Кофе с круассаном

когдато это была его любимая группа, и он однажды выстоял их

четырехчасовой концерт в Лондоне. Когда я пытаюсь чтото ответить, он

перебивает меня:

– Шш, послушай вот этот момент, вступает гитара.

Я слушаю, как вступает гитара, за ней кантробас, и, пока там изголяются

еще какието неведомые мне музыкальные инструменты, забываю, что

хотела сказать. Конный клуб расположен за пределами города не далеко от

концертного зала Zenith.

– Я только один раз в детстве каталась на пони, которого с двух сторон

держали взрослые, – предупреждаю я, вылезая из машины.

– Учиться никогда не поздно. Ты увидишь, это совсем просто, –

подбадривает меня Лоран.

Мы заходим на территорию клуба, в нос моментально ударяет характерный

запах отходов лошадиного организма. Из боксов на нас взирают несколько

десятков глаз. Я в принципе люблю лошадей, как и всех животных, но

взбираться на них мне кажется кощунством. Лоран болтает с какойто

женщиной в костюме жокея, потом подходит ко мне.

– У тебя есть сменная одежда?

На мне белые льняные брюки из «Зары», такого же цвета майка из «Манго»

и светлые шлепанцы. Никакой другой одежды у меня в запасе нет, о чем я

честно ему и сообщаю. Лоран морщит свой красивый нос.

– Ну, сапоги тебе дадут на прокат, а все остальное… Какой у тебя размер

ноги?

– 39, – позорно признаюсь я, понурив голову.

Стоило ли надевать красивый лифчик, чтобы испортить все впечатление

разоблачением моих гигантских ступней. Женщина жокей приносит мне

пару заметно поношенных сапожков. Я натягиваю их на босу ногу. Лоран

возвращается через десять минут в форме наездника, которая ему безумно

идет.

– Твоей подруге мы дадим кобылку постарее, – радует меня щедрая дама,

– А ты как обычно на Санрайз?

Лоран кивает, даже не попытавшись оспорить мое право на молодую

лошадь. Ладно, постарее так постарее. Женщина выводит мне серую

лошадь с круглым брюхом и костлявой спиной.

– Это Эспуар.

– Очень приятно. Марина.

Надежда (как переводится это французское имя) взирает на меня с

нескрываемой скукой. Она производит впечатление смертельно уставшего

от жизни существа. Лоран тем временем мастерски седлает статного белого

жеребца.

– Давай, Марина, это легко. Ставь одну ступню в стремя, подтягивайся и

перекидывай вторую ногу.

Сказать действительно легко, а вот сделать. Я заношу над стременем

правую ногу, но в таком положение при всем желании сесть на кобылу мне

удастся только задом на перед. Поразмышляв, я начинаю с левой. Мой

принц на белом коне тем временем объезжает меня рысцой, подбадривая и

поторапливая. Его советы только сбивают меня с толку. Работница клуба

хихикает в кулачок, пожилая Надежда в уздечку. Я краснею от корней

волос до кончика носа. С пятой попытки мне всетаки удается покорить

костлявый Эверест.

– Allez, – командую я, пихая старушку пяткой в толстый бок.

Она и не думает двигаться с места. Я усиленно долблю ее пятками и

дергаю за поводья, но утомленная жизнью кобыла не проявляет никаких

признаков жизни. На какойто момент мне кажется даже, что она уже

издохла подо мной. «Нет, тогда бы она упала» – успокаиваю я себя.

Сторонник более жестких методов Лоран, оказавшись на одном уровне со

мной, с силой ударяет упрямую Надежду стеком по неаппетитному крупу.

Мое транспортное средство неожиданно оживает и несется галопом в

сторону леса. Неготовая к такому повороту событий, я отчаянно впиваюсь

пальцами в поводья и интуитивно прижимаюсь к лошадиной спине.

– Стой, подожди! – ору я порусски.

Франкоговорящая Надежда даже не пытается вникнуть в эти иноязычные

возгласы. Сосновые ветки стремительно приближаются. Я зажмуриваюсь, чувствуя как колючие лапы хлещут, меня по волосам и лицу. Все было бы

еще ничего, но я начинаю медленно съезжать на бок, и от этого мне

делается уже действительно страшно. Сзади, совсем рядом раздается крик

Лорана. Я не понимаю, к кому он обращен, ко мне или к взбунтовавшейся

пенсионерке. Я сползаю все ниже, от усталости постепенно ослабляя

хватку. Еще немного и я катапультируюсь в ближайшие хвойные заросли.

