Колеса старого, пожившего «Форда Эскаладо» еле слышно гудят, наматывая километр за километром старой, разбитой трассы. По обеим сторонам тянется мрачноватый заснеженный ельник, иногда в прогалах мелькают поляны с заваленными снегом стогами. То ли с осени бросили, то ли для зверья оставили. В этом медвежьем углу зверья хватает.

Из приемника, временами перемежаемый свистом помех, льется голос Синатры. «Strangers in the night». Прямо-таки про меня песня, ночь как раз подбирается на мягких лапах, и фары то и дело выхватывают из снежной круговерти очередной поворот. Никого на трассе. Здесь редко бывает много машин, только весной и осенью, когда народ устремляется из городов на охоту и рыбалку, да грибники целыми ватагами выезжают на свой неслышный промысел. Ну и дальнобои, как без них? Эти круглый год катают по стране, и в наш глухой угол тоже что-то везут.

А сейчас январь, глухозимье, только-только закончились праздники, так что ждать гостей не приходится. Но не закрываться же?

Тусклая вывеска, гордо гласящая Бар «Верста» показалась из-за поворота. Точнее, я ее угадал в пурге по едва видному мигающему свету. На площадке перед баром, залитой теплым желтоватым светом из большого окна, заменяющего фасад, стоит одинокий грузовичок. Давненько стоит, у колес собрались небольшие сугробы. Значит, скоро поедет. Здесь надолго никто не задерживается.

Скрипнули тормоза, я приткнул машину чуть в стороне – нечего гостевую парковку занимать. Прихватив с соседнего сиденья полупустой термос, я вышел из машины, постоял пару минут, с наслаждением вдыхая пахнущий снегом воздух, и шагнул к двери в бар. Но открыть не успел. Дверь открылась сама, и навстречу мне шагнул крепкий мужик лет тридцати. В руке он нес такой же, как у меня термос. Окинув меня взглядом, мужик остановился недалеко от крыльца, вытер покрытый испариной лоб и потянул из кармана пачку сигарет. «Кент». Я, пока не бросил, такие же курил. С наслаждением закурив, мужик казал негромко, глядя в темноту:

– Пуржит.

Он вроде бы и не обращался ко мне, но кроме нас на парковке никого не было, поэтому я ответил:

– Скоро утихомирится.

Мужик пожал плечами, выпустил дым в небо, задрав голову, щелчком выбил из окурка уголек, окурок аккуратно упрятал в пачку, повернулся ко мне:

– Ну, бывай тогда.

Развернулся и пошел к своему грузовичку.

Дождавшись, когда грузовичок заведется, я потянул входную дверь на себя и шагнул в теплое, пахнущее едой нутро бара. Навстречу мне полилась немного тоскливая песня Боба Дилана «Девочка из северной страны». Репертуар в «Версте» всегда отличался от привычного для таких мест.

Длинная стойка с парой пивных кранов и солидной выставкой крепкого алкоголя на задней стенке, десяток столиков с обтянутыми винилом диванчиками, маленькая сцена у дальнего торца зала с парой больших колонок и большой плоский телевизор над ней. Вот и вся «обстакановка», как говорит Игорь, мой напарник и совладелец «Версты». Увидев меня, он приветливо кивнул и продолжил протирать и так сияющий чистотой бокал. Я поставил термос на стойку, взял из подсобки широкую снеговую лопату и пошел чистить парковку. Если дожидаться конца метели, то работы будет в два раза больше, и будет она вдвое тяжелее.

Игорек хмыкнул, забрал термос и скрылся на кухне. Он отработал день и теперь собирался домой. Его там ждет Надюха, молодая крутобедрая деваха из нашей деревни. Игорь с ней уже третий месяц как сошелся, так что домой он торопится всерьез. Надо же, и не заметил, как начал называть деревню «нашей». Ну да третий год здесь, пора бы уж…

Ночные смены всегда за мной. Меня, в отличие от Игоря, никто не ждет, не к кому спешить. Семьи за свои сорок лет так и не нажил, не встретил свою женщину. А с чужими семьи не заводят.

