Кофе с круассаном

«Сигулда отдыхает» переживаю за свою страну я. Утомившись, мы

возвращаемся в туристический центр, перекусываем в ресторанчике с

умопомрачительным видом на оранжевые горы и отправляемся в обратный

путь. Быстроту продвижения по французским дорогам ограничевают

коробки с радарами. По принципу полицейских «не стрелять без

предупреждения» эти враги простого люда оповещают заранее о своем

приближении картинкой на большом щите. Если легкомысленный водитель

замечтался, не заметил картинку, и пронесся мимо затаившегося радара на

недопустимой скорости, умная коробка фотографирует номерной знак

нарушителя вместе с его вытянувшейся от вспышки физиономией и

высылает этот памятный снимок на дом счастливцу в комплекте с

оповещением о потере пунктов. Седрик рассказывает мне, что недавно в

новостях показывали группу подростков, которая раздевшись до гола

встала на ролики и прокатилась перед носом у радара на скорости 120 км в

час. Компьютерный мозг среагировал, машина выдала историческое фото.

Вот чем промышляет прогрессивная молодежь во Франции. Это вам не

суши и эмо! Умело обойдя все радары, мы возвращаемся в Мопеллье. Я

целую Седрика в щеку на прощание.

– Сегодня вечеринка на пляже.., – начинает он.

На вечеринку на пляже я с ним точно не пойду. Вопервых, во мне еще

теплится надежда заполучить сегодня Лорана, вовторых, если я таки его

не заполучу, шансы встретить этого Дон Жуана именно на пляжной тусовке

весьма велики. Хотя, если задуматься, ему можно, а мне нельзя? Ладно, не

буду терзаться раньше времени. Может быть, он еще и объявится, как

обещал.

– Знаешь, я так устала. Такой насыщенный день получился, – бормочу я.

Седрик понимающе кивает.

– Хорошо. Тогда до завтра?

– Ага.

Я уже собираюсь выйти, когда он удерживает меня за руку.

– Марина, если тебе чтото понадобится, знай, что ты всегда можешь

рассчитывать на меня.

– Спасибо.

Весь вечер я терпиливо жду звонка Лорана. Телефон упрямо молчит. От

нечего делать я берусь перечитывать завалявшуюся в чемодане Саган

«Любите ли вы Брамса». Я представляю себя в роли Поль, проводившей

долгие дни и постепенно старившейся в ожидании телефонной трели. А

оно нам надо? – спрашивает меня то мозговое полушарие, где серого

вещества больше. Второе менее одаренное напоминает мне мои постельные

восторги и выдает однозначный ответ «ДА!»

В десять вечера подлый телефон, наконец, подает голос. Это опять старина

Седрик, который приглашает меня в кино. Ну, в кино, так в кино. Мы едем

в большой кинотеатр Gaumont в Мультиплексе. Седрик предлагает вместо

надоевшего всем своей гиперпопулярностью «Ch’ti» посмотреть новый

«Deux jours a tuer[18]». В темном зале народу почти нет, места не

обозначены, можно выбирать любое. Мы размещаемся и готовимся

культурно обогащаться. Первая часть картины будит во мне бурлящее

негодование, хочется встать и заехать актеру по морде. Потом негодование

сменяется недоумением. А в конце, когда выясняется, откуда росли ноги, мои глаза увлажняются сочувствием. «Хороший фильм, трогательный»

делится с нами впечатлением седовласый старичок на выходе из зала. Он

тоже украдкой смахивает слезу. Мы едем назад молча, каждый

растворившись в своих мыслях. Меня переполняет смесь разных чувств, главным из которых является жалость. Эта всепоглощающая жалость

распространяется не только на героев фильма, ее мощный поток

захватывает и сидящего рядом Седрика. Мне жалко его, хорошего, доброго, преданного, но нелюбимого. Он останавливает машину у отеля и

поворачивается ко мне. В темноте салона я вижу его лицо с некрасивым

глазом, и жалость, окончательно выйдя из под контроля, накрывает меня с

головой. Перед тем как окончательно в ней захлебнуться, я чувствую, как

его губы несмело касаются моих. И я лечу кудато в пропасть, забыв обо

всем, уносимая водоворотом неожиданно острых эмоций. На тридцатой

секунде поцелуя просыпается мозг и заставляет меня «прекратить это

безобразие».