Помолиться что ли перед смертью? Пока я судорожно ищу в голове слова

хоть какойнибудь завалящей молитвы, Надежда вдруг заметно снижает

скорость и вскоре совсем останавливается. Ко мне бежит Лоран с

перекошенным от испуга лицом. Он помогает мне вытащить ступни из

стремян и аккуратно снимает меня с лошади.

– С тобой все в порядке? – взволнованно спрашивает он, разглядывая мое

поцарапанное ветками лицо, – Сильно ушиблась?

Я через силу улыбаюсь.

– Хорошо, что мне не дали молодую лошадь, она бы не остановилась.

– Прости меня, я не уследил.

– Ничего страшного.

Я пытаюсь встать, левая коленка стреляет резкой болью. Я невольно охаю и

приседаю.

– Болит? – участливо интересуется Лоран, – Я отнесу тебя. Жанетт

заберет лошадей.

И он действительно поднимает меня на руки и несет. В

мелодрамматических фильмах и книгах подобный эпизод всегда окружает

ореол романтики. В реальности все иначе. Я переживаю, что Лорану

тяжело (67 килограмм это вам не хухрымухры), что держит он меня

некрепко и, кажется, вот вот уронит. Меня беспокоят некрасивые следы

иголок на лице, а так же неожиданное открытие – я чувствую, что мои

льняные брюки, не выдержав подобного испытания, треснули на самом, как

говорится, интересном месте. Вот вам и вся романтика. Лоран доносит

меня до конюшен и сажает в стог сена. Жанетт, не считая должным скрыть

поганенькую усмешку, отправляется вылавливать из леса лишившихся

наездников лошадей. Я сижу, намертво сжав колени. Путь у меня и

приличные трусы, демонстрировать их при таких обстоятельствах не

лучшая идея. La honte[15]!

– Извини меня, – повторяет мучимый комплексом вины Лоран, – Это была

дурацкая идея.

– Ерунда, – геройствую я, старательно размышляя, как с честью выйти из

положения.

Сменная одежда мне совсем не помешала бы.

– Мне бы переодеться, – закидываю удочку я.

– Конечно. Я отвезу тебя в отель.

Лоран, должно быть, чувствует себя так же неловко как и я. Он наверно

рассчитывал покрасоваться передо мной, а вышло наоборот, покрасовалась

я, да еще как. Наверняка после проявленной неумелости и неуклюжести он

потеряет ко мне всякий интерес.

– Ты можешь дойти до машины? – спрашивает Лоран.

Я встаю на ноги. Колено все еще саднит, но боль из острой режущей

перешла в тупую и ноющую. Идти чисто теоретически я могу, но при этом

буду сверкать оголившейся филейной частью. А такого позора допустить

нельзя.

– Ты пока иди переодевайся, а я дотащусь до машины, – предлагаю

сносный вариант я.

– Хорошо. Вот ключи. Без меня не уезжай, – шутит Лоран, протягивая мне

брелок с ключом.

– Я не умею водить, – на всякий случай сообщаю я и, дождавшись пока он

скроется из виду, не без усилия поднимаюсь и ковыляю к стоянке, прикрываясь сзади сумкой.

Машина отзывается на нажатие кнопки и приветливо мигает мне фарами. Я

забираюсь на место пассажира. В отсутствие хозяина принимаюсь

разглядывать салон автомобиля. Углубление в нижней части двери служит

прибежищем всякого рода хлама вроде смятых пригласительных на

вечеринки и рекламных проспектов. Среди прочего мой острый взгляд

выхватывает из общей кучи путеводитель по ресторанам Michelin Guide 2008, кружевной бант, какими обычно украшают свадебный кортеж и

элегантную заколку для волос. Если гастрономический справочник и

тюлевый бант еще могут по логике принадлежать владельцу машины, то вот

последний аксессуар вряд ли. Наверно забыла сестра Лиза. Или школьная

подруга, невиденная десять лет. Или какаянибудь другая блондинка. Мои

размышления на эту вечную тему прерывает появление Лорана.

– Ну, ты как?

– Живая.

– Это главное. Если можешь ходить, значит, не перелом. Жалко, конечно, что все так вышло, – сетует наездник профессионал.

