Кофе с круассаном

хлебаю в стороне свое шампанское. Пузырьки по обыкновению щекочут

нос. Лоран общается с грудастой мадам долго, недопустимо долго. Мне

вспоминается фраза его предполагаемой сестры Лизы про очередную

блондинку. Если с Лорана сняты обвинения в обмане и симуляции

собственной смерти, то это еще не значит, что над его головой можно

смело водружать нимб. Ярлык бабника на нем держится прочно. Ревность и

обида сражаются в моей душе за право главенствования. Они солидарны в

одном – надо повернуться и уйти, оставив его с этой блондинкой. Пусть

она будет очередной, а не я. Я не очередная. Я единственная и

неповторимая. К горлу медленно, но целеустремленно как войско

захватчиков подползают слезы. Я отворачиваюсь, давясь остатками

шампанского.

– Извини, это давняя подруга, – раздается совсем рядом голос Лорана, –

Мы не виделись лет десять.

– Подруга? – туповато переспрашиваю я, не решаясь поверить в такую

удачу.

– Концерт уже заканчивается. Если хочешь, поедем куданибудь в другое

место, – предлагает он.

Если часа три назад я была готова идти за Лораном куда угодно, а минут

сорок назад я даже почти решилась нарушить святое для каждой

уважающей себя женщины «на первом свидании нини», то эпизод с

блондинкой вылил на голову замечтавшейся девушке ушат холодной воды.

– Знаешь, я устала, – честно признаюсь я.

– Хорошо. Я отвезу тебя. Где ты остановилась?

– В «Метрополе».

– Отлично, совсем не далеко от меня. Поехали?

Я киваю и мы вторично прорубаемся сквозь толпу, чтобы попасть к

машине. Оказавшись внутри, я облегченно вздыхаю.

– Тебе не понравилось? – спрашивает Лоран, заводя мотор.

Я не успеваю ответить, потому что одновременно с мотором включается

радио и орет благим матом.

– Понравилось, – кривлю душой я, дождавшись, когда Лоран сделает

потише, – Просто я никого не знаю.

– Ну, как это не знаешь! Я же тебя всем представил. Они – классные

ребята. Жалко, что не было Сида. Он мой лучший друг, мы дружим с

детства. Ты еще долго собираешься оставаться в Монпеллье?

Я пожимаю плечами.

– Я хотел бы еще тебя увидеть, – говорит он голосом змия искусителя.

– Я тоже хотела бы, – трепещу я, любуясь его профилем.

«Ягуар» тормозит у ступенек отеля. Любой режиссер, задавшийся целью

снять романтическую мелодраму поставил бы в этом месте сценария

поцелуй. Мы водворяем идею в жизнь, блестяще справляясь со своими

ролями. Особенно отличается искушенный в подобных делах Лоран, шустрые пальцы которого в рекордно короткие сроки добираются до

застежки моего непрезентабельного лифчика. Отстаивая свою девичью

честь и инкогнито престарелого белья, я мягко отстраняюсь. Надо

признаться, что главным аргументом служит дряхлый лифчик. Если бы не

он, я бы наверно всетаки сдалась на милость соблазнительного

победителя. Очень уж хочется, прямо, пардоньте, до боли в междуножье.

Слава Богу, что Лоран не догадывается об истинной причине моего отказа.

– В каком ты номере? – вопрошает он, неохотно отрываясь от меня, – Я

позвоню тебе завтра утром.

– В 215.

– Я позвоню сразу, как проснусь. Съездим вместе куданибудь.

– Хорошо. Я буду ждать.

Я останавливаюсь на ступеньке, чтобы махнуть ему рукой на прощание.

Лоран улыбается мне, сверкая ровными белыми зубами, и посылает

воздушный поцелуй. Я влетаю в отель. Внутри кипит самое настоящее

человеческое счастье, переполняя меня до ушей. Его так много, что оно

грозится выплеснуться и затопить все вокруг, окатив сонный

обслуживающий персонал счастливой волной. В номере я уже никого не

стесняясь, пускаюсь в пляс. Оказывается, мечты всетаки сбываются. Я не

зря приехала во Францию. Плескаясь в теплой ванне, я вдруг вспоминаю, что какойто неизвестный, представившись Лораном, общался со мной