Я люблю работать по ночам. Ночью мысли текут неспешно, гости появляются и исчезают почти незаметно. Ночью случаются самые интересные разговоры. Иногда такие же, как с водителем грузовичка. Несколько слов, которые говорят обо всем. О том, как он уже устал, а впереди еще долгая дорога. И о том, что через время его начнет неудержимо клонить в сон, и он прижмет свой грузовичок к обочине или нырнет в какой-нибудь тупик. И поспит, наконец, а утром, морозным и румяным выскочит, умоется снегом, выпьет горячего кофе из термоса и поедет дальше.

Иногда вдруг начинаются пространные беседы обо всем сразу, и тогда ты говоришь с удовольствием, будто бы каждое сказанное слово снимает какую-то шелуху с души. А иной разговор длится и длится, с паузами, без спешки, без темы. Просто разговор. Он начинается словно бы сам собой, как будто продолжается. И ты включаешься в эту игру, радуясь тому, что ничего от этого разговора не зависит, он просто так. Бывают и молчаливые разговоры, когда каждый занят своим делом и вроде бы не обращает внимания ни на что вокруг, но на самом деле про себя ведет диалог.

Так за размышлениями я очистил парковку, оббил лопату от налипшего снега и пошел внутрь, в тепло. На столе уже исходила паром большая кружка с чаем, рядом на блюдце ждала своего часа горка печенья. Игорь сидит напротив, баюкая в своих больших ладонях точно такую же кружку. Неспешно умывшись, я уселся на скрипнувший под моим весом диванчик, сделал аккуратный глоток обжигающего ароматного чая, посмаковал немного…

– Как день?

Сделав глоток, Игорь посмотрел на падающий за окном снег:

– Тихо…

Чай допиваем в молчании, наблюдая за медленно ложащимися на парковку снежинками. Ветер вдруг утих, и мигающий свет вывески теперь искрится на снегу, окрашивая его то в желтоватый, то в синий. Красиво. Тихо бренчит на гитаре Джонни Кэш, напевая о том, что видит темноту. А мы ее тоже видим, за снегом и светом видим. Это особенная темнота, она ничего не прячет. В ней живут слова и смыслы, уехавшие гости, планы на завтра. Я люблю темноту.

Игорь прихватывает мою кружку и уходит, вскоре доносится мерный шум воды – моет посуду. Как любой нормальный мужик, он моет всю посуду, что накопилась за день, сразу. Так у нас заведено – не оставлять друг другу лишней работы.

Я взял пульт и включил Синатру. Его голос как нельзя лучше подходит для таких вот ночей, когда не ждешь гостей и просто думаешь о чем угодно. О Синатре, например. Великий певец, по-настоящему великий. Человек-музыка. Слушая его песни, я слушаю не песни, а его, старину Фрэнка. Потому что он умел вкладывать смыслы, и это дано не всем. Он прожил хорошую жизнь и ушел, оставив след. Это тоже не всем позволено. И хотя английский я знаю на три с большой натяжкой, но мы с Фрэнком друг друга понимаем.

Шум воды утих, Игорь вышел из кухни, накинул свою любимую кожанку и вышел в ночь. Вскоре за стенкой заурчал мотор его «Крузера», свет фар медленно развернувшегося «проходимца», как именовал его хозяин, прополз по стене, зацепив весело блеснувшие бутылки за стойкой, и Игорь уехал, коротко «гукнув» на прощание сигналом.

Я улыбнулся вслед и отправился в кухню, инспектировать остатки. Если вдруг кто-то приедет, надобно накормить. Как я и предполагал, за главное блюдо дня выступала зажарка. Мы здесь особо разносолами не балуем гостей. Мясо, овощи, пюрешка на гарнир или каша. Честная еда. На завтрак каша обязательно, я за эти пару лет научился готовить ее просто шикарно. Это не мое раздутое самомнение говорит, это гости. А я и не спорю, самому нравится. Запас овощей и мяса достаточный, взвод накормлю при нужде. Был у нас случай. Шла по трассе колонна армейской техники. Такая же зима стояла. Куда они гнали «Супер-МАЗы» и «Уралы», мне неведомо. Но аккурат возле «Версты» колонна встала – кто-то сломался. Вояки с присущей им бесцеремонностью и основательностью заняли всю парковку, напрочь лишив всех остальных страждущих шанса поесть. Покопавшись минут тридцать, вояки поняли, что быстро починиться вряд ли получится, и через пару минут три десятка человек плотно расселись по диванам и заказали еды. Давненько я так не крутился. Но ничего, справился, ни одного голодного не осталось. Пока товарищи кушали, экипаж пострадавшего «Урала» все же что-то наколдовал, и, быстро похватав горячего, завел-таки свой агрегат, и колонна скрылась в метели…