– Все бывает. А что это за красивый парк слева?

Лоран раздраженно морщится.

– Мэрия.

– Мне казалось, французские мужчины воспринимают брак както по

другому, – замечаю я, – Наши латвийские боятся одного этого слова как

черт ладана.

– Да, дело не в общем восприятии. Каждый случай уникален. Я не против

брака как такового, просто все должно быть в свое время.

– Твое время еще не пришло?

Хочется еще погулять на свободе, повозить в двухместном автомобиле

женские заколки?

– Если ты о Сандрин, то нет. Я просто понял, что это не моя женщина.

«А кто твоя?» вертится у меня на языке вопрос, но я предпочитаю его

проглотить, чтобы не услышать либо лицемерный, либо правдивый, но

нелицеприятный ответ. «Ягуар» подъезжает к отелю.

– Я тебя провожу, – вызывается Лоран.

– Не стоит, я справлюсь сама.

– Я настаиваю. Мне хочется загладить свою вину.

Интересно, каким образом? В скором времени мне суждено это узнать.

Лоран заботливо поддерживает меня, пока я, осторожно переставляя ноги

и тщательно маскируя сумкой обнажившийся тыл, плетусь до номера.

Оказавшись внутри, я хватаю первое попавшееся платье и отправляюсь в

ванну мыться и переодеваться. Лоран усаживается в кресло.

– Возьми чтонибудь выпить в мини баре, – проявляю гостеприимство я.

Угощать одного мужчину за счет другого. Какое свинство. Ладно, вопросы

морали будем решать после. Когда я выхожу из душа, отмытая от иголок, грязи и потекшей туши, Лоран протягивает мне бокал с янтарно

коричневой жидкостью. Пока я отсутствовала, он успел завесить окна и

включить музыку. Мне вспоминаются его поцелуи, и по всему телу

пробегает приятная дрожь ожидания. Мы чокаемся бокалами и молча

выпиваем. Кажется, это виски с колой.

– Я думаю после случившегося тебе не помешает легкий массаж, –

говорит Лоран, многозначительно улыбаясь.

После двухлетнего воздержания мне не помешал бы и тяжелый. Мои губы

сами тянутся ему на встречу, сгорая от желания вновь испытать те яркие

ощущения. Лоран понимает, что крепость готова сдаться без штурма, и

охотно включается в игру. Спустя несколько мгновений моя одежда, включая выходной лифчик оказывается небрежно сброшенной на пол. Он

любуется мной, целует медленно неспешно, смакуя удовольствие. Я вижу

над собой его загорелое спортивное тело, чувствую его запах. Мне кажется, что так хорошо не бывает. Невыносимое блаженство горячей волной

растекается по всем моим клеточками. Наверно я даже кричу. Мой

приглушенный крик растворяется в сбившемся ритме нашего дыхания. Я

закрываю глаза, одновременно опустошенная и переполненная невиданным

доселе счастьем. Лоран нежно целует мои пересохшие губы.

– Как твоя коленка? – осведомляется нетрадиционный доктор.

Я не ощущаю ни коленки, ни какой либо другой части тела. И говорить я

пока тоже не в силах. Лорана веселит моя истощенная беспомощность, он в

полной готовности продолжать свое оригинальное лечение.

Выходим мы из номера только под вечер, исчерпав запас сил, отведенный

организмом на неделю, и зверски проголодавшись. Я украдкой бросаю

взгляд на свое отражение в стекле витрин, и не узнаю себя. Все эти годы на

фоне жалких мужчин, что меня окружали, я была лишь блеклым подобием

женщины. И только теперь я стала настоящей. Прохожие цепляются

любопытными взглядами за мое светящееся удовольствием лицо, сверкающие глаза и разрумянившиеся щеки. Я отвечаю им откровенной

бессовестной улыбкой. Лоран ведет меня в маленький, но популярный

среди местного населения ресторанчик le Pastis, расположенный в близи

площади Sainte Anne. Хозяин выходит поприветствовать его, а за одно и

меня, сетует на жару и запрет устанавливать кондиционеры в старинных

зданиях и провожает нас за столик. Я медитирую некоторое время над

меню, соображая, насколько мой кавалер предполагает раскошелиться.

Лоран, судя по всему не стесненный в средствах, помогает мне с выбором.