целый год. И надо сказать, общение это было тесным и даже интимным. На

безоблачном горизонте счастья зарождается грозовое облачко. Я перестаю

напевать себе под нос веселый мотив. Кто этот человек? Почему он так

поступил? А что если он знает, что я здесь, наблюдает за мной и передает

мне странные послания посредствам газетных гороскопов? Грозовая туча

растет и хмурится. Я стараюсь отогнать ее. Это все выдумки начитанного

мозга, в жизни таких шпионских страстей не бывает. По крайней мере, у

безобидной латвийской переводчицы. Надо выкинуть весь этот бред из

головы и подумать о приятном. Приятное для меня на данный момент это

Лоран. Я пересматриваю в памяти пленку сегодняшнего дня, особенно

акцентируя внимание на моментах более нашего близкого общения. Сон

заворачивает мое разгоряченное тело в мягкое одеяло и уносит меня в мир

грез.

Утро застает меня с довольной улыбкой на губах. Я сладко потягиваюсь, выбираюсь из объятий постели и направляюсь в душ. В голове блаженная

пустота, в которой кувыркается имя Лорана. Я крашусь и одеваюсь к

завтраку. На часах девять. Скорее всего, мой герой еще дремлет. Надо

успеть быстренько позавтракать, чтобы не пропустить его звонок. На ручке

двери опять болтается пакет с газетой. Я сую его подмышку и спускаюсь в

ресторан. За круассаном и фруктами разворачиваю последнюю страницу.

Мой астрологический прогноз не подчеркнут и особой смысловой нагрузки

не несет. Я вздыхаю с облегчением. Вчерашние страхи кажутся мне

смешными. Я заканчиваю завтрак и спешу обратно в номер. Стоит мне

войти, как телефон на тумбочке заливается ласкающим ухо звоном. Я

хватаю трубку.

– Привет. Как ты?

Приготовленная улыбка гаснет. Это Седрик, про которого я уже успела

благополучно забыть.

– Нормально, – мой голос, должно быть, выражает разочарование.

– Я хотел бы пригласить тебя в гости, – продолжает он бодрым тоном.

Ну, вот, еще чего не хватало. Решил наверно стрясти с меня плату за

оказываемую спонсорскую помощь. Нет уж, мосье, закатайте губу обратно.

– К одним моим друзьям, – заканчивает фразу Седрик.

– Я бы с удовольствием, но сегодня никак не могу, – стандартно

отмазываюсь я.

В трубке неловкое молчание. Видимо, он не ждал отказа, не мог

предположить, что у меня могут найтись тут какието дела.

– В другой раз, – легкомысленно обещаю я.

Мне хочется побыстрее закончить этот ненужный разговор, чтобы ни дай

Бог не пропустить звонок Лорана.

– Хорошо. Как скажешь, – говорит Седрик непривычно сухо.

Он явно обижен. Ну, и пусть. Я никогда ничего не обещала этому

одноглазому пирату, ни сундучка мертвеца, ни бочонка рома. Я вешаю

трубку и смотрю на часы. Десять утра. Через час длинная стрелка

перемещается на одиннадцать. Еще через час на двенадцать. Трудно себе

представить, что наш богатырь дрыхнет до полудня. Но я всетаки

пытаюсь. Тупо сижу на кровати и погрызываю ногти. От хорошего

настроения, как и от приличного маникюра не остается ни следа. «Что так

трудно позвонить?» сверлит мозг навязчивая мысль. Мне вспоминается

освоенный в молодости постулат относительно мужского поведения. Если

мужчина не звонит, это не значит, что он пошел за хлебом, поскользнулся

на рельсах, и ему как Берлиозу отрезало трамваем голову. А без головы, как известно, не оченьто позвонишь – говорить не чем. Из факта молчания

телефона можно извлечь только одну неутешительную, но справедливую

истину – мужчина не хочет звонить. Почемуто в этот, столь логичный и

обыденный вариант, нам женщинам бывает поверить гораздо труднее, чем в

историю с трамваем. Беспристрастные часы передвигают часовую стрелку

еще на одно деление вперед. Лорану по неизвестным мне причинам все еще

«так трудно позвонить». Я начинаю жалеть, что не взяла его номер, но тут

же одергиваю себя. Еще не хватало самой навязываться. «Может, он опять

разбился в авиакатастрофе?» выдает новую оптимистичную мысль

напряженно трудящийся мозг.

