Кофе с круассаном

400!

– Ужас, – поддерживаю я праведный гнев бывшей москвички.

– А твой как? Тоже зажимается? – проявляет интерес Катя.

Она видела меня с Лораном, значит, подразумевается этот экземпляр.

– Ну, рестораны.., – неуверенно начинаю я.

– Рестораны!! Это не показатель! – решительно отбивает подачу

искушенная барышня, противореча своему предыдущему высказыванию –

Они готовы всю зарплату прожрать. На еду денег никогда не жалко. Буфф

это святое. Мой может часами возиться с двумя листьями базилика и

куском помидора. Лучше бы проявлял такое терпение, когда мы по

магазинам ходим. Можешь себе представить, здесь два мужика между

собой разговаривают о том, как лучше приготовить ризотто! Чтобы наши

мужики когдато о таком говорили!

– Ну, не самая хучшая, на мой взгляд, тема для разговора, – робко встаю я

на защиту мужской половины местного населения.

– Для двух домохозяек не хучшая, но для мужиков! – негодует Катя.

Интересно, каков этот с предыханием произносимый «мужик» в Катином

восприятии? Этакий лысый череп на «Хаммере»?

– Вот и пришли. «Суши Хаус» называется. Здесь все японские рестораны

называются одинаково «Суши Хаус», «Суши Боут», «Суши Бар». Никакой

фантазии у этих китайцев, – продолжает разглагольствовать критиканка, выбирая столик на улице.

– Почему у китайцев? – подмечаю несостыковочку я.

Катя с усталым вздохом опускается на плетеное кресло и картинно

отбрасывает с лица белую челку.

– Так все хозяева этих псевдо японских заведений китайцы. И обслуга

тоже. Косят под японцев, потому что так круче.

Косящий под японца официант приносит нам меню.

– У нас в Москве, конечно, рестораны покруче, скажи? – не унимается

Катя, водя по названиям блюд пятисантиметровым акриловым ногтем, о

подобных которому не мечтал даже Фредди Крюгер.

– Не знаю, – пожимаю плечами я, – В Риге в угоду моде японскую пищу

суют по все забегаловки. Скоро начнут делать суши с соленым огурчиком и

селедочкой. Со свининой, например, уже есть.

– Так ты не из Москвы? – разочарованно тянет столичная дама, – Ну, тогда может тебе и Монпеллье нравится?

– Может, и нравится, – бормочу я, пытаясь отыскать в меню самую

маленькую порцию.

– А мне нет. Деревня деревней. И женщины страшные.

– Ну, мне до женщин дела нет.

– Мне тоже нет. Но с француженками же невозможно общаться. Они все, я

повторяю, все, завидуют нам, русским.

Интересно, чему именно? Лишним двадцати сантиметрам, выжженным

космам или лезвиям накладных ногтей? Катя окончательно перестает мне

нравиться.

– Им завидно, кто мы красивее, и их мужики предпочитают нас, –

объясняет скромница.

Лжеяпонец принимает заказ и, вежливо поклонившись, удаляется.

– Скажи мне, Кать, а чего ты тогда здесь живешь, если не секрет, конечно?

– теряю терпение я, – Мужики – не мужики, женщины – завистницы, город

– деревня.

Катя привычным жестом наливает в крошечную глиняную стопочку саке.

– Да, меня в Москве папа хотел заставить у себя на фирме работать. А я

работать не люблю, – объясняет она, опустошая чарку, – Приехала сюда

учиться. Вот уже четвертый год учусь.

Официант ставит передо мной заказанные унаги маки, а перед Катей

деревянный подносик с кучей разной снеди.

– На кого учишься? – я макаю рисовый ролик в соевый соус и отправляю в

рот.

– Добавь жанжамбер, так правильнее есть, – не удерживается от

напутствия Катя, – На художника учусь.

– Мне кажется, что имбирь убивает весь вкус, я его не ем, – отвечаю я, –

Нравится?

– Учитьсято? Неа. Но лучше, чем работать. Эх, нормального мужика бы

русского!

– Такие бывают? – скептически щурюсь я.

– А то! В Сан Тропэ их навалом. На яхтах, на «Феррари»! Вот это жизнь!

Не то, что в этом болоте с этим жмотом Филиппом.

– Не нравится, расстанься с ним.

– Расстанусь обязательно. Только сначала надо достойную замену найти.