К заказанным морепродуктам он просит хозяина приплюсовать бутылку

белого вина.

– Тебе хорошо со мной? – он берет мою ладонь и сжимает в своей.

Я осторожно киваю, чтобы бурлящие внутри эмоции ни да Бог не вылились

мощным потоком на Лорана и не спугнули его.

– Я так рад, что мы встретились.

Кажется, он уже говорил это однажды. Но есть такие фразы, повторять

которые можно до бесконечности, смысл от многоразового использования

не теряется. Подобной силой обладает еще одно магическое предложение, которое мне бы очень хотелось услышать из уст Лорана. Что касается меня, я уже готова с полной уверенностью его произнести.

Поданный кальмар тает во рту. Белое вино кружит и без того уже дурную

голову.

– А давай поедем куданибудь, – предлагает самый лучший в мире

мужчина, – Мне этот Монпеллье уже порядком надоел. Махнуть бы, скажем, на Лазурный берег. Сан Тропэ, Канны.. Как ты на это смотришь?

Я опять тупо киваю, чтобы не взорваться от восторга.

– Отличная идея.

– Ты не ограничена во времени?

Ограничена ли я? Некоторые «Tulkojumi Pluss» и «Supertulks[16]» уже

начали досаждать мне предложениями выгодной работенки, которые я

прослушиваю в виде голосовых сообщений и благополучно забываю. Есть, конечно, риск, что, потеряв меня на время из виду, он решат исключить

безответственного солдата из своих и без того переполненных рядов. Но не

срываться же мне с места ради пары листков инструкции по ремонту

французских биде, уничтожив таким образом, едва начавший распускаться

бутон самого красивого в моей жизни романа в стадии зародыша.

– Нет, я свободна.

– Замечательно.

Лоран аккуратно зажимает вилкой и ножом розовобокую тигровую

креветку и мастерски разделывает ее, отделяя хвостик, голову и

несъедобный позвоночник. Я смотрю на него, и мне не верится, что все это

происходит со мной. То, о чем я мечтала целый год, наконец, свершилось.

– Завтра с утра я разузнаю насчет отелей. В пик туристического сезона

будет непросто найти номер, но у меня есть коекакие знакомые.

Получай, зазнавшаяся Ленка! Твоемуто лысоватому Пьеру не по карману

Лазурный берег. Надо бы позвонить ей похвастаться. Хотя у нее, конечно, все еще остается самый весомый аргумент в любом выпендреже –

замужество. Ну, ничего, мы еще посмотрим, кто кого.

– О, Лоран, привет! – к нашему столику подкатывается невысокого роста

мужичок с худенькой девушкой нетипичной для француженки внешности.

– А, привет. Марина, познакомься, это мой приятель из тренажерного зала

Филипп со своей девушкой Катьей.

– Марина? – оживляется девушка Катя, – Ты русская?

– Да, – признаюсь я.

Вся компания потирается щеками и причмокивает в воздух.

– Мы уже уходим, – говорит мне порусски Катя, – Ты надолго в

Монпеллье?

– Пока не решила. А ты?

– Я тут живу. Может, напишешь мне свой телефон, созвонимся, поболтаем

за чашкой кофе.

– С удовольствием.

– Ну, вот, будет у тебя здесь подруга, – радуется Лоран, когда пара, попрощавшись, покидает ресторан.

Я углядываю в его словах намек на продолжение наших отношений. Иначе, зачем мне подруга в Монпеллье?

– А чья заколка у тебя в машине? – не впопад спрашиваю я, неожиданно

решив, что теперь имею право на подобную информацию.

– Заколка? – он кажется искренне удивленным, – Наверно сестра

оставила, Лиза.

– Я так и подумала, – облегченно вздыхаю я.

– Марина, поверь, меня никто кроме тебя не интересует.

О, да, говорите, говорите! Как же приятно это слышать! Перед тем как

окончательно растаять и растечься по полу, я вспоминаю утренний эпизод с

запиской, и возродившаяся тревога собирает в кучу мой оплавленный мозг.

– Лоран, мне надо тебе коечто рассказать. Может быть, тебе мои

подозрения покажутся смешными, но мне не до смеха, – торжественно

начинаю я, урвав на мой взгляд подходящий момент между последним

блюдом и сыром.

– Еще одна заколка? – прощупывает почву Лоран, наверняка мысленно

уже подыскивая оправдания.