Подпевая Фрэнку, на всякий случай помыл овощи, поставил чайник на мирно гудевшую печку. А чем прикажете тут отапливаться? Центрального отопления нет, а электричество нынче кусается. Да и на живом огне еда всегда вкуснее получается, это я с детства знаю. Водопровода, кстати, тоже нет, но мы организовали колонку, и проблем с водой нет.

Мне, конечно, до Фрэнка далеко, да и не тягаюсь я с великими. А вот Ванька, тракторист наш, поет его очень душевно. Мы когда с Игорем «Версту» достраивали, Ванька пришел как-то вечером и с порога бухнул:

– Мужики, сделайте сцену, а? Маленькую.

Переглянувшись с Игорем, мы удивленно воззрились на Ивана. Он, поняв, что мы просто так сцену городить не намерены, вздохнул и сказал:

– Я петь люблю. Очень.

Перспектива слушать какой-нибудь шансон или, еще хуже, попсу, нас не грела, о чем мы и заявили в голос. Улыбнувшись, Ваня, смущенно тиская в замасленных руках шапку, затянул «Moonlight». Да так затянул, что и Фрэнк бы аплодировал, точно знаю. Дослушав до конца, Игорь с очень значительным видом спросил:

– А еще что можешь?

Следующий час мы бессовестно гоняли Ваню в хвост и в гриву, работа на объекте встала. Делавшие отделку армяне тихонечко присели в уголке и слушали, как и мы, открыв рты и щуря глаза от удовольствия. На мой вопросительный взгляд Арам, их старший, развел руками, с улыбкой кивнул на Ивана и прошептал громко:

– Как можно мешать? Никак нельзя.

И не поспоришь.

Допев, теперь уже Иван вопросительно уставился на обалдевших нас. Откуда он знает английский? Где выучил песни Фрэнка?

– А ты …чего не поступил никуда? На тракторе вкалываешь… а мог бы на сцене!

– Так это… я ж и прошу сцену.

– Будет тебе сцена – я не мог отказать.

– Только я по воскресеньям смогу, в другие дни работа. И летом только по вечерам… не всегда. Сами знаете.

Знаем, как не знать. Летом Ваня пашет без продыху, но мы потерпим.

– Добро. А можешь «Moonlight» еще разок?…

И вот теперь каждое воскресенье Ванька поет. Не важно ему, есть кто в зале, или только мы с Игорем (я ради этого приезжал пораньше), он поет. Только ему я разрешаю курить в зале. Он приходит, садится на стул, закрывает глаза и поет. А мы с Игорем по очереди носим ему виски. Из его личной бутылки, за которой я специально ездил в город. Мог бы попросить кого-нибудь, привезли бы, но… Это мое дело. Просто потому, что уважаю. Теперь по воскресеньям у нас почти не бывает пусто. Люди приезжают послушать. Жаль, что сегодня не воскресенье.

Снаружи зашумел мотор, и я вышел в зал, вытирая руки полотенцем. Подъехавший на авто гость потушил фары, заглушил мотор и выбрался под снег. Я отлично видел его, ловящего ртом снежинки. Молодой мужчина, лет тридцать или около того, в добротной кожаной куртке, джинсах и легких туфлях. Постоял немного, подняв лицо к небу, и, оскальзываясь, направился ко входу в бар. Зачем в летних туфлях зимой ходить? Дань моде? Ладно, не мое дело. Мое дело – накормить.

Дверь хлопнула, и парень застыл на пороге, огляделся.

– Доброй ночи – глуховато произнес мужчина.

– Доброй. Поужинаете?

– Можно кофе? – как-то потерянно спросил гость и пошел к стоящему в углу у окна диванчику. Повесив куртку на стоящую тут же вешалку, он уставился в окно. Пожав плечами, я ушел на кухню. Кофе мы всегда варим в турке на печи. Когда я завел было разговор о покупке кофе-машины, Игорь только хмыкнул. Он фанат кофе и не признает компромиссов, и сваренный любым другим способом кофе считает суррогатом. Дождавшись пенки, я снял турку с печи, налил кофе в специальную тонкостенную чашечку и вышел в зал. Гость так и сидел, глядя в окно отсутствующим взглядом. Я аккуратно поставил кофе перед ним:

– Ваш кофе. Из турки.