А здесь ловить нечего.

Еще один глубокий вздох и пара глотков саке.

– Ну, я бы не сказала, что так прям и нечего, – возражаю я.

– А чего? Или, может, твой Лоран – великая добыча?

Катя выпучивает глаза и становится похожа на корову из мультика. Ту, которую в свое время приобрел для семьи кот Матроскин.

– Да, я его пять раз в жизни видела, и каждый раз с новой бабой, –

заговорчески придвинувшись поближе, сообщает доброжелательница.

– Он же жениться собирался, – недоверчиво возражаю я.

– Ха! Так одно другому не помеха. Жениться на одной, а спать с другой

можно.

– Както не верится, – бубню я, запивая услышанную гадость водой из

графина.

– Эх, наивняк. Говорю же тебе, три недели назад я его видела с какойто

арабкой. Целовались как пылесосы у всех на виду. Как только невеста его

терпела! И, что самое смешное, это он ее бросил, а не она его! Ее родители

машину продали, чтобы ресторан оплатить, друзья уже подарки купили, а

он в последний момент: «извините, передумал». Коннар[5]!

Мой маленький песочный замок ударила волна и снесла верхушку. Его

песочные обитатели решили, что наступил конец света. И посвоему они

правы.

Катя понимает, что перегнула палку настолько, что та треснула и

сломалась.

– Не переживай. Все они одинаковые. Не стоят они наших нервов.

А кто стоит? Олигархи на яхтах? Потому что за каждый вымотанный нерв,

они будут платить золотом?

– Я не переживаю.

– Да, я же вижу, на тебе лица нет. Или, может, тебе суши плохие

попались? Я слушала, что тут на прошлой неделе комиссия на кухне крысу

обнаружила.

«И вам приятного аппетита» думаю я, и мне чудится, что из зажатого

моими палочками маки вместо кусочка угря свисает лысый хвостик.

– А зачем мы тогда сюда пошли? – вопрошаю я с обреченностью

умирающего, обращающего к небу свое последнее немое «за что?»

– Да, они все одинаковые. Говорю же – китайцы!

Через силу, завершив трапезу, я плачу свою часть счета. Катя долго роется

в своем «Виттоне» в поисках кошелька.

– Et merde! Забыла в универе наверно! – делает неутешительный вывод

она, – Слушай, давай я тебе в следующий раз отдам, хорошо?

– Я вообщето скоро уезжаю, – отпираюсь я, не чувствуя себя готовой

стать спонсором для капризной москвички.

– Ну, так встретимся же еще! Давай, я побежала! Опаздываю на лекцию, биз[6]!

Она скрывается с глаз, не оставив мне выбора. Мда. Вот вам и «биз», товарищи трудящиеся. Меня развели как лоха. Я выхожу из ресторана, прилаживая это новое для меня амплуа. Както оно мне не по размеру. В

кошельке осталось жалких 10 евро. В пору сесть рядом с бомжами, обнять

блохастого барбоса и протянуть рученку. Верить или не верить тому, что

эта профессиональная консуматорша поведала мне о Лоране? Не буду

верить. Такая что угодно насочинять может. Арабка, пылесосы.. Но, не

смотря на мой решительный отказ верить в эту чушь, мозг продолжает

упрямо пережевывать полученную информацию, прикидывая, выплюнуть ее

или проглотить.

Со стороны rue Foch до меня доносятся какието непонятные звуки, свист, музыка, крики. Я предпочитаю обходить массовые гуляния стороной, но

тут у меня нет выбора, по другой улице я пойти не могу из страха

заблудиться. Я перехожу дорогу и, подхваченная людским потоком, против

желания вливаюсь в пестрое шествие. Верчу головой в разные стороны, пытаясь определить на ряду с какого рода протестующими я выступаю.

Справа от меня семенят два пацаненка лет по пятнадцать с крашенными

под цвет радуги хохолками на маленьких головах. Они обнимают друг

друга за талию, сжимая в потных кулачках каждый по подаренному

презервативу. Картина справа тоже не радует, подтверждая мои худшие

подозрения. Две плотные плохо причесанные бабенции в безрукавках и без

грамма макияжа на одутловатых лицах гордо маршируют держась за руки.

Обернувшись назад, я упираюсь взглядом в двухметрового мужика в

розовых лосинах на подтяжках и женском парике с двумя косичками.