– Нет. Понимаешь, мне ктото подчеркивает гороскоп в газете.

Лоран явно не ожидает от меня подобного бреда, его и без того большие

глаза расширяются и в них ясно читается сомнение в моей вменяемости. Я

использую все свое красноречие, чтобы эти сомнения развеять и донести до

него сложность ситуации.

– И ты думаешь, что это делает тот же человек, что общался с тобой по

Интернету за меня? – Лоран в конце концов проникается шпионскими

страстями, даже таинственно понижает голос.

– Ну, а кому еще это могло понадобиться?

– Может, ктото увидел тебя в поезде и решил подшутить?

– У меня, что физиономия клоунская, которая всех так располагает к

шуткам? – горячусь я, – Нос вроде не красный, колпака на голове нету.

– Не люблю клоунов, – не к месту уведомляет меня неудачливый Пуаро.

– Подумай лучше, кто из твоих друзей мог пойти на эту низость.

Высокий лоб Лорана пересекают мыслительные морщины.

– Да, я их всех хорошо знаю. Не такие они, – делает бесперспективный

вывод он, – Разве что..

– Разве что? – цепляюсь я.

– Может, Робер? Он одно время часто у меня ошивался, мы совместный

проект готовили. А в последнее время пропал кудато. Слушай, а какой у

того был голос?

– Голос как голос. Мужской.

– Не густо. А акцент?

– Да, не было акцента, – порыхлив память, убежденно выдаю я, – Он точно

француз.

– Да, я не о том. У меня, скажем, южный акцент. Я большую часть жизни

здесь провел. У марсельцев специфический говор, они растягивают

гласные. Парижане тоже отличаются. О севере я и не говорю.

– Хмм, если подумать, то он говорил не так как ты. Скорее как

парижанин.

– Тогда это нам ничего не дает, – вздыхает вошедший в роль сыщик, –

Большинство моих друзей парижане, включая того же Робера. С юга только

Эммануэль, которого ты видела и Сид. Их, выходит, можно вычеркнуть.

Впрочем, их бы я и так вычеркнул, ни один, ни другой на такую подлость

не способен.

– А что это за Робер? – опасливо интересуюсь я.

– Сороковник, не женат, куча комплексов.

– На вид то, что надо.

– Я не знаю, где он сейчас. Могу, конечно, позвонить, спросить, но если

это его проделки, то вряд ли он вот так вот сразу сознается, – Лоран

подливает себе вина, – Марин, а выкинуть ли нам их головы всю эту ересь.

Я теперь с тобой. Нам так хорошо вместе. Я уже мечтаю, как мы с тобой

вернемся в отель.

Физиологическая часть меня тоже этого только и ждет.

– Но это непонятное письмо сегодня утром..

– Ну, а что в нем непонятного? Совет наслаждаться отпуском? Так ты

именно этим и занимаешься. Успокойся, mon coeur, тебе ничего не

угрожает.

«Mon coeur»[17] счастливо трепыхается, заслышав нежное обращение и

заставляет себе не думать ни о чем, кроме предстоящего любовного

марафона. Мы допиваем вино, доедаем дессерт и обнявшись бредем по

узким улочками старого квартала. Лоран пичкает меня романтическими

планами на будущее, я блаженствую. По мере приближения к отелю

романтика сменяется эротикой. Мой герой прижимает меня к себе все

крепче. Девушка на ресепшене окидывает нашу сросшуюся парочку

скептическим взглядом.

– Добрый вечер, мадам. Вам звонил какойто мужчина. Обещал

перезвонить, – с наслаждением сообщает она, гаденько ухмыляясь.

Ее можно понять. Пока истинная француженка достойно трудится на благо

общества, иностранные самозванки отхватывают себе по два мужика на

рыло. А хороший мужик – везде дефицит, даже в высокоразвитой

европейской стране Франции.

Лоран вопросительно задирает черную бровь.

– Старый друг, – изображаю святую невинность я, – Не виделись со

школы.

Это нахальное объяснение как ни странно удовлетворяет моего красавца.

Мы спешим вверх по ступенькам. Остаток вечера и часть ночи проходит в

любовных утехах. А потом я сплю как ангел, коим совершенно не вправе

себя считать.

Следующим утром я просыпаюсь в настоящей постели с настоящим

мужчиной. Вот это, товарищи, самый что ни наесть развитой социализм.