Устав сидеть в номере и проголодавшись, я выхожу в ресторан на свежем

воздухе, предварительно предупредив консьержа позвать меня, если будут

звонить. Официант подает мне меню. Мда, французский быт в отсутствии

Седрика оказывается не по карману бедной латвийской переводчице.

Независимая женщина гордо заказывает салат и бокал самого дешевого

вина. Метрдотель с забавными бакенбардами предлагает мне пересмотреть

свой выбор, потому что затребованное вино на его взгляд никак не

сочетается с заказанным салатом. Гораздо лучше сочетаться будет белое на

9 евро дороже. Я не иду на поводу и от своего решения не отказываюсь.

Девять евро это полторы страницы перевода. Как только я берусь за салат, который в соответствии с названием состоит на 90% из зеленых листьев и

мог бы, наверно, нереально обрадовать какогонибудь кроликагурмана, ко

мне подбегает консьерж и зовет к телефону. Сердце радостно

подскакивает.

– Алло? – вибрирующим от надежды голосом отвечаю я.

– Это опять я.

Черт бы побрал этого Седрика! Что опять ему понадобилось? Всю душу

уже растравил.

– Я подумал, может быть, ты уже освободилась.

Первый мой порыв – нагрубить и бросить трубку. С другой стороны

перспектива просидеть целый день, ожидая у моря погоды и жуя дешевые

салатные листья, меня совсем не радует.

– Ну, почти что, – неуверенно тяну я, еще окончательно не решившись

покинуть боевой пост.

– Отлично. Я заеду через час?

– Ладно.

Если Лоран всетаки позвонит, я попрошу портье передать Седрику, что у

меня поменялись планы и я уехала. Я плетусь доедать свои лопухи и

допивать несочетающееся с ними вино. Лоран так и не объявляется, очевидно, забывшись на печи богатырским 33летним сном. Седрик, по

обыкновению, ожидающий меня в холле, кажется мне поникшим и совсем

несимпатичным. Мы обмениваемся на сей раз ничего не выражающими

«словами» и идем к машине. В дороге мы молчим както скованно и

неловко. Я начинаю жалеть, что поехала. Машина выезжает за пределы

города. Я не спрашиваю, к каким таким друзьям он меня везет, мне

совершенно все равно. В душе расползается липкий комок разочарования.

Я горюю о безответственном Лоране. Седрик, судя по выражению лица, тоже о чемто горюет. «Мини Купер» съезжает с асфальтированной дороги

на земляную и тормозит у двухэтажного домика, приютившегося под тенью

фиговых деревьев.

– Вот и приехали, – констатирует Седрик.

– Куда? Ты не сказал мне, что это за друзья.

– Это не друзья. Это мои родители.

– Что? Ты что с ума сошел?! Мы так не договаривались! Я никуда не

пойду.

Он, как будто не слыша моих возмущенных возгласов, вылезает из машины.

На крыльце возникает пожилая женщина. Пути к отступлению отрезаны.

Мне ничего не остается, как выйти следом. Седрик обменивается с

матерью традиционными поцелуями.

– Мама, это Марина, – представляет он, – Марина, это моя мама Одетт.

– Очень приятно, – лицемерно бормочу я, подставляя по очереди обе

щеки.

– Мне тоже. Проходите.

Я прохожу в дом, строя Седрику недовольные гримасы. Он улыбается в

ответ. В коридоре нас встречает представительный седовласый господин в

свитере поверх рубашки, с повязанным на шею платком. Этот типичный

персонаж старого французского кино приходится Седрику отцом. Он

радушно приветствует меня, провожая в гостиную. Мадам Одетт

возвращается к плите. Это невысокая очень ухоженная женщина, которая

должно быть в молодости была красавицей.

– Седрик, покажи пока гостье дом. У меня телятина тушится, я не могу

отойти, – командует она.

Седрик берет меня за локоть. Я послушно плетусь следом в надежде урвать

таки момент и выплеснуть на него переполняющее меня возмущение. Мы

выходим в сад. По обе стороны крыльца выседают в больших глиняных

горшках разлапистые пальмы. Вдоль забора тянутся заросли бамбука.