Он взял чашечку, принюхался, отпил небольшой глоток и замер ненадолго, прикрыв глаза.

– Спасибо – он вздохнул и отвернулся.

Я вернулся за стойку и взялся за висящие вверх ножками бокалы. Протираешь его тщательно, смотришь на свет и подвешиваешь на место. Синатра сменился Сэмом Куком, за ним Биби Кинг… Когда запел Том Вэйтс, гость не выдержал:

– Почему блюз?

– Не нравится?

– Нравится, но… Неожиданно здесь услышать.

– Я люблю хорошую музыку.

Он помолчал, допил кофе, отставил в сторону опустевшую чашку:

– Это ведь у вас по воскресеньям поет хороший музыкант?

– Он тракторист. Да, у нас.

– Тракторист?

– А почему бы трактористу не петь?

– Да, верно… Вы не спрашивали у него, почему он поет?

– А почему люди поют? Вообще?

Он потер переносицу.

– Есть еще кофе?

Я сходил на кухню и скоро вернулся с двумя чашечками, уселся напротив:

– Он нам не сказал до сих пор, где научился петь и почему поет американскую музыку. Просто приходит и поет. А мы и не против.

– У вас есть женщина?

Я вздернул бровь, и мужчина смешался:

– Может быть, вы знаете… Почему они уходят?

Я покачал головой.

– Не знаю. Это только они знают. Да и то не всегда…

Помолчав немного, он заговорил, глядя в чашку:

– Мы познакомились случайно. Я ехал домой, злой после перепалки с шефом, настроение на нуле. И вдруг на пешеходном переходе она шагает мне прямо под колеса. Конечно, я должен был остановиться, но… И тут она. Шагнула, подняла ладошку в перчатке и так на меня глянула, что, мне кажется, я покраснел. А она вздернула нос и ушла. Я не мог ее отпустить просто так. Догнал, извинился, пригласил на ужин, вроде как компенсация морального вреда. Хотя пострадавшим был я, это точно.

Я слушал молча. Это ведь считай что исповедь, ответы не нужны. А парень, допив кофе, продолжил:

– Она не согласилась, но номер телефона оставила. Я написал ей в этот же вечер. Оказалось, что она замужем. Переписки, встречи, ну и закрутилось. Через полгода она ушла от мужа. А сегодня от меня. И теперь я думаю – почему?

Он замолчал и отвернулся. А я вспомнил, как три года назад пришел в пустой дом. Ни вещей, ни записки, только запах ее любимых духов, терпкий и немного горький. Или эта горечь мне показалась? Тогда я тоже спрашивал себя «Почему?». А потом собрался и уехал сюда. Продал все и убрался из города, который тянул из меня силы. У меня не было ответа для сегодняшнего гостя.

– Вы ведь не даете советов?

Я внимательно посмотрел на сидящего передо мной мужчину. Он улыбался как-то так… понимающе.

– Неблагодарное это дело.

Он кивнул молча, достал из внутреннего кармана бумажник, положил на стол тысячную купюру и поднялся.

– Подождите, сдачу принесу.

– Не нужно – он протянул мне руку – Спасибо.

Уже на пороге он остановился, обернулся и спросил:

– Как думаете, она могла уйти просто так?

Вот что тебя гложет…

– Не знаю. Но надеюсь, что нет.

– Почему?

– Потому что тогда какова цена ее словам?

Он улыбнулся и ушел. Вновь поднялась пурга, гоняя снег по парковке и бросая целые его охапки в стекло. Январь. Ночь. Жду гостей…

Русское море

Игорь вошел в подсобку и, стараясь не шуметь, поставил турку на мерно гудевшую печь – кто-то из гостей захотел кофе. Когда по тесной комнатке поплыл густой аромат, я открыл глаза и уселся на диванчике.

– Доброе утро – Игорь снял с печи турку, налил кофе в небольшую чашечку и протянул мне. – Я две порции сварил.

Я с удовольствием потянулся, хрустнув поочередно всеми возможными суставами и сделал глоток кофе. Хорошо.

