Кофе с круассаном

знакомы, он успел проникнуться ко мне какимито чувствами?

– А что интересного можно посмотреть в Монпеллье? – резко меняю тему

я, чтобы избежать ответа на этот горестный полувопрос, полу

утверждение.

Седрик увлеченно живопишет мне все достопримечательности этого

южного города и в конце предлагает побыть моим гидом. Я обещаю

подумать. Нам приносят заказанный на десерт тирамису. Я ковыряю

ложечкой аппетитное суфле и слушаю в пол уха повествование Седрика, стараясь не смотреть на него. Солнце уже потонуло за горизонтом, на

средиземноморское побережье опускается прохлада и черная

беспросветная мгла.

– Я отвезу тебя, – предлагает мой кавалер.

– Спасибо. Не стоит.

Он образованный, вежливый, наверно добрый, но этот маленький опухший

глаз перечеркивает все его большие достоинства. Я проделала весь этот

длинный путь, чтобы найти красавца, а не чудовище. Впрочем, красавца я

нашла, он оказался чудовищем внутри. А этот наверно наоборот. А так

чтобы два в одном бывает только в рекламе шампуня от перхоти.

– Ты на машине?

Я мотаю головой, вспоминая, каким образом добралась на этот пляж.

Скорее всего, моя американская карета уже давно превратилась в тыкву.

– Так я всетаки отвезу.

У меня опять нет другого выхода. Я соглашаюсь. Седрик оплачивает счет, и мы идем по дощатой дорожке к выходу. В дюнах гуляет холодный

морской ветерок. Мои плечи и руки атакуют мурашки. Мой спутник молча

снимает наброшенный светлый свитер и укрывает меня. Мне неприятен

этот в принципе благородный жест. Он свидетельствует о том, что Седрик

пытается ухаживать за мной, а мне этого совершенно не хочется. Я

подавляю порыв передернуть плечами и скинуть с себя этот символ

мужского самопожертвования. Седрик распахивает передо мной дверцу

темного «Мини Купера». Машина несется по темной приморской дороге, по радио звучит чтото трогательноромантическое. Меня пронизывает

страстное желание увидеть на водительском сидении Лорана. Чтобы это

его свитер лежал на моих плечах, согревая натуральным кашемиром, чтобы

это он напрашивался быть моим гидом и рассуждал о творчестве

Цветаевой. Почему, судьба, ты так несправедлива ко мне? Смоляное небо

не отвечает. Я украдкой смотрю на Седрика. Его правый профиль можно

назвать почти красивым. Если бы он был таким с обеих сторон, возможно, его общество не тяготило бы меня так сильно.

– С этой стороны ничего? – неожиданно смеется он, как будто прочитав

мои сумбурные мысли.

Я краснею и молчу, не найдя, что сказать.

– Знаешь, я считаю, что откровенность лучше лицемерной вежливости, –

продолжает Седрик, когда машина тормозит у входа в отель, – Если я тебе

отвратителен, признайся честно, и я не буду навязываться.

Он мне не отвратителен, я просто не испытываю к нему влечения. Мое

существо пропитано ядом страсти к другому человеку. Но мне не хочется

обижать и без того обиженного природой человека. Так или иначе я скоро

уеду, и наше общение сойдет на нет естественным путем.

– Нет, что ты. Ничего подобного.

– Если хочешь, я покажу тебе завтра город, – застенчиво предлагает он, –

Если у тебя, конечно, нет других планов.

Запланировать чтолибо на следующий день у меня еще не было времени.

По идее моя невыполнимая миссия выполнена, и в Монпеллье меня ничто

больше не держит. С другой стороны я так и не видела самого города, а

посмотреть, судя по красочному рассказу Седрика, есть на что.

– Я еще не решила, – колеблюсь я между двумя вариантами, первый из

которых погулять по городу одной, второй – согласиться на общество гида

с терминаторским глазом.

– Тогда может быть я позвоню тебе завтра с утра, и мы договоримся? –

настаивает потенциальный гид, – В каком ты номере?

– 215.

– Хорошо. Тогда до завтра. Мне было очень приятно с тобой

познакомиться.