– Спокойной ночи, – нарочито бодрым голосом заявляю я, как будто мы

только дружески потерлись щеками.

В его взгляде мелькает грустная радость. Или радостная грусть. Такой же

оксиморон как «кислосладкий» хлеб. Казалось бы, должен быть либо

кислый, либо сладкий. Или радость, или тогда уже грусть. Но в выражении

Седрика смешалось и то, и другое, и еще чтото, чему я не в силах найти

название. У меня создается впечатление, что он хочет сказать мне чтото, но сдерживается.

– Спокойной ночи. Сладких снов. До завтра, – произносит, наконец, он.

Я выбираюсь из машины и тащусь в номер. Эх, совсем я, как говорит, мама

от рук отбилась. Может, это всетаки бешенство матки, страшный, не

поддающийся лечению недуг? Зачем я целуюсь с одним мужчиной, когда

мои простыни еще не успели остыть от ночи с другим? Надо, следуя

русскому народному обычаю, найти виноватого. Им на сей раз оказывается

Лоран. Если бы он во время позвонил, я бы не поехала в кино с Седриком.

Хотя я, конечно, все равно хороша. Нет мне оправдания.

Под дверью моего 215го номера обнаруживается белый бумажный

квадратик. Очередное послание от придурковатого Робера? Я хватаю его и

переворачиваю. « Я скоро приду вас спасти, будьте готовы». В

оригинальном варианте « Je vient vous sauver, soyez prête» глагол «venir»

ошибся со спряжением. Я покрываюсь испариной. Это сообщение уже

никак нельзя назвать безобидным, а человека написавшего его вменяемым.

Зачем меня спасать? От кого? Кто этот неграммотный псевдоспаситель?

Если, как я подозревала, знакомый Лорана Робер, то чего он таким оразом

добивается? Подобное заявление никак не укладывается в составленную

мною ранее схему.

Сердце гулко стучит одним желудочком об другой. Я набираю номер

Лорана. «Абонент не доступен, ему наплевать на ваши глупые страхи, у

него есть занятия поинтереснее» сообщает мне служба Orange Telecom. Я

трясущимися как у страдающего болезнью Паркинсона руками распахиваю

дверцу минибара и вытаскиваю минибутылку виски. За мной скоро придут.

Обещание не сулящее ничего хорошего. Кто? Когда? Почему? Знатоки

чешут бороды, усы и облысевшие макушки. Отвечать не решается никто, даже Друзь. Виски предлагает забросить в топку еще одну минипорцию и

не париться. А если позвонить Седрику? Он же предоставил себя в мое

распоряжение в любое удобное для меня время. Нет, ему тогда придется

рассказывать всю эту мутную историю от начала до конца, а заодно еще и

признаться в многоразовом прилюбодеянии с Лораном, на фоне которого

мой светлый образ в его глазах может несколько потускнеть. Седрику

звонить нельзя. Лоран не отвечает. Остается сидеть и ждать, пока за мной

придет неизвестный спаситель. Интересно, от чего он будет меня спасать и

каким образом. Фантазировать на эту тему както не хочется. Я опустошаю

еще несколько алкогольных малюток. Захмелевшее сердце замедляет свои

скачки. Надо лечь спать, утро вечера мудренее. Авось ночью меня еще не

заберут. Если будут стучать какиенибудь вурдалаки, скажу, что еще не

готова. Послание получила поздно, не успела ни помыться, ни побриться.

Ни одеться в чистое как полагается в таких случаях. Брр, гадость какая

лезет в голову. Я отчаянно сражаюсь с мрачными и тревожными мыслями, пока, наконец, меня не забирает сон.