Мадамец в лосинах широко улыбается мне напомаженным ртом и

протягивает пачку презервативов. «Сегодня продолжение тусовки в Villa Rouge. Тебе не будет одиноко» – шепчет мне загорелый трансвестит в

костюме медсестры. «Мамааааааа» хочется заорать во весь голос мне.

Хотя, нет, слава Богу, что мама не видит этой вакханалии. Она бы не

пережила. Меня толкает мужчина с маленькой девочкой на плечах. Ребенок

гордо машет разноцветным геевским флажком. «Неправильно мы

воспитываем нашу молодежь» вспоминаются мне слова товарища Саахова.

У края проезжей части, полностью перекрытой для нетрадиционной

делегации, толпиться более традиционный народ. На физиономиях

доборовшихся за права человека европейцев трогательное умиление. Я

пытаюсь выкарабкаться из эпицентра этого рассадника разврата. Что за

день сегодня такой! То нудистский пляж, то марш сексменьшинств.

Высшие силы как будто решили проверить меня на прочность. Расталкивая

локтями цветастую толпу, я весьма помятая выбираюсь на тротуар.

Полчище продвигается дальше свиньей. Во главе хрюши две пары с

одеждах брачующихся. Особенно хороши узкобедрые невесты, с

километровыми накладными ресницами, бритыми ножищами и ручищами.

Новые русские бабки отдыхают. Слегка оправившись от травмировавшего

мою тонкую психику зрелища, я поворачиваю в сторону отеля. До десяти

остается два часа. Как раз на то, чтобы отмыться от неприятных

впечатлений, подкраситься и причесаться. Всю дорогу до отеля меня

мучает неведомое доселе тревожное ощущение, что за мной следят. Я пару

раз затравленно оглядываюсь, но никого кроме кучки подростков с

радужными флагами, обалдевших туристов и пенсионеров с собачками не

замечаю. Скорее всего, я просто переутомилась. Полубессонная ночь, масса

всевозможных впечатлений, тут немудрено увидеть и зеленых человечков.

Я поднимаюсь к себе в номер и первым делом набираю горячую пенистую

ванну. Никаких записок нигде не наблюдается. Наверно Лоран всетаки

был прав, это всего лишь чьято глупая попытка меня впечатисть. Мой

мобильник протяжным звоном настоятельно требует, чтобы я вылезла из

ванны и, прошлепав, оставляя на полу мокрые следы, в комнату, приняла

вызов. «Лоран!» зажигается в голове яркая лампочка. Впрочем, нет, если

мне хочется, чтобы это был Лоран, это обязательно окажется Седрик. Этот

закон подлости исправно работает на протяжении уже нескольких дней. Он

не подводит и на сей раз.

– Привет, ты занята?

– Ты меня из ванны вытащил.

Я надеюсь, никаких фантазий на эту тему не последует.

– Это кстати. Я хотел пригласить тебя на вечеринку, познакомить с

друзьями.

– Знаешь, я сегодня себя както неважно чувствую. Хочу пораньше лечь, –

я переминаюсь на ковре с ноги на ногу, пена медленно сползает по ногам

вниз.

– Жаль.

Похоже, он действительно расстроен.

– Тогда я тоже не пойду.

– Ну, зачем жертвовать вечером изза меня. Сходи с друзьями.

– Это будет не то.

Его преданность затрагивает потайные струнки в моей душе, они тонко

звенят, отзываясь. «Может, взять и плюнуть на Лорана. В прямом и в

переносном смысле. Седрик добрый, надежный и честный» размышляю я, даже не подозревая, как сильно ошибаюсь.

– Давай завтра, – решаю я.

Дадим господину Дюссану последний шанс доказать свою

профпригодность. Надежда, что мой принц на белом коне (!) все же он, сражается за право существования до последнего вздоха.

– Ладно. Но если тебе станет лучше, позвони. В любое время. Целую.

– И я тебя.

Я вытираюсь махровым полотенцем, заворачиваюсь в его кровного

родственника махровый халат и включаю телевизор, чтобы развеять

видимость одиночества. Во французской версии «Кто хочет стать

миллионером» интеллигентного вида мужичок пытается догадаться, как

повара на своем жаргоне величают недоваренный картофель. На другом

канале парочка умельцев давят ногами виноград в огромной деревянной

бочке. Голос за кадром объясняет, как готовится красное вино в одной из

виноделен ЛангедокРусийона. Третья попытка переносит меня в самый

разгар дегустации высококачественного оливкового масла. Бородатый

мужик хлебает мутно зеленую жидкость из бокала, попутно утверждая, что

именно таким густым должно быть лучшее масло. Сдается мне, что в чем

то капризная москвичка всетаки была права.