Paroles, paroles, paroles, как пела знаменитая Далида с египтянским

акцентом. Слова, слова. В устах одного они кажутся самой желанной

музыкой, в то время как сказанные другим походят на избитое клише.

– Спасибо, что подвез. Спокойной ночи.

Седрик спешит открыть мне дверцу, но я успеваю выйти раньше. Он

останавливается на пол пути и улыбается мне на прощание. Я спешу

подняться по ступенькам и скрыться за стеклянными дверьми. Уфф! Ну, и

денек. Я поднимаюсь к себе в номер и набираю теплую ванну. Начав

раздеваться, запоздало соображаю, что забыла вернуть кавалеру его свитер.

А ведь он наверняка видел его на мне, но не напомнил, чтобы нашелся

повод для новой встречи. Хитрый циклоп! Я раздраженно сдергиваю с себя

чужеродный джемпер, бросаю на стул. Теплая пузыристая ванна готова

принять меня в свои пенные объятия. Я с наслаждением вытягиваю ноги.

Интересно, что это за девушка увела Лорана с пляжа? Она сказала «мама

вся извелась». Очевидно, это его сестра. Просто знакомая девушка или

возлюбленная добавила бы личное местоимение «твоя» к слову «мама». Да, какая, собственно говоря, разница, – ворчит здравый смысл, – Это не твоего

полета птица. Плюнь и забудь. И он, конечно, прав. Но стоит мне закрыть

глаза, как передо мной возникает его лицо и загорелое тело в распахнутой

белой рубашке. На заднем плане для усиления впечатления звучит ария из

«Юноны и Авось» : Я тебя никогда не увижу. Я тебя никогда не забуду». Я

пытаюсь выжать из себя по этому поводу щедрую женскую слезу, но вместо

нее получается гигантский бесполый зевок.

Я вылезаю из ванны, вытираюсь белым отельным полотенцем, и забираюсь

под одеяло. Мне снятся Антон, Лоран и Седрик. У них на троих три глаза, у каждого по одному. «И что с того?» задиристо выступает Антон, «У

Кутузова тоже был один глаз, и ничего, побил этих лягушатников». «Эх, одним глазом я вижу в половину меньше блондинок» сетует Лоран. «Мне

совсем не идет этот глаз? Мне лучше его снять?» робко спрашивает Седрик

голосом Фрейндлих из «Служебного романа». Я хихикаю во сне.

Я просыпаюсь в девять с чемто, на удивление хорошо выспавшись.

Надеваю шорты и майку, неброско крашусь и спускаюсь к завтраку.

Старомодно оформленный ресторан заполняет толпа туристов, на две

трети состоящая из англоговорящих обывателей в бермудах и шлепанцах

природных расцветок. Я водружаю на тарелку два куска багетт, несколько

ломтиков сыра и парочку загорелых круассанов. Официантка, по виду

девочкастудентка, наливает мне кофе и на корявом французском желает

приятного аппетита. Итак, что мы имеем. Вчера в расставленные сети

угодило две рыбы: большая и вкусная и маленькая несъедобная. Первая

махнула хвостом и ушла на недостижимую глубину, вторая же засела

накрепко, но в виду несъедобности мне самой придется ее отпустить. В

результате мы не имеем ничего. Зеро, господа.

Я допиваю крепкий кофе из маленькой чашки и решаю, запасясь картой, отправиться на прогулку по городу. Поднявшись на свой второй этаж, я

замечаю, что на каждой ручке двери висит полиэтиленовый пакет со

свежей газетой. Моя ручка тоже не избежала этой участи. Я снимаю пакет

и, войдя в номер, разворачиваю газету. Пальцы сами перебирают страницы

в поисках гороскопа. Он обнаруживается на последней странице, выделенный на сей раз синей шариковой ручкой. «Дева: Случайная

встреча может оказаться судьбоносной. День благоприятный для

любви». Очень мило. Какойто доброжелатель опять постарался не

оставить эту наиважнейшую информацию незамеченной для меня. Меня

преследуют? За мной следят? Спецслужбы? Латвийские или французские?