Это вам ни раскладной диван с вечно храпящим Антоном (храпение

объяснялось хроническим насморком, и Антона как слабого болезненного

мальчика принято было жалеть и по поводу храпа не возмущаться) и

чуткой мамой за стенкой. Это – жизнь. Такая, какую показывают в фильмах

про богатых. Олицетворение женской мечты зевает и сладко потягивается.

– Доброе утро, mon amour, – шепчет оно нежно.

Героиня фильма, бедная рижская переводчица, на которую все это

неподъемное счастье свалилось, расплывается в широкой сплющенной

улыбке. Потом она резко вспоминает, что перед первым поцелуем не

мешает освежить потярявшую за ночь морозный аромат полость рта, и

спрыгнув с кровати, исчезает в ванной. Освежения требуют не только зубы, но и примятое подушкой лицо с двумя параллельными царапинами на лбу.

Когда я появляюсь в комнате, наведя марафет, Лоран сидит на одеяле

совершенно одетый.

– Ты уходишь? – беспокоюсь я.

– Да, cherie, у меня сегодня куча дел.

– А..ты не позавтракаешь со мной? – мне вдруг кажется, что если он

сейчас уйдет, то больше не вернется.

– Нет времени. Извини, – он целует мой источающий зимнюю свежесть

рот, – Я позвоню вечером.

Что мне остается? Схватить его за штанину, повиснуть как питбуль и

никуда не пускать? Сдается мне, что он уйдет все равно, и мое бедное тело

будет, тащась следом, отсчитывать ступеньки.

– Хорошо, до вечера, – я старательно вытесняю из голоса грусть

разочарования.

– Я буду скучать, – не очень убедительно обещает Лоран.

– Я тоже, – честно признаюсь я.

За ним захлопывается дверь. Какие дела могут быть во время отпуска? Да, еще такие чтобы оторвать мужчину от девушки, заработавшей титул «mon amour». Хотя, может, этот гордый титул и зарабатовать особо не нужно.

Может, он просто передается как переходящий приз от блондинки к

блондинке? Мда, сцена фильма до конца не доиграна. Ни вам, понимаешь

ли, завтрака в постель, ни цветов, ни обручального кольца в кофейной

чашке «Чибо». Добро пожаловать в реальный мир, мадам наивная

мечтательница. Мадмуазель! Нет уж, дорогая, 29 с затянувшейся

половиной это уже никак не мадмуазель. Я горько вздыхаю. Лорана до

вечера можно не ждать. С его обязательностью я не уверена даже, что он

объявится вечером. Что нам остается, а точнее кто? Я набираю номер

Седрика. Он мгновенно перезванивает.

– Привет. Как ты?

– Неплохо, – зеваю я, – Только проснулась.

– Я тоже. Еще не завтракал.

– И я не успела.

– Можем позавтракать вместе и поехать куданибудь.

– Идет.

– Тогда встречаемся через пол часа на Place de la Comedie.

– Договорились.

Я задаюсь вопросом морально ли встречаться с Седриком, будучи по уши

влюбленной в Лорана. Так или иначе последнийто меня бросил одну, сбежав по какимто своим мифическим делам. Значит, перед Лораном моя

совесть чиста. А Седрик… Должна ли я признаться ему, что встречаюсь с

Лораном? Хм, встречаюсь это очень мягко сказано, если вспомнить чем мы

занимались последние сутки. Усилинные мозговые процессы прерывает

звонок мобильного.

– Марина, ты опять не звонишь! – с места в карьер набрасывается на меня

мама.

– Мам, я работаю!

Еще как работаю! В поте лица. И не только лица.

– Днем и ночью? Они хотя бы хорошо платят, эти рабовладельцы?

– Нормально платят. Все хорошо.

– Как у вас там в Париже с погодой? – интересуется родительница.

– Жара страшная, – выдаю я, выглянув из окна.

– А по телевизору говорили, холодно и дождь, – с подозрением заявляет

она.

– Мам, ты же знаешь, они всегда врут. Скажи лучше, как ты там

поживаешь? – отвожу удар я.

– Как поживаю.. Было бы интересно, сама позвонила бы. Совсем мать

родную забыла в своих Франциях, – привычно ворчит маман.

– Мама!

– Нормально у меня все. Была сегодня в школе.

– Что тебе там делать? Отпуск ведь!