Подмазав ресницы тушью, которая по заверению производителя обязуется

увеличить их объем в два раза (жаль, для бюста такого простого

недорогого способа пока не изобрели), губы блеском, а щеки румянами, я

считаю миссию по модификации собственной внешности успешно

завершенной. Как будто прочитав мои мысли, телефон заводится знакомой

мелодией.

– Ты готова, cherie? – спрашивает неестественно веселый голос Лорана, и,

не дав возможности ответить, продолжает, – Я уже еду.

– Я готова.

Я натягиваю короткое черное платье, учитывая напутствие Лорана

выглядеть посексуальнее. Зеркало подтверждает, что его пожелание можно

считать выполненным. Мой герой уже нетерпеливо меряет шагами холл.

– Наконецто! – выдает он не слишком уважительный возглас и хватает

меня в охапку.

При ближайшем ознакомлении с его ротовой полостью я улавливаю

крепкий алкогольный привкус.

– Отмечали починку машины? – морщусь я.

– Какой машины?

Продолжать допрос можно только с одной лишь целью – разругаться, испортить вечер и никуда не поехать. Я решаю проглотить обиду. Она

комком застревает в горле, забивая дыхательные пути.

– В чем дело? – разглядев мое нездоровое выражение лица, интересуется

обманщик.

– Ни в чем. Поехали?

– Ага. Ты кстати отлично выглядишь. Если бы не вечеринка, я бы сейчас

затащил тебя в номер и накинулся бы на тебя как дикий зверь.

Не надо как дикий зверь. Вообще никак не надо. Я ковыляю за ним к

машине на неудобных шпильках. Стоит мне сесть, как из магнитофона мне

на голову обрушиваются уже привычные звуки. «Вступает гитара»

догадываюсь я.

– Сегодня будет вся тусовка. Я познакомлю тебя с Сидом, – орет дикий

зверь, перекрикивая вступившую гитару.

Жду, не дождусь. Надо было провести вечер с Седриком.

По прибытию Лоран опять мучительно ищет парковочное место, попутно

изливая на меня тонны негатива по поводу его отсутствия. Я пытаюсь

поймать за хвост последнюю маленькую чутчутку хорошего настроения, которая уже собралась дезертировать. Хвост упорно ускользает.

Наконец, вакантное место обнаруживается. Лоран загоняет туда свой

«Ягуар» и выбирается из машины.

– Час на парковку потеряли! – возмущается он, – Эти уроды сделали

переходную дорожку там, где раньше была парковка. Что теперь

прикажешь делать? На велосипеде ехать? Недоумки.

Уроды и недоумки не слышат этих грозных речей, зато их совершенно

незаслуженно впитывают мои чувствительные слуховые рецепторы.

– Марина, bebe, шевелись! – подгоняет меня мой строптивый кавалер, когда я, будучи отягощена 12сантиметровыми каблуками, отстаю от него,

– Мы так все пропустим.

– Иду, как могу! – начинаю всерьез злиться я, – Не видишь разве, какая у

меня обувь.

– Ну, и зачем ты такую напялила. Ходить даже не можешь, танцевать тем

более. Я же тебе говорил уже, на пляж надо чтото попроще.

– Ты сказал посексуальнее!

– Секса мне хватает в твоей короткой юбке. Давай, передвигай ножками.

Мне хочется остановиться и подетски расплакаться. Но я нечеловеческим

усилием подавляю слезы и слегка увеличиваю темп. Красивая, но

неудобная как колодки арестанта обувь, с садистическим рвением

вгрызается в беззащитную ступню. В конце концов, мы всетаки добираемся

до цели. Лоран протягивает охраннику бланки пригласительных, и мы

проходим внутрь. По ресторану и пляжу разносится зажигательная

мелодия. Народ толпиться у столиков с продовольствием. Нам на встречу

направляется как всегда броско одетый Эммануэль. Мне приходится

подставлять щеку.

– Чтото вы поздно, – заявляет он, – Шампанское кончилось. Фуа гра

тоже.