Зеленая лужайка напоминает ровный мягкий ковер, по которому можно

пройти к бассейну. В воздухе витает аромат чайных роз, а сами виновницы

прячутся от солнца под сенью фиговых и персиковых деревьев. Этакий

кусочек рая на отдельно взятом садовоогородном участке.

– Если хочешь, можно искупаться в бассейне, – предлагает Седрик, про

которого я, раззявив рот, уже успела позабыть.

– Послушай, ты зачем вообще меня сюда привел? – выступаю я.

– Познакомиться, – продолжает улыбаться он.

– Зачем мне знакомиться с твоими родителями? Они наверняка возомнят, что мы встречаемся.

– Ну, это уже моя проблема. Тебя она не должна волновать. Моя мама

отлично готовит. Ты поужинаешь лучше, чем в ресторане.

– Ты мне говорил, что живешь у друга! – вспоминаю я еще один аргумент

не в его пользу.

– Так оно и было. Я провел пару дней у приятеля, потом переехал к

родителям. Марина, не волнуйся, никто тебя ни к чему не принуждает.

Поужинаем и поедем.

– Нуну, – раздраженно мычу я.

Знакомство с родителями это всегда напряг. Я до сих пор вспоминаю

веселенькую семейку «штейнов» и их своеобразное гостеприимство. Но

тогда я страдала ради светлой идеи заполучить их ценного сынка. А тут

ради чего мне придется скованно улыбаться мадам Одетт и мосье Жану, хвалить их телятину и трепетно следить за тем, чтобы ни дай бог не

посадить жирное пятно на белоснежную скатерть? Кроме всего прочего

мне наверняка предстоит традиционная экзекуция каверзными вопросами, цель которых определить достойна ли неизвестная девушка их

распрекрасного отпрыска. Больше всего меня бесит тот факт, что виновник

моих волнений сверкает от радости как медный таз. Я раздуваюсь как

хомяк и отказываюсь поддерживать беседу.

– Вот вы где, молодежь, – доносится до нас голос мосье Жана, – Успеете

еще окунуться до ужина. Как вы, Марина, не против?

Хомяк против.

– Я не захватила с собой купальника.

– Что же Седрик не предупредил вас, что у нас бассейн?

Ваш замечательный Седрик вообще ни о чем меня не предупредил, погрузил в машину как барана и привез. Бессовестный произвол!

– Я забыл, па, – отвечает за меня Седрик, – Мы лучше пойдем посмотрим

твою мастерскую.

Ага, страшно интересно. Мосье Жан удовлетворенно хмыкает и ведет нас в

гараж показывать, как он из «Фиата» при помощи подручных средств

мастерит «Феррари». Я хлопаю тщательно намазанными тушью (в планахто

была романтическая встреча с Лораном, а не пенсионная тусовка с

родителями Седрика) ресницами и тщательно стараюсь изобразить живой

интерес. Живой не получается. Получается бьющийся в смертельной

агонии. Я подавляю зевки стандартными « ah bon? », « c’est vrai?» и « ah ben dis donc[14]». Впрочем, мосье великого механика и такая вяловатая

реакция вполне устраивает. Когда испытание гаражом заканчивается, я

успешно перехожу на второй, более сложный, уровень – общение с мамой.

Мадам Одетт, успевшая к этому времени дотушить пресловутую телятину, берется продемонстрировать мне свою коллекцию птичек. На двух

стеклянных стеллажах выставлены разнообразные миниатюрные фигурки

пернатых.

– Очень красиво, – примитивно хвалю я.

– Я собираю их уже десять лет. У меня есть птички из хрусталя, металла, ракушек и даже из лавы. Вот эту черненькую я привезла из поездки на

Везувий, – рассказывает мадам.

– Здорово.

– А вы надолго во Франции, Марина? – неожиданно переходит она.

– На две недели. У меня отпуск, – на ходу выдумываю я.

– Наверно сложно работать переводчиком?

Вот те и на! Родители уже в курсе моего рода деятельности. Похоже, это

знакомство не случайность, а тщательно просчитанный ход.

– Да, нет, не очень. Как и везде есть свои плюсы и минусы.

– А я всю жизнь отработала врачом.

– Вот это мне кажется, действительно сложно, – честно признаюсь я.

– Да, нет, что вы, – улыбается мне она.