Сегодня я ночевал в баре. Ночь прошла спокойно, ни одна машина не взорвала ночь светом фар. Но день обещал быть насыщенным – сквозь сон я все время слышал гул машин, проносящихся мимо бара. Давно такого оживления не было в нашем углу. Задаваться вопросами о его причинах я не стал, но мысленно пробежался по запасам – хватит ли, чтобы всех накормить? Подумал, что придется скататься в деревню за мясом. Глянул на часы – полдень. Поспал всего пять часов, но успел отдохнуть и выспаться. Надо же, в городе никогда так не получалось, а здесь тишина и воздух хороший. Этот воздух стал чуть ли не главной причиной, по которой я перебрался именно сюда. Вокруг деревни и вдоль трассы стоял могучий лес, и воздух круглый год пах хвоей и свободой. Даже здесь, у самой трассы, он был так же свеж, потому и спится хорошо.

Допил кофе, быстро привел себя в порядок и вышел в зал. Ух ты! Почти все столы заняты, на парковке стоит два больших автобуса и пара машин. Нинка, наша официантка, сбилась с ног. Снует от стола к столу, раскраснелась, улыбается, каждому что-нибудь хорошее скажет. Хорошая она, наша Нинка. Моложавая, подтянутая, смешливая, она иногда приезжала вместе с Игорем, надевала фартучек и чепчик и на день становилась полновластной хозяйкой зала. В деревне она работала бухгалтером в школе, одна воспитывала сына – вихрастого шалопая Витьку, и слыла крепкой хозяйкой. Деревенские бабенки ее уважали, часто шли за советом, а мужики поглядывали не без интереса. Но Нинка блюла себя строго и поводов для пересудов не давала. После того, как похоронила мужа, она почти год ни с кем не разговаривала. Шмыгнет тенью в контору, отработает положенное и домой, к сыну. Недавно только ожила, посветлела лицом, улыбаться стала. Тогда-то Игорь ей и предложил у нас подрабатывать. Нинка подумала недолго и согласилась. Теперь вот хозяйничает, кормит гостей.

Увидела меня, подмигнула и унеслась в дальний конец зала к сцене, где, сдвинув столы, шумно обедала компания из пары десятков человек.

– Я за мясом скатаюсь, справитесь тут без меня? – я подхватил разнос с грязной посудой.

– Справимся. Ты посуду только помой. И прихвати Витьку, Нинка просила.

Через полчаса я уже катил по трассе. С серого неба сыпались редкие снежинки, широкие колеса месили снежную кашу, еле слышно звучал из динамиков Фил Коллинз. В голове ни одной мысли, просто наслаждаюсь дорогой. Такое особенное дорожное состояние, которое бывает только на трассе. Вот и сверток к деревне. Я сходу пробил небольшой перемет на повороте, остановился, сдал назад, прикатывая снег. Это мне на моем проходимце такие переметы нипочем, а дед Митя на своем стареньком «Москвичке» не проедет. Так что потрачу десять минут и утопчу снежок…

Крыши крайних домов показались из-за поворота, и я прибавил газу – ребятам в баре вдвоем сейчас нелегко приходится, надо поспешить. Деревенские пацаны, увидев машину, с хохотом кинулись следом. Любимая забава – зацепиться руками за стальной бампер и хоть чуть-чуть прокатиться прицепом. Остановился возле своих ворот, и пацаны тут же разбежались в стороны.

– Витьке скажите, пусть приходит, в бар поедем.

Санька, самый бойкий из мальчишек, кивнул и умчался в сторону Нинкиного двора. Я быстро перетаскал из морозилки пару бычьих ног, барашка и свиной задок, достал из погреба картошки и прочих корнеплодов, прихватил пару банок солений. Все, можно выдвигаться. Где Витька-то?

Витька прибежал минут через пять, когда я уже готов был за ним ехать.

– Здрасьте, дядь Дим.

– Чего так долго?

– Свиньям давал.

Молодец Витька, мамке помогает изо всех сил. Да и то – он теперь мужик в семье, кому как не ему матери помогать. Я выжал газ, и джип, басовито урча мотором, покатился по заснеженной деревне.

– Как в школе дела?

– Нормально – Витька смотрел в окно на проплывающие мимо дома.