От этой вести красивое лицо Лорана меняется до неузнаваемости.

– А что была фуа гра? – обреченным голосом бормочет он.

– Ага. При чем отличного качества, – измывается любитель цветочков на

рубашках.

– А шампанское?

– Moet&Chandon!

– И все кончилось?!

– Ну, конечно. Вы бы еще завтра приехали. Ты же знаешь, все вкусное

расхватывают сразу.

Лоран взирает на меня из подлобья таким недружелюбным взглядом, что

мне в пору броситься в море и утопиться добровольно, пока он мне не

помог.

– Ладно, не расстраивайтесь, – великодушно подслащивает пилюлю

садюга, – Есть еще местное розовое вино. Не лучшее, конечно…

Розовое вино в глазах Лорана не может тягаться ни с хорошим

шампанским, ни тем более с жирной гусиной печенью, потому настроения

ему не повышает. Он еще некоторое время бродит, нахохлившись как

совенок и не смотрит в мою сторону. Я, отнюдь себя виноватой не

чувствуя, отправляюсь на поиски съестного. На некоторых столах еще

остались симпатичные канапэ, кусочки какойто рыбы и несколько

надкусанных бутербродов. Я беру рыбу в надежде, что ее не успели сильно

заплевать. Услужливый бармен наливает мне холодное вино в пластиковый

стаканчик. После третьей порции я прихожу к выводу, что жизнь всетаки

удалась, а к Лорану надо быть терпимее. Он же мужчина мечты, редкий

вымирающий вид, записанный в красную книгу. Таких надо лелеять и

сдувать с них пылинки. Решив без отлагательств приступить

непосредственно к сдуванию, я ищу глазами моего героя. Цветастая рубаха

Эммануэля мелькает то там, то тут, а вот Лорана нигде не видно. Не уехал

же он, обозлившись на всех поедателей фуа гра вместе взятых. Я подхожу к

успевшему урвать свой кусок Эммануэлю.

– Ты не видел Лорана?

– Нет, я думал, он с тобой.

– Уже нет. Весть о выпитом шампанском и съеденной печени его

подкосила.

– Надо было раньше приезжать.

Нет, чтобы сказать «не в гусиной печени счастье!» Такого ханжества от

француза не дождешься. Придется смириться с участью брошенной

барышни. «Почему ваш спутник вас покинул?» «Он предпочел мне фуа

гра» формируется в мозгу импровизированный диалог. Я беру со стола

четвертый стаканчик, и тут кадр, неожиданно выхваченный из общего

плана, моим цепким взглядом демонстрирует мне, какому именно

деликатесу отдал свое предпочтение мой кавалер. Больная гусиная печень

выглядит на удивление здоровой, совсем не жирной, даже я бы сказала

стройной. На ней юбчонка в половину короче моей и декольте в тех же

пропорциях превосходящее мое по своему содержанию. Этакий персонаж

из клипа Шакиры «Objection». Я, не смотря на отсутствие в жилах горячей

колумбийской крови, поступаю так же, как певица. А именно двигаюсь на

абордаж.

– Привет! – скалюсь я честной компании, приблизившись на расстояние

пощечины.

Дамочка взирает на меня как на раздавленную жабу. Лоран как на живую.

– Ты меня не представишь? – напираю я, – Это, я полагаю, тот самый Сид, которому ты сегодня чинил машину.

– Марина, это Катрин. Катрин – Марина, – неохотно знакомит Лоран, проигнорировав мою издевку.

– Очень приятно, – ухмыляется Катрин.

– А мне как приятно, – цежу я сквозь зубы, – Лоран, мне надо с тобой

поговорить?

– Сейчас? – тянет он голосом ребенка, которого мамаша тянет домой на

самом интересном месте игры.

– Желательно до того, как ты облапаешь мадемуазель с ног до головы.

– Что ты себе позволяешь? – угрожающе наступает на меня своим бюстом

Катрин.

– Извини, Катрин. Я сейчас вернусь, – Лоран оттаскивает меня в сторону, сжав мое предплечье до синяка.

– Что тебе в голову взбрело? Вина перепила? – хамит он, как только мы

оказываемся наедине.

Желание сдувать пылинки бесследно исчезает. А за ним и навязанная

вином решительность.

– Кто эта женщина? – бормочу я уже менее агрессивно.