У нее такая же лучезарная теплая улыбка как у сына. И вообще она

неожиданно начинает мне нравиться. Мы говорим о трудностях наших

профессий, о погоде и немножко о Латвии.

– Ой, я забыла положить клубнику в миксер, – спохватывается мадам

Одетт, – Я вас оставлю на минутку.

– Конечно.

Я рассматриваю коллекционных птичек. Мое внимание привлекает

лохматая ворона в шляпе. Я беру ее в руку, чтобы пощупать из чего она

сделана. Непокорная птица, скандируя мысленно «врагу не дается наш

гордых варяг» выскальзывает из моих пальцев и планирует на кафельный

пол. В результате неудачного приземления обнаруживается, что состряпана

ворона из глины, вследствие чего падение выливается для нее потерей

обоих конечностей. Я воровато оглядываюсь. Мадам Одетт все еще занята

на кухне. Седрик с отцом застряли в мастерской. Я поднимаю

искалеченную фигурку и пытаюсь установить ее так, чтобы травма не

бросалась в глаза. Упрямая ворона падает, расталкивая собратьев. Не

хватает еще, чтобы за этим позорным занятием меня застала хозяйка

коллекции. Подумает, понаехала тут из Богом забытой страны и давай

крушить то, что люди наживали годами. К счастью воронаинвалид, в конце

концов, всетаки удерживается на своих отбитых конечностях.

– Ну, вот десерт почти готов, – сообщает мадам Одетт, появляясь в

комнате.

– Может быть чтонибудь помочь? – предлагаю я, чтобы хоть както

компенсировать невольно нанесенный ущерб.

– Нет, не беспокойтесь. Вы знаете, Марина, – она подходит ко мне ближе,

– Седрик очень много о вас рассказывал. Он к вам очень серьезно

относится.

– Приятно слышать.

Хотя мне совершенно неприятно. Сейчас тут без меня меня поженят.

– Он очень хороший мальчик. Знаете, другие с такими физическими

дефектами обозляются на весь мир, а он нет. Он очень добрый. И

способный. У него отличная работа в Париже. Я только переживаю, что он

там совсем один. Он, конечно, взрослый, самостоятельный, но мне как

любой матери хотелось бы, чтобы с ним рядом был ктото, кто мог бы

позаботиться о нем.

Мне представляется Седрик, сидящий вечером в пустой темной квартире у

окна и разглядывающий своим маленьким недоразвитым глазом поток

машин на улице. Жалость сжимает тисками мое сердце. Но что я могу

сделать? Что сказать заботливой матери? Что я приехала к совсем другому

мужчине и кроме него мне никто, включая ее сына не нужен?

– Я понимаю, – дипломатично киваю я.

– Пойдемте за стол? – меняет тему мадам Одетт, завидя приближающихся

Седрика и мосье Жана.

Мы рассаживаемся за столом на терассе. Хозяйка подает entrée – овощной

крем, в который макаются поджаренные гренки. На аперитив предлагается

белое вино или виски. Я выбираю первый вариант. Сразу после entrée мадам Одетт приносит обещанную телятину с фасолью. К мясу положено

красное вино, которое мосье Жан долго расхваливает перед тем, как

открыть. Мужчины долго катают красную жидкость в широких бокалах, оценивая ее вкусовые качества. Телятина оказывается божественной, о чем

я откровенно заявляю шефповару. Мадам Одетт скромно улыбается. За

едой родители Седрика задают мне несколько вопросов про Латвию, ни

разу не перепутав ее с Литвой. Вообще, они производят впечатление очень

эрудированных людей, и мне приятно с ними общаться. На какоето

мгновение я даже забываюсь и вхожу в ту роль, в которой они все хотят

меня видеть – в роль девушки Седрика. Меня радует одобрительное

отношение его родителей. Мне кажется, что нас объединяет какаято

невидимая нить, и мы не просто случайно встретившиеся люди, а одна

семья. Я гоню от себя эти сентиментальные мысли. Какая к черту семья!

Они мне совершенно чужие, с их сыном меня ровным счетом ничего не

связывает. Уеду и никогда больше его не увижу. После главного блюда на

столе по устоявшейся французской традиции появляется его величество

сыр. Каждый отрезает себе по кусочку от предложенных сортов. Я следую

примеру остальных и тоже отваживаюсь отведать местный деликатес.

