Король, дама, валет

Странно, что вот деньги есть, а мечта остается мечтой.

Красота уходит, красоте не успеваешь объяснить, как ее любишь, красоту нельзя удержать, и в этом - единственная печаль мира.

"Красота уходит, красоте не успеваешь объяснить, как ее любишь, красоту нельзя удержать, и в этом – единственная печаль мира. Но какая печаль? Не удержать этой скользящей, тающей красоты никакими молитвами, никакими заклинаниями, как нельзя удержать бледнеющую радугу или падучую звезду. Не нужно думать об этом, нужно на время ничего не видеть, ничего не слышать..."

…Мысль была так хороша, так дерзновенна, что даже сердце запнулось...

«увертливый жилет»

«успокоившееся пальто»

«отдыхают в причудливых положениях смутные, усталые, за день перещупанные вещи»

циферблат «полон отчаяния, презрения и скуки»

стойка «зябнет от пивной пены»

висят в ресторанах и дансингах «пресыщенные зеркала»

«пробочка подумала-подумала да и покатилась»

в шкапу «улучив мгновение, тайком плюхнулся с вешалки халат»

«быстро и яростно свернула замку шею»

«звонок улетает в дом в погоню за горничной»

фосфористые стрелки и цифры часов — «скелет времени»

на магазинных манекенах с восковыми лицами костюмы выглажены «утюгом идеала»

«бессознательно набирать рекрутов в захолустьях памяти»

«редкости и равнодушности ее ночных соизволений».

Человека лишнего, человека, широкой, спокойной спиной мешающего нам протиснуться к вокзальной кассе или к прилавку, мы ненавидим куда тяжелее и яростнее, чем откровенного врага, откровенно напакостившего нам.

Любовь к матери была его первой несчастной любовью.

Пять-шесть таких улиц, и чем дальше от моря, тем дешевле, словно море – сцена, а ряды домов – ряды в театре, кресла, стулья, а там уж и стоячие места.

"Таким образом из пустяка, из случайной встречи в глупейшем городке, выросло что-то облачное и непоправимое. Меж тем, не было на свете такого электрического пылесоса, который мог бы мгновенно вычистить все комнаты мозга".

Читал он внимательно, с удовольствием. Вне солнцем освещённой страницы не существовало сейчас ничего. Он перевернул страницу, и весь мир жадно, как игривая собака, ожидавший это мгновение, метнулся к нему светлым прыжком, - но, ласково отбросив его, Драйер опять замкнулся в книгу.