– Катрин, если хочешь знать, хозяйка пляжа! Ей его муж подарил на день

рождения.

Хозяйка пляжа звучит почти так же гордо как хозяйка медной горы. Куда

мне с такой крутизной тягаться.

– А арабка? – быстро исчерпав аргументы по первому обвинению, я

перехожу на второе.

– Какая арабка?

– С которой ты встречался три недели назад, – всхлипываю я, осознавая

бесперспективность подобного упрека.

– Какая разница, с кем я встречался три недели назад! – окончательно

выходит из себя Лоран, – Тебя тогда здесь даже не было! Какую чушь ты

еще мне подсунешь?

По большому счету подсунуть мне больше и нечего. Обвинитель халтурно

подготовился к процессу.

– Ты несерьезно ко мне относишься! – прибегаю я к непотопляемой

уловке, которой мы, женщины, часто затыкаем прореху в аргументации.

Я рассчитываю, что Лоран притихнет, и конфликт удастся решить

полюбовно.

– А как ты хочешь, чтобы я к тебе относился? – вместо того, чтобы

утихомириться, обвиняемый заводится с удвоенной силой, – Или ты

хочешь, чтобы, переспав с тобой два раза, я предложил тебе руку и сердце?

Какие же вы женщины одинаковые. Никакой оригинальности.

Точный болезненный удар в самое чувствительное место. Отравленная

стрела вонзается в пятку Ахиллеса, и он падает замертво.

– Что ты на меня так смотришь? – не унимается убийца, – Я, что не прав?

Ну, встретились, ну, понравились друг другу, ну, переспали пару раз. Из

этого что следуют какието отношения? Я что брал на себя какиенибудь

обязательства?

– Нет, – едва ворочая языком, мычу я.

– Я свободный человек, понимаешь ты это, или нет? Свободный! Я не

собираюсь относиться серьезно ни к тебе, ни к кому бы то ни было. Я не

хочу ни перед кем отчитываться!

Мне хочется заткнуть уши, чтобы остановить этот ядовитый поток.

– И я общаюсь с тем, с кем хочу! – доносится до меня сквозь пелену, – Ты

не имеешь ни малейшего права говорить в таком тоне с моими друзьями. У

тебя вообще нет на меня никаких прав!

Я отворачиваюсь и иду прочь. Он, кажется, еще чтото кричит мне в след, но я не желаю больше слышать ни слова. Все предельно ясно. Я сочинила

сказку, которой не было. Я слепила себе принца из того, что было. А под

рукой никогда ничего хорошего не валяется. Вот и вышло – снаружи

красивая обертка, а внутри кусок дерьма. Собачьего. Оно сильнее воняет.

Я ковыляю по деревянным половицам к выходу.

– Эй, Мария, уже уходишь? – окрикивает меня Эммануэль.

Я не удосуживаюсь ответить. Этот одноклеточный так и не запомнил мое

несложное имя. Ухожу. Возвращаюсь назад в свою Литву. Завтра же.

Босоножки, вместо того чтобы проявить женскую солидарность и не

мучить и так несчастного человека, глодают мои пальцы с прежним

рвением. Я медленно бреду вдоль дороги. Далеко я таким образом не уйду.

Надо подыскать какойто транспорт. Интересно, здесь проезжают такси?

Ответ на этот вопрос не замедляет появиться в виде затормозившего рядом

светлого фургончика.

– Вам не нужно такси? – высовывается из окна полный лысоватый

мужчина.

– Мне в Мопеллье в «Метрополь». Дорого будет? – заранее

перестраховываюсь я.

Кто его знает, сколько дерут местные извозчики.

– Это далеко, – чешет лысину водила, – Двадцать евро точно.

– На двадцать я согласна.

– Отлично, залезайте.

Я распахиваю дверцу и плюхаюсь на потертое сидение. Это, конечно, не

«Ягуар» и даже не «Мини Купер», зато быстро и надежно. Я гляжу в окно

на мелькающий вдоль дороги лес, утопнув в своих мрачных мыслях.

История с Лораном подошла к своему пусть преждевременному, но

логическому завершению. По большому счету делать мне во Франции

действительно больше нечего. Завтра же попробую подыскать в Интернете

билет. Сомневаюсь, чтобы были прямые рейсы в Ригу из Монпеллье. Да, и

непрямых наверно нет. Неужели придется возвращаться в Париж. На

Ленкин диван в объятия ее жирного котяры. Какой плачевный финал

подававшего надежды романа. Жалость к себе выжимает из глаз слезы.