Утро оповещает о своем приходе ярким лучом света, прорвавшимся сквозь

плотные занавеси. Я собираюсь уже было улыбнуться новому дню, как на

меня обрушивается тяжелым грузом воспоминание о вчерашнем письме. Я

принимаюсь судорожно ощупывать себя. Вроде все части тела на своих

местах. Выходит, ночью за мной никто не приходил. Но угроза тем ни

менее остается. Хотя по правде сказать, в теплых утренних лучах она уже

не кажется такой зловещей. После завтрака непременно позвоню Лорану и, если мне повезет дозвониться до этого суперзанятого человека, спрошу у

него совета, как вести себя в сложившейся ситуации. Может, пора уже

обратиться в полицию? Пусть заигравшегося извращенца ищут

специалисты.

Завтрак кажется мне безвкусным. Кофе слишком крепкое, круассаны

осточертели. Лоран отвечает после седьмого длинного гудка.

– Да, mon coeur? Я еще сплю.

Наверняка работал до поздна с бумагами.

– Извини, что разбудила. У меня срочное важное дело.

Трубка сладко зевает.

– Сразу и срочное и важное?

– Так точно.

– У меня к тебе тоже. Очень срочное и страшно важное, – шепчет он

хрипловатособлазнительным голосом, – Я так скучаю по твоим..

– Лоран, я серьезно!

– Ладно, – сдается он, – Если дело серьезное, поехали вместе на пляж, там

все и обсудим.

Сомнительное, конечно, место для каких бы то ни было дискуссий. С

другой стороны российские бизнесмены решают свои темные делишки в

саунах под бутылку, почему же тогда французы не могут вести переговоры

на пляже?

– Я заеду за тобой через сорок минут, – обещает мой деловой любовник

после очередного зевка, – Захвати с собой полотенце.

– И купальник.

– Купальник необязательно. Все, целую, à plus[1].

Очень смешная шутка. Голая что ли буду там загорать. Так меня точно

заберут. Полицейские. Я поднимаюсь изза стола. Мне вдруг кажется, что

на меня ктото пристально смотрит. Я резко оборачиваюсь. За соседним

столиком пара сонных англичан в смешных чепчиках, подобные которым

носила в свое время черепаха Тортилла. Еще дальше одинокий лысыватый

господин, по уши увязший в газете. «Начинаются галлюцинации» печально

констатирую я, поднимаясь к себе.

Лоран приезжает через час, когда я топчусь на ступеньках отеля, начиная

отчаиваться его увидеть. Он легко выскакивает из машины и заключает

меня в объятия. Коронный поцелуй почемуто не заставляет мои

внутренности вибрировать как раньше.

– У тебя мрачный вид. Что случилось? – спрашивает Лоран, усаживаясь за

руль.

– Я тебе вчера звонила, у тебя был отключен мобильный, – начинаю я

издалека.

– Может быть. Я рано лег спать. Ты меня сильно вымотала за прошлую

ночь.

Во как! Я еще и виноватой оказалась!

– Кто кого вымотал это большой вопрос, – ворчу я.

– Но согласись, все было просто сказочно. Я жду не дождусь, когда мы с

тобой снова окажемся в твоем номере.

Ждет не дождется – это точно подмечено. Чтобы дождаться, надо не

просто ждать, а хотя бы пошевелить пальцем и набрать известную

цифровую комбинацию. Французы говорят «bouger le cul» – двигать

задницу. Вот эту самую задницу Лоран вполне мог бы вчера сдвинуть. Я не

озвучиваю эти размышления, чтобы не прослыть занудой. С обсуждением

главной темы дня я тоже решаю повременить, потому что Лоран, не

заметив даже, что так и не получил ответ на свой вопрос, врубает на

полную громкость свой Pink Floyd. А перекричать громовое «teacher leave the kids alone» мне не под силу. «Ягуар» замедляет ход на той стоянке, где

мы с Седриком оставляли его «Мини Купер» перед тем, как отправиться на

пикник.