Моя мама – убежденный работоголик. Работа притягивает ее как магнит и

не отпускает.

– Так парты новые привезли. Я помогала рабочим расставить. Встретила

Люду, историчку. У нее, представляешь, класс писал сочинение, и одна

девочка спрашивает: «Людмила Петровна, а как пишется «капутт» или

«копутт»? Она удивляется: «А тебе зачем? Ученица поясняет: «Видите ли, я про Гитлера пишу. Знаю, что звали его Гитлер, а вот как пишется

фамилия не помню. Толи Капутт то ли Копутт». Вот вам уровень

современных детей! Ни черта не знают!

– Хе, хе, ну, КАпутт нужно было писать. Гитлер Адольфович Капутт, –

хихикаю я.

– Ага, умная нашлась. Ты мне скажи лучше, когда домой собираешься.

Тебе уже из какогото агенства на домашний три раза звонили.

– Инструкция по установке унитазов?

– Не знаю, они не сказали, а в трубку не пахло. Не уводи разговор.

– Мам, я честно не знаю пока. Я же здесь тоже работаю, а не баклуши бью,

– лицемерю я.

– Я тут подумала, – понижает голос мамус, – Ты там никого не встретила?

– Ленку встретила. Мужа ее Пьера Безухова, – прикидываюсь чайником я.

– Почему Безухова?

– Да, шучу я, мам. Ну, кого я потвоему должна была встретить?

– Не знаю. Французишку какогонибудь. Лямур тужур.

Как она меня всетаки чувствует. Не зря девять месяцев носила в своих

недрах. Какаято кармическая связь сохранилась. Может, признаться, что

встретила. И не французишку какогонибудь жалкого, а самого что ни на

есть французище в лучшем смысле этого гордого слова. Может, рассказать

маме про Лорана? Впрочем, нет, не стоит. Подробное повествование

сожрет весь мамин кредит. Лучше поведаю обо всем, когда вернусь. Если, конечно, мои отношения с Лораном дотянут до этого момента.

– Мама, не юродствуй. Твоя дочь продожает успешно покрываться пылью.

Желания сорвать с нее паутину времени ни один прекрасный принц еще не

изъявил.

– Фу, как ты грубо выражаешься!

– Все, мам, мне пора. Кстате, как там наш бедный Антонио?

– Не знаю, не звонил больше, – горестно вздыхает мама.

– Умер с голоду наверно. Или замерз на матах в Латгалии. Согретьто

некому было.

– Марина!

– Все, мам, убегаю.

Седрик ждет меня у фонтана Trois Graces в окружении студентов и двух

бомжей с пятью собаками.

– Самое неудачное место для встречи, – улыбается он, когда я подхожу

ближе, – У меня уже двадцать раз попросили монетку.

– Извини за опоздание, – я сама проявляю инициативу и касаюсь его щеки

своей положенные три раза.

Его маленький глаз, который смутно вырисовывается за дымкой очков, не

вызывает у меня абсолютно никаких негативных эмоций. Похоже, я

привыкла к нему. Мы отправляемся на площадь…, и усаживаемся за столик

в уютном Sister’s Café.

– Что у тебя с лицом? – тревожится Седрик, разглядев мои заработанные

в честном бою с непокорной лошадью царапины.

Я не успеваю ответить, у него звонит мобильный.

– Да, привет. Отлично. Как ты? – говорит Седрик комуто в трубку, – Да?

Да ладно! Правда?

Его лицо неожиданно резко меняется. Улыбка съезжает вниз, превратившись в расстроенную гримассу. На лбу собираются морщинки.

– Да, да, конечно, рад за тебя. Нет, сегодня не могу, идите без меня. А что

она? Да? Ну, ладно. Давай, пока.

– Чтото случилось? – осведомляюсь я.

Седрик смотрит на меня какимто чужим отстраненным взглядом.

– Все в порядке.

– Кто звонил?

– Друг.

Он больше ничего не говорит, утыкается в свой свежевыжатый

апельсиновый сок и не смотрит на меня. Что бы там не случилось у этого

друга, я тут ни при чем, и дуться на меня совсем необязательно. Я тоже

молчу, ожидая, когда Седрик выйдет из транса.

– Ты не хочешь мне сказать, где ты была вчера? – он поднимает, наконец, глаза.

– Каталась на лошади, – достоверно сообщаю я.