– Ты рано плачешь, – неожиданно заявляет молчавший до этого времени

шофер.

Мне кажется, что я ослышалась.

– Простите?

– Я говорю – рано плачешь, – подтверждает он.

Я смотрю на него как на умалишенного. Может, он хочет сказать, что я

слишком молода, что все еще впереди, что на моем пути еще встретиться

миллион подобных ублюдков.

– Почему рано? – решаю всетаки внести ясность я.

На одутловатом лице таксиста расцветает детская улыбка.

– Потому что я еще ничего тебе не сделал, а ты уже плачешь. Побереги

слезы, они тебе еще сегодня пригодятся, – приторно сладким голоском

мяукает великовозрастное дитя.

И он этой слащавости ужас, сковавший меня при этих словах, усиливается.

Я деревенею, вжавшись в кресло, осознавая умной половинкой мозга, что

надо дернуть за ручку двери и выскочить, пока не поздно, но, будучи не в

состоянии пошевелиться.

– Ну, вот и слезки высохли, – смеется придурковатый тип, которого я уже

мысленно называю маньяком, – Я же тебя предупреждал, что приду за

тобой.

Недостающие кусочки становятся на свои места и передо мной предстоят

составленный паззлс. Получившаяся картинка внушает панический страх.

– Это вы подсовывали мне эти записки? – дрожащим голосом вопрошаю я.

– А кто же еще! Как только я тебя увидел, сразу понял – тебе нужна моя

помощь. Ты заблудилась, не знаешь, куда идти. Я тебе покажу.

– Спасибо, конечно, но не надо мне ничего показывать. Я какнибудь сама

дойду, – бормочу я и, наконец, разморозившись, хватаюсь за ручку двери.

Ничего не происходит. Вурдалак заблокировал двери.

– Наивное дитя! Ты погрязла в пороке! И только я могу вытащить тебя из

этого болота.

Мне боязно спросить, каким образом.

– Я видел тебя с этими…, – он презрительно морщит физиономию, он чего

становится похож на гнилое яблоко, – мужскими особями! То с одним, то с

другим. Ты совсем пропала, девочка.

Вот откуда это тревожное ощущение слежки. Этот психически

неуравновешенный пингвин таскался следом за мной. Теперь я, кажется, даже вспоминаю, что видела его лысое темечко за завтраком в отеле. Страх

немного притупляют с одной стороны нереальность происходящего, с

другой жажда выбраться из этой передряги невредимой.

– А звонили мне тоже вы?

Неужели я до такой степени не разбираюсь в людях, чтобы принять тухлого

извращенца за мужчину мечты.

– Тебе? Нет, я не звонил. Я писал. Этого достаточно. Ты ведь получила

мое предупреждение. Но подготовилась ты плохо. Я хотел видеть тебя в

белом.

– Таких инструкций в записке не было! – язвлю я.

– Да, правильно, – охотно соглашается он.

– Куда вы меня везете?

– В укромное местечко! Туда, где не будет никого, только ты, я и

верховный судья.

– Может быть, перенесем судебное разбирательство на завтра? Я

подготовлюсь лучше, надену белое.

Интересно, комуто уже удавалось договориться с маньяком? Если и да, такие случаи в практике неизвестны. Я, конечно, распинаюсь напрасно.

Может, попытаться выбить стекло?

– Нет, – как и предполагалось, отрицательно качает головой упырь, –

Будем проводить церемонию, как есть.

Я прикидываю, чем бы садануть по стеклу. Голый локоть както жалко.

Хотя я бы предпочла отделаться порезанным локтем. Сдается мне, что в

упомянутой церемонии могут пострадать более значительные части тела.

– Ты лучше спокойно сиди, – в его голосе неожиданно пробивается

металл, который заставляет меня вздрогнуть, – Я бы предпочел довести

тебя до места в сохранности. Не люблю раньше времени портить материал, как случилось с той шведочкой.

– С какой шведочкой? – сдавленно хриплю я.

– О, о ней писали все парижские газеты. Красивая была девушка. И так же

как ты погрязла в пороке. Пришлось вызволять.

В памяти мелькает заголовок статьи в Parisien, купленном на вокзале Gare de Lyon.