– Этот район называется Маглон. Здесь лучшие пляжи, – просвящает меня

Лоран.

Мы выгружаемся. Я перекидываю через плечо пляжную сумку, он вешает

на плечо полотенце. Стоит нам спуститься к морю, как я начинаю

подозревать неладное. Допустим, что вон та тетенька забыла купальник, и

этот волосатый дяденька плавки, но не могла же всех посетителей пляжа

скосить поголовная амнезия. А король то голый! И если бы только король.

Я дергаю Лорана за рукав.

– Они все голые!

– Это естественно. Это ведь нудисткий пляж, – спокойно заявляет

оригинал.

– А там дальше, куда мы идем, нормальный? – надеюсь я.

– Дальше вот там под цветным флагом нудистский для геев. Но мы так

далеко не пойдем. Бросим кости гденибудь здесь.

– Среди голых? – ошарашенно моргаю я, не решаясь поверить в подобный

поворот событий.

– Марина, cherie, ты меня удивляешь. Ты что никогда не была на

нудистском пляже? Так же удобнее загорать. Твои белые следы от

купальника мне, честно говоря, както не очень.

Лоран расстелает свое полотенце в метре от двух обнаженных дам с густой

растительностью в районе междуножья. Я ощущаю себя непрогрессивной

Фросей Бурлаковой.

– Так и будешь стоять? – торопит меня нелюбитель белых полосок на

теле.

Он уже успел сбросить все лишнее, навязанное цивилизацией, и красуется в

чем мать родила. Надо заметить, что стесняться своего тела и всего иже с

ним у Лорана причины нет. Но так открыто всем демонстрировать свои

богатства на мой взгляд тоже не стоило бы. Хотя, честно говоря, никто на

него особо и не смотрит. Семья голяков, мама, папа и сын, увлеченно

играют в мяч у самой воды. Остальные натюристы вытянулись селедками

на своих покрывалах и переворачиваются время от времени с одной

стороны на другую, чтобы запекаться равномерно. Я стягиваю через голову

платье и остаюсь в купальнике. У меня рука не поднимается снять даже

лифчик. И не потому, что мне нечем похвастаться (вокруг навалом реально

некрасивых обвислостей), а потому что руссо туристо всетаки облико

морале! Однако, капиталиста Лорана это облико раздражает.

– Верх хотя бы сними, не будь дикаркой, – требует он, вытянувшись на

спине, – В Европе никто не загорает в лифчике.

– Латвия тоже в Европе, – оттягиваю непрятный момент я.

– Сразу видно, что недавно. Давай я тебе застежку расстегну.

Отпираться дальше некуда. Я позволяю снять с себя верх от купальника, но

сразу закрываюсь руками и падаю на живот.

– Так о чем ты хотела поговорить? – вспоминает Лоран, лениво

поглаживая мою спину.

Мне не нравятся эти прилюдные прикосновения. Я чувствую себя неуютно, массовое сборище голых напоминает мне конечную сцену фильма

«Парфюмер».

– Я вчера опять получила записку, – я вытаскиваю из кармана сумки

смятый листок, – Вот.

Лоран прищурившись читает короткий текст.

– Ерунда какаято, – выдает он, – Не «vient», а «viens». Может, иностранец пишет?

– Я не знаю никаких иностранцев.

– Может, какойнибудь отчаявшийся поклонник прикатил за тобой из

Латвии, – юродствует Лоран.

Ну, да, Антон на своей развалюхе. Вместо Латгалии подался в Монпеллье.

И жук тоже с ним.

– Нету у меня таких. Тем более поклонник из Латвии писал бы на

русском.

В моем воображении из рюкзака Антона вылезает корочка русско

французского разговорника.

– А здесь ты ни с кем не встречалась? Может, араб какойнибудь?

– Хорошего же ты мнения обо мне! – суровею я.

– Не обижайся, mon amour, мы обязаны рассмотреть все версии, –

заявляет обнаженный Шерлок Холмс.