Или всетаки Моссад? Ага, сад, детский. Я ругаю себя за глупые

предположения, но умного у меня на этот счет нет ни одного. Какому

сумасшедшему астрологу могло прийти в голову обеспечивать меня этими

ежедневными подчеркнутыми прогнозами? Вчерашний, надо заметить, сбылся в полной мере. Пойдет ли по его стопам сегодняшний, более

оптимистичный? Мой взгляд падает на число издания. Прошлый четверг!

Ничего себе услуга отеля для деловых людей! Ничего себе свежая пресса!

От головоломки меня отвлекает телефонный звонок.

– Привет. Это Седрик. Я тебя не разбудил?

Я невольно вспоминаю его некрасивый глаз.

– Нет. Я проснулась час назад.

– А я только что. Испугался, что проспал, и ты уже ушла.

– Еще нет. Собираюсь.

– Ты еще помнишь мое вчерашнее предложение?

Предложение помню, но и левый неудачный бок тоже не стерся из памяти.

Хотя днем Седрик, скорее всего, будет в солнечных очках, а это несколько

меняет ситуацию. И потом в его голосе столько надежды…

– Да. Можем встретиться, если ты свободен.

– Я подойду через пол часа к отелю?

– Договорились.

– До встречи, – говорит он счастливо улыбающимся голосом.

Я переодеваюсь в белую юбку и розовую майку, подмазываю губы розовой

помадой и выхожу из комнаты. На двери какогото лежебоки все еще

одиноко болтается газетный сверток. Я воровато оглядываюсь, подбираюсь

на цыпочках к дверной ручке и аккуратненько вытаскиваю газету из пакета.

Отойдя на безопасное расстояние, развертываю листы. Ага, это

сегодняшний выпуск, как и полагается. Ни на одной странице не

наблюдается никаких подчеркиваний. В актуальном гороскопе звезды не

сулят мне ничего интересного, только невнятно советуют уделить

внимание детям. Кто же мне подкинул просроченное предсказание? И

главное зачем?

Я на автомате спускаюсь по ступенькам. В голове полный сумбур. Оклик

Седрика заставляет меня вздрогнуть. Он спешит мне на встречу, улыбаясь

во все имеющиеся во рту зубы.

– Все в порядке? Ты выглядишь озадаченной.

– Все хорошо.

На нем уже другие солнцезащитные очки с красной полоской «Прада» на

одном боку. У него наверняка имеется целая коллекция этих аксессуаров.

По понятным причинам.

Мы поднимаемся по окаймленному пальмами бульвару на залитую солнцем

Place de la Comedie. Слева величественное здание оперы, справа украшение

каждого французского городка – карусель, по обеим сторонам тянутся

пестрые козырьки кафе. Праздничный пейзаж несколько портит мрачная

кучка бомжей с собаками. Пофранцузски эта неблагополучная часть

общества называется SDF и по словам моего гида встречается в Монпеллье

достаточно часто. Я разглядываю дефилирующих по площади

монпелльерян. Пьер был прав, большинство жителей города студенческого

возраста. Они спешат кудато в неизменных узких джинсах и балетках с

огромными сумками через плечо. Пожилое меньшинство не в пример

молодежи удивительно элегантно. Я в очередной раз восторгаюсь стильно

разодетыми и свежепричесанными мадам. Собаки конкурируют по

численности со студентами. Гладкошерстные и лохматые, маленькие и

большие, породистые и не очень, эти братья меньшие лениво плетутся за

хозяевами, подметая светлый тротуар языками. Мы поворачиваем на place Jean Jaures, а оттуда по rue Foch выходим к золотистой миниатюре

парижской Триумфальной Арки. Седрик шагает слева от меня, пичкая

ценной информацией. Я узнаю, что город был основан в 985 году династией

тулузских графьев. Chateau d’Eau, который предстает перед нами во всей

красе, венчая Promenade du Peyrou, был воздвигнут немного позже и теперь

является символом города. Я спрашиваю, что можно прикупить как

типичный сувенир из Монпеллье.

– Для хорошего человека? – зачемто уточняет Седрик.