Fromage de chevre я жую с удовольствием, а вот fromage d’Alsace приходится запихивать через силу, чтобы не обидеть хозяев. Следом за

сыром дефилирует десерт – клубничный мусс с шоколадом. Мой желудок

уже заполненный до предела отказывается принимать в свои недра эту

добавку. Но отказаться неприлично, и я принуждаю себя есть. Живот

возмущенно пучится. На десерте эта пытка едой не заканчивается, мадам

Одетт ставит на стол конфеты к кофе.

– Апельсиновые корочки в шоколаде, – рекламирует Седрик, – Мама

делает их сама.

Ну, как не отведать самодельных апельсиновых корочек? Я давлюсь, запивая крепким кофе.

– Свежее безе?

Убейте меня лучше сразу, враги народа! Как можно так измываться над

человеком! Я подозреваю, что мать Седрика всетаки просекла мое

несерьезное к нему отношение и решила таким образом отомстить за сына.

– Спасибо, я наелась, – бубню я, – Все было очень вкусно.

– А на дижестив у нас есть отменное «лимончелло», – радуется мосье

Жан.

Сколько же они едят и пьют! А с виду стройненькие и непьющие совсем. Я

вежливо отказываюсь от лимончелло и предлагаю взамен помочь убрать

посуду. Подобная инициатива умиляет мадам Одетт почти до слез.

– Ну что, молодежь, поиграем в «дэ»? – зовет мосье Жан, поднимаясь из

за стола.

– Да что ты, Жан, им такие игры неинтересны. Они, небось, на какую

нибудь вечеринку собрались, – предполагает мадам, собирая тарелки.

– В другой раз, па. Мы наверно уже поедем, – говорит Седрик.

Я выкатываю свой беременный пищей живот изза стола. Родители Седрика

провожают нас до дверей. В сумраке коридора мадам Одетт протягивает

мне чтото. Разжав ладонь, я вижу серебряную птичку величиной со

спичечный коробок.

– Она приносит удачу, – коротко поясняет дарительница.

– Спасибо большое.

Я обнимаю маленькую женщину на сей раз понастоящему, а не формально

из вежливости.

– Обязательно приезжайте еще и захватите купальник, – напутствует мне

мосье Жан на прощание.

Мы садимся в машину. Мосье и мадам машут нам вслед. Я машу в ответ.

– У тебя очень милые родители, – признаюсь я Седрику.

– Да, они замечательные, – соглашается он, – Ты им тоже очень

понравилась.

– Седрик, к чему это? Мы же договорились быть друзьями.

– Мы и есть друзья.

– Но твоя мама наверняка видит меня в роли потенциальной невестки.

– Марин, я же тебе уже говорил, не забивай себе голову ерундой. Мы

хорошо провели вечер. Этого достаточно.

– Просто они такие симпатичные. Мне не хотелось бы, чтобы они

расстраивались по моей вине. Я знаю, как моя мама всегда за меня

переживает. Твоя наверно такая же. Незачем давать лишний повод.

– Марина, ты мне честно сказала, что не видишь во мне никого кроме

друга. Я принял твое решение. Если когданибудь твое отношение

изменится, я буду очень рад. Если нет, что поделаешь. И, поверь, я не

представлял тебя родителям как невесту. Они не строят на этот счет

никаких иллюзий. Так что твоя совесть может быть спокойна.

Я слушаю его и не знаю, радоваться или нет. На душе не радостно.

– Дело не в том.., – начинаю я, не зная, как продолжить.

– Дело в том, что я тебя люблю, а ты меня нет. Все элементарно просто.

Эти слова, произнесенные спокойным сдержанным тоном, оглушают меня.

Я замираю, вжавшись в кресло. Дело в том, что мне, 29летней женщине, никто и никогда этих элементарных слов не говорил. Если не считать

фантома Лорана, который завещал мне помнить об этом всю свою

оставшуюся жизнь. Но то был жестокий розыгрыш, а это жизнь. Настоящая, не компьютерная.

– Мы едва знакомы, – мямлю я, повторяя избитые ничего не значащие

фразы, слышанные сотни раз из уст героинь пошлых мелодрам.

– Чтобы понять, что любишь, необязательно прожить вместе целую жизнь,

– вздыхает Седрик.

«Мини Купер» останавливается у «Метрополя».