– Какой класс у тебя?

– Седьмой.

– Что дальше делать думаешь?

В деревенской школе было всего 9 классов, дальше нужно было перебираться в город.

– Не знаю пока. Учиться надо, а как мамку оставишь?

– Не пропадет мамка твоя, не бросим. Ты о себе думай.

– То-то не бросили, когда батя погиб – Витька прямо посмотрел мне в глаза.

– Но ведь не бросили же? Кто дрова помогал заготавливать, кто по хозяйству, не так разве?

– Так – Витька нехотя кивнул. – Но все равно тяжело было. В душе тяжело.

– Ну, брат, конечно тяжело. Конечно. Не могло быть легко, понимаешь? А только одному горе переживать куда как страшнее, чем с людьми.

Помолчали. Потом Витька совсем по-взрослому вздохнул и спросил:

– А вы что посоветуете?

Нелегко ему это вопрос дался, гордый он. Да и я ведь по сути чужой человек. Но нету у него отца, не к кому за советом идти.

– Учись, Витька. Учись тому, что больше всего нравится. Вот что тебе нравится?

– Из школьного?

– Вообще. Что любишь делать, к чему душа лежит?

Витька задумался ненадолго, потом сказал смущенно:

– Я рисовать люблю. И с железом возиться. И собак.

– Видишь, сколько всего. Сейчас весь мир для тебя. Можешь выбрать любую дорогу и идти по ней. За мечтой идти. Это очень важно – мечтать. Потому что мечты всегда должны сбываться. У тебя есть мечта?

Витька глянул на меня, и в этом взгляде и удивление было, и радость, и опаска.

– Я не знаю. Наверное, есть.

– А у меня есть. Я мечтаю, чтоб ты вырос хорошим человеком. Чтоб мамка твоя счастлива была. Чтоб дед Митя ногу подлечил. Да вообще чтобы все были здоровыми.

– А почему вы для других мечтаете? Это как-то…

– А у меня все есть. Друзья есть, бар вон построил, дом хороший.

– А семья? У вас есть дети?

Эх, Витька, знал бы ты, какой вопрос задал…

– Нет пока, но это дело наживное, а – я подмигнул Витьке. – Хочешь порулить?

Витькины глаза вспыхнули радостью:

– Хочу!

Я остановился посреди безлюдного поля. До трассы оставалось около трех километров, как раз хватит для начала. Витька с замиранием сердца уселся за руль. Я устроился рядом и принялся объяснять:

– У тебя под ногами три педали…

– Это я знаю, меня батя учил ездить – Витька немного погрустнел.

– Повторение мать учения – я назидательно воздел палец к потолку, но не выдержал, рассмеялся, глядя на насупившегося мальчишку. – Ладно, пробуй тогда.

На удивление Витька справился с первого раза. Машина плавно тронулась с места.

– Вторую давай.

Витька восторженно смотрел вперед и, кажется, не дышал.

– Прибавь газу, не бойся.

Джип рванулся вперед, и Витька окаменел, вцепившись в руль…

Когда впереди показалась трасса, Витька плавно прижался к обочине и заглушил мотор.

– Ну как?

Витька посмотрел на меня счастливыми глазами и выдохнул:

– Круто!

– Ну тогда давай меняться местами. Потом как-нибудь еще покатаешься…

Один из автобусов уехал, но его место заняли сразу пять машин. Не говоря ни слова, Витька подхватил барашка и потащил его в морозильник, установленный у задней стены бара. Перетаскав припас, мы быстро переоделись и устремились в зал. Витька тут же принялся помогать Нинке собирать со столов грязную посуду, я взялся за готовку.

– Хорошо, что приехали быстро. У нас тут аврал – Игорь раскладывал по тарелкам картошку грибами. – Надо зажарки, борщ заканчивается и голубцов четыре порции…