– Ты умеешь ездить верхом?

– Как выяснилось, нет.

Надо бы признаться Седрику, что я была с Лораном. Сочинить легенду о

незапланированной встрече с бывшей любовью. Но я почемуто боюсь. Мне

не хочется лишать себя общения с ним. Лоран, пусть любимый и желанный, но непостоянный как ветер. Сегодня он со мной, а завтра ищи свищи. А

Седрик всегда в моем распоряжении. Он очень надежный. А это

немаловажное качество для любого мужчины.

– Если хочешь, поедем сегодня в Авиньон, – предлагает надежный

мужчина, окончательно взяв себя в руки и вернув на лицо приветливое

выражение, – Посмотрим Palais de Papes.

– Это далеко?

– В часе езды от Монпеллье. На обратном пути можем заехать в Русийон.

– Хорошо. Ты уверен, что ничего не случилось? – настаиваю я.

– Ничего существенного. Не беспокойся.

Мы заканчиваем завтрак и идем на подземную парковку Polygone, где

Седрик оставил свою машину. Вырулив на поверхность, он ставит

депрессивнотрогательный диск Шемэн Бади, попутно объясняя мне, что

певица страдает от одиночества, лишнего веса и засилия прыщей, что и

выливается в такие гиперпессимистические песни. Мы обсуждаем

французскую эстраду. Седрика удивляет мое пристрастие к творчеству

Дассена.

– Во Франции во времена молодости моей мамы более популярен был

Клод Франсуа. Все мое детство прошло под его «Александрин», – делится

он.

– Я такого первый раз слышу, – пожимаю плечами я.

Разговор переходит на кинематограф. Я хвастаюсь своими глубокими

познаниями французских фильмов, включающими в себя все серии

«Жандармов из СанТропэ» и «Фантомаса».

– А я не знаю русских фильмов. У нас их не показывают, – сетует Седрик,

– Зато я читал многих авторов в переводе. Толстого, Чехова, Достоевского.

– А я в оригинале Гюго, Моруа, Мопассана, Жапризо…

Победа в этом состязании эрудитов явно остается за мной. «Советское

образование лучшее в мире», мысленно скандирую я.

– Слушай, а правда во Франции много разных диалектов? – вспоминаю я

вчерашний разговор с Лораном.

– Ага. Вот смотри. Так говорят марсельцы, – Седрик демонстрирует мне

своеобразный говор жителей этого портового города.

– Здорово, – хвалю я его театральные способности.

– А вот так в Альзасе, – он раскатисто произносит в словах обычно

картавое «r».

– А это парижане, – расходится актер.

Изображенные им парижане говорят точно так, как беседовал со мной по

телефону призрак Лорана. Выходит, это действительно был ктото из его

парижских знакомых. Старый холостяк со странностями Робер? Французы

называют таких vieux garcon, старый мальчик. Не ты ли, старый мальчик, играешь со мной в кошкимышки?

На мой мобильный приходит сообщение от Лорана. «Скучаю. Хочу», –

пишет немногословный геройлюбовник. По кому скучает и чего хочет, он

не уточняет, но я подозреваю, что я тут ни при чем, иначе он был сейчас бы

рядом.

Через пол часа мы въезжаем в окруженный древними городскими стенами

старый центр Авиньона. Оставив машину, первым делом поднимаемся по

оживленной улице к древнему Palais de Papes. Когдато давно Авиньон

служил центром католической церкви, позже пальма первенства перешла к

Ватикану. Сувенирные изобилуют открытками с физиономиями всех

проживавших здесь когдато пап. Сделав пару исторических снимков и

заполнив легкие духом старины, мы идем на прогулку по торговым

улочкам. В киоске, торгующем мороженным, мы приобретаем каждый по

два экзотических шарика. Я выбираю маракуйу и личи, а Седрик клубнику

с базиликом и фиалки. Подкрепившись, забираемся на знаменитый

уполовиненный во время войны мост над Роной. Седрик поет дурным

голосом «Sur le pont d’Avignon», я пытаюсь изобразить танец. Мы хохочем

как дети. Потом мы отправляемся в расположенный не подалеку Русийон, миниатюрный оранжевый городок, занятый добычей глины. Мы

карабкаемся по глиняным холмам, по виду напоминающим фото

американского Большого Каньона, любуемся желторыжими громадами.