Логико-философский трактат

То, о чем нельзя сказать, следует…

Язык и понятия – границы нашего мира. Так можно выразить одну из основных идей трактата, причем Витгенштейн с первых строк дает понять, что его произведение, возможно, только для избранных, понимающих. В тексте минимальное количество ссылок на других философов (Рассел, Фреге, Лейбниц, Юм), их идеи, в основном, подвергаются критике, в то же время примерно с середины приводятся мат. формулы (подразумевается, что вы знаете математику, что в наше время становится уже редкостью). Таким образом, ставится дополнительная стена между автором и читателем. Которую можно преодолеть, например, изучением математики, в частности мат. логики, анализом работ Расселла, Фреге (и др.) и сопоставлением их с «трактатом». Но возникает вопрос: стоит ли понимание Витгенштейна таких затрат? Несмотря на структурированность текста, иногда довольно сложно уловить мысль автора, все эти пункты и подпункты могут вводить в заблуждение из-за своего условного догматизма, который сложно подтвердить или опровергнуть, не совершив при этом ошибок. Таким образом, логика трактата уводит его в область трансцендентального, не предоставляя какого-либо объективного шанса для комментирования и приведения примеров, но оставляя возможность

…обойти молчанием.

Трактат Витгенштейна.

"Знающий не говорит, говорящий не знает". - Дао дэ цзин

Витгенштейна (дальше В.) и Хайдеггера (дальше Х.) можно считать самими крупными философами 20 века. Х. определил развитие континентальной европейской философии а В. – аналитической, которая стала особо популярной в Великобритании и США. Они родились в один год (1889), но ни разу не встречались. Многие сожалеют об этом, утверждая, что диалог этих мыслителей мог продвинуть философию на новый уровень. Мне трудно представить это. Для Х. (по крайней мере, периода «Бытие и время»), то, чем занимался В. было бы несущественным т.к. мало касалось бытия, а для В., то чем занимался Х. скорее всего было бы абсолютной бессмыслицей. В. был действительно уникальным человеком. Будучи сыном самого богатого человека Вены, он отказался от наследства и анонимно (!) отдал все свои деньги деятелям культуры, а сам уехал работать сельским учителем в глубинку. Кто из читателей так сможет сделать? «Логико-философский трактат» - это главное произведение «раннего» Витгенштейна. Он состоит из 7-ми афоризмов, которые развиваются и объясняются другими афоризмами. Сам трактат много говорит о логике, но самое главное в нем – это мистическое, недосказанное, то о чем нельзя говорить и о чем В. промолчал. Именно эту, вторую часть трактата В. считал самой важной, но ее современники как раз и не поняли.

Наиболее важными положениями Трактата я считаю следующие: 1.«Мир состоит из фактов, а не вещей» (объект, предмет). Это означает, что мир состоит не из объектов, а из того, что с этими объектами случается, происходит т.е. из фактов. Соединение разных объектов и есть атомарный факт. Сложные факты (молекулярные) состоят из других простых фактов, но атомарный (простой факт) состоит из простых объектов. Наука изучат, поэтому, не объекты, а процессы т.е. то, что с ними происходит. Следует, однако, отметить, что когда В. говорит о факте или вещи, он рассматривает его в логическом, а не в физическом пространстве. Он сразу отделяется от эмпирики. Факт или вещь у В. – это просто логические категории, поэтому он и не приводит эмпирических примеров простого объекта или факта. Это не означает, конечно, что он отрицает объекты в физическом пространстве, просто В. считает, что логическое пространство является более фундаментальным, нежели физическое.

2. Язык и мир. Язык человека описывает мир, т.е. факты. У языка, по сути, только одна функция – описательная. Но поскольку язык описывает факты, то применение языка к тому, что не является фактом бессмысленно. Границы языка таки образом ограничиваются описанием фактов.

3. «Границы моего языка означают границы моего мира». Маленький прямоугольник – это границы языка. Эти границы определяют границы мира – большого прямоугольника. За границами большого прямоугольника (мира) также что-то может быть, но мы не можем это осмыслить и выразить в мысли т.к. границы нашего мира определяются нашим языком (маленьким прямоугольником). Собственно говоря, вопрос, почему наш язык определяет границы мира – это то, чему посвящено 2/3 объема Трактата.