– Да. Для мамы.

– Тогда ничего. Плохому можно привезти «Grisettes de Montpellier», маленькие невкусные конфетызуболомки. Это, пожалуй, единственный

местный сувенир. Монпеллье не туристический город. Если захочешь, я

отвезу тебя в Ним, в ЭгМорт или в Сан Гийем де Дезер. Там эта индустрия

более развита.

– Я еще здесь не все посмотрела, – притормаживаю разохотившегося гида

я.

Мы спускаемся по выложенной камнями дорожке. Седрик обещает

обогатить мою эрудицию посещением старейшего во Франции

медицинского университета. Постройка 1180 года, устремляющаяся в небо

двумя старинными башнями, действительно впечатляет. Она бы отлично

гармонировала со средневековыми католическими монахами в темных

одеяниях и рыцарями на породистых скакунах. В нашем 21 веке это здание

выглядит затерявшимся гостем из прошлого. Я прошу Седрика запечатлеть

мою довольную физиономию на фоне исторического достояния. Дальше

наш путь лежит в Jardin des Plantes[9], который расположен через улицу.

Мы неспешно бредем по кипарисовой алее. Утренние волнения улеглись, в

моей душе царит покой и умиротворение. Я наслаждаюсь прогулкой, южным солнцем и новыми впечатлениями. И даже внешность моего

спутника не вызывает прежней антипатии. Мы усаживаемся отдохнуть на

каменной скамейке в тени какогото неизвестного мне пахучего растения.

На плоском лепестке разлапистого желтого цветка два мотылька

экзгибициониста самозабвенно предаются любви. Мне становится не по

себе от откровенности этой сцены, которую я наблюдаю в обществе

малознакомого мужчины. Как будто он, пригласив меня к себе в гости, намеренно включил платный канал.

– Я в детстве однажды собрал гусениц и посадил в банку, чтобы они

превратились в бабочек, – говорит малознакомый мужчина, мгновенно

развеивая неловкость.

– И во что превратились? – улыбаюсь я.

– В гниль, – смеется он.

– А я ловила в речке головастиков и выращивала из них лягушек, –

неожиданно откровенничаю я.

– Удачно?

– Не очень. Лапки у них выросли, а хвостики не отвалились.

– Может быть, тебе удалось вывести новый вид хвостатых лягушек?

– Кстати о лягушках. У нас считается, что французы только ими и

питаются. А я до сих нигде в меню этой экзотики не встречала.

– Тут в Монпеллье их не готовят. Зато могу предложить типичные moules frites или какихнибудь морских гадов.

– Хочу moules frites, – выбираю я, – В учебниках про них тоже писали.

– Отлично. Идем?

Мы возвращаемся на place Jean Jaures и размещаемся в маленьком уютном

ресторанчике. Седрик заказывает жареные колечки кальмара, обещанные

мидии с картофелем фри и бутылку розового вина. Официант

дополнительно приносит кувшин с водой, в которой плавают полукруглые

кусочки льда. Я жую кальмар, запивая вином, и постепенно наполняюсь

теплой, бурлящей, рвущейся наружу радостью. Седрик рассказывает мне, что в детстве одноклассники дразнили его циклопом, одноглазым и

пиратом. Он сначала дрался, отстаивая свои права, а потом смирился и

научился относиться с юмором к собственной внешности.

– Ты знаешь, очень забавно наблюдать, как меняется зазывное выражение

лица девушки, стоит мне снять очки.

Седрик смеется с наигранным безразличием, но ято помню, что вчера ему

было не до смеха, когда я вынудила его разоблачиться.

– У тебя нет девушки? – интересуюсь я после третьего бокала.

Он мотает головой, выуживая вилкой из раковины оранжевое тельце

молюска.

– Мы расстались два года назад. Она хотела жить на юге, а меня работа

вынуждала оставаться в Париже.

– Разве это причина для расставания?

– Когда нет любви, причиной может стать все что угодно.