За окном стемнело, зимний день короткий. Второй автобус уехал, следом укатили и машины, но на смену им почти тут же приехали пара фур. Давно такого не бывало. Мы с Игорем переглянулись и принялись за готовку, Нинка с Витькой занялись мытьем посуды. В зале негромко наигрывала музыка. Дальнобойщики устроились за большим столом у окна и неспешно что-то обсуждали. Мы как раз вынесли им еду, когда на парковку въехали два микроавтобуса. Старенькие «Хайсы» с нарисованными на бортах горящими гитарами. К радиаторной решетке одного из них примотаны здоровенные буйволиные рога. На крыше второго на боку закреплен могучий байк, прикрытый плотной брезентухой. Из микроавтобусов на присыпанную свежим снежком парковку высыпала колоритная компания. Разновозрастные мужики в косухах, джинсах и тяжелых на вид ботинках. Типичные байкеры. Все бородатые и суровые, у одного в руках кожаный объемистый баул. Громко переговариваясь и хохоча, они направились к двери. Звякнул колокольчик, и первый из них, тот самый, с баулом, застыл на пороге. Оглядел бар внимательно, увидел сцену, улыбнулся довольно и обернулся к своим:

– Годно!

Похоже, он был у них главным, потому что сразу после этого они дружно повалили внутрь, как-то сразу заполнив собой все свободное пространство. Быстро по очереди умылись и устремились к столикам у сцены. Нинка направилась собирать заказы, а мы с Игорем налили себе по кружке чаю и присели чуть отдохнуть. Витька вышел из подсобки и угрюмо наблюдал за тем, как бородачи игриво подмигивают Нинке и громко хохочут. Когда один из них протянул руку чтобы приобнять ее за талию, Витька не выдержал. Сжав кулаки, он рванулся в ту сторону, я шагнул следом.

– Эй ты! Убери лапы! – Витькин голос звенел от злости и напряжения. Бородатый отдернул руку, обернулся к Витьке, примирительно поднял руки и с улыбкой заговорил:

– Ты не серчай, малой, я не хотел обидеть. Мама твоя?

Витька, не зная, как себя вести, буркнул:

– Может, и мама.

– Ну извини, я больше не буду. Просто соскучились по людям.

Нинка потрепала сына по вихрам и легонько толкнула в спину, направляя в сторону кухни…

Дальнобои уже поужинали и пили чай, байкеры шумно общались, Нинка с сыном занимались уборкой, я сидел за стойкой, пролистывая в телефоне ленту фейсбука – единственная связуюшая нить с моей прошлой жизнью. Ничего интересного, как обычно. Споры вокруг абсолютно неважных тем, блеск искусственной чешуи придуманного бомонда.

– Пластиковый мир, а?

Я поднял взгляд. Передо мной стоял главный байкер. Крепкий мужик лет пятидесяти с сухим обветренным лицом в обрамлении седой бороды, с длинными белоснежными волосами и ярко-синими дерзкими глазами. Он белозубо улыбнулся и кивнул на телефон в моих руках:

– Там нет жизни.

– Верно, нет – я отложил телефон и взялся протирать большой пивной бокал.

– Налей мне пива, друг. Есть хорошее пиво?

– Есть. У нас ребята варят в соседней деревне. Попробуешь?

Он молча кивнул. Я достал из холодильника стеклянную бутылку темного стекла. На этикетке была нарисована кедровая шишка, другой информации не было.

– Кедровое? – улыбнулся байкер.

– С хмелем. Ты оценишь, я уверен.

Я потянул было к себе бокал, но байкер покачал головой, принял от меня бутылку, ловко сорвал крышку, зацепив ее краем кольца, и сделал добрый глоток. Прислушался к своим ощущениям, довольно крякнул и выпил всю бутылку, задрав бороду к потолку. Со стуком поставил бутылку на стойку, выдохнул:

– Вот это – жизнь. А там – снова кивок на телефон – целлулоид. Сколько есть такого пива?

– Вам хватит. А не хватит, еще привезем, здесь рядом.

– Ты тогда сразу гонца отправляй – он усмехнулся. – Слушай, а вот у вас сцена есть… Кто-то играет?

– Поет.

Байкеры за столами затихли, прислушиваясь к нашему разговору.

– Сегодня будут петь?

– Нет, в воскресенье только.

– А может, мы поиграем немного? Братья, вы как? – он обернулся, и сидящие за столами дружно взревели. Он вопросительно посмотрел на меня, и я кивнул. Почему бы и нет?

– Спасибо, друг. Выставляй пока пиво, мы быстро.