– Нет, это не араб и не поклонник из Латвии, – категорично заявляю я, –

Может, всетаки Робер?

– Робер хоть и со странностями, но высшее образование имеет. Такие

детские ошибки он бы делать не стал. Только если нарочно.

– А если правда нарочно? Лоран, что мне делать? Это ведь уже угроза! –

волнуюсь я.

– Cherie, не сгущай краски. Где ты видишь угрозу? Какойто придурок

возомнил себя героем. Он хочет произвести на тебя впечатление, ничего

более, – успокаивает меня Лоран, в то время как поглаживания спускаются

ниже, – Может, пойдем позагораем в дюнах?

Раньше от мысли о подобного рода «загаре» у меня бы перехватило

дыхание. Сейчас моя голова занята более существенными вещами, а тело

неуютно ежится в окружении голых собратьев.

– Не знаю, мне неспокойно, – настаиваю я, пытаясь сбросить со своей

спины (хотя спиной это место уже назвать трудно) его настойчивую ладонь.

– Перестань. Не хочешь в дюны, пошли искупаемся, – гнет свою линию

Лоран.

– Прямо так?

– Нет, пальтишко накинем.

Он поднимается на ноги и тянет меня за собой. Я полусижу, зажав руками

свой незагорелый бюст. Главное достоинство Лорана болтается у меня

перед глазами. Возможно, ктото счел бы сей момент романтичным или

хотя бы эротичным. Я же не усматриваю ни того, ни другого. Нехотя встаю

и следую за ним, стараясь не глазеть на кустистые заросли противников

одежды. Мне приходит в голову, что при мягком южном климате они могут

и зимой ходить голяком, беспролазные джунгли согреют самые

чувствительные места. Лоран тащит меня в воду. Погрузившись в лазурную

гладь, он сразу же хватает меня и прижимает к себе. Я вяло отбиваюсь.

– Поехали в отель, – шепчет соблазнитель, обжигая мое ухо горячим

дыханием.

Его страстность, хоть на мой взгляд и не очень сейчас уместная, оказывается заразной и постепенно передается и мне. Мы поспешно

одеваемся и покидаем общество нудистов.

После весьма изнурительной сиесты, мы спускаемся в ресторан восполнить

истощенные запасы энергии. Жизнь опять кажется мне прекрасной, а Лоран

любящим и нежным. Влюбленность, претерпевшая серьезный удар, поднимается, отряхивается и возвращается в прежнее активное состояние.

И ей как и раньше хочется взаимности. Лоран продолжает величать меня

ласковым «mon amour». Я силюсь убедить себя, что именно так он меня и

вопринимает.

Грузный официант ставит передо мной тарелку с beignets aux crevettes[2].

Как приятно есть то, что хочется, а не то, на что хватает скудного

заработка. Незамысловатая мелодия телефона отрывает меня от

пережевывания креветок. «Только бы не Седрик» малодушно думаю я. На

экране высвечивается местный номер.

– Алло? – опасливо отвечаю я.

– Марин, привет, это Катя! – приветствует в трубке женский голос.

– Привет!

– Ты занята сегодня? Может, встретимся?

Я перевожу взгляд на аппетитно хрустящего хлебной корочкой Лорана.

– Подожди минутку, – прошу я Катю.

– У нас есть какиенибудь планы на вечер? – обращаюсь я к моему

шикарному мужчине.

Он нехотя отрывается от своей тарелки.

– Мне надо исчезнуть на несколько часов.

Взмыть в небо в костюме супермэна и спасти вселенную? По быстренькому

так.

– У Сида машина барахлит. Я обещал помочь.

Истина оказывается до отвращения банальной, зато неопасной.

– А после десяти поедем все вместе на пляжную вечеринку, – продолжает

неудавшийся супермэн.

– Кать, я свободна до вечера, – выдаю я итог в трубку.

– Отлично, давай тогда через час на Place de la Comedie.

– Договорились.

Лоран поглядывает на меня изза бокала вина.

– Всетаки поклонник из Латвии?