– Все, давай не будем больше об этом. Считай, что я ничего не говорил.

Вечер был чудесным. Я тебе позвоню завтра узнать, какие у тебя планы.

Спокойной ночи, – говорит он поспешно, не давая мне возможности

возразить.

Я, поддавшись неожиданному необъяснимому порыву, обнимаю его за шею

и быстро целую в губы. Затем пулей вылетаю из машины и, не оглядываясь, несусь по ступенькам в отель. Я резко торможу у ресепшн и осведомляюсь, не было ли мне звонков. Девушка отрицательно качает головой. «Хорошо

же вы держите слово, господин Дюссан! Грош вам цена!» злится часть

меня, в то время как другая смакует свалившееся как гром на голову

признание в любви. Надо же, меня ктото любит. По внешности Седрик с

Лораном сравниться, конечно, не может. Зато, какой он внимательный, и

какие у него симпатичные родители. А о ветреном красавце нам известно

только то, что он сбежал от невесты прямо из под венца, испытывает

слабость к блондинкам и не позвонил, как обещал. Ни один из этих фактов

не играет в его пользу. Рассудительная половина считает, что

необязательного обманщика следует исключить из мыслей за

незаслуженностью его там пребывания. Сентиментальная же наотрез

отказывается от такого кардинального решения, напоминая мне жаркие

объятия у моря. Я забираюсь под одеяло, сворачиваюсь клубочком и

закрываю глаза. Со своими противоречивыми чувствами я буду разбираться

завтра.

Завтра наступает быстрее, чем мне бы хотелось. В половину девятого меня

будит настойчивая телефонная трель.

– Алло, – недовольно хриплю я в трубку.

– Марина? Это Лоран.

– О, привет!

Хрипота чудным образом исчезает из моего голоса, сменившись

мелодичной доброжелательностью. Я напоминаю себе пародию героини

Гурченко из «Вокзала на двоих» на одинокую женщину, заслышавшую за

спиной мужской кашель.

– Как поживаешь?

– Отлично.

– Я хочу пригласить тебя в конный клуб покататься.

– Я вообщето не умею.

– Я тебя научу.

– Ну, хорошо, я согласна.

– Окей, я заеду минут через сорок.

Я протираю заспанные глаза по дороге в душ. Всетаки объявился. На душе

радостно звенят колокольчики. Я натягиваю легкое платьице, наспех

крашусь и выхожу из номера. Газета на месте. Я захватываю ее с собой, чтобы проверить, нет ли там очередного творчества злостного

подчеркивателя. Набрав в тарелку немного фруктовых ломтиков (после

вчерашней обжираловки аппетит еще не вернулся ко мне), я развертываю

Midi Libre. На светлую скатерть выпадает листок бумаги. Это чтото

новенькое. Наверно какойнибудь рекламный проспект. На бумаге только

одна короткая печатная строчка: profitez bien de vos dernier jours de vacances. Латинские буквы пляшут замысловатый танец у меня перед

глазами. Насладитесь как следует последними днями ваших каникул. В

прилагательном «dernier» забыта последняя «s» – указатель

множественного рода. Как понимать этот совет? Может быть, подчеркиватель не нашел подходящего по смыслу гороскопа и решил

донести до меня информацию новым способом? Но кто он и чего

добивается? Почему последними днями? Я ведь еще не решила, когда

уезжаю. И что подразумевает это «насладитесь как следует»? Намек на то, что пора, надев нормальный лифчик, пуститься во все тяжкие с Лораном?

Я тревожно оглядываюсь по сторонам. Кто автор этих своеобразных

инструкций? Если задуматься, первое послание я получила в поезде Париж

– Монпеллье. Следовательно, писавший ехал тем же рейсом. Он

предупредил меня, что ничего хорошего меня в этом южном городе не

ждет. Кому могло быть выгодно отговорить меня он встречи с Лораном?

Ответ напрашивается только один. Тому, кто общался со мной на

протяжении года, выдавая себя за Дюссана. Идем дальше. Второе послание, в принципе безобидное, сулило день благоприятный для любви. Тогда я

встречалась с Седриком и получила новости от Антона. Кто мог захотеть

по средствам гороскопа настроить меня на любовный лад? Тот же человек?