4. В языке существуют три типа предложений: - осмысленные (апостериорные) – это те наши предложения, которые описывают факты, они являются образами («картинами») фактов. Истинность или ложность этих предложений зависит от их соответствия действительности (фактам). Таковы положения естествознания, эмпирических наук. Осмысленность у В. – это способность соответствовать или не соответствовать фактам. Совокупностью всех истинных Мыслей (предложений) является Картина Мира. - лишенные смысла (априорные) – это, например предложения логики и математики. Предложения математики носят чисто умозрительный характер и никаких фактов не обозначают, но их истинность очевидна для нас. Предложения логики также относятся к этой категории, их нельзя верифицировать, но они очевидны, поскольку говорят о самом языке. - бессмысленные – это те предложения, которые описывают то, что выходит за границы языка-мира. Бессмысленные предложения пытаются выразить то, что находится за границами мира (большого прямоугольника). Таковы предложения, которые формируются в философии или религии. Но, поскольку такие предложения выходят за рамки языка (мира) то они являются бессмысленными. В отношении них нельзя сказать, истинны они или ложны, поскольку тому, о чем говорит философия (например, Бог, субстанция) нельзя найти соответствующего факта в действительности. Например, предложение «Аллах акбар» для В. будет абсолютно бессмысленным, поскольку мы здесь пытаемся описать то, что выходит за границы языка.

5. «Смысл мира должен лежать вне его». «Есть, конечно, нечто невыразимое. Оно показывает себя; это – мистическое». Здесь самое интересное. В., говоря о бессмысленности философских или религиозных предложений, не говорит о том, например, что Бога нет. Бессмысленные предложения не могут быть истинными или ложными, ведь это признак осмысленных предложений. Он лишь хочет сказать, что мыслить, выражать в языке то, что находится за границами мира бессмысленно. Это невыразимо в языке, но оно может показать себя. То, что находится за границами мира – постигается иррационально (интуиция, чувствуется, какой-то мистический опыт и т.п.). Но это невыразимо в мысли (языке).

6. «Мир не зависит от моей воли. Если добрая и злая воля изменяет мир, то она может изменить только границу мира, а не факты, не то, что может выражаться в языке. Короче говоря, при этом условии мир должен вообще стать совсем другим. Он должен, так сказать, уменьшаться или возрастать как целое. Мир счастливого совершенно другой, чем мир несчастного. Смерть не событие жизни. Смерть не переживается». Этика находится за пределами мира. О ней нельзя говорить осмысленно, но на способна придать фактам хоть какую-то субъективную ценность, смысл, поскольку в самих фактах никакого смысла нет. Поэтому, мир счастливого другой, нежели мир несчастного, ведь у них разное отношение к фактам. Воля не может изменить факты мира, ведь между моей волей и миром нет логической причинной связи. То, что я хочу не стареть не значит, что мир ответит мне вечной молодостью. Поэтому, в отношении к фактам мира, нам остается только принять достойную этическую позицию, которая и предаст нашему существованию смысл. Для В. философия – это не теория (она невозможна) а деятельность, движение воли, способ жизни.

7. «О чем невозможно говорить, о том следует молчать». Невозможно говорить о том, что лежит за пределами нашего языка (мира), но это является самим важным для нас. Решение всех научных вопросов мало что дает для фундаментальных проблем нашей жизни (есть ли Бог, в чем смысл жизни, кто «Я», этические проблемы и т.п.). Поэтому, мы можем об этом помолчать, постигая запредельное иррационально.

Решил ли этим В. все проблемы метафизики? Да, по-своему решил. Решил просто и гениально. Но его ответы мало что нам дают.

«Стало быть, я держусь того мнения, что проблемы в основном окончательно решены. И если я в этом не ошибаюсь, то ценность этой работы теперь заключается, во вторых, в том, что она обнаруживает, как мало дает то, что эти проблемы решены». – Людвиг Витгенштеин.

Труд, который стал переломным в моём отношении к аналитической философской традиции, ибо я отделяла её жирной демаркационной линией от континентальной философии, тяготея ко второй. Людвиг Витгенштейн - представитель аналитической традиции, член "Венского кружка", гений. Впрочем, последнее обстоятельство делает его несколько нетипичным представителем среди подобных. Но не скажу, что сильно этому удивлена. Ведь проблема не в направлении интеллектуальной мысли, а в однобоком её понимании.