– Ага, почти. Это Катя, которую мы видели в ресторане. Я договорилась

встретиться с ней сегодня.

– Отлично. Поболтаете о всякой вашей женской ерунде. Это лучше, чем

маяться беспочвенными страхами, – замечает умник, приступая ко второму

блюду brochette de lapin[3].

– Беспочвенными я бы их всетаки не назвала.

– Расслабься, cherie. Я надеялся, что секс пойдет тебе на пользу.

Похоже, это единственная помощь, которую он готов оказывать мне в

любое время и по любому поводу. «Ну, у когото и этого нет» убеждаю

себя я.

– Слушай, а что это опять за вечеринка сегодня? – интересуюсь я.

– А я не знаю толком. Эммануэль обещал пригласительные. Шампанское и

dînatoire[4] включены.

– Это, конечно, замечательно, но, скажи, тебе не надоели эти тусовки?

– Да, нет. Почему они должны были мне надоесть? – удивляется Лоран, отпивая вина, – Я полтора года сидел дома и изображал верного жениха.

Мне это до смерти осточертело.

– Извини за нескромный вопрос, а сколько тебе лет?

Виртуальному клону было, как сейчас помню, тридцать два.

– Тридцать четыре, – признается оригинал.

А на уме по всей видимости одни вечеринки. Мама бы сказала, что это не

вариант. Вряд ли он, едва сорвав с себя одни узы, захочет по уши увязнуть

в других. А пока я буду ждать, когда он таки нагуляется, я сама состарюсь

до непотребности. Но это диктует разум, а размякшее от пылких ласк тело

с ним явно не согласно.

– Ладно, mon coeur, я побежал, – говорит предмет моих умственных

мучений, когда официант уносит оплаченный им счет, – Я за тобой заеду в

полдесятого. Надень чтонибудь посексуальнее.

Он целует меня в висок и скрывается из виду. Я допиваю вино в

одиночестве.

Спустя час я приближаюсь к утопающей в солнечных лучах главной

площади города. Катя, прибывшая одновременно со мной, шагает мне на

встречу. Она сильно выделяется из толпы низкорослых французов своим

метром семьдесят восемь, водруженным на дисятисантиметровый каблук, и

копной выбеленных краской волос. У нее большие зеленые глаза, аккуратный носик и капризноизогнутые пухлые губы. Катя красива, и явно

отдает себе в этом отчет.

– Привет! – улыбается она, завидев меня, – Целоваться не будем. Терпеть

не могу эту французскую привычку. Представляешь, когда я только сюда

приехала, меня знакомили с какимто жирным негром. И что ты думаешь, я

должна была с ним целоваться! Думала, умру.

Но судя по всему не умерла, и даже выглядет вполне цветущей.

– Кошмар, – вяло сочувствую я.

– Куда пойдем? Я тут пришла раньше и успела уже забежать в Galleries Lafayetes. Была там? Сейчас сольды начались. Люди носятся как ошалелые, кабины забиты. Полный бордель.

«Скидки. Примерочные. Бардак», мысленно поправляю я. Похоже, передо

мной еще один пример хорошенько интегрированной иммигрантки.

– А, пошлика в японский, – озаряет Катю, – Тут рядом один есть.

Недавно открыли. Я вообще когда в Москве жила, только сушами питалась.

А здесь не получается. Филипп их не любит. И считает, что дорого.

Французы вообще страшные скупердяи.

– Пошли в японский. Хотя я недавно поела.

– Ничего страшного. Возьмешь порцию поменьше. Так вот, представляешь, я тут на днях покупала солнечные очки. И черт меня дернул взять с собой

Филиппа. Там было две пары почти одинаковые, но одна стоила 190 евро, а

вторая 400. Согласись, 190 для очков это просто неприлично дешево.

Конечно, я выбрала за 400. И этот зануда целый вечер зудел, что можно

было взять подешевле.

Мне вспоминается старый анекдот про нового нового русского с

галстуком. Конечно, как можно купить за 190, когда рядом такие же за