такому сверхсильному, тому, что превращает всех в нечто бесполезное, в нечто такое, о чем и говорить не всегда хочется… И для противостояния этому нужно что-то особое, особо-древнее, особо-запретное, и такое особое нужно где-то обнаружить, где-то, но не тут. И это особо-обнаруженное должно быть сильным, а «иначе никак…» из Твардовского.

И как соединить бесполезное материалистическое учение в нечто целое? Как решить столь невозможную задачу? В работе Гейзенберга «Физика и философия» присутствуют рассуждения о проблемах физиков-метафизиков проекта. Дело в том, что, увлекаясь диалектикой, в итоге станешь негативным метафизиком, а увлекаясь позитивизмом, почти наверняка попадаешь в ряды примитивных эссенциалистов. То есть нужно всегда тонко избегать и одного, и другого. Но как можно оставаться и любителем первой философии, и позитивистом одновременно? И чем в таком значении заканчиваются любые «позитивные доказательства бытия Бога»? Увы, ничем…. В примитивном значении – это как быть особым ученым по неким теориям систем, но при этом и хорошо знать математику, то есть, с одной стороны, воспроизводить неколичественные и некачественные абстракции, а с другой – предлагать количественный субстрат для придания этому всему «научной» завершенности.

Итак, мыслители того, как утверждал поздний Зиновьев, навсегда исчезнувшего проекта, вооруженные таким противоречием³⁶, оказались в ситуации отсутствия возможности развивать мысль. И часть интеллектуалов принялись изображать мысль: открываем любой учебник или гуманитарную работу ушедшего времени, а в них, во введениях, – собрания слов и игра с ними. В итоге, официальная гуманитарная сфера перестала существовать, превратившись в имитацию действительного мышления, и кто-то просто остановился. А кто-то не только имитировал некое официальное учение, но и занялся переводом, изучением и интерпретацией различных памятников философской мысли. Но в итоге и такой искатель не создал ничего значительного, того, что могло взорвать духовную сферу, того, что могло стать особым топливом для этого сползающего слабоумия, сползающего в самое примитивное мещанство, против которого (по-разному) восставал весь культурный ХIХ век. И действительная значительная духовная культура все же присутствовала, в особом замкнутом пространстве (Мамардашвили, Пятигорский, Библер и другие), но смычка с широким происходящим, при этом, не предполагалась.

Философский факультет существовал и для производства «жреческого корпуса», и для обслуживания «положительной метафизики», которая состояла из определенной суммы представлений «классиков», и чего-то очень разного, чего-то эклектического. При этом разговоры о том, что «в других частях мира – это не так, и такое существует иначе» – это всегда усыпляющая ложь. Такие рассуждения – это преднамеренная защита головы, точки мышления, того духовного узла, где производят то специфическое мышление, или даже не мышление, а что-то большее, что завтра становится источником особой победы.

У любой субъектии наличествует и «упрощенное положительное учение о происходящем», и о том, «как спасаться» (см. такое у Шестова в «Sola Fide – Только верою»), и жрецы такого учения. Конечно же, жрецов в тех других местах, возможно, производят не на философском факультете, а как-то иначе, в каких-то…

И философский факультет тоже может быть упрощен, и тогда он станет подпоркой для «настоящей» естественной науки, или, возможно, это будет только какой-то бесполезный, но еще почему-то присутствующий способ изучения непонятных историко-философских памятников древней мысли. И такое в тех местах или там, где производство либо запрещено, либо отсутствует по другой причине, по причине отсутствия связи с источником – иногда присутствует, но, правда, на обочине.

Но жрецы и учение – обязаны быть, хотя взаимодействие действительных жрецов и тех, кто на самом деле занимается философией, ну или чем-то похожим, но другим, каким-то особым мышлением (не мышлением) – всегда будет происходить по особой траектории. И особо-мыслящие (безумцы) – это в обязательном порядке выходцы из жреческой касты³⁷ (склонные к такому), и учение об адекватности всегда производится тем, кто странным образом взаимодействует с происходящим. Но его остывающие формы, его стабилизация и обслуживание после – это всегда задача жрецов. А конфликт жрецов и тех, кто стремится общаться с неадекватностью – может иметь место (avoir lieu), но может и отсутствовать, и тут все сложнее, такое взаимодействие может быть разным, и жрецы могут становиться безумцами, и безумцы становятся жрецами… (см. такое у Шестова в «Sola Fide – Только верою»). То есть учение всегда остывает, и если не будут возникать слетевшие с катушек, способные его оживлять, тогда все кончится. Но и конкретный удар по адекватности может уничтожить нечто, что повлечет за собой сильное крушение, и для предотвращения такого жрецы обязаны сохранять остывающее учение. И всегда неясно из «точки сейчас происходящего», кто действительно адекватен, кто предлагает нечто сверхнужное, а кто является тем, кто работает на кого-то со стороны или транслирует чужую, несколько измененную теорию адекватности для… И, возможно, у такого, «только изображающего из себя безумца»³⁸, – ничего нет, и у него отсутствует доступ к особому источнику, и он только меченый, ведущий всех к…

И если все же говорить о том, что происходило тогда, или касательного того, что происходило в негуманитарной сфере, то тут намечалось и происходило значительное интеллектуальное производство, так как необходимости имитировать не было. То есть математики, физики и другие отрасли, весь, так сказать, физ-тех-мат или мат-физ-тех и производное от этого, школа Капицы, и другие схоластики различных конструкторов мыслили и создавали разное действительное, ну и опять же, кроме некоторых странных слов во введениях своих работ. Вся техническая мысль отрицательно отзывалась о гуманитариях, догадываясь, что они изображают производство и не предлагают чего-то…, чего-то действительного…

В 40-60-е происходит сдвиг всего аппарата управления в технократическую сферу. Механизм управления занялся «реальными» делами – строительством систем вооружения, заводов, фабрик, ну и, конечно же, производством особого «свободного одаренного человека»³⁹. На первом месте стояли техника, технические вопросы, процессы и системы. Считая, или обманывая себя и других, что кибернетика завтра заменит все это слабое гуманитарное мышление неким действительным искусственным мышлением.... Кое-что тянули по старинке, предполагая такое в качестве особых конструкций. В целом, гуманитарная сфера отсутствовала в качестве действительного инструмента. А особую имитационную конструкцию поддерживали на всякий случай. Но тех, кто должен был занят особым мышлением, – не уважали, считали начетчиками, в отличие от реалистов – тех, кто в действительности обслуживает «реальные» системы.

Но происходящее шире упрощений математиков, физиков, техников, а мышление – это не биты и нули кибернетиков, и поэтому «реальные» дела, которые не проистекают из общего замысла (действительного мышления) – это вначале слабоумие, а после катастрофа и обрушение (Пасынки Вселенной). А отсутствующий «спор физиков и лириков» – это только разговоры… Но, а как же быть с наличествующим мышлением (актом), которое и определяет неопределенное происходящее?