Мне хочется спросить, с какой стороны ее не было, но я напоминаю себе, что меня это совершенно не касается. Мой врожденный такт сдерживает

меня от неуместных вопросов, зато, откуда ни возьмись, вылезает не

присущая мне в принципе болтливость, и я выкладываю Седрику всю

подноготную своих отношений с Антоном. Он внимательно слушает, время

от времени неодобрительно качая головой и вздыхая. К счастью вино

заканчивается до того, как я успеваю выложить еще и дурацкую историю с

Лораном и окончательно выставить себя на посмешище. Нам приносят

разноцветные шарики мороженного. Я смотрю на Седрика, и он уже не

кажется мне таким непривлекательным. Хотя и привлекательным еще тоже

не кажется. Может быть, после второй бутылки он чудесным образом

преобразился бы в мужчину моей мечты. Но узнать этого мне не дано. Он

платит по счету, и мы выходим из ресторана.

– Спасибо за экскурсию. Очень познавательно.

– Мы еще не все достопримечательности посетили, – возражает Седрик.

– Оставим чтонибудь на другой раз.

От выпитого на жаре алкоголя, у меня в висках образуются две

металлические гирьки. Они раскачиваются и звенят, больно ударяясь о

черепушку. Мне хочется уткнуться гудящей головой в подушку и

задремать. Седрик считает своим долгом проводить меня до отеля.

Остановившись у входа, он просит у меня разрешения позвонить завтра. Я

милостливо даю это разрешение. В глубине желудка, заполненного до верху

розовым вином, плещется возродившаяся femme fatale.

После освежающего душа я заваливаюсь спать и просыпаюсь только часа

через два от телефонного звонка. Мой мобильник выплясывает на спине, подпевая себе. Я отвечаю сонным голосом. В трубке беснуется мама.

– Где ты? Почему не звонишь? Что случилось?

– Мам, не кричи, все в порядке, – невнятно бубню я.

– Чем ты там занимаешься?!

– Сплю.

– В это время? Ты с мужчиной что ли?! – в мамином голосе дрожит такое

негодование, как будто я арабская девица, девственность которой трепетно

хранится для будущего мужа, который отдаст за это богатство десять

верблюдов.

– С каким мужчиной, мама, о чем ты. Я устала и решила устроить себе

сиесту, – оправдываюсь я.

– Сиесту! Слов уже иностранных набралась! Почему не звонила? –

продолжает буйствовать мой родной педагог.

– Работы много, – привожу я единственный веский аргумент, который

может воздействовать на маму.

– Ну, времято матери позвонить могла найти. Я же переживаю!

– Извини, мам.

– Антон звонил, – неохотно выдает родительница новость, которая по ее

мнению должна заставить меня взмыть до потолка.

– Чего хотел? – безразлично спрашиваю я.

– С тобой поговорить. Он с товарищами по БМВклубу отправляется в

двухдневную поездку по Латгалии. Хотел пригласить тебя с собой.

Вот оно женское счастье! БМВклуб это тусовка обладателей одноименных

автомобилей. Тут следует, однако, заметить, что автомобили эти не

новенькие X5, а раритетного вида старички с заклеенными лейкопластырем

фарами, незакрывающимися багажниками и залатанными сидениями.

Собравшиеся вместе они напоминают группу пациентов травмопункта.

Антон являлся гордым обладателем престарелой «тройки» с выбитым

задним окном и гордой надписью «Попробуй догони» на поцарапанном

боку, что позволяло ему и его любимице участвовать в тусовках

популярного клуба. В свое время я пару раз «путешествовала» с ними, спала на матрасе в спортивном зале таллиннской школы и питалась

запасенными заранее сплющившимися в рюкзаке бутербродами.

– И что ты ему сказала?

– А что я могла сказать! – возмущается мама, – Сказала, что ты в Париже

по работе.

Хе, хе, так ему и надо, любителю спартанского секса на матрасе. Он в

латгальском захолустье, а я в Париже! А точнее вообще на юге Франции.

– Ты когда приедешь? Он обещал перезвонить.

Спешу и падаю, ломая ноги. Именно ради этого звонка и надежды на

групповуху с насекомыми под звездным небом.

– Не знаю пока еще.