Тут традиции хотя бы называются по-разному, принуждая профессиональных философов примыкать к одной из них по типу мышления и преобладания в твоём "эгрегоре" и/или пояснять, где, собственно, проходит та самая демаркационная линия, и насколько она жирная. И континенталисты  гораздо больше преуспели, в скрытой форме вскрывая главные причины такого разграничения, пока аналитики недоумённо пожимали плечами. Сложнее с семиотикой и, уж точно, теорией познания эпистемологией. И если семиотика и есть семиотика, независимо от того, ограничивается ли она знаками на письме, или стремится видеть знаки во всём, то эпистемология безраздельно правит, не имея в виду герменевтическую составляющую понимания (истинная герменевтика - теория и практика понимания - Гадамера, Хайдеггера..., а не современные её интерпретации). Согласно Витгенштейну, "теория познания есть философия психологии". А это не может быть принято как научная теория, и до чёткого обозначения, что эпистемология - это теория именно научного познания, которая должна знать область своего применения, исключив дискриминацию по отношению к другим формам, готовность не созрела. Например, искусство, где истинное познание происходит не в теории, а на практике. Высокое невозможно постичь, прочитав самый что ни на есть умный, но доступный по содержанию текст. Истинная герменевтика, по сравнению с ею же, не выходящей из рамок традиционной эпистемологии, обязательно и традиционно делает акцент на ценности творческого познания как основе любого познания. Подведу под обозначенную ситуацию принцип достаточного основания, который также понимается двояко (иное понимание у Шопенгауэра "О четверояком корне закона достаточного основания"), и, я думаю, становится понятно, где собака зарыта (здесь же у Витгенштейна "6.34. Все подобные суждения, включая принцип достаточного основания, закон непрерывности в природе и принцип наименьшего действия и т. д., суть априорные прозрения форм, в которых воплощаются суждения науки.").

Это была присказка.

Дальше свой отзыв я хочу построить с использованием ряда значимых, на мой взгляд, как красные флажки положений трактата и последующей моей трактовки. Трактовка трактата. Тра-та-та. Но прежде нужно пояснить, что слово "образ" повсюду вместо "картины" есть точный перевод мысли Витгенштейна в другом переводе, но поскольку тут везде используется слово "картина", то я и помещаю цитаты в том виде, в котором они представлены в издании, которое читала (сверяясь с немецким оригиналом).

2.173. Картина изображает свой предмет извне. (Ее точка зрения есть форма представления.) Вот почему картина изображает предмет верно или неверно.

О чем это? О разности восприятий информации извне разными людьми (это происходит посредством неодинаково устроенной сенсорной системы). Одни могут воспринимать картину (образ) верно, другие неверно. Для этого существуют априорные условия.

2.174. Однако картина не может выйти за пределы своей формы представления.

Вот именно. Всё зависит от рамок восприятия каждого конкретного человека. Нельзя вообразить того, что вообразить не в состоянии.

2.182. Каждая картина одновременно является логической картиной. (С другой стороны, далеко не всякая картина является, к примеру, пространственной.)

2.2. Картина имеет общую логико-изобразительную форму с тем, что она отображает.

А тут конкретные атрибуты, которые делают рамки восприятия шире, а восприятие образа целостным. Мышление должно быть не просто логическим, а пространственным и изобразительным. Всё то же образное мышление, на котором я повсюду набиваю оскомину на зубах (у других).

4.121. Что находит свое отражение в языке, язык не может представлять.

Что выражает себя в языке, мы не можем выразить посредством языка.

Языка не всегда хватает, чтобы выразить образ. О том же нам расскажут серьёзные исследования по семиотике. Впрочем, прежде чем говорить о невербальных знаках выражения смысла, стоит крепко усвоить сначала то, что и пределов языка, которые существуют, мы достигаем не всегда, поскольку не имеем в виду изначальный, "выветрившейся" по Шкловскому образ "мёртвых слов". Которые по сути своей метафоричны. А там и "нулевая степень письма" Ролана Барта забрезжила с его вертикальным измерением и "зола" Деррида (как метафора отживших смыслов, утерянных этимологий), там же и "ризома" Делёза и Гваттари как "некультурное" растение мгновенно перевоплощает любую иллюстрацию о целостном мышлении то ли в садово-огородное хозяйство, а, скорее, ... в просторы нетронутой природы, где не ступала нога человека, но логическая мысль проникнет повсюду до пределов нами же установленных "просторов"!