– Убийцу той девушки арестовали, – перечу я.

– Убийцу! Не надо громких слов. Избавитель – вот как я хочу, чтобы меня

называли, – гордо заявляет зазнавшийся маньяк, – Меня отпустили за

нехваткой улик. Из Парижа пришлось уехать, там за мной следили. А здесь

в Монпеллье так много молодых и глупых студенточек. Ты ведь тоже

учишься?

– Нет. И совсем я немолода!

Такое заявление можно вытянуть из женщины только под страхом смерти.

Это именно тот случай.

– Не надо меня обманывать. А вот мы и подъезжаем.

Фургон сворачивает на лесную дорогу. «Сейчас или никогда!» решаю я,

«Как только он разблокирует двери, я выскочу». Но избавитель, оказывается, тоже не лыком шит. По всей видимости, мне попался маньяк

со стажем. Остановив машину на безлюдном участке, он протягивает мне

мохнатые наручники. Я видела такие однажды в сексшопе, куда мы

однажды зашли с подружкой культурно просветиться. Наравне с

подобными увеселительными оковами и километровыми лиловыми

фаллоимитаторами, тяжелейший удар по нашему пуританскому складу ума

нанес костюм коровы. Я могла еще понять, что какогонибудь

непритязательного мужичка может привести в неописуемый восторг

женщина в наряде медсестры или агента ФСБ. Но корова! Как сейчас

помню, пятнистую ткань и розовое плюшевое вымя. Видно, полнится земля

зоофилами.

Сейчас мне, однако, не до лирических отступлений. Маньяк, оголив в

кривой улыбке свои мелкие желтоватые зубешки, сует мне упомянутые

наручники.

– Давай надевай быстрее, – торопит он.

Я никогда не была любительницей подобных игрищ, но тут у меня, похоже, нет выбора, извращенец в правой руке сжимает предмет, страшно

напоминающий пистолет. Проверять его аутентичность на себе мне не

хочется. Я позволяю защелкнуть у себя на запястьях покрытые розовым

пухом наручники.

– Теперь выходи. Не вздумай бежать. Кричать тоже не советую, все равно

никто не услышит.

Что же мне прикажете топать как барану своими собственными ножками на

верную погибель? «Надо чтото делать!» настаивает мозг, но никаких

конкретных вариантов не предлагает. Если верить фильмам и книгам, то

надо дождаться начала церемонии, а как только этот монстр занесет надо

мной жертвенный нож, из кустов на белом коне вылетит Лоран и спасет

меня. Почемуто этот избитый сюжетец кажется мне в реальности

маловероятным.

Псевдо таксист обходит машину и открывает передо мной дверь. Я на

негнущихся ногах вылезаю наружу.

– Стой рядом и не дергайся, – распоряжается он, тыкая мне в бок

пистолетом.

Я прикидываю, есть ли в этом месте какойнибудь жизненноважный орган.

Память не выдает никаких результатов. Надо было перед поездкой всетаки

повторить школьный курс анатомии. Эх, кто же знал!

Вурдалак тем временем отворачивается и, распахнув багажник, ищет там

чтото. Я так подозреваю, что тот самый костюм коровы. Моя сумочка все

еще висит у меня на плече. Я еле заметным движением сталкиваю ее, она

скользит по руке и цепляется за наручник. Я запускаю ладонь вовнутрь.

Телефон, кошелек, косметичка. Ничего существенного. Героини утренних

выпусков полезных советов всегда имеют при себе утюг или

двадцатикилограммовую гантель на всякий пожарный. Я раньше всегда

посмеивалась над дурацкими выдумками режиссера. И только теперь я в

полной мере осознаю, как важно в нужный момент иметь при себе утюг.

Мои пальцы тем временем цепляются за какуюто железяку неправильной

формы. Не раздумывая, я сжимаю ее в кулаке и вынимаю руку из сумки.

Душегуб извлекает из багажника мешок и пихает его мне.

– На, ты его понесешь.

Он замечает болтающуюся на моем запястье сумку.

– Это еще что такое. Дай сюда.

– Не могу, наручники мешают, – жалобно блею я.

Маньяк с недовольным скрипом расщелкивает мои оковы какимто хитрым

движением, которое я не успеваю уловить. Для этого ему приходится

опустить мешок со своей маньяческой утварью на землю. Он хватает