Что если он видел меня с Седриком и посчитал, что, увлекшись новым

ухажером, я забуду про Лорана, и оставлю идею докопаться до истины.

Третье сообщение тоже отлично вписывается в эту схему. Подлый

обманщик снова наблюдает меня в обществе одноглазого кавалера, и

старается убедить меня, что следует продолжать в том же духе. Хорошо, а

что значит тогда вот эта компьютерная распечатка? Она явно вырывается

из логической цепочки. Если этот гад действительно следит за мной, то он

непременно засвидетельствовал бы мое пылкое прощание с Лораном у

дверей отеля. Он должен был либо испугаться при мысли о том, что его

инкогнито будет разоблачено, и тогда в послании должна была бы

прозвучать угроза и совет прекратить общение, либо наоборот

обрадоваться, решив, что его личность нас не интересует. Листок бумаги не

содержит предостережения, даже наоборот короткая строчка напоминает

благословение. Возможно, этот неизвестный, состоящий скорее всего в

ближайшем окружении Дюссана, убедившись, что мы с Лораном заняты

более интересным делом, чем поисками злостного шутника, успокоился и

решил таким нетривиальным образом пожелать мне удачи. Но кто же это

всетаки может быть? Цветастый Эммануэль? Коротышка Антуан? Еще там

был какойто полноватый блондин, имени которого я не запомнила. И этот

мистический Сид, о котором все говорили, но который так и не почтил нас

своим присутствием. А что если это, правда, был ктото из тех, с кем я

распивала вино на place du Marche aux Fleurs? Что если ктото из этих

малопривлекательных незнакомцев, глядя на меня, вспоминал наши

интимные беседы по телефону? Боже мой, какая гадость! Надо непременно

поговорить об этом с Лораном. Я должна выяснить, какой подонок так

гадко поступил со мной и продолжает стращать меня этими дурацкими

предсказаниями.

Я допиваю остывший кофе и спешу обратно в номер. Переодеваюсь в

брюки, расчесываю волосы перед зеркалом, капаю на шею духами. Я уже

собираюсь выходить, когда телефон на столике заходится настойчивым

звоном.

– Привет! Как тебе спалось? – звучит в трубке ласковый голос Седрика.

Мне вспоминается его вчерашнее признание и мой благодарный поцелуй на

прощание. В душе зарождается нежность. Но с всепожирающей страстью к

Лорану эта слабенькая нежность на неокрепших ножках тягаться не может.

– Хорошо, а ты?

– Как убитый. Мама зовет тебя на барбекю, но я сказал ей, что у тебя

другие планы.

– Съеденного и выпитого за вчерашний вечер мне хватит еще на год.

– Ничего подобного. Ты же не верблюд, – смеется он, – Может, съездим

сегодня в Сан Мари де ля Мер?

– Я сегодня занята, извини. В другой раз.

Почему мне так жалко ему отказывать?

– В другой, так в другой, – на сей раз в его голосе нет обиды, – Давай я

оставлю тебе свой номер мобильного, ты скинешь мне эсэмеску, когда

освободишься.

Я соглашаюсь. Седрик диктует мне десятизначный номер, начинающийся

на 06.

– Ну, пока, – прощаюсь я.

– Целую тебя, – вносит он новизну в диалог, – Будь осторожна.

Я ловлю себе на том, что это «целую тебя» не вызывает у меня прежнего

отвращения. Наоборот, мне оно даже приятно. Ерунда какаято, –

одергиваю себя я, – мне нравится Лоран и никто другой. И если уж на то

пошло французское « je te fais un gros bisou» вполне уместно в разговоре

двух друзей или подруг, оно не несет в себе ничего интимного.

Я выхожу в холл отеля. Никого похожего на Лорана поблизости не

наблюдается. Портье и метр д’отель вежливо здороваются, проходя мимо.

Любитель блондинок появляется минут через пятнадцать. Учитывая, что я

явилась на четверть часа позже назначенного, его опоздание исчисляется

тридцатью минутами. Что, однако, нисколько не смущает нашего героя. Он

блистает радостной улыбкой и хитрыми глазами. Обняв меня, интимно

целует в губы, от чего по моим ногам пробегает предательская дрожь. Он

красивый, какой же он красивый. Размытый образ Седрика мгновенно

стирается из памяти. В машине Лоран ставит диск Pink Floyd, пояснив, что