4.01. ...Суждение представляет собой модель реальности, какой мы воображаем себе последнюю.

Насколько вообразили, настолько и поняли - нельзя понять что-то во всём его n-D объёме, не умея воОБРАЗить и прочувствовать образ целиком на всей его пространственной протяжённости, а от этого напрямую зависит и логика. Это подтвердит и Кант с его априори - тут и скрывается момент восприятия образа, предшествующего рациональной обработке информации (у Витгенштейна априорное заведомо логично, поскольку устроено согласно объективной логике, заданным законам и, как мы понимаем, согласно более объективной логике, чем почти наощупь ищущая, но крайне нескромная по отношению к самой себе логика человека); и Гегель с его абсолютным познанием и основанной на нём абсолютной (объективной) логикой, сделав обязательной её составляющей метафизику (не очень удачный ход, но речь о том же - о широте восприятия); по ассоциации приклею сюда Фуко с "Метафизикой герменевтики"; Ницше с его "дионисийскоаполлоническим гением", Эдгара Морена с его сложностностным мышлением и др.

Так демаркационная линия между гениями с лёгкой руки Витгенштейна растаяла как дым. На то они и гении.

Людвиг был учеником Бертана Рассела — автора знаменитой истории западной философии. Но, как это часто бывает, ученик превзошёл своего учителя. Людвиг Витгенштейн вдохновил Венский кружок на создание логического позитивизма. Философы 20-х годов прошлого века устали от старины Огюста Конта и хотели перемен. Но самое занятное в том, что истинный посыл Витгенштейна никто не понял, чем Людвиг был крайне огорчён. За всю свою жизнь он написал только 2 книги. «Логико-философский трактат» в 20-х годах был создан, чтобы разнести в пух и прах всю философию. «Философские размышления» в 50-х разносили в пух и прах уже сам трактат. Но о нём чуточку позже, я пока ознакомилась лишь с первой работой и хочу предложить свою интерпретацию.

Мне думается, Витгенштейн является продолжателем критического идеализма Канта, который гласил, что мы никогда не сможем познать истинную сущность вещей (вещь в себе), так как наше чувственное восприятие способно дать нам лишь представление о них, но никак не объективную картину бытия. 

Но Витгенштейн сконцентрировался на языке. Он пытался донести, что мы объясняем не мир, но конкретизируем способы, которыми пытаемся это сделать. Границы нашего языка - границы нашего мира. А философия - побочный продукт непонимания языка. Она ищет значения, которых не существует, ведь язык не образ нашего мира, а лишь инструмент. Слова ничего не объясняют, они не могут добраться до сути, так как наше мышление воспринимают мир только посредством доступного ему категориально-парадигмального аппарата. Логико-философский трактат начинается со слов: если вы сами уже пришли к тому, о чём я пытаюсь сказать, вам всё будет ясно. А заканчивается: теперь вы понимаете, как бессмысленно всё, что я пытался здесь донести. Ведь то, о чём нельзя сказать, лучше обойти молчанием. Потому что слова всё портят. Эти безжизненные лингвистические конструкции - дело рук человека. Но человеку не дано коснуться высшего знания, так уж мы устроены. Его можно почувствовать, но описать словами — никогда. Потрясающий труд.

Это абсолютная трагедия с лингвистической точки зрения.

Всмотритесь в эту фразу на трёх разных языках и подумайте, говорят ли они об одном и том же.

1) Wovon man nicht sprechen kann, darüber muß man schweigen.

Пробуем сами перевести коряво и примерно, калькой. Получаем: «О чём у человека нет возможности сказать, об этом должно человеку безмолвствовать.»

2) What we cannot speak about we must pass over in silence.

С английским полегче: «О чём мы не можем говорить, (это) нам должно передавать в тишине.»

3) То, о чем нельзя сказать, следует обойти молчанием.

Ну друзья, хочется ругаться матом же? Смысл ведь совсем другой в русском переводе получается?! ‘Обойти молчанием’ значит избежать чего-то, не сказать о чём-то, но на других языках говорится совсем не об этом…

Говорится о том, что бутылочное горлышко языка и ограничивающий его декларатив не могут адекватно вместить в себя всё богатство человеческого опыта, и этот ‘избыток’ зачастую приходится ‘передавать в тишине’. Ну как же так, блин…