Вся компания поднялась и направилась на выход. Уже через минуту они принялись вытаскивать из микроавтобусов разнообразные кофры, а еще через пять уже устраивались на сцене, попутно попивая пиво. Дальнобойщики, собравшиеся было уезжать, уселись обратно. Байкеры тем временем установили на сцене усилители и большой синтезатор, подключили к усилителям гитары. Главный достал из кофра акустическую гитару, уселся на краю сцены, отпил пива и взялся за настройку.

Тем временем на парковку въехал очередной автобус, и мне стало некогда следить за приготовлениями музыкантов. Входящие в бар с любопытством поглядывали на шумную компанию, рассаживаясь по местам. Вскоре голоса притихли, и стали слышны гитарные переборы, а затем и тихий чуть хрипловатый голос.

Все отболит и мудрый говорит

Каждый костер когда-то догорит

Ветер золу развеет без следа…

Хм, вот такой репертуар. Наверное, и Чижа споют. Не ошибся.

Моя сумка, набитая хлебом, била меня по ногам.

Холщовая сумка, набитая хлебом, била меня по ногам,

А я шел и смеялся – смеялся я о том и о сем.

А потом ударил ливень, я промок до нитки,

Но я сбросил ботинки и остаток пути – босиком…

Они играли и пели, не глядя по сторонам и друг на друга. Их главный пел, не открывая глаз, и эта его манера и хрипловатый голос волшебным образом каждую песню превращали в блюз, погружая всех вокруг в немного тоскливую атмосферу дорожной грусти. Я кинул взгляд на дальнобоев – те явно настроились дослушать музыкантов до конца. Оно и понятно. Пара часов ничего не решит, а вот послушать живьем хорошую музыку…

Небольшой перерыв, и все музыканты (я решил больше не называть их байкерами) повалили на перекур. Уехал автобус. Его пассажиры долго раскланивались с музыкантами на улице, затем быстро загрузились и уехали.

Вернувшись, музыканты резко сменили репертуар и теперь со сцены неслись хиты Сукачева вперемешку с Клэптоном и Кузьминым. Вернулся ездивший за пивом Игорь, и его появление было встречено громким ревом – кедровое пиво к тому моменту приказало долго жить. Старший вновь подошел к стойке, присел на высокий стул:

– Ты уж извини, что мы тут у тебя безобразничаем. У нас повод есть.

– Все вполне пристойно, да и играете вы отлично.

– За это спасибо. Мы еще чуть-чуть поиграем и в путь.

– Далеко едете?

– К морю – просто ответил он, хлопнул по стойке ладонью и вернулся на сцену. Взял гитару, прокашлялся и заговорил в микрофон:

– Друзья, сегодня мы играем для нашего друга. Мы везем его к морю. К самому русскому морю, во Владивосток. Вообще сказать, тут сборная солянка музыкантов из разных команд. Нас всех объединяет одно – любовь к Сереге. Серегин коллектив называется «Третий этаж», и обычно они играют эту песню. А сегодня мы.

Его пальцы пробежались по струнам, и по залу поплыла незнакомая мелодия.

– Это его песня. «Последний билет».

***

Ровно падает день. Он похож на камень, брошенный вниз

А под ним летит тень тебя, что встал на карниз

Ты хватаешь себя полной горстью. Сквозь пальцы песок

Ищешь в песчинках того, кто не потерял между строк

Последний билет на последнюю шлюпку

Последний билет на последнюю ночь сентября

Где все словно в шутку

Все словно не про тебя

Последний билет на последнюю шлюпку

Последний билет на последнюю в небе звезду

Где все словно в шутку

Словно тебя еще любят и ждут

(песня группы СОЛНЦЕМАЯК)

Витька все это время слушал ребят, открыв рот. Он впервые вживую видел настоящих музыкантов. Не тех, которые на свадьбах играют чужие песни из года в год, а настоящих, которые живут музыкой, которые сами музыка. Даже меня пробрало, что уж говорить о мальчишке? В его глазах вся эта команда обрела невесомый романтический ореол бродяг, везущих своего друга к морю. Я точно знаю, если бы они сейчас сказали ему «Эй, парень, поехали с нами», он бы не раздумывал долго. Как и я в его возрасте.

Песня закончилась, и в баре воцарилась тишина. Старший отставил гитару и вернулся к стойке. Витька спросил его:

12 3 4 След.

Бар «ВЕРСТА»Текст

Чашка кофе

Русское море

Другие книги автора