Мама горестно вздыхает. Она боится, что изза моей нерасторопности мы

упустим ценного Антона. Я прощаюсь и нажимаю отбой. Если раньше мое

презрительнопренебрежительное отношение к Антону обосновывалось

виртуальным романом с красавцем Лораном, то теперь по сути особой

причины воротить нос у меня нет. Если только рассматривать одноглазого

Седрика как более перспективную альтернативу. Эх, жизнь наша жестянка, или как сейчас принято говорить «жесть».

В дверь стучат. Странно, я вроде ничего не заказывала. Может быть, услужливые клерки притаранили очередные просроченные новости? На

пороге мнется мальчикпортье с огромным букетом белых роз.

– Добрый день. Это вам велели передать.

– Кто?

– Не знаю. Какойто мосье.

Ну, да, явно, что не мадам. Я благодарю мальчика, забираю букет и

захлопываю дверь. Поиск карточки не увенчивается успехом. Кто же этот

таинственный поклонник, угадавший мои любимые цветы? Даже при всей

моей наивности представить себе, что это дар раскаявшегося Лорана я не

могу. Остается мой разноглазый друг. Это, конечно, мило с его стороны, но

рассчитывать на взаимность вряд ли позволит. Скажу завтра «спасибо», когда он позвонит, и дело с концом. Я смотрю на крупные головки цветов с

нежными бархатистыми лепестками. Вот вам и день благоприятный для

любви. Антон зовет меня в палатку, Седрик преподносит розы. И только от

Лорана, который мне понастоящему интересен, нет никаких вестей. Закон

подлости действует в полную силу.

На следующий день звонок Седрика застает меня в душе.

Бесперспективный ухажер приглашает мне поехать в Сан Гийем де Дезер, живописный средневековый городок в сорока минутах езды от Монпеллье.

Я неожиданно для себя соглашаюсь. Он ждет меня в холле безупречно

одетый и причесанный, распространяющий приятный аромат какогото

парфюма. Когда я подхожу ближе, он вдруг ни с того ни с сего делает

попытку меня поцеловать. Я отступаю, недовольно сдвинув брови. Что он

себе вообразил!

– Если ты думаешь, что, подарив мне цветы.., – начинаю я пылкую речь в

защиту своих чести и достоинства.

Седрик смеется, оголяя ровный ряд зубов.

– Я ничего не думаю. Просто это местная традиция – три символических

поцелуя при встрече. Извини, вышло чисто автоматически. Я забыл, что ты

к этому не привыкла.

– Нуну, – недоверчиво качаю головой я, не готовая сдать позиции.

– Тебе понравились розы?

– Угу. Я люблю белые.

– Значит, я угадал. Идем?

В машине я расслабляюсь и постепенно ввязываюсь в разговор. Болтать с

Седриком удивительно легко. Не стремясь произвести впечатление, я

остаюсь с ним самой собой, такой, какая я есть на самом деле со всеми

моими незначительными недостатками и многочисленными достоинствами.

За дорогу туда я даже успеваю поведать ему о своей нетривиальной

детской мечте. Когда мои одногодки мечтали о славе актрисы или певицы, я хотела быть старушкой. Обыкновенной маленькой иссохшей с палочкой и

крошечной пенсией, которой хватало бы на кашу и хлебушек. Вот такое вот

неординарное желание. Мама тогда серьезно размышляла о том, чтобы

показать ребенка психиатру.

– Ну, почему же. С точки зрения психологии вполне объяснимое

стремление, – замечает Седрик, следя своим одним с половиной глазом за

дорогой, – Просто тебя пугала ответственность взрослой жизни. Тебе

хотелось побыстрее перескочить этот сложный этап.

– А ведь и правда. И почему мне никогда не приходило это в голову?

– Просто ты об этом не задумывалась.

Седрик паркует свою маленькую машину на стоянке, и мы поднимаемся по

каменистой дорожке в город. Сан Гийем не похож ни на блистательный

Париж, ни на солнечный Монпеллье. Его узкие улочки в метр шириной, подоконники крошечных окон, уставленные горшками с цветами,

сувенирные лавочки, старинная церковь, все так и пропитано историей. Мы

едим блинчики в маленьком кафе напротив церкви под сенью древнего

платана. Дерево такое старое, что наверно его детство пришлось на времена

Инквизиции. Когда мы заканчиваем еду, небо хмурится, откуда ни

возьмись налетает холодный ветер. Мы спешим к машине, но первые

тяжелые капли застают нас на пол пути. Они бьют по затылку, скатываются

по волосам за шиворот, растекаются мокрыми пятнами по одежде.

Оказавшись, наконец, под укрытием салона машины мы вытираемся

нашедшимися под рукой бумажными салфетками. Струи дождя стучат по

крыше и струятся по оконным стеклам, отгораживая нас от внешнего мира.

Лицо Седрика в полуметре от моего и в какойто момент я чувствую, что

он хочет меня поцеловать. На сей раз у него на уме точно не символическое

соприкосновение щеками. Он поворачивается в анфас, и я вижу прямо

перед собой его больной левый глаз с розоватым белком. Хоть уже и

виденный однажды этот физический дефект, на сей раз пугает меня еще

больше. Должно быть, я даже вздрагиваю. Во взгляде Седрика мелькает

чтото, он резко отстраняется. Машина трогается, посылая во все стороны

фонтаны брызг.

Мы молчим. И это уже не мы, а он и я по отдельности. Я понимаю, что

Седрик хочет от меня того, что я не в силах ему дать. Природная

брезгливость не позволяет мне даже представить, что человек с таким

опухшим красным глазом может прикоснуться ко мне.

– Извини, – зачемто говорит он, разбивая тишину.

– Тебе не за что извиняться. Но я должна тебе сказать… У нас не выйдет

никаких отношений. Вопервых, я совсем недавно рассталась с мужчиной, который был мне дорог, и я не готова к чемуто новому.

– Вовторых, ты считаешь меня уродом.

Да, я считаю тебя уродом. Да, меня бросает в дрожь от твоего вида. Но как

же тяжело тебе это сказать.

– Извини.

– Ничего страшного. Я знал, что так и будет.

– Мы всего два дня знакомы. Ты забудешь, встретишь девушку лучше

меня, – пытаюсь я усластить пилюлю.

– Тебе так кажется, – немного не впопад вздыхает он, – Скажи, а кто он, этот мужчина, с которым ты рассталась?

Ну, вот, не рассказывать же ему про подлый обман Лорана и мою

наивность!

– Он.. Он – француз, живет в Париже, – неохотно выдаю я.

– Красивый?

– Красота в мужчине не главное, – лицемерю я, – Моя мама говорит, что

мужчина должен быть чуть лучше обезьяны.

– Я, выходит, хуже, – делает неутешительный вывод Седрик.

– Да, нет, но..

– Ты еще его любишь?

Люблю ли я Лорана? Сложный вопрос. В то время, что мы тесно общались, я испытывала к нему очень сильные чувства. Не зря же до последнего не

верила в его предательство. А теперь.. Наверно какойто огонек еще

теплится в испепеленной пожаром душе. Я пожимаю плечами.

– А за что ты его любишь? – продолжает эту череду странных вопросов

Седрик.

– Любят не за чтото, а просто так, – кидаю я еще одну неписанную

истину.

– Ну, что для тебя было важнее, его внешность или внутренние качества?

– настаивает он.

– И то и другое. Все вместе.

– Ясно.

Мы продолжаем путь в тишине. Я чувствую, что Седрик отгородился от

меня невидимой стеной, и чтото у меня внутри опечаленно сжимается в

клубочек. Хотя с чего бы мне печалиться, надо радоваться, что удалось

избавиться от нежелательного ухажера. Мне както не радуется.

Седрик подвозит меня к входу в отель. Дождь прекратился так же

неожиданно, как и начался. Над Монпеллье разворачивает свои лучи

жаркое летнее солнце.

– Знаешь, Марина, я подумал, может быть, ты согласишься, чтобы мы

остались просто друзьями? – произносит Седрик, опустив глаза, – Пока ты

здесь, я повожу тебе по окрестностям. Ты ведь без машины.

Неизвестный орган, свернувшийся было в клубок, довольно разжимается.

– На друзей я согласна.

Седрик улыбается.

– Тогда приглашаю тебя сегодня вечером на дружеский аперо.

– На дружеский чего?

– Аперитив. Бокал чегонибудь.

– Хорошо.

– Я заеду за тобой в восемь.

Я поднимаюсь по ступенькам, захожу в свой номер. Мой взгляд упирается в

празднично пышный как торт с взбитыми сливками белый букет. С цветами

он всетаки угадал. В нем вообще много плюсов, но один единственный

жирный минус перечеркивает их все разом. Он спросил меня, за что я

полюбила Лорана. За внешность, потому что она полностью отвечала моему

представлению о прекрасном принце (не хватало белого коня, но как

выяснилось позже, мой герой состоял в клубе верховой езды), и за

проявленное внимание к моей скромной персоне. Этих двух элементов

было уже вполне достаточно, чтобы состряпать на скорую руку любовное

зелье. Но Лоран кроме всего прочего оказался еще интересным глубоким

человеком и, насколько я могла судить по нашим виртуальным забавам, искусным любовником. Этакий вариант «все включено». Куда же, спрашивается, все делось? Или, если задать вопрос подругому, откуда

взялись все эти замечательные положительные качества у свиньи

обыкновенной? Как я могла не углядеть за блистательным фасадом

безответственного труса и бабника? Как не расслышала в заливистых речах

фальши? С другой стороны, откуда взяться опыту в таких делах, когда за

всю свою сравнительно длинную жизнь мне довелось иметь дело только с

тремя мужчинами. Если, конечно, тех особей можно было назвать

таковыми. С первым, толстым, задиристым одноклассником, я начала

встречаться в старшей школе исключительно из стремления быть такой как

все. Мы танцевали вместе на выпускном вечере, пили пиво из одной

бутылки на двоих и готовились к вступительным экзаменам на мамином

диване. Сомнительные заслуги этого экземпляра исчерпывались неудачной

попыткой научить меня курить и удачным (в плане желаемого результата, а

не желаемых ощущений) освобождением от гнета уже немодной в том

возрасте девственности. Почему мы расстались, я уже даже не вспомню, просто судьба развела наши дорожки в разные стороны. Моя потянулась на

филологический факультет государственного университета, а его в

непроходимые дебри компьютерных наук. Взамен потерянного кавалера та

же судьба подкинула мне другого. Этот был значительно тоньше и

фигурой, и мировоззрением. Он играл на скрипке, и его фамилия

красноречиво заканчивалась на «штейн». Он водил меня на концерты

классической музыки, где я втихаря пощипывала себя за бок, чтобы не

заснуть, разразившись богатырским храпом. На один большой праздник

этот представитель творческой интеллигенции привел меня знакомиться с

родителями. Папа, какойто важный начальник, с полагающимися по

должности пузом и лысиной смерил меня неодобрительным взглядом и за

весь вечер не произнес в мой адрес ни одного слова. Мама наоборот, закрывая рот, только чтобы прожевать кусочек кошерной баранины, живописала мне все достоинства своего ненаглядного сына, особенно

подчеркивая его молодость и неготовность к серьезным отношениям. Надо

заметить, что на тот момент я тоже не испытывала огромного желания идти

под венец с этим «штейном», но его официально утвержденная

вышестоящей родительской инстанцией «неготовность» меня задела и в

конечном итоге привела к разрыву. Ну, а дальше был небезизвестный Антон

из Даугавпилса, любимчик моей мамы. Так что мой опыт «серьезных

отношений» не мог сравниться с достижениями героини некогда любимого

мною опять же французского кино Анжелики маркизы ангелов. Он не

дотягивал даже до Ленкиного послужного списка, включавшего в себя

десятка два имен. Возможно, мне не хватало активности и инициативы, или

же я просто была не достаточно страстной натурой. Ну, что ж вот теперь я

эту инициативу проявила, вылезла из кокона своего домашнего халата, расправила ослабевшие за годы простоя крылышки и что? И